Проколы Дундука Вилсона

Зимой Чемберс, одетый в старые обноски с плеч Тома, дырявые красные варежки, треснутые и худые ботинки, в штанах с заплатами на коленках был всегда под рукой, чтобы втащить санки Тома в гору, на которых восседал сам Том, тепло одетый, рымяный и всем довольный. Если бы он к тому времени был взрослым, про него можно было бы сказать – «морда кирпичом и нос в табаке»!

Потом Том скатывался в них, никогда не ожидая и не приглашая Чемберса последовать за собой. Чемберс ещё мастерил снежных человечков и снежные укрепления под руководством Тома. Он был терпеливой мишенью Тома, когда тому хотелось поиграть в снежки, и мишень была беззащитна и не могла отстреливаться. Чемберс относил на руках Тома к реке и надевал него коньки, а затем бежал вслед за ним по льду, чтобы всегда быть под рукой, когда понадобится; но его никогда не приглашали самому примерить коньки.

Летом любимым развлечением мальчишек из Доусонз-Лэндинга, 59, было воровать яблоки, персики и дыни из фермерских фургонов с фруктами, главным образом из-а риска получить по голове рукоятью фермерского хлыста. Том был выдающимся специалистом по таким кражам – по доверенности, разумеется. Чэмберс воровал сам и получал за эту услугу сладкие персиковые косточки, яблочные огрызки и корки дыни на свою долю. Том всегда заставлял Чемберса плавать с ним и оставаться рядом в качестве спасателя и защитника. Когда Тому надоедало безделье, он выскальзывал из-за стола и завязывал узлы на рубашке Чэмберса, потом макал узлы в воду, чтобы их было трудно развязать, затем одевался сам и сидел рядом и смеялся, пока голый трясучка тянул упрямые узлы зубами.

Том причинял своему скромному товарищу множество неприятностей отчасти из-за врожденной злобности, а отчасти потому, что ненавидел его за превосходство в телосложении, отвагу и незаурядный ум. Том не мог нырять, потому что это вызывало у него сильную головную боль. Чемберс умел нырять на любую глубину, не испытывая никаких неудобств, и любил это делать. Однажды он вызвал такое восхищение у толпы белых мальчишек, совершив обратное сальто с кормы каноэ, что ТомБуквально зашёлся от злобы, и в конце концов так подтолкнул каноэ под Чемберса, пока тот был в воздухе, что тот упал в каноэ головой вниз и ударнился об днище; и пока тот лежал без сознания, несколько давних противников Тома увидели, что долгожданный миг настал, и устроили лженаследникуДрисколла такую жестокую взбучку, что даже с помощью Чэмберса он едва смог потом дотащиться до дома. Когда мальчикам было по пятнадцать лет и старше, Том однажды так «довыпендривался» в реке, что у него начались судороги, и он стал звать на помощь. У мальчишек это был обычный трюк, особенно если рядом был незнакомец, – изображать судорогу и звать на помощь; затем, когда незнакомец бросался на помощь, перебирая руками, ревун продолжал вырываться и выть, пока не оказывался рядом, а затем заменял вой саркастическим» «Вау!», и улыбнувшись во весь рот, спокойно и вальяждно уплывал прочь, в то время как городские мальчишки обрушивали на простофилю град насмешек и хохота. Том еще ни разу не прибегал к такой шутке, но предполагалось, что он попробует её сейчас, поэтому мальчики настороженно держались в стороне; но Чемберс поверил, что его хозяин говорит серьёзно, поэтому он выплыл и, к сожалению, подоспел вовремя и спас ему жизнь. Это было последнее пёрышко, преломившее хребет верблюда.

.Том сумел вынести все остальное, но быть вынужденным публично и постоянно нести такие обязательства перед ниггером, и перед этим черномазым из всех черномазых, – это было уже слишком. Он осыпал Чемберса оскорблениями за то, что тот «притворялся», будто всерьёз поверил, что кто-то зовёт его на помощь, и сказал, что любой, кроме Дундука и ниггера, понял бы, что он шутит, и оставил бы его в покое. Враги Тома были здесь в большой силе, поэтому они высказывали свое мнение совершенно свободно. Они смеялись над ним, обзывали его трусом, лжецом, подхалимом и другими ласкательными именами и сказали, что после этого они собираются дать Чэмберсу новое имя и сделать его знаменитым в городе – «Ниггерпаппи Тома Дрисколла» – в знак того, что у него появился второй ребенок, дважды урождённый, и что Чемберс был папашей этого нового существа. Том пришёл в ярость от этих насмешек и закричал:

– Снеси им головы, Чемберс! Снеси им головы! Трахни их! Чего ты стоишь, засунув руки в карманы? Ну же! Ты что, трус?

Чемберс запротестовал и сказал:

Но, масса Том, их слишком много… их…

– Ты меня слышишь?

– Пожалуйста, масса Том, не заставляй меня! Их так много, что…

Том бросился на него и два или три раза вонзил в него свой перочинный нож, прежде чем мальчики смогли оттащить его и дать раненому шанс убежать. Он был сильно ранен, но при этом несерьезно. Угрозы жизни не было. Если бы лезвие было чуть длиннее, его карьера на этом бы и закончилась. Том давным-давно указал Рокси «её место». Прошло уже много дней с тех пор, как она осмеливалась на ласку или ласкательный эпитет в его квартале. Такие вещи, исходящие от «ниггера», вызывали у него отвращение, и её предупредили, чтобы она держалась на расстоянии и помнила, кто она такая. Она видела, как её любимый постепенно перестает быть её сыном, она видела, как он перерождается и уходит из её жизни. Теперь ей предписывалось оставаться просто нужной вещью, предметом обихода хозяина, жалкой и ничтожной черномазой рабыней, чья покорность была напрямую во власти мерзкого нрава хозяина.

Всё, что от него осталось, – это чёрный маг -повелитель, нечистый и крученый, и всё вокруг тоже было неясным и размытым. Она видела, как низвергается с возвышенных высот материнства в мрачные глубины низменного рабства. Пропасть отчуждения между ней и её мальчиком увеличивалась с каждым мгновением. Теперь она была просто его собственностью, его удобством, его собакой, его раболепной и беспомощной рабыней, смиренной и безропотной жертвой его извращённого нрава и порочной натуры.

Иногда она не могла заснуть, даже изнемогая от усталости, потому что в ней вскипеал гнев из-за того, что случилось за день с её мальчиком. Она всё бормотала и бормотала себе под нос:

– Он ударил меня, и я ни в чем не виновата – ударил меня по лицу, прямо на глазах у всех. Он всегда обзывает меня черномазой, негритоской, потаскушкой и всеми другими гадкими словами, когда я поступаю по-своему. О, Господи, я так много для него сделала – я возвысила его и сделала для него всё, чтобы он чем он стал, и вот что я теперь получаю взамен?

Иногда, когда какое-нибудь особенно оскорбительная выходка ранила её в самое сердце, она вынашивала планы мести и упивалась воображаемым зрелищем того, как он предстает перед миром в качестве самозванца и раба; но среди этих радостей её охватывал страх: она сделала его слишком сильным; она могла доказать, что он не такой, как все. ничего, и – боже мой, её могут продать вниз по реке за все её страдания и ее труды! Так её планы всегда заканчивались ничем, и она откладывала их в сторону в бессильной ярости на судьбу и на себя за то, что сваляла дурака в тот роковой сентябрьский день, не обеспечив себя свидетелем, который мог бы пригодиться в тот день, когда это могло понадобиться для умиротворения её жаждущего мести сердца. И всё же в тот момент, когда Том оказывался добр к ней, – а такое случалось время от времени, – все её душевные болячки сразу исцеливались, и тогда она была счастлива; счастлива и горда, потому что это был её сын, её сын-негр, повелевающий белыми и надёжно мстящий за их жестокость.

Преступления и насмешки против её расы.

Той осенью, осенью 1845 года, в Доусонз – Лэндинге состоялось две торжественных похоронных процессии. На одной похоронили полковника Сесила Берли Эссекса, на другой – Перси Дрисколла. На смертном одре Дрисколл освободил Рокси и торжественно передал своего якобы обожаемого сына на попечение своего брата, судьи и его жены. Эти бездетные люди были рады заполучить его. Бездетным людям нетрудно угодить. За месяц до этого судья Дрисколл тайно обратился к своему брату и купил помещение. Он слышал, что Том пытался уговорить своего отца продать мальчика вниз по реке, и хотел предотвратить скандал, поскольку общественное мнение не одобряло такого обращения с домашними слугами ни по пустякам, ни без причины. Перси Дрисколл изнурил себя, пытаясь спасти свое огромное спекулятивное землевладение, и умер, так и не добившись успеха. Едва он успел сойти в могилу, как бум прекратился и оставил его юного наследника, которому он до сих пор завидовал, нищим. Но это было пустяком – дядя сказал ему, что он станет его наследником и получит всё его состояние после его смерти, так что Том успокоился. У Рокси теперь не было своего дома, поэтому она решила походить по округе и попрощаться со своими друзьями, а затем уехать и посмотреть мир – иными словами, она отправилась бы работать горничной на пароходе, что было заветной мечтой её расы, возраста и пола. Её последний визит был к чёрному великану Джасперу. Она застала его за заготовкой дров на зиму для зануды Вилсона. Вилсон болтал с ним, когда появилась Рокси. Он спросил её, как она могла уйти с работы горничной и оставить своих мальчиков; и, шутя, предложил скопировать серию отпечатков их пальцев, начиная с двенадцатилетнего возраста, чтобы она запомнила их; но она мгновенно протрезвела, подумав, не заподозрил ли он чего-нибудь; затем она сказала, что уверена, что они ей не нужны.

Вилсон про себя отметил:

«В ней есть капля чёрной крови, и она суеверна; она думает, что в моей стеклянной тайне есть какая-то чертовщина, какое-то колдовское дело, она часто приходила сюда со старой подковой в руке; это мог быть несчастный случай, но я сомневаюсь в этом…»

Глава V

Близнецы радуются приземлению Доусона

Тренировка – это все. Персик когда-то был горьким миндалем; Цветная капуста – это не что иное, как капуста с высшим образованием. – Календарь Дундука Вилсона. Замечание доктора Болдуина о выскочках: «Мы не хотим есть поганки, которые думают, что это трюфели».

– Календарь Дундука Вилсона.

Миссис Йорк Дрисколл два года наслаждалась блаженством с этим призом -Томом, – блаженством, которое, правда, временами было немного неспокойным, но всё же блаженством. Потом она умерла, и её муж и его бездетная сестра, миссис Пратт, продолжили нвчлаждаться такой жизнью на старом месте. Тома баловали, всячески ему потакали – или почти баловали. Так продолжалось до тех пор, пока ему не исполнилось девятнадцать, после чего его отправили в Йельский университет. Он учился в превосходных «условиях», но в остальном не был там заметным и ничем не отличился.

Он ошивался в Йеле два года, а затем бросил безуспешную борьбу с наукой и лекциями.

Когда он вернулся домой, его манеры значительно улучшились; он утратил свою угрюмость и резкость и теперь был скорее приятно мягок и обходителен. Он украдкой иронизировал, а иногда и открыто, и имел обыкновение мягко задевать людей за живое, но делал это с добродушным видом, что создавал вокруг себя атмосферу, Э благодаря которойсмог уберечь себя от неприятностей.

Он был таким же ленивым, как и всегда, и не проявлял особого желания найти себе занятие. Люди утверждали, что он предпочел бы, чтобы его дядя поддерживал его до тех пор, пока место дяди не освободится. Он привёз с собой пару новых привычек, одну из которых – употребление спиртных напитков – он не особенно скрывал. Да, он не скрывал эту свою слабость, но скрывал другую – азартные игры. Не стоило играть в азартные игры там, где об этом мог услышать его дядя; это он прекрасно это знал, но ничего не мог поделать с собой.

Восточный лоск Тома популярности вреди молодёжи не заслужил.

Они, возможно, и стерпели бы его заносчивость, если бы Том остановился на этом, но он носил перчатки, а это а это было оскорбление, и этого они стерпеть не могли. Они не хотели видеть вокруг себя таких манер, так что в основном Том скоро был лишён общества и остался один. Он привёз с собой домой костюм такого изысканного фасона и покроя и такой жеманной моды – восточной, городской, цветастой – что это повергло всех городских модников в уныние и было расценено как особенно бессмысленное и наглое оскорбление. По мнению всех том открыто плевался в лицо бомонда и общества. Он наслаждался этим возбуждающим драйвом и весь день прогуливался по городу безмятежный и счастливый, но в тот же вечер молодые люди наняли портного, и, когда на следующее утро Том отправился на свой парадный выход, он увидел, что старый, изуродованный негр-звонарь плетётся следом за ним, наряженный в яркий ситцевый костюм, подчеркивающий своими клоунскими расцветками его наряд, и изо всех сил имитирующий его причудливые восточные манеры. Том сдался и после этого оделся по местной моде. Но скучный провинциальный городок стал ему надоедать, так как он раньше дружил с более оживленными регионами, и с каждым днем это прозябание на одном месте, в провинции становилось всё более и более утомительным. Он начал совершать небольшие поездки в Сент-Луис, чтобы освежиться. Там он нашел подходящую компанию и развлечения по своему вкусу, а также большую свободу, в некоторых отношениях, чем у него была дома. Таким образом, в течение следующих двух лет его визиты в город становились всё более частыми, а пребывание там – все более продолжительным. Он зашёл слишком далеко. В глубине души он рисковал, что могло однажды привести его к неприятностям – на самом деле, так оно и было. Судья Дрисколл плюнул на скамью подсудимых, и отошёл от всякой деловой деятельности в 1850 году и вот уже три года пребывал в приятном бездействии. Он был президентом Общества свободомыслящих, а Дундук Вилсон – другим членом.

Для старого крючкотовора еженедельные обсуждения в обществе стали теперь главным интересом в жизни. Дундук Вилсон все еще трудился в безвестности у самого подножия служебной лестницы, можно сказать – копался в грязи, находясь под гнетом того неудачного бенефиса – замечания о собаке, которое он обронил двадцать три года назад. Судья Дрисколл был его другом и утверждал, что у того ум выше среднего, но это было расценено не более чем, как одна из прихотей судьи, и это не повлияло на общественное мнение. Вернее, это была одна из причин, по которой это не удалось, но была и другая, более веская. Если бы судья ограничился голословным утверждением, это имело бы большой эффект; но он совершил ошибку, попытавшись доказать свою позицию. В течение нескольких лет Вилсон для собственного развлечения в частном порядке работал над причудливым альманахом – календарём, к каждой дате которого была приложена небольшая доля якобы философской мысли, обычно в иронической форме; и судья счел, что эти колкости и фантазии Вилсона были аккуратно оформлены и симпатичны; поэтому он продолжил однажды я собрал их несколько раз и зачитал кому-нибудь из знатных горожан. Но ирония была не для этих людей; их ментальное зрение не было сосредоточено на ней. Иронию они не понимали, и думали, что если кто-то иронизирует над чем-то, кто ему может помешать иронизировать и над ними, столпами провинциального мира?

Они отнеслись к этим шутливым мелочам с полной серьёзностью и без колебаний решили, что если когда – либо и были какие – то сомнения в том, что Дэйв Вилсон – Дундуки дундук, – а их не было, – то это откровение развеяло эти сомнения раз и навсегда. Так уж устроен этот мир: враг может отчасти погубить человека, но для этого ещё нужен добродушный и неблагоразумный друг, чтобы довести дело до конца. После этого судья как никогда проникся нежностью к Вилсону и ещё больше уверился в том, что его календарь заслуживает внимания. Судья Дрисколл мог быть свободомыслящим и при этом занимать свое место в обществе, потому что он был наиболее влиятельной личностью в обществе и, следовательно, мог отважиться идти своим собственным путем и следовать своим собственным представлениям о нормальности. Другому члену его любимой организации была предоставлена такая же свобода, потому что в глазах общественности он был пустым местом, и никто не придавал значения тому, что он думал или делал. Его любили, ему были рады все вокруг, но он просто ничего не значил. Вдова Купер, которую все ласково называли «тетя Пэтси», жила в уютном и миловидном коттедже со своей девятнадцатилетней дочерью Ровеной, романтичной, любезной и очень хорошенькой, но в остальном ничем не примечательной. У Ровены была пара младших братьев – тоже ничего особенного. У вдовы была большая свободная комната, которую она сдавала жильцу с питанием, когда удавалось его найти, но, к её сожалению, эта комната пустовала уже год. Ее дохода хватало только на содержание семьи, а деньги на жилье ей нужны были для незначительной роскоши. Но теперь, наконец, жарким июньским днем, она почувствовала себя счастливой; её утомительное ожидание закончилось; на её объявление, над которым она трудилась целый год, был получен ответ; и не от соискателя из деревни, о, нет! – это письмо было из далекого далекого мира на Севере: оно было из Сент-Луиса. Она сидела на крыльце, глядя невидящими глазами на сверкающие просторы могучей Миссисипи, и думала о том, как ей повезло. На самом деле, это была особая удача, потому что у неё было два жильца вместо одного. Она прочитала письмо семье, и Ровена, танцуя, убежала, чтобы проследить за уборкой и проветриванием комнаты рабыней Нэнси, а мальчики помчались по городу, чтобы разнести великую новость, потому что это было дело, представляющее общественный интерес, ведь публика будет удивлена, ведь вы не будьте довольны, если вас не проинформируют. Вскоре Ровена вернулась, вся сияя от радостного возбуждения, и попросила перечитать письмо. Оно было оформлено так:

«Уважаемая Мадам!

Мы с братом случайно увидели ваше объявление и просим разрешения снять комнату, которую вы предлагаете. Нам двадцать четыре года, и мы близнецы. Мы итальянцы по происхождению, но долгое время прожили в разных странах Европы и несколько лет в Соединенных Штатах. Нас зовут Луиджи и Анджело Капелло. Вам нужен только один гость, но, дорогая мадам, если вы позволите нам заплатить за двоих, мы не будем вас стеснять. Мы приедем в четверг!»

– Итальянцы! Как романтично! Только подумай, ма, в этом городе никогда не было итальянцев, и все будут умирать от желания их увидеть, и они все наши! Только подумай!

– Да, я думаю, они произведут настоящий фурор.

– О, конечно, произведут! Весь город встанет на уши! Они тут всё перевернут с ног на голову! Только подумай – они были в Европе и везде! В этом городе никогда раньше не было путешественников. А здесь, кроме лесопилки, и посмотреть нечего! Ма, я не удивлюсь, если они видели живых королей!

– Ну, по внешнему виду не скажешь, но они и без того поднимут шумиху! Иностранцы! Тут такое поднимется!

– Да, конечно! Луиджи – Анджело! Это чудесные имена, такие величественные и иностранные, не то что Джонс, Робинсон и другие. Тьфу, какая гадость эти дохлые Джоны и Робинсоны!

– Они приедут в четверг, а сегодня только вторник! Ждать так долго, что просто невыносимо! Вон идёт судья Дрисколл. Он уже слышал об этом. Пойду открою дверь!

Глава VI

Купаясь в лучах славы

Давайте постараемся жить так, чтобы, когда мы умрем, даже гробовщик пожалел нас.

– Календарь Дундука Вилсона.

Привычка есть привычка, и ни один мужчина не выбросит её из окна, а заставит спускаться по лестнице, шаг за шагом.

– Календарь Дундука Вилсона.

Утром за завтраком очаровательные манеры близнецов, их непринужденная манера держаться быстро снискали расположение семьи. Вся скованность и официальность быстро исчезли, и на смену им пришли самые дружеские чувства. Тетя Пэтси почти с самого начала называла их по именам. Она проявляла к ним живейшее участие и не скрывала этого; они в ответ хором рассказывали о себе, что доставляло ей огромное удовольствие. Вскоре выяснилось, что в ранней юности они познали бедность и лишения. Пока шёл разговор, пожилая леди искала подходящий момент, чтобы вклиниться в беседу и задать парочку вопросов по этому поводу, и когда она нашла, то обратилась к близнецу-блондину, который, в свою очередь, составлял биографии, пока брюнет отдыхал:

– Простите, мистер Анджело, если спрашиваю вас о чём-то обидном или неприятном, но скажите, как получилось, что в детствеу вас совсем не было друзей и вы попадали в такие неприятные ситуации, когда были маленьким? Не могли бы вы рассказать? Но если хотите, не рассказывайте!

– О, мы совсем не против, мадам! Это не было результатом злого умысла, нет, это было просто стечение несчастных обстоятельств, и никто не виноват! Наши родители были весьма состоятельными людьми там, в Италии, и мы были их единственными детьми! Что может быть лучше! Мы принадлежали к старинной флорентийской знати, (сердце Ровенны при этих словах неистово заколотилось, ноздри расширились, а в глазах заиграл веселый, победный огонек) и когда началась война, наш отец оказался в стане проигравших и был вынужден, как всегда случается со времён Данте Алигьери в таких ситуациях, истошно спасаться бегством. Его поместья были конфискованы, его личное имущество разграблено, и мы оказались в Германии среди чужих людей, без друзей и фактически нищими. Нам с братом было по десять лет, но мы были хорошо образованы для своего возраста, очень прилежны, очень любили книги и хорошо владели немецким, французским, испанским и английским языками. Кроме того, мы слыли в округе замечательными музыкальными вундеркиндами, не совру, нас почитали гениями, если вы позволите мне сказать это, то это будет чистой правдой.

– Наш отец пережил свои несчастья всего на месяц, и умер, вскоре за ним последовала наша мать, и мы остались одни во всём мире. Наши родители могли бы устроить себе приятное времяпровождение и быт, выставив нас на всеобщее обозрение, и мы бы с радостью занялись исполнительским исккуством, и на этот счёт у них было много предложений от разных лиц, но эта мысль возмущала их сословную гордость, и они сказали, что скорее умрут с голоду, чем отправят нас на сцену. Но то, на что они не согласились бы и под пытками, мы должны были сделать без какого-то формального согласия. На нас наложили арест за долги, вызванные их болезнью и похоронами, и поместили среди экспонатов дешевого балагана в Берлине, чтобы заработать деньги на банкротство. Нам потребовалось два года, чтобы вырваться из этого рабства. Мы исколесили всю Германию, не получая ни зарплаты, ни даже содержания, устылые и голодные. Нам приходилось выставляться на всеобщее обозрение свою бедность и просить милостыню.

– Что ж, мадам, остальное не имеет большого значения. Когда в двенадцать лет мы сбежали из этого рабства, мы уже в некотором смысле были зрелыми мужчинами. Опыт научил нас нескольким ценным вещам, в том числе тому, как заботиться о себе, как избегать акул бизнеса и шулеров и побеждать их, а также как вести свой собственный бизнес ради собственной выгоды и без помощи других людей. Мы путешествовали повсюду – год за годом, – познавая кое-что из незнакомых языков, знакомясь с необычными достопримечательностями и обычаями, получая обширное, разнообразное и любопытное образование. Это была довольно приятная жизнь. Мы побывали в Венеции, в Лондоне, Париже, России, Индии, Китае, Японии…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.