Орден Волонтёров

Воскресли и вновь возродились мгновенно, разом все чувства, вся любовь, все душевные порывы, что я испытывала к подруге детства, моей второй половинке, моей душе – близняшке. Которую просто нечаянно родила другая мама. Мы были вместе с песочницы, в яслях, садике, школе, на улице. Дома друг у друга. До того дня, когда её семья уехала по новому месту службы отца. Нам было по двенадцать лет.

Ожили в памяти не события, не факты. Я не забывала, что дружила с Ларисой. Но эмоции тогда просто исчезли. Сгорели в безумной и жестокой сцене нашего расставания. Нас растащили родители. Машина медленно тронулась. Она, зарёванная, прилипла к заднему окну. Мама крепко держала меня крест – накрест жёсткими руками. Я билась и била её. В ушах звенело, звенело… и хрустально разбилось. Я успокоилась, стала, как ни в чём не бывало, махать рукой. Потом меня тошнило, ночью снились кошмары, болела долго. Но не тосковала. Сколько незаметных детских трагедий каждую миллисекунду происходит вновь и вновь, потому что взрослые не помнят себя детьми.

Господи! Как это невыносимо больно – любить! И как божественно, неимоверно прекрасно! Слёзы очищения от пустоты такие горючие, что щиплет глаза.

– Вам плохо? Леди Амелинда, как вы себя чувствуете?

Звуки, словно сквозь вату. Ноет сердце, ломит виски. Стиснуло горло.

– Леди Леанна, проводите свою госпожу в покои. Сын, бегом за лекарем. Тётушка, может ваши настойки пригодятся, посмотрите. Дорога тяжела даже для мужчины. Похоже сердце шалит. Нашей гостье нужен отдых и покой.

Нет. Мне нужна моя девочка. Да, это не Лариска. Да, я давно не ребёнок. Но Кларисса вернула мне – меня. Парад двойников продолжается?

Глава 21

На закате прилетели оба почтаря, выпущенные Линдой в Леувардене. Отто умел читать, но запрет на это был строгий. Узнает вместе со всеми, если понадобится – оповестим. Истомились ждать. Тревожно, шутка ли – такая дальняя дорога, да в разгар зимы, огромный обоз, полно народа и всего две слабых девушки. Особенно были удручены долгим отсутствием новостей два соперника – Виктор и Гордей. Даже собачиться перестали. Долг превыше всего, им пришлось остаться в Мюнне, но вид у обоих был потерянный. Виктор смог удивить меня своими чувствами, я его считала более рациональным человеком. Против обаяния Амелинды устоять трудно. Они понимает людей, все мы нуждаемся в понимании.

Лично я свою названую дочь слабой не считала. Редко какой умудрённый жизненным опытом сильный мужчина превзойдёт её в приспособляемости. Преимущества профессии, у нас пансионерки с недавних пор говорят – бонусы. У себя в комнате разворачиваю крошечные листочки тончайшего пергамента. Отличное зрение нужно, чтобы прочесть малюсенькие буковки. У меня оно ныне есть.

Так, что тут у нас? Линда пишет: «На месте, торгуем, принимают хорошо. Порт закрыт. Все почти здоровы. Вернёмся дней через десять. Молодняк скота будет. Кони тоже. Берите стройматериалы в долг. Средства будут». Такие вот краткие записочки, ни здравствуйте, ни до свидания в тексте место не занимают. Хвала Господу! Можно вздохнуть. Главное доехали, работают, в безопасности, значит, будут дополнительные средства на жизнь и стройку. Вечером за трапезой всем оглашу.

Пока у меня «своё время». Линда рекомендовала, чтобы не раствориться в делах. Привычно веду дневник, так жалко, мои последние дневники остались в пансионате престарелых. Но вся моя прожитая прошлая жизнь от двенадцати до девяноста лет, в толстых тетрадках, исписанных каллиграфическим почерком, хранится в сундуке. Все семьдесят восемь штук, по одной на год, благополучно переехали в Средневековье.

Неделя, как уехал Микаэль, в городе прошёл первый выпуск в школе акушерок. Выпускницы разъехались. К нам на практику прибыла одна из лучших его учениц, дочь Урсулы, кормилицы графини Ингрид. Сейчас неутомимый доктор набрал группу лекарей со всего графства. Также прибыли ученики из пограничного графства, где брат Ингрид Ольденбургской стал правителем. Отец их скончался, судя по симптомам от сахарного диабета.

Надобно подготовить побольше врачей, с расчётом на персонал будущей центральной больницы. Преподаёт Микаэль вместе с лекарем Клаусом, из монастыря госпитальеров и женщиной – знаменитой местной травницей. Денежные средства за обучение в казну баронства текут рекой, как рекой притекают паломники к главной святыне графства – прижизненному списку лечебника великомученика Пантелеимона. С него уже сняли три копии. По ним учатся средневековые эскулапы.

Во Фризии Вальдемару нужно успеть съездить в Доккум к мощам святого Бонифация, дабы объяснить потом его быстрое исцеление. Пусть посетит, может на пользу пойдет, больной он точно на всю голову, такое удумать – прикинуться ущербным. Так обидел меня своим недоверием, продолжил скрываться, даже когда узнал меня. Я простила, как всегда его прощала.

Отношений интимных между нами не будет, никаких, ни в браке, ни в грехе. Сейчас даже размышления об этом вызывают неприятие. Когда увидела его в госпитале спящего, кроме искренней нежности, глубокой привязанности и желания заботиться о нём, ничего другого не ощутила. Для меня сейчас это противоестественно. Человеку, личности, столько лет, сколько его мозгу. Другой мужчина – очень возможно, но Вальдик мне во внуки годится. Потому что я знала его молодым человеком, в том мире, где я состарилась. Временн`ые выкрутасы меня с толку не собьют. Любовь со мной, она никуда не делась, просто изменилась: стала мудрее и нежнее. Время меняет всё и всех. Тоскую по родному человеку. Скорее бы снова собраться вместе, под одной крышей.

Я как курица квохтаю, подгребаю под себя цыплят. Линдочка, Веренка, Миша, Северин, Виктор, Андреас, Идалия – постепенно природнились к моей душе. В той жизни, да и в этой жизни семья у меня приёмная, доля такая. Нет кровных родственников.

Недавно выяснилось, здоровье моё после попадания постепенно настолько улучшилось, что я могу быть матерью. Странное чувство вызывает возвращённая Богом упущенная возможность. По подлинному возрасту мне прапрабабушкой в этом времени можно считаться. Тело же молодеет и желает жить своей жизнью: любить, носить, родить, кормить, взрастить дитя.

Смотрю в настольное тройное зеркало, купила его себе на двадцатый день рождения. Большие круглые, голубые глаза. Высокий лоб. Нос тонкий, ровный. Лицо приятно округлилось, кожа стала ещё светлее, ещё моложе. Румянец светло розовый, здоровый. Губы яркие, но всегда были тонковаты. Пепельные волосы немного вьются. Шея высокая, изящная. По стандартам Средневековья я весьма хороша собой. Так я выглядела примерно в тридцать пять лет. Возраст, в котором отчаянно пыталась выйти замуж за любого, кто позовёт, лишь бы иметь ребёнка. Никто не позвал. Родить "для себя"мне не позволяли моральные принципы. После войны мужчины были наперечёт, стали разборчивые, молоденьких невест им подавай. Шансов не было. Сильно любя Вальдемара, я в молодости нарочно отваживала парней, которые пытались ухаживать за мной. Он никогда не пытался. Сейчас? Нет, его поезд ушёл, ту-ту, дорогой!

Новая Эмма Кляйн, точнее фон Мюнних сейчас другой человек. Желаю иметь своих собственных детей, мужа, семью, хозяйство, дом. Всё должно быть истинным, лично моим, не суррогатным.

Признательна Линде, как специалисту – узнала о моём решении, поддержала, научила как себя вести, как думать и достичь желаемой цели. Подняла мою самооценку. Она выпросила у некого разумного планетоида, творения Божьего, нам всем долголетие, отменное здоровье. Даже всем будущим членам наших семей. Так адекватно отреагировать, быстро сообразить могла только Амелинда.

Если тогда я прожила почти сто лет, то? То у меня очень продолжительная жизнь впереди. Хочу посвятить её педагогике, точнее созданию этой науки, внедрению в жизнь Средневековья. Сделаю это в память о талантливых наставниках моего приюта. Если бы не моя привязанность к Вальдемару тогда; я бы поступила в педагогический институт, работала с детьми, но судьба сложилась иначе. Буду воплощать в жизнь мою мечту здесь и сейчас. Уже начала работать над первым трудом, совместно с Линдой. Навесили мне финансы. При первой возможности уйду с должности, не моё это.

Хочется верить, что все мы хранимы этим ББ, надеюсь, он приглядывает за нами. Слишком страшно здесь жить, даже страшнее, чем в двадцатом веке. Ужасы четырнадцатого века менее масштабны, но не менее жестоки. Происходящее в будущем – хорошее, плохое, всегда имеет корни в прошлом.

Не приведи Господь невинному человеку здесь попасть в судебную систему. По ложному доносу, невежеству соседей, стечению обстоятельств – всё равно. Сами методы следствия варварские, действенные, законы жестокие. Судьи, заинтересованы в обвинительном итоге процесса.

Фон Бергеры, разумеется, страшные люди. Линда объясняла, что – то про гены, вызывающие полное отсутствие сочувствия к любым живым существам. Я лично считаю их болезнь и судьбу карой Господней за инцест. Сказано в церковных законах: до пятого колена родня не пара. Если возможно, то до седьмого. А падре с их прихода? Как посмел пойти против законов Божеских и человеческих? Поделом ему, пожизненное заключение ещё мягко. Все незаконные браки судом аннулированы.

А я становлюсь беспощадной. Осталась тогда в Ольденбурге специально посмотреть на казнь, хотя Кёрстин не хотела присутствовать. После всего, что перенесла от этой дьяволицы, ей пришло в голову написать прошение об "милостивом удушении"Иоганны у столба перед казнью. По рекомендации инквизитора граф отказал в просьбе: страдания должны помочь спасти душу грешницы. Ведь цель наказания именно в этом. Сложно понять всю казуистику их мышления.

Казнь приговорённых состоялась через три дня, после вынесения приговора. Барона фон Бергер приговорили к легкой казни: усекновению головы за государственную измену, убийство брата, приказы о похищении девушек. Его сына Адольфа, как незаконнорожденного простолюдина – к повешению за шею, за пособничество в убийстве дяди и насилие. Бывшую баронессу Иоганну фон Бергер, низведённую до простолюдинки – к сожжению на костре, за служение дьяволу и принесение ему человеческих жертв, ведьмовство и колдовство.

Приближался полдень. Стекался народ к месту казни. Сожжение ведьмы в четырнадцатом веке ещё было редким публичным зрелищем, главной целью которого было предостеречь, запугать собравшихся зрителей. Массовое распространение гонения на ведьм было впереди, в пятнадцатом и далее веках.

Площадь была вся разукрашена гирляндами флажков от фасада к фасаду. С балконов близлежащих домов свисали ковры, если дом принадлежал знатному роду, на фасаде укреплены гербы и штандарты. Помост давно собран, широкая плаха укреплена надёжно, чтобы не покачнулась в ненужный момент. «Вдова на деревянной ноге» готова. Ходит, красуется палач в парадной форме, показательно точит, проверяет на остроту топор, скорее похожий на секиру. Недалеко высится над огромной кучей хвороста вперемешку с поленьями и соломой столб – бревно, к которому привяжут Иоганну.

Народ плотно забил весь периметр, его теснят назад стражники. В морозном воздухе стоит многоголосый гвалт. Казнь знатных людей, да ещё троих сразу – редкостное явление. Обычно помост обагряется не голубой кровью.

– Пропустите вперёд мою жену, она беременная!

– Сам – то куда прёшь?

– Давай соседушка ребятёнка, на плечи мне, затолкают там внизу, ничего не увидит, скоро уж начнут.

– Леденцы, медовые леденцы! Крендели, пироги!

– Посторонись, да что вы прёте! Стража держать строй!

– Вона на том помосте, с шатром, видите? Там граф с графиней восседать будут. Судьи тоже.

– Да, как они сядут, так начнётся.

– Горячие пироги! С зайчатиной! Взвар горячий медовый! Один медяк, только сегодня!

Люди оживлённо обменивались своими новостями, судачили про ужасы, что творила ведьма, ели и пили. Публичные казни жителями горолов воспринимались как одно из немногих доступных развлечений.

Ярко трепещут на ветру многоцветные ленты с флагами на пиках шатра, привлекая взгляды зевак. Сочными мазками глубоких тонов выделяется платье богачей на фоне общей серости толпы. Не теряются, работают в толпе воришки, ничуть не смущаясь близостью правосудия.

Роскошно, даже вызывающе вычурно одетые, при всех причитающихся регалиях, собирались представители патрициата: епископ, священники, бургомистр и члены городского Совета, главный судья – бургграф и судебные заседатели. Прибыли несколько ближайших к Ольденбургу баронов, продемонстрировать на всякий случай свою лояльность. Для именитой публики была сколочена трибуна, нам, равно как им, выделили на ней места. Вялую баронессу Кёрстин мы посадили между мной и Микаэлем.

Душераздирающе завопили фанфары: из здания ратуши вышла графская чета. Они одеты в черные длинные плащи – сюрко с оторочкой из драгоценного меха тёмного соболя. Короны поверх головных уборов. Я не ожидала увидеть графиню на этом жестоком представлении, тем не менее, она пришла, несмотря на ожидание ребёнка. Видимо нервы у Ингрид крепче, чем мне думается, да и статус обязывает. Лица пары нисколько не омрачены, они приветствуют толпу, разразившуюся радостными возгласами:

– Здравствовать их Светлостям!

– Многие лета Элимару и Ингрид!

Уселись на троны. Граф, повернувшись к нашей трибуне, дал кому то отмашку рукой.

Мне думалось, что приводить приговорённых и казнить будут по очереди, но нет. Бергеры должны были видеть смерть друг друга.

В сопровождении идущего впереди помощника палача, на тележке, запряжённой ослом, привезли связанную ведьму Иоганну в простом холщёвом просторном платье, несмотря на мороз. Безумие ненадолго отступило, осознание происходящего вызвало у неё ужас. Связанная женщина сжалась в дрожащий комок на куче соломы. Себе она очень сочувствовала. Поездка сквозь толпу была тяжким испытанием, ведь зеваки не упустили случая посмеяться и поиздеваться над осужденной ведьмой, совершавшей свой последний путь. Она была посрамлена до крайности именно своим положением: бывшей знатной даме харкали в лицо, выкрикивали непристойности, забрасывали всякой гадостью. Охрана еле сдерживала натиск толпы, но не препятствовала унижениям, наконец – то тележка проехала за цепь стражей.

Следом, в окружении охранников с пиками наперевес, вели отца и сына. Они тащились, раскорячившись, еле передвигая ноги, поддерживали друг друга. Мне показалось странным, их мать не пытали, она вполне могла передвигаться сама, но её привезли, а эти двое перенесли страшные пытки, но шли пешком, не связанные. Спросила:

– Почему так, Микаэль? Она вполне бодра, её везут. Мужчины еле живы, но их заставляют идти.

– Ведьма представляет огромную опасность, пока жива. Просто обезвредили. Чтобы не могла совершить колдовство.

– Тогда уж надо было рот заткнуть.

Очутившись вне досягаемости разъяренного сборища людей, Иоганна привстала в повозке, вновь применила свой излюбленный приём: ругань и проклятия. Но толпа так свистела, улюлюкала, проклинала в ответ, что её не было слышно. Наконец доплелись осуждённые мужчины, их стражникам пришлось затаскивать на помост, причиняя сильные страдания истерзанным телам.

Несколько минут ничего не происходило. Толпа бесновалась, ведьма корчила рожи, разум снова оставил её. Отец и сын стояли, опершись спинами о виселицу. Но вот Его светлость поднялся, жестом потребовал тишины. Народ угомонился, постепенно заглох. Бургграф тяжело поднялся по ступеням помоста, стал зачитывать, точнее, выкрикивать приговор. Люди внимали сосредоточенно, стараясь не пропустить ни слова. Я приобняла Кристи, она дрожала, хотя оделись мы очень тепло. Не совсем понимаю её реакцию. Стокгольмский синдром, назвала это состояние Амелинда.

Насилу дослушали и без того всем известный приговор: как требовала статья 109-я судебника «Каролины»: «Всякому, учинившему ворожбой своей людям вред и убытки, надлежит наказану быть смертью, и кару эту должно свершить огнём". Палач, совместно с помощником, привязали Иоганну цепью к столбу, лицом к помосту и дополнительно обложили тело сухим хворостом, поленьями и соломой до уровня пояса. Приготовления к сожжению заживо окончены. Ведьму оставили в покое.

Короткий приговор простолюдину, незаконнорожденному Адольфу. Его пришлось, применяя силу, запихивать в петлю, молодость не желала прощаться с жизнью. Подставка ему была низковата, приговорённый топтался на цыпочках, словно танцевал, задрав голову.

Барона подвели к плахе, городской судья зачитал его приговор:

… – посредством отделения головы от туловища.

Мужчина угрюмо заслушал, нагло харкнул на помост в знак презрения к смерти. В толпе раздалось несколько одобрительных возгласов. Наступил черёд священника. К барону фон Бергер поднялся сам епископ. Он произнёс несколько неслышных всем слов, протянул сверкнувший каменьями крест для последнего целования. Было видно – с огромным трудом смертник стал на колени, сзади подошёл палач и положив ему руку на основание шеи пригнул к плахе. Позволил повозиться, устроиться удобнее. Дальнейшего мы с Кристи не видели, уткнувшись друг другу в плечо. Мёртвая тишина. Раздался нарастающий звук: « а-А-АХ!!!», мерзкий хруст, глухой стук, бульканье. Через миг дружный вопль толпы. Скорее всего, восторг от сильной эмоции.

– Пока не смотрите. Сейчас унесут корзину и тело.

Микаэль накинул на нас край своего плаща. Сидим, прижавшись как мыши. Меня не волнует, кто и что подумает. Я не собираюсь нести такие воспоминания по жизни. Можно повернуться. Подручный палача посыпает сбоку от плахи и саму плаху опилками. Первый ушёл. Зрители переключили внимание на второго.

Адольф не смог долго опираться на покалеченные пальцы ног. Висит полупридушенный, в мокрых шоссах и не может приложиться к длинному кресту, который протягивает ему священник. Минус палачу. Раздаются хорошо слышные, мягко говоря, критические замечания в его адрес. Помощник волочит более высокую подставку, но бесполезно. Приговорённый уже без сознания. Тогда святой отец просто тычет ему деревянным крестом в лицо. Висельник очнулся, утвердился на опоре, и поднял просветлевший взгляд. На нас. Губы Адольфа зашевелились. Что это было? Молитва, проклятие, последнее «прости» для сестры? Палач пнул подставку резко. Я увидела агонию повешенного. И заметила взгляд его матери: она улыбалась, смотрела с наслаждением!!! Не я одна глядела на Иоганну. Люди с усиленной ненавистью кричали:

– Ведьма, истинно ведьма!

– Жестокосердная, вечно гори в аду!

Микаэль много рассказывал про своё время, в основном о медицине. У них признанных невменяемыми маньяков не казнили. Это оказывается негуманно! Они не могут по состоянию психики отвечать за свои кровавые преступления. Зато прекрасно могут проедать государственную казну пожизненно закрытые в спецучреждениях. Их содержат на средства налогоплательщиков. В том числе тех, кто остался без близких людей из за преступлений этих чудовищ. Своего мнения я тогда не высказала.

Тело повешенного успокоилось, снимать его не стали. Наступил черёд ведьмы. Логично, что сожжение оставили напоследок, это была кульминация в сегодняшнем зрелище. Вишенка на торте. В сопровождении двух дам ушла в ратушу Ингрид.

Начался торжественный ритуал, с хождениями и песнопениями инквизиторов. Монах доминиканец еще раз предостерёг народ от коварства дьявола и его приспешников. Женщина безучастно повисла на цепях, склонив голову, волосы скрыли худое лицо. Наконец священник поднёс ей тот же крест на длинном шесте. Мгновение и она вцепилась в него зубами! Да так, что тот с трудом выдернул распятие. Это окончательно потрясло публику. Установилось безмолвие.

Палач обходя кругом, подносил факел снизу, с нескольких сторон. Кристи оплатила самые лучшие, сухие дрова и хворост. Огонь занялся мигом, почти без дыма, но Иоганна надрывно закашляла. Я отвернулась, заткнула уши, закрыла глаза. Бесполезно. Немыслимый, нечеловеческий низкий вой перешел в дикий сверлящий мозг визг, всё выше и выше. Костёр опалял жаром всех близко находящихся, в том числе трибуну. Сквозь громкий треск и гул пламени нёсся в небо запредельный рёв. Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй! Должно же это прекратиться? Если мне минута кажется вечностью… Всё.

Нельзя, недопустимо опускаться до такого уровня жестокости в казнях, как бы ни был виновен преступник. Достаточно просто быстрой смерти. Нельзя делать казни публичными, превращая в развлечение, потакая низменным инстинктам людей, укрепляя их природную жестокость. За исключением разве что военных преступников, но и там делать упор не на суровость, а на позорность наказания. Пора составлять новый судебник законов баронства Мюнн, на основе Библии, уж там найдётся обоснование на любое действие или бездействие.

Тело начало сгорать, тошнотворный смрад распространился в стоячем морозном воздухе. Боже, это её мы сейчас вдыхаем! Когда Гаральд приехал с войны в краткосрочный отпуск, он рассказывал нам с Вальдемаром о военных преступлениях нацистов, про газовые камеры, про зловоние от сжигания трупов заключенных в концентрационном лагере. Удобрение полей этой золой, изделиях из кожи. Инфернальное зло, словно это демоны Ада, не люди. Не было оснований не верить Гаральду. Братья страшно поссорились тогда. Старший обвинял младшего в том, что абвер не нашёл, не подготовил людей, готовых на самопожертвование, чтобы уничтожить главарей фашизма. Все планы были рассчитаны на выживание исполнителей. Они расстались, не примирившись. Навсегда.

Микаэль крепко взял меня под руку:

– Надеюсь, Вы не настолько замёрзли, чтобы греться у этого костра, уходим дамы.

Мы сидели с краю трибуны, не мешая никому подались в ратушу. Кристи ушла в себя, меня жестоко рвало желчью. Вонь жареного человеческого мяса застряла у меня в носу. Долго умывались. Микаэль разумно не опустил руки, достал где то много вина и здорово напоил нас прямо в пустующем кабинете бургомистра. Клин клином вышибают. Пьяненьких женщин он развлекал рассказами в тему: про медицинское людоедство, одну из распространенных практик данного времени.

После казни у помоста всегда ждали несколько человек, если никто не желал похоронить тело, то они покупали у палача части тела казнённого. Обычай применять для исцеления человеческую плоть ввели прославленные медики Средневековья. Главным распространителем такого невежественного подхода был целитель Парацельс, считавший, что в теле человека, помимо души, существует ещё животное начало, дух – спиритус анималис, определяющий продолжительность жизни. Предпочитали трупы умерших насильственной смертью, лучше всего подходят рыжие молодые мужчины. Если человек убит, из трупа можно извлечь остаток неизрасходованного до конца запаса жизненной энергии и, вкусив его плоти, можно заполучить оставшиеся неиспользованными годы его жизни. Так, изготовляли «божественную воду» – труп кромсали на кусочки, которые затем перегоняли в жидкость. Тем же способом, каким извлекали эфирные масла из нежных цветов. Для этого обычно брали тело здорового, молодого человека. Сам король Карл II лечился с помощью капель, приготовленных из человеческих голов по методу Парацельса.

«Вот с этим кошмарным мракобесием нам предстоит бороться, сделать из этих людей просвещённое, цивилизованное, прогрессивное общество» – закончил свой жуткий рассказ наш медикус. Мы с баронессой фон Дрез даже слегка протрезвели от отвращения. За нашей пьяной, но невесёлой компанией приехал в карете Отто, чтобы отвезти в графский замок. Ингрид давно уехала.

После того как официальные лица разошлись по домам, подручные палача продолжили поддерживать огонь до тех пор, пока от «ведьминого костра» не остался один пепел. Палач тщательно сгрёб его, чтобы потом рассеять в каком-нибудь месте, дабы впредь ничто больше не напоминало о богохульных делах служительницы нечистого.

Тела казнённых не всегда постигала странная участь стать «лекарством». Если родственники востребовали их для похорон, то никто не препятствовал. Более того, за деньги трупы готовили к погребению. Отец и сын будут похоронены в земле баронства Берг, в неизвестном никому месте. Так решила Кристи. Назавтра мы выехали домой, в сопровождении телеги с телами преступников. Ещё через день баронесса Кёрстин фон Дрез продолжила путь из Мюнна в Берг со своими страшными попутчиками.

Я закрыла дневник под замок, пора переодеться и спускаться к ужину. Жители поместья Мюнн, ученицы, влюблённые страдальцы – все ждут известий из Леувардена. Хвала Господу, новости хорошие.

Глава 22

Такой заботой окружили, что не продохнуть. Летти соорудила мне в кровати уютное гнездо, поминутно надоедала вопросами, не надобно ли чего госпоже. Леди Маргарет завалила мою спальню кучей вонючих пузырьков, с подозрительными снадобьями. Суетливый, беззубый лекарь пытался выцедить из меня хоть каплю крови, но получив мощный отпор, успокоился на диете с настойками. Раскрыть тайну моего внезапно пошатнувшегося самочувствия мне было некому. Пришла мысль: попросить девочку посидеть со мной, почитать вместе. Но у меня есть камеристка. Кстати, где она?