Сломанные вещи

– Господин Айви, возможно, вы могли бы и меня постричь? Моя стрижка несколько потеряла форму…

Парикмахер бросает на меня скептический взгляд.

– Откровенно говоря, госпожа, она выглядит ужасно. Однако я не занимаюсь стрижками на коротких волосах.

За подчёркнуто-снисходительным «на коротких волосах» явно слышится «я не опускаюсь до того, чтобы стричь всякую нищую шваль».

Голос-в-голове пристально смотрит на меня: Он назвал твою внешность «ужасной». В присутствии этого симпатичного робота. Ты и это проглотишь?

– Вот видите, «ужасно», – моя улыбка становится натянутой. – Но ваше мастерство может меня спасти. У меня совершенно нет времени на визит в салон. Здесь только и нужно, что слегка подровнять…

Господин Айви критически разглядывает мою голову.

– Не знаю, кто сделал вам подобный кошмар, но это необходимо полностью менять. К вашему лицу совершенно не подходят эти линии… Точнее, то, чем это было когда-то. Вам нужно градуированное каре… И, скорее всего, прямая чёлка. Но, как я и сказал, я не занимаюсь подобным.

Ну всё, хватит с меня! Улыбка тает, дыхание учащается, челюсти сжимаются. Краем глаза замечаю, что Син смотрит на меня, но сейчас мне плевать.

Голос-в-голове рычит: Думаешь, если ты – какой-то там мастер, так имеешь право унижать меня в моём собственном доме? Давай-ка проверим, насколько быстро ты передумаешь!

Я подтягиваю рукава, обнажая золотой браслет чипа, складываю руки на груди и вкрадчиво говорю:

– Вот видите, вы прекрасно знаете, что мне подойдёт. Назовите цену.

Парикмахер с явной неохотой отвлекается от Сина, открывает рот, чтобы что-то сказать… Но цепляется взглядом за золотой чип. Задерживается, раздумывая. Когда смотрит мне в лицо, голос звучит спокойно:

– Двадцать ставок.

Ах ты ж сволочь. Я улыбаюсь.

– Договорились.

Голос-в-голове презрительно фыркает: Слишком легко.

***

Через час из зеркала на меня смотрит заметно более привлекательная девушка. Парикмахер оказался прав: то, что сделал он, выглядит лучше прежнего варианта. Не прямые тяжёлые пряди по бокам от лица, а нечто воздушно-взъерошенное и легкомысленное.

– Господин Айви, вы настоящий волшебник! – сияя улыбкой, я перечисляю на счёт этой сволочи астрономическую для парикмахерских услуг сумму.

Вот теперь мастер вежливо склоняет голову и передо мной.

– Госпожа Александэр, хочу поблагодарить вас за интересный опыт. Нечасто встретишь золотую госпожу с настолько короткими волосами. Даже, я бы сказал, впервые вижу подобное. Тем интереснее испытать свои навыки.

– Если я решу побриться налысо, непременно обращусь к вам.

В ответ на это экстравагантное заявление господин Айви распахивает глаза в восторге, и мы хихикаем, будто лучшие подружки.

Оставив визитку и приглашение звонить ему в любое время, господин Айви кланяется, они с Сином обмениваются ещё парой фраз на непонятном мне языке, и мастер выпархивает в коридор.

Закрыв за ним дверь, я машу руками, пытаясь разогнать парфюмерное амбре. В моём доме должно пахнуть мной, а не какими-то красавчиками, которые при этом меня оскорбляют.

Зато я показала ему, кто тут главный! Вроде бы. Хотя победа не кажется безусловной: наглый парикмахер всё-таки обозвал меня домработницей и даже не извинился.

Голос-в-голове тянет: Да, за это следовало бы приложить его мордой об стол. Но ты никогда не умела постоять за себя. Он тебя унизил, а ты с улыбкой заплатила ему огромную кучу денег. Типичная Лета. А ведь могла бы обматерить его, выгнать пинками и бухать на эту сумму целый месяц.

Я раздражённо вздыхаю. Да, теперь моя победа совсем не очевидна. Может, это даже поражение? Ещё и устала, общение с посторонними каждый раз выматывает.

Но ладно, зато и у меня, и у Сина есть новые стрижки.

Разворачиваюсь к роботу. Он уже сел на диван и, взяв в руки подушку с цветной вышивкой, разглядывает её. И меня тут же наполняет желанием извиниться, но я сдерживаюсь, как могу. Не буду извиняться! Мой дом, моя подушка, а если ему не нравится, пусть спит на полу!

Однако Син, безо всяких замечаний и уничижительных комментариев, кладёт подушку на край дивана и приминает ладонью, словно прикидывая, удобно ли будет на ней спать.

Уф, значит, и я могу расслабиться. Остановившись над роботом, разглядываю результат парикмахерского искусства господина Айви. Красота! Волосы лежат на плечах гладкой волной, линия выбритых волос идёт ровно. И без этой неопрятной растительности на лице Син мне нравится гораздо больше.

– Слушай… Странная мысль… Вот сейчас мне твоё лицо кажется более привычным. Знакомым. Без щетины.

– Что в этом странного?

– Н-ну… – помявшись, спрашиваю с опаской, чуть не зажмурившись от страха показаться тупой: – А она тогда была? В «Снежном покрывале».

– Нет. Но в последнее время у меня не было возможности побриться.

– То есть у тебя растут волосы? – теперь уже я распахиваю глаза в удивлении.

– Да, – и он смотрит на меня как на дуру – мол, это же очевидно.

Заняв кресло напротив, беру с журнального столика сигареты.

– Просто я до сих пор не могу уложить это в голове. Значит, у тебя делятся клетки? Или как там это. Подожди, а почему тогда ранения не зажили? А, из-за пуль в теле. Или нет?

– Регенерация подавлена, – робот откидывается на спинку дивана. Смотри-ка, гарнитур всё-таки пригодился для посиделок и разговоров. – Я так понимаю, дополнительная перестраховка, чтобы мы были зависимы от техников. Повреждения заживают крайне медленно, а тут они ещё и воспалились. Конечно, это бы не сломало меня окончательно, у меня не может быть заражения крови или масштабного омертвения тканей, но процесс регенерации это окончательно застопорило.

– Из-за этого у тебя выросла лишь небольшая щетина, а не бородища до пояса?

– Возможно, – робот задумывается. – В том числе. Я связывал замедление роста волос с тем, что много времени проводил в режиме сниженной производительности, – в ответ на моё недоумение поясняет: – Я могу погружаться в состояние вроде анабиоза. Снижение метаболизма, замедление сердцебиения и прочее. Позволяет экономить энергию.

– В той квартире? Что-то я не заметила. По-моему, ты был вполне… бодрый.

– Меня разбудил мужчина, что приходил перед тобой. Топал, как носорог.

– Ах, вот в чём дело! Ты решил отыграться на мне за то, что он не дал тебе поспать?

Но ответа нет, и моя шутка повисает в воздухе. Ну и ладно.

Син прочёсывает волосы пальцами – нет, не порти эту красоту, я же заплатила за неё кучу денег! – собирает в хвост и облокачивается на колени. Смотрит на меня деловито.

– Может, расскажешь подробнее о городе? Какие есть особенности? Что стоит иметь в виду?

19.

Вот же любит он пялиться! А у меня от его взгляда все слова вылетают из головы, и в горле пересыхает. Словно на уроке, когда отвечаешь перед классом.

– Официально Берген делится на шесть районов, – размеренно начинаю я, словно и в самом деле отвечаю урок. Чтобы избежать внимательного взгляда робота, разглядываю жалюзи на окнах напротив. – С юга на север: Порт, Промышленный, Старый Город, Новый Город, Зелёный и Золотой. Порт – самый старый. Наш оплот идейной свободы и независимости от всего на свете, особенно от денег и государственной программы благонадёжности. Изначально на Лагене был речной порт и дома для рабочих – жилой район двадцать восемь. Поселение стало расти, ему присвоили статус города, поэтому новые постройки стали в обиходе называть «городом», а старая часть так и осталась «районом». По мере роста Бергена новую часть, не заморачиваясь, назвали Новый Город – это где мы. В Старом Городе, где живёт Джанки, дома пониже, а здесь высотки и более современные. И, наконец, самые новые районы – для серебряных и золотых, неофициально известные как Особняки. В Зелёном – тоже высотки, много офисов, биржа. Деловой район. Более молодёжный. Золотой – для элиты. Те самые особняки с колоннами, цветочные парки, гувернантки с детишками… Как-то так. Может, у тебя есть вопросы?

– Что за запах на улицах был там, где ты меня нашла?

– Река. Лаген.

Выражение удивления и недоверия на лице Сина даже забавляет – наивный! Я с рождения живу в Бергене, и для меня это естественно. Думаю, если бы я увидела реку без запаха, то не поняла бы, как такое возможно.

– На самом деле это грустная история. На старых фотографиях видно, что по Набережной гуляют люди, пикники на берегу… Там были газоны и клумбы! Сейчас – заброшенные здания, грязь, а река похожа на кисель из мусора.

– Могу предположить, что на неё повлияла постройка города.

– Да, вряд ли кто-то бы специально поселился в таком вонючем месте. Конечно, начиналось всё с благих намерений: амбициозный проект, огромные вложения – превратить Берген из речного порта в морской. Расширить верфь на том берегу Лагена, углубить дно реки, ликвидировать шхеры в устье, чтобы сюда могли заходить крупные суда… Портовые сооружения модернизировали по последнему слову техники. Заводы и фабрики набирали рабочих. Сюда переезжали как медные, так и золотые со всей Европы. Перспективный молодой город! Победа техники над неразумной природой! А потом течение Лагена нарушилось, вода начала застаиваться. Пока спорили, где была ошибка в расчётах, – годы шли, заводы сливали отходы, в реке всё вымерло.

Робот в своей манере склоняет голову набок, и я, предупреждая вопрос, киваю:

– Да, не сразу. И запах усиливался постепенно. Экологи скандалили, но кто их слушает? Были проекты по очищению реки, но для этого нужно остановить производство, владельцы заводов отказались. Раздули кампанию, якобы по защите города. Мол, экоактивисты хотят погубить Берген, ведь без рабочих мест город вымрет. Работники выходили на демонстрации – не знаю уж, сами или им платили… Или угрожали. Рассказывали, как начальство борется за их права, за зарплату, что останавливать заводы нельзя… А во-вторых, на очистку нужны были деньги. Получается, люди вложились в строительство города, но ведь тогда они рассчитывали на будущую прибыль, а теперь нужно было вложить столько же, но лишь ради экологии. В общем… – я красноречиво морщу нос. – Дешевле было построить систему очистки воздуха.

– Это та стена, что пересекает город?

– Да, это первая. Вдоль Промышленного проспекта. Граница между Районом и Городом. Вообще, речные славятся нелюбовью к государственной технике. Или ломают, из принципа, или разбирают на запчасти. Джанки рассказывал, как в детстве они поджигали автотакси, – мол, ночью эффектно смотрится: едет по улице эдакий факел на колёсах и бухтит, что вызвал полицию. Теперь автотакси дальше Промышленного проспекта не заезжают. Но что касается системы очистки, речные её не трогают. Джанки говорил, в Районе многие втихаря мечтают если не сами перебраться в Город, то хотя бы купить здесь квартиру для детей. Так что в чистом воздухе они тоже заинтересованы.

– Если это первая, то есть и вторая?

– На границе между Городом и Особняками. Поэтому отсюда и не уезжают. У медных нет денег, а у серебряных, в Зелёном районе, воздух нормальный, почему бы не жить. Конечно, есть отдельные сознательные граждане, вкладываются в очищение Лагена, организуют благотворительные фонды… Но в целом состояние реки мало кого волнует. Когда в Викхайме, неподалёку, начали строить морской порт, многие наши туда инвестировали. Понятно, что это выгоднее, проще сделать новое с нуля, чем исправлять старые ошибки, – а есть мнение, что состояние Лагена вообще невозможно исправить. Такие были скандалы: как не стыдно, плюёте на родной город, лучше бы сюда вложились… Между нами говоря, я понимаю злость речных. Ведь так и есть: золотые и серебряные отгородились в своих районах и думают только о прибыли. Вливают деньги в Викхайм, который перетянул у нас и торговлю, и производство. Из-за этого многие предприятия обанкротились, рабочие потеряли места. Неудивительно, что их это взбесило.

Син вопросительно поднимает бровь, в ответ на моё недоумение говорит:

– Речные.

– А, да. У нас закрытое общество, приезжих мало, и я привыкла, что все в курсе. Речные – из портовых рабочих, которые жили здесь изначально, в жилрайоне двадцать восемь. В Старой Европе бедные люди переезжали туда, где есть работа, – к заводам или, вот, портам. Мигранты из разных стран. Кстати, на каком языке ты разговаривал с?..

– Староитальянский.

– И много старых языков ты знаешь?

– Нет. Только основные фразы.

Меряю робота прищуренным взглядом. Он кажется всё более идеальным буквально с каждым часом.

– Ясно. В общем, в среде рабочих порта сложился собственный диалект, смесь… Мм, даже не знаю чего. Неграмотной речи из разных языков, наверное. Вот его и называют «речной говор». «Ховаар». Речных можно отличить по виду: они никогда не косят под золотую моду, а наоборот, предпочитают одежду простую, рабочую униформу или типа того. Ну, и шнуды. Изначально это были перчатки портовых грузчиков, а теперь – опознавательный знак тех, кто из принципа не ставит чип.

– В Лагране было немного людей без чипа. По большей части у них также не было ни дома, ни работы.

– Нет, у нас не так. По официальным данным две трети жителей Района не входят в программу, по факту, может, и больше. Но они вовсе не маргиналы. Работа есть, даже в Порту ещё остались заводы, плюс верфь на том берегу, а в Проме вообще нормально. Понятно, что среди речных встречаются разные, есть отморозки, но ведь так в любом обществе. А в основном, мне кажется, это обычные люди. Например, в Районе живут и медные, но их не трогают. Да, речные смотрят на них свысока, считают… вроде как слабаками, которые продались ради удобства. Людьми без «чести», то есть без принципов и идеалов. С ними можно вести дела, никто не запрещает, но если обманут – сам виноват, нечего было связываться с «городскими». Речные называют так любых медных, чтобы подчеркнуть разницу, – мол, мы местные, из района двадцать восемь, а это чужаки. Но всё же живут рядом, как соседи, и ничего. Однако это на севере Района, а чем дальше на юг, тем опаснее. Окрестности Набережной – территория портовой шпаны. Там совсем трущобы, и даже за медный чип могут убить. Или просто потому, что ты не местный.

– То есть «портовая шпана» – это уже не «речные»? Я думал, это одно и то же.

– Нет, это как группа внутри группы. Сами речные называют так маргиналов, обитающих у реки. Банды с Набережной. Пришлые бродяги, которые нанимаются на поденную работу. Те, кто живёт в брошенных промзданиях, – это могут быть как обычные бездомные, так и идейная молодёжь, устроившая сквот. Анархисты, социалисты, радикальные экологи. Или наркоманы.

– И к какой категории принадлежит Джанки?

– Я так понимаю, ему просто не повезло там родиться.

Син, конечно, симпатяшка, но я не собираюсь с ходу болтать про всякое, тем более насчёт Джанки. Что может понять искусственный человек, который видел только армию, о жизни в подобных местах? Я и сама не понимаю, просто не могу представить. Однажды я спросила Дэна, каково было жить возле Набережной. Он ответил: «Как везде» – тоном, со всей очевидностью говорящим, что тема закрыта.

– Почему его так зовут? Я слышал, термином «джанки» обозначают тех, кто употребляет винт. Однако у него я не заметил признаков употребления.

– Не-е, Джанки только по алкоголю, – я даже поднимаю ладони, отгораживаясь. Не буду отрицать, есть у меня предубеждение против наркоманов. – Да и как бы он мог работать на этом дерьме? Я читала, там за пару ингаляций мозги выжигает. А Джанки – ответственный, вообще молодец. Он хоть из портовых, но совсем не такой. Что до прозвища – я, вообще, не спрашивала, но мне кажется, оно из-за любви к мусору. Джанки не может пройти мимо какой-нибудь свалки, чтобы не полезть туда искать детали. Даже теперь, хотя у него есть деньги, а раньше – целые груды притаскивал. Наверное, из-за этого он и перебрался в Город, здесь можно найти больше всего.

А ещё, мне кажется, Дэн не только искал возможность заработать, но и убегал от чего-то. От прошлого или от реальной опасности? Не знаю. О таких вещах не спрашивают.

Тем временем робот провожает взглядом очередную сигарету, которую я достаю из пачки.

– «Только алкоголь»? А что насчёт «шмали»? В Лагране так называли психоактивные препараты на основе конопли.

Я даже замираю, не донеся до рта сигарету, и смотрю на неё удивлённо. Вообще-то я не знаю значения этого слова, всего лишь повторяла за Дэном. Конечно, в Порту хватает наркоты… Но ведь я бы заметила?..

– Нет! – безапелляционно наставляю на Сина пальцы с зажатой сигаретой. – Джанки ничего не употребляет. Никаких «препаратов». Я курила его папиросы – конечно, то ещё дерьмо, но это просто табак.

– Как скажешь, – однако по лицу робота всё же пробегает тень недоверия. Ещё один умник, который считает меня наивной дурочкой. – Откуда у него шрам?

– Не знаю. Когда мы познакомились, он выглядел свежим. Должно быть, очередная драка. Вот на этом Джанки точно сидит, если можно так выразиться.

– Нет, – Син уверенно качает головой. – Он идёт ровно сверху вниз, посередине щеки, это не случайный удар. Я бы сказал, что зашивал человек без опыта, ещё, вероятно, рана загноилась, поэтому рубец неаккуратный. Но разрез был ровный.

Ох ты ж боги, ещё один наблюдательный на мою голову.

– Я не знаю, что сказать. Это было давно, и я ничего не знаю. Во всяком случае, точно не стоит спрашивать Джанки об этом.

– Я так и предположил, поэтому спрашиваю тебя. Что насчёт цепи? Он всегда её носит, даже дома? Ночью?

– Привычка. Снимает только во время работы, поэтому у него есть пунктик – не работать в присутствии клиентов. Кстати, про цепь тоже не спрашивай. С Джанки лучше вообще без вопросов, хорошо? Можешь задеть неприятную тему… Не надо.

Когда мы познакомились, мне тоже было странно, что Дэн всегда с этой цепью: крупные звенья, в основном блестящие, покрытые мелкими щербинами и царапинками, но на стыках потемневшие. Я как-то в шутку спросила, неужели он и спит с ней, а Дэн неожиданно серьёзно ответил – да, потому что иначе не может заснуть. Иногда, особенно когда смотрим кино, он начинает её разматывать и наматывать обратно – туда-сюда, туда-сюда. Поначалу эти размеренные щелчки металла раздражали, но со временем я привыкла. Я-то знаю, насколько выматывает беспокойство и как важно иметь что-то для снятия напряжения.

– Хорошо. Он живёт один?

Киваю.

– Родители?

– Не знаю.

Сколько раз за последний час я повторила «не знаю»? А что я вообще знаю о Дэне?

– Это не их квартира?

– Нет, – губы расползаются в хитрой улыбке. – Он купил её. У меня.

Син удивлённо поднимает брови, и я киваю с довольной физиономией.

– Джанки мне помог, и я вернула долг, чем смогла. Конечно, я бы с удовольствием её подарила, но он не согласился.

– Как парень из неблагополучного района мог помочь девушке из золотой семьи?

20.

– О, энто была история, которую я никогда не забуду, – я улыбаюсь и театрально взмахиваю рукой. – Он героически спас меня от какого-то пьянчуги. Ты, наверное, не обратил внимания, но мы вчера проезжали мимо «Георгины». Маленький продуктовый магазин, там на вывеске такой странный… – я изображаю ладонями округлые контуры цветка.

– Георгина.

– Я хотела сказать «странный лотос».

– Это георгина.

– Есть такой цветок? А я-то думала… В общем, как ты, наверное, знаешь – хотя, может, в Лагране устроено не так, – только в районах для золотых и серебряных доставка работает в полном объёме. Здесь, в Городе, можно заказать только дешёвый ширпотреб, а алкоголь и сигареты вообще не продают, за ними нужно идти в магазин.

Вопросительно смотрю на Сина, но он качает головой.

– Я не обращал внимания на этот аспект.

– Ну, значит… В общем, здесь вот так. Четыре года назад я переехала в эту квартиру, и в первый момент был такой энтузиазм: наслаждалась самостоятельностью, ходила на мероприятия… В тот вечер я была на одном спектакле, концептуальном перформансе в здании фабрики. Совсем недалеко от Промышленного проспекта, но тогда это было что-то особенное – я была в Районе! Чувствовала себя бунтаркой. Весь этот лофт-антураж… Спектакль был поздно, потому что днём фабрика работала, потом было общение с актёрами, алкоголь, то-сё… В общем, задержалась. И сигареты закончились.

Ох, это пьянящее чувство свободы! Я впервые не зависела от воли отца, могла делать что угодно – ходить куда хочу, общаться с людьми на равных, пить алкоголь, курить прямо посреди улицы и не прятаться. Могла бы даже познакомиться с кем-нибудь… По крайней мере об этом я фантазировала по ночам. И на этом чёртовом перформансе я застряла из-за одного актёра. Конечно, он был красавчик, я даже не пыталась протиснуться в толпу девушек, которые его окружили, но могла я хотя бы постоять неподалёку с бокалом вина и помечтать? Один бокал сменялся другим, ничего не происходило, да это и понятно – кто захочет знакомиться с девушкой, которая стоит в углу и накачивается алкоголем?

А потом мероприятие всё-таки закончилось, и пришло время возвращаться из весёлого гомона перформанс-пространства в пустую квартиру. Дома в холодильнике лежала пара бутылок пива, но было очевидно, что мне нужно купить что-нибудь покрепче, чтобы пережить тишину одиночества. И сигареты, потому что свою пачку я приговорила, создавая видимость хоть какого-то занятия: мол, это ничего, что я стою одна, я так люблю курить, это так увлекательно, мне никто больше и не нужен…

– Я попросила такси высадить меня раньше и отправилась искать магазин. Как назло, браслет разрядился, навигатор не включить… Сейчас как вспомню: два часа ночи, у меня тогда были длинные волосы, ещё и на спектакль нарядилась… Такие модные строгие брюки со стрелками, чёрные, а сверху – тёмно-синяя шёлковая блузка на тонких лямках и чёрная шаль. В Золотом районе шаль – это классика, у каждой есть. Все в городе это знают, это просто как печать на лбу. И в таком виде я бродила ночью, представь? – я нервно хихикаю. – Бухая золотая дамочка – на каблуках, как по подиуму… Вдруг смотрю: в глубине между домами – «Георгина». Повезло. Я зашла туда. И сразу от входа вижу: в конце длинного прохода, в тупичке – полки с крепким бухлом, и там она. Серая текила, – я вновь театрально взмахиваю руками, это уже нервное. – В этом районе её почти не найти, слишком дорого для местных, так что нельзя было упустить такой шанс. Я как от входа увидела бутылку – так и прямым курсом к ней. А перед полками стоял какой-то парень.

Он стоял ко мне спиной, сунув руки в карманы, и разглядывал бутылки: одного роста со мной – то есть со мной на каблуках, – лохматый, весь какой-то потрёпанный и без куртки, хотя уже наступила осень и по ночам было зябко. Я тоже была одета легко, вот только по нему не было похоже, что он приехал сюда на такси.

Мне в голову пришла пьяно-хулиганская идея подкрасться как можно тише, и я подкралась на цыпочках, чтобы не цокать каблуками. Вытянув шею, наклонилась к уху парня – вблизи от него пахло горькой химией реки и затхлой одеждой – и сказала: «Извините?..» Он зыркнул на меня через плечо и отступил, освобождая проход, а я, вместо того чтобы броситься к любимой текиле, источнику покоя и утешения, замерла, уставившись ему в лицо. Просто залипла. Конечно, тут сыграла роль степень моего опьянения, но не только. Глаза у парня в самом деле были цепляющие: с приподнятыми уголками, будто насмешливые, и необычного жёлто-карего цвета, – они ярко выделялись на худом лице.

Вторым, что я заметила, был шрам, вертикально спускающийся по середине левой щеки. Под моим взглядом парень отступил ещё на шаг назад и склонил лицо – чуть в сторону, – будто пряча его. Рубец тогда был свежий, ярко-розовый и бугристый, с выделяющимися следами стежков. Неприятный. На правой скуле, заходя под глаз, виднелся красно-фиолетовый синяк.

– Для меня тогда речные были в новинку – как это, человек без чипа! В голове не укладывалось! Ну, и я была выпивши, поэтому уставилась на него как на чудо какое-то. Особенно на перчатки, конечно, – парень хоть и держал руки в карманах, но их-то видно. И цепь немного. Я чуть даже не попросила показать, представь? – я хихикаю. – Даже не знаю, как Джанки отреагировал бы на такое. Точно бы охренел. Пришёл себе тихо-мирно в магазин, а тут какая-то безумная дамочка разглядывает его, словно экспонат в музее, разве что не щупает. Ну, он тоже на меня посмотрел, конечно, – волосы эти, гардероб… Джанки как-то интуитивно отличает качественные вещи от ерунды и, думаю, сразу понял, что моя шаль – не просто «закос под золотых», а в самом деле дорогая. Забавное знакомство у нас вышло. Он – с юга, я – с севера, встретились перед полками с алкоголем на нейтральной территории.

Дэну тогда было семнадцать, но в первый момент мне показалось, что он младше, даже вообще несовершеннолетний. Как он оказался в магазине среди ночи, после комендантского часа? Зачем смотрит на алкоголь, если ему всё равно не продадут?