Предатель в красном

Он лишь недовольно хмыкнул, плюхнулся в тряпки и, повернувшись на другой бок, больше не заводил ночных бесед.

Когда я сказала правду, появилось ощущение, будто с шеи спала невидимая удавка лжи, давившая с ранних лет. Оказавшись в Кампусе, при всех сняв платок с головы, я точно так же сорву удавку и разрешу себе быть эфилеаном огня.

«Безликий потомок снимет маску, раскроет правду и обретет желанный настоящий лик!»

Закрыв глаза, я блаженно представила белый город. Представила, как красные волосы открыто развеваются на ветру. Вообразила, как восхищенно эфилеаны смотрят на огонь в моих руках, как в один день снова увижу брата и тот, оказавшись в Кампусе, наконец узрит, как общество эфилеанов смогло принять в свои ряды потомка огня. А после его лицо тронет теплая улыбка. Как в детстве.

Усталость после дороги взяла свое и, прервав буйство сладких фантазий, погрузила меня в сон.

«…Чернота. Вокруг ничего. Бездонное пространство. Ни звука. Ни света. Я стояла на черном полу, однако, посмотрев вниз, увидела лишь пустоту. Бездна. Не та, что окутала страхом весь эфилеанский мир. Это черное пространство не вызывало чувства тревоги. Будто я была здесь уже много раз.

– Белый город – клетка лжи. Правда снаружи, – прозвучал незнакомый голос. Сиплый. С придыханием. Неприятный.

Я открыла рот, но из него не вырвалось ни единого слова. Будто чернота сжирала любые звуки, кроме странного голоса.

– Когда-то в прошлом мечты чистой души уже сожгли чье-то огненное невинное сердце. А ты идешь по той же кривой тропе. Желание обрести свой настоящий лик среди лицемеров… Какой вздор. В Кампусе сидят эфилеанские животные, что носят маски людей. Красивый город, внутри которого живут демоны.

– Подожди! – наконец прорвался мой крик, и пространство стало пропускать светлые лучи сквозь черноту пустоты.

– Мы не злодеи в этой истории. Лишь желаем законного возмездия. Знаем правду, что уничтожила огонь… Знаем ответы…

– Так говори, сипящий безликий, раз приперся в сон.

– Ответы лежат в открытом мире. В белом городе, куда ты спешишь, их нет…»

* * *

Рассвет приветствовал нас колючим и леденящим сквозняком, тянувшим из всех щелей деревянной лачуги.

«Мы выжили…»

Из-за испарений отравленных земель невыносимо болела голова. У элементалия земли даже покраснели глаза.

«Шосс… Но мы выжили!»

Арейник обмолвился, что во сне я разговаривала и просила кого-то подождать, но ему пришлось разбудить меня, так как в районе заброшенного дома появились эфилеанские волки. Только ведьмы могли противостоять им. Эфилеаны стихий для хищников – живой обед.

Когда мы покинули пристанище ведьм, солнце одарило нас мягкими лучами, позволяя согреться. Дорога заняла намного больше времени, чем мы ожидали. Эфилеан замедлял ход, поддавшись усталости. Часы дороги иссушили наши глотки. Родниковой воды найти так и не удалось. Да и искать особо не было времени – мы слишком долго пробыли на гнильной земле, где отрава витала в воздухе, впиталась в почву, покрывала тонким слоем ягоды и грибы.

За все время в дороге инстинкты так и не притупились, межвидовое напряжение сопровождало нас на всем пути.

Вдруг на горизонте начало появляться что-то белое, напоминающее высокие стены.

«Кампус… мать твою джелийскую, это белый город!»

– Арейна… – благоговейно прошептал мой ходячий транспорт, узрев стены, и здоровенное сердце Арейника застучало так сильно, что било о ребра, отдаваясь яркой пульсацией по груди.

Да и у меня от изумления дух перехватило! Предвкушение накрыло с головой. Но был и страх. Страх быть непринятой из-за прошлого. Куда бы ни привела меня дорога, оставленный после себя огненным подвидом черный шлейф истории волочился следом.

«Черта с два! Я буду принята городом! Увижу брата! Когда-нибудь эфилеанские предрассудки разрушат чью-нибудь жизнь. Но не мою».

№ 4. «Элен»

Территория: Проходной пункт Кампуса

Экзамен

Определение: Топь – огромный болотный участок земли на Джелида-ден. Занимает 1/4 всей площади материка. Место является самымбольшим пристанищем для представителей ведьм.

Преодолев последние метры, Арейник спустил меня на землю, и мы оба оказались у входа в город.

Гигантские белые ворота были под стать стражам – огромным эфилеанским верзилам в голубой форме. Нас обыскали, затем задали пару свободных вопросов: кто мы, откуда и зачем явились к порогу белой обители. А после связали наши руки веревками, напоминавшими ведьминские путы, и, дождавшись подкрепления, провели внутрь.

* * *

Для вступления в белую обитель нужно было следовать всего двум правилам.

Первое: чистое сердце.

С этим все просто: эфилеан должен иметь благие помыслы – желать мира и отказаться от мести за вековые конфликты и кровные неурядицы кланов. А для этого нужно было следовать второму правилу: отныне эфилеан будет жить не с подобными себе существами.

В здравом уме ни один эфилеан никогда не согласился бы на такое. Это то же самое, что прийти к своему врагу и самолично протянуть нож, чтобы тот с удовольствием перерезал тебе глотку.

Людской разум никогда не поймет смысла этого правила. На их языке это звучало бы как принятие «других рас». Но даже учитывая тот факт, что люди могут разговаривать на других языках, выглядеть по-разному, они – часть единого мира. Человек не испытывает инстинктивного страха при виде того, кто имеет другой цвет кожи или говорит на другом языке.

В мире эфилеанов все иначе: если ты отличаешься, значит, чужой, а чужак – всегда угроза.

Убей – или будешь убит – принцип выживания как животных, так и эфилеанов.

* * *

Ворота закрылись.

Мы шли небольшой группой. Арейника почему-то увели в другой проход. Рядом со мной шагали еще трое странников, которые присоединились к нам, когда подошли другие стражи. Эти трое – девочка, лохматая женщина и великан казались не менее подозрительными. Девочка была жутко чумазая, великана почти не удалось разглядеть – он оказался полностью замотан в лохмотья, все тело и голову покрывала ткань, а вот женщина точно являлась лесной ведьмой. Об этом говорил ее внешний вид: рваная синяя юбка в пол в грязных земляных пятнах, платки, обвивавшие бедра, кожаная куртка ручной работы. Голову «украшали» неаккуратные свалявшиеся рыжие дреды, а руки с отросшими ногтями оплетали браслеты из стеблей.

Все ведьмы выглядели неопрятно. Ничего особенного. По коридору она шла босиком, вероятно, обувь изъяли на входе. В подошве либо в стельке могли быть спрятаны отравленные иглы – старый трюк гнили.

Каждый по виду был измотан долгим скитанием.

Все трое имели измученный взгляд.

«Интересно, у меня сейчас такие же глаза?»

Мы все одинаковые. Мы – скитальцы. Те, кто, вкушая острый страх неизвестности, все же сохранил рассудок, – эфилеаны, желающие отречься от кровопролития.

Мне еще не удалось увидеть улицы белой обители, но уже у главных дверей стало понятно, что Кампус был не каким-то пристанищем, а огромным городом. Город, где больше не придется перед сном думать о том, что эта ночь может оказаться последней. Странно, что белую обитель называли «Кампусом»…

Следуя по коридору, я услышала чей-то шепот: ведьма что-то неразборчиво бормотала под нос.

Нужно срочно сказать об этом страже.

Я потянулась к сопровождающему, как вдруг расслышала из уст ведьмы одно слово:

– Amen.

«Показалось, что ли?»

Порождения магии никогда не воспринимали ни одно вероисповедание. Оно и понятно: наша природа противоречила религии людей. Эфилеанский бог един. По общепринятой теории все мы – дети леса и создания природы. Природа и есть бог. Хотя в ходе эволюции на разных материках к единому богу эфилеаны стали обращаться по-разному: на Арейна-ден – через шаманские дожди, на Монс-ден – пролитой кровью, на Джелида-ден – жертвоприношениями и так далее.

Наконец коридор был пройден, мы подошли к коричневой двери в стене. В комнату заводили по одному. Первым на тест отправился гигантский мужчина. Ему пришлось присесть, чтобы пройти сквозь проем.

Дверь со скрипом закрылась.

Фантазия вмиг разыгралась, заставляя гадать, что там происходило. Где-то внутри возникло нервное напряжение. Но прошла от силы пара минут, и мужчину вывели из комнаты. Кажется, здоровяк прошел тест: ему развязали руки и повели по другому коридору.

Сердце сжалось. Дверь снова распахнулась, и стражник с невозмутимым видом провел ведьму внутрь.

Кандидатов осталось двое: я и девочка. Ребенок, может, лет шести, не больше, но ее лицо, как у маленького бойца, было наполнено непоколебимой решимостью перед испытанием. Подобной стойкости позавидовал бы любой взрослый, особенно я.

Вновь прошла пара минут, затем десять. В итоге, по ощущениям, ожидание затянулось на полчаса. Вдруг в закрытой комнате раздался звук удара обо что-то твердое, последовал крик. Ведьма выкрикивала непонятные слова на монсианском языке.

Резкий грохот двери, и следующее, что мы узрели, – как крепкий сопровождающий вылетел из комнаты, схватил за дреды разъяренную женщину и поволок по полу. Она барахталась и надрывно выкрикивала монсианские проклятия до конца коридора.

Исход был ясен всем – ведьма не прошла испытание.

Стоило на мгновение ослабить бдительность, как в тот же момент второй сопровождающий схватил меня за руку и потянул в сторону двери. Дрожь в коленях, выступающий липкий пот на спине, ком в горле – и я сделала шаг в будущее, которое так долго ждала.

В комнате без окон не было ничего, кроме стола и двух стульев, стоящих друг напротив друга. На одном из них расположилась седая женщина с невозмутимым лицом. Взмахнув рукой в перстнях, она пригласила присесть.

«Кажется, тест уже начался».

Я выполнила безмолвную просьбу и, оказавшись за столом напротив экзаменатора, принялась изучать ее. Узкое худое и немолодое лицо, сморщенные губы, пышная копна седых волос, темно-зеленое одеяние и эти удивительные глаза… Джелида, я еще никогда не видела подобного! Один глаз светло-розового оттенка, второй – голубой. В природе не существовало подобных генетических отклонений как у эфилеанов, так и у людей. Не в таких цветах.

«Последствия экспериментов? А она может быть куда опаснее, чем кажется на первый взгляд, если даже глаза мутировали от ведьминской химии».

– Красивый платок, – прохрипела женщина.

Мы неотрывно взирали друг на друга в идеальной тишине. Можно было даже услышать ее глубокое дыхание. Абсолютный баланс души и тела – она казалась самим воплощением спокойствия.

– Ты прячешь его так глубоко, что я почти не ощущаю, – вдруг произнесла она.

Руки взмокли.

– Оно настолько глубоко, что даже ты его не чувствуешь. Да… Бездна страха заставляет прятать настоящие чувства, – сощурившись и облокотившись о спинку стула, экзаменатор продолжила: – До тех пор, пока ты не покажешь, что прячешь, я не смогу тебя понять.

Лоб покрылся испариной.

– Пожалуйста, – почти прошептала, – скажите, что я должна показать? – Я начала копошиться в котомке и вынимать из нее все содержимое.

– Оно не здесь! – Женщина резко наклонилась к столу и схватила меня за руку, в кожу впились длинные ногти.

Выражение ее лица, пару минут назад излучавшее глубокое спокойствие, исчезло: сейчас на меня взирала разъяренная ведьма. Я смотрела в двухцветные глаза хищника, поймавшего свою жертву.

– Покажи свою истину! – заверещала эфилеан. – Дай мне свой страх!

Раздался хруст кости, из моей глотки вырвался крик, а потом ведьма, глядя в мои глаза, ворвалась в сознание – будто с ноги вышибла дверь и попала в самый эпицентр событий.

Незваным гостем она проникла в мою голову и разбрасывала там все, что только попадалось под руку, создавая настоящий хаос. Все, чего хотелось в этот момент, – как можно скорее вышвырнуть гниль оттуда, куда она не имела права даже ступать.

Но я, оцепеневшая, лишь бессильно наблюдала, как старуха блуждала в коридорах сознания, оставляя грязные следы на белоснежной поверхности: открывала потаенные двери, рылась в сундуках с воспоминаниями, ворошила отрывки картин прошлого, цеплялась за полупрозрачные нити чувств и дергала за них, силясь найти исток. Ощущение сродни тому, будто кто-то засунул руку в глотку и увлеченно копошился в кишках, пока ты беспомощно стоял и захлебывался слюной, не в состоянии ничего с этим сделать.

– А вот и оно.

Гниль нашла спуск и, преодолев его, добралась до яркого света: туда, где таилась душа. Лицезрение посторонними души – самое отвратное ощущение, какое только можно испытать. Даже хуже, чем быть пойманной ведьмами и получить награду гнильным ядом.

– Убирайся! – закричав, я вырвала руку из цепких пальцев и вскочила со стула. – Страх, значит. Вот что ты искала, погань!

– Потерпи, – невозмутимо выдала старуха. – Страх оголяет животную натуру. Показывает нас настоящими.

Трясущимися руками я попыталась дотянуться до своей котомки, как вдруг из уст ведьмы прозвучало:

– Ты можешь присесть.

Казалось, это не простое приглашение присесть, а предложение продолжить тест, который я, скорее всего, уже завалила. Внутри все сворачивалось и закипало от отвращения и ярости. Однако едва заметное просветление в мыслях пыталось кричать, что мы здесь еще не закончили.

Упрямство и едва слышный шепот здравого смысла невероятным образом заставили тело опуститься на стул.

Игра продолжилась.

– Умница.

– Гниль…

– На территории Кампуса нас называют ведьмами, дорогая.

– Ну извините, природные порождения. Привычки дикаря открытого мира. Не обессудьте.

– Сколько гнева, – старуха ухмыльнулась. – Своевольная девочка сама застегнула поводок на шее и села, как ей и сказали. Но я воззрела тебя настоящую.

Судя по тому, что гнильная особа могла работать с тонкой материей, что подвластно только жнецам, – экзаменатор была тесно связана с некромантией. Самое отвратительное и грязное ремесло из перечня занятий ведьм: только прогнившие болотные отродья опускались до того, чтобы черпать силу из темных источников и беспокоить души мертвых.

Тест, что осквернял душу, выворачивал наизнанку – входная плата, цена за мир. Я понимала это.

Но молчать больше не было сил.

– И что же ты сделаешь дальше? – сплюнула я, не сдержав язвительности в голосе. – Может, еще раз залезешь в голову, а потом пойдешь любоваться чем-то более сокровенным, например душой простого скитальца?

– А если так, то что? Это экзамен, эфилеан. Хочешь попасть в белый город – выполняй указания.

– Ты… Цветноглазое отродье…

В надменном худом морщинистом лице не было ярости, наигранного спокойствия, с виду – только обычное любопытство. Что ж…

«Теперь, если ты так хочешь, порождение природы, мы поиграем с тобой по-другому».

– Даже если так, я все равно не сдвинусь с этого места до тех пор, пока не получу то, зачем сюда пришла. Я так посмотрю, ты, цветноглазая, все-таки слепая, раз так и не воззрела, что за эфилеан перед тобой стоит и на что он пойдет, чтобы получить желаемое. Не в курсе про нрав огня? – Я ударила по столу. Последние нити контроля только что сгорели дотла. – Плевать мне, что ты сделаешь: залезешь еще раз, вывернешь, вытрясешь душу. Я поклялась белым спинам стать принятой! И ты пропустишь меня в город.

– Как интересно! – восторженно вскрикнула она.

– Не сдвинусь с места, ведьма. Теперь мы будем играть по другим правилам. – Мое лицо приблизилось к ее. – И если ты попытаешься убрать меня силой, я сожгу здесь все. Сожгу дотла всех, кто помешает остаться в белом городе. Рискнешь?

Кажется, это провал. Ненависть захлестывала и сметала последние капли разума. Температура в комнате поднялась до критической отметки, из-за раскаленного воздуха было почти невозможно дышать.

– Вот как, хочешь взять меня измором? Выжечь весь кислород, чтобы мы обе задохнулись? – Ведьма задрала ноги на стол.

– Вернусь в открытый мир, и мне не удастся остаться в живых более чем на месяц. Ведьмам соседних портов уже, скорее всего, известна цена, назначенная Тогом за мою поимку.

Я чуть не подавилась, когда назвала имя жирного наркобарона. Какая ирония: шишка, занимающаяся нелегальным сбытом химии, на которую я работала, теперь назначает цену ведьмам за мою голову. Если не повезет и цена окажется больше, чем гроши на выпивку, к поимке могут подключиться эфилеанские волки с окраин порта. Вся бродяжная свита.

Так что либо мы сгорим здесь, либо меня расчленят дикие отродья ради алкоголя и миски еды. Поэтому я стойко прошептала внутри себя: «Назад дороги нет».

– Если у ведьм из-за возраста проблемы со слухом, повторюсь: я выжгу всех! Зови свою стражу, гниль, живее, и мы вместе заживо сгорим! – Веревки на руках начали тлеть, ситуация стремительно выходила из-под контроля. – Ах, точно! Перед сожжением не забудьте еще раз толпой потоптаться по душе простого скитальца. Мне будет приятно напоследок узнать, что я сжигаю некромантское ничтожество, позволяющее себе извращения над живыми.

– Жарковато, – ухмыляясь, она смахнула пот со лба. – Да… гнев огня прекрасен! Давно я не видела пылающих глаз.

– Твой ход, гниль!

– Ты правда готова сжечь стольких эфилеанов на пути к мечте? – пытливо спросила ведьма, но я не смогла ответить.

Гнев огня дурманил здравое сознание, заставляя даже на мгновение потерять себя, – и он пожрал меня, как эфилеанский волк заветный ужин. Цветные глаза видели насквозь. «Я сожгу вас! Либо принятие огня – либо смерть от него. Брат должен увидеть мою мечту!» – кричало что-то внутри.

– Я… вижу ответ, – вполголоса отозвалась старуха. – Вижу, как гнев сжигает пламенеющую душу. – Она провела рукой по веревкам на моих запястьях: они перестали воспламеняться и снова стали тлеть. Ведьма манерно поднялась, и мне показалось, что еще немного – и она вырвет мое сердце, предаст его грязной некромантии прямо здесь.

«Топь все это… По крайней мере, я смогу умереть на пороге места, которое считаю «своим» домом, а не на помойке Шосса».

Ведьма оказалась рядом и внезапно выдала:

– Хватит. – Она подняла руки и, нежно обняв, прижала меня к своей пышной и упругой не по годам груди. На мой лоб упала капелька влаги. Приподняв голову, я увидела, как слезы стекают по невинному лицу женщины, которая плакала своим сердцем и прижимала меня, словно дочь.

Под действием адреналина природный инстинкт заметно ослабил хватку: я не удрала, когда мое лицо прижалось к теплой груди ведьмы, которая относилась к другому эфилеанскому подвиду. Это было невероятно странно, как если бы медведь прижал к себе домашнюю козу, и та не стала бы дрыгаться в лапах когтистого зверя.

Путы спали с рук, продолжая тлеть уже на полу.

Будто сама не своя, я обняла ее в ответ.

– Я должна была дать тебе шанс, – сказала ведьма уже мягким и певучим голосом. – Попрошу светлых жнецов залечить рану. – Она всмотрелась прямо в мои глаза. Это не был взгляд ведьмы, это был взгляд хранительницы – той, что любила и оберегала город.

Ведьма с нежностью провела рукой по платку на моей голове и наконец произнесла заветные и столь желанные слова, которые я мечтала услышать более десяти лет жизни.

– Добро пожаловать домой.

№ 5. «Элен»: отголоски прошлого

Территория: Шосс

…Три года назад

Эфилеанская летопись. Запись № 1: «Первый закон мира эфилеанов». Древнейший закон выживания разумного вида эфилеан: убей – или будешь убит.

Вонь носков и забродившего пива, что постоянно проливали на прогнивший деревянный пол бара, – обыденность для здешних мест. А в «особые дни» еще и жутко несло дерьмом пуделя Ратана, хозяина заведения. Уж очень пес любил срать прямо на входе бара, если хозяин забывал покормить его с утра. Посетители, не замечая собачьего дерьма, просто размазывали его подошвой, а потом оставляли зловонные следы.

Сегодня, кстати, был тот самый «особый день»…

На улицах сменялся морской караул. Уже неделю в преступных переулках дежурили новички – наивные молодые парнишки, у некоторых еще даже не отросла щетина, под глазами не было чернушных провалов, а новая форма идеально сидела на человеческих телах. Через месяц они узнают местных шишек, через два начнут собирать первые взятки, а через три их пивные животы растянут красивую форму. И – вуаля! – новички станут самыми обычными портовыми жирдяями в зеленых погонах.

– АПЧХИ! – раздался рев элементалия земли в самом дальнем углу бара, и пол под нами содрогнулся. С бара упало и разбилось несколько пивных стаканов.

– Свинячья рожа! – взревел бармен на гиганта. – Опять из-за тебя землетрясения!

– Извини, – буркнул эфилеан, вытирая нос, а затем снова чихнул, да так, что стол под моими локтями чуть не подскочил.

Я окинула взглядом посетителей бара.

Бородатый Стэн уже три часа спал на барной стойке, уткнувшись лицом в свою желтую блевотину, пока его тощий дружочек Астит проигрывал в бильярд уже шестой раунд. И каждый раз при очередном провале он увеличивал свою порцию штрафного спиртного на две.

Синий кий оставлял толстые занозы в пальцах, но Астит был настолько пьян, что даже кусок этого кия, воткнутого в его тощий живот, не заставил бы отвлечься от провальной игры. Джелида… Он снова выпил залпом целый стакан. Такими темпами бедолага скоро уснет рядом с любовничком своей сестры в его же блевотине. Хотя, учитывая, что седьмой раунд он, скорее всего, тоже проиграет – в своей. А она, на минуточку, тоже воняет!

Что тут можно сказать? Вот она, портовая романтика нейтральной территории Шосс, на которой по закону что эфилеаны, что люди – все равны.

Я, как обычно, сидела за круглым столиком в дальнем углу. По мнению местного бармена, семнадцатилетняя эфилеан в платке, будто церковная прислужница, привлекала слишком много нежелательного внимания портовой пьяни. Поэтому сидела я именно в углу.

Сегодня в баре народу собралось немного, так как на настенном календаре красным кружком был отмечен вторник. В будни мужчины работали, а вот в выходные в баре начинался самый смрад.

Старые двери заведения с грохотом распахнулись. Все местные знали, кто позволял себе подобные показушные выходки, – морские копы главного поста. Гладко выбритые лица, темно-зеленая форма – они всячески пытались выделиться аккуратностью на фоне общественного мусора. Их лица всегда выражали отвращение, когда копы проходили мимо одиночных круглых столиков, лицезря пьяниц вокруг. С особым презрением они смотрели на портовых крыс: тех, кто выполнял для наркобаронов грязную работу по зачистке, отлову, краже, пыткам и прочим прелестям.

Я – одна из таких закоренелых портовых крыс.

Иногда нас называли наемниками, но сами полицейские использовали исключительно понятие «портовые крысы». Работа подобного рода противозаконна, но нас никто не мог арестовать, пока не было доказательств! Не пойман – не вор.

Хотя полицейским уже давно поименно были известны знаменитые крысы, и каждый раз, проходя мимо угла, где я обычно сидела, их выражения лиц с отвращения менялись на гнев. Будто пронырливые коты проскользнули мимо мыши, которую так страстно жаждали поймать, но каждый раз – безуспешно.

– Уже успела полакомиться на помойке, крыса в платке? – съязвил один из полицейских, проходя мимо.

– Наелась до отвала.

Мы иногда перекидывались парой фраз, но сегодня, кажется, они были не в настроении, судя по тому, что поприветствовали подобным образом еще нескольких человеческих мужчин.

Однако и у меня последние дни настроение ни к черту: по работе приходило мало заказов. Чертовски мало! Мелкие поставщики химии, которые владели захолустными подпольными точками, уже как месяц легли на дно из-за прошедших рейдов. Мой основной заказчик, наркоторговец Тог, тоже притих.

Пузатый бандит в прошлом хорошо показал себя и уже почти шесть лет являлся одной из главных шишек порта. Однако даже он уже несколько дней не связывался ни со мной, ни с другими крысами.

Один из этих крыс, Ягар, сейчас развалился за барной стойкой и пил уже восьмую кружку эля. У него, по-видимому, по заказам тоже было пусто.

– …И потом мы еще долго ржали над простофилей, который целый час пытался нам доказать, что это драгоценность! – кричал Ягар. – Но в конечном итоге Зак набил ему морду и просто ушел, – разглагольствуя на весь бар, он вытирал рукавом пену со рта, пока бармен Хенгель начищал кружки и делал вид, что ему безумно интересно уже который час слушать жирного наемника.

– И чем все закончилось? – без особого интереса спросил Хенгель.

– Зак так и не вернулся, а тот сумасшедший, Кристен, не замолкал, повторяя, что нашел сгусток ярости. Как же его там называют?.. Ах, точно, Асентрит.

– Хм… – промычал бармен. – Мне кажется, я когда-то слышал о нем. И, возможно, видел.

– Видел сгусток ярости?! – с явным подозрением спросил Ягар.

– Да. Твоя жена, когда с похмелья притаскивается ко мне в бар, – вот настоящий сгусток ярости.