Его зовут Борис

Почему к маме? Потому что дома держать алкоголика в запое было совершенно нереально: проснувшись, он мог, например, взять лом и начать выносить дверь, мог оттолкнуть жену, если она помешает ему искать спиртное, или применить физическое насилие. Наверное, наступила бы та стадия, когда он переступил бы и через мать, но на том этапе – ещё нет. Мать становилась в дверях и говорила: «Только через мой труп». Так она могла стоять часами. Как скала. Сын говорил, убеждал, молчал, успокаивался, но постоянно пульсировала мысль: где найти выпить? И срабатывало. Он давал матери слово, что не будет ломиться в запертую дверь, она, устав от долгого стояния, шла прилечь, а Борис, например, выходил на балкон покурить, спускал вниз мешок, привязанный к верёвке, и ему туда клали бутылку. В общем, он находил способы обхитрить родительницу (иначе это был бы не алкоголик). Но везли всё равно к маме, потому что это был самый надежный из всех ненадежных вариантов. Бориса знали во всех городских вытрезвителях: мама раздала в эти заведения бумажки с его фамилией и её номером телефона и просила сразу при поступлении оного звонить ей, чтобы она приехала и выкупила сына. И это тоже был шанс его поймать.

В тот знаменательный весенний день 1993 года, вернее в его преддверии, Бориса в очередной раз привезли к маме. Пару дней были очень тяжёлыми: потихонечку мама давала выпить. Давала буквально напёрстками. Сын ей говорил: «Я не сердечник, капли не пью». Но пил, поскольку выбора не было.

А потом произошло какое-то чудо. Чудо было простое, под названием «Маме надоело». Надоело сыновнее нытьё, выклянчиванье каждые пять минут этого напёрстка. Она взяла и просто выставила бутылку на стол: на, пей, хоть залейся! Надо отдать должное Борису, выпил он не сразу. Он откладывал – выдерживал, как сказано в книге анонимных алкоголиков, суточный план. На десять минут отсрочивал выпивку, на двадцать. Потом, почувствовав, что не выдерживает, взял рюмочку чуть побольше маминого напёрстка. Налил. Выпил. Вколол себе очень сильно действующее снотворное, по всей вероятности аминазин (это лекарство, которым утихомиривают буйных сумасшедших), и лёг спать.

Здесь стоит сделать небольшое отступление для пояснения ситуации и небольшого ликбеза для тех, кто не в полной мере владеет информацией. У Бориса были периоды, когда он планировал запой, тогда он колол себе сульфазин (это лекарство было способом вывода шлаков из организма и мерой наказания в советской наркологии; самой большой дозой был сульфазин «в четыре точки». Этот препарат давал следующий эффект: температура за сорок и дикая ломота во всех костях. Ходить невозможно. Три дня человек просто лежит пластом). Так вот, наш герой колол себе щадящую дозу и «в одну точку» сульфазина, знал, что к утру у него поднимется температура, он сможет вызвать врача, получить бюллетень и пить, так сказать, на законных основаниях. Самый страх заключался в том, когда врач приходил после обеда. Это ж надо дождаться (алкоголику-то!). По правде сказать, сульфазин самому себе колоть мог только круглый идиот. Или алкоголик.

Итак, вернёмся к нашим баранам, то бишь уколотому Борису. Бутылку мама поставила ему на стол часов в восемь утра. Проспал он часов десять-двенадцать. Тут все факторы совпали, случайностей не бывает. Вышел такой расклад, что да – чудо, не иначе (хотя, конечно, вовсе не оно). Лучше не напишешь: возьмите «Войну и мир», третий том, третью часть, третью главу, первый абзац – миллионы факторов должны совпасть, чтобы какое-то событие произошло. Миллионы! Человек, Борис в частности, не смог их все оценить, даже не мог их все увидеть. Но…

Очнувшись ото сна, он с трудом разлепил глаза. Они по привычке первым делом из окружающего пространства, словно прожектором, выхватили самое главное – бутылку. Она, как спасение, по-прежнему стояла на столе. Голову, налитую свинцом, невозможно было оторвать от подушки, даже малейшее её движение причиняло нестерпимую боль. Собрав все остатки сил в голос, Борис позвал: «Мама, иди сюда». В дверном проёме появилось усталое родное лицо. Невероятным усилием поднявшись, Боря налил из бутылки в её напёрсток «живительной влаги», остальное протянул матери: «На, это забери». Посмотрел на часы. А дальше произошел стопроцентный алкогольный спектакль. Борис сказал: «Сегодня 12 апреля 1993 года, 19 часов 12 минут. И это – последняя рюмка в моей жизни». Мама подошла, положила голову на грудь сыну и заплакала.

Почему он больше не выпил – он и сейчас не может объяснить, не знает. Сказать, что он очень этого хотел – в смысле, не пить больше, – будет неправдой. Не было, не созрело ещё это решение тогда. Зато было твёрдое убеждение, что так, как раньше, больше не будет. Точно. Лучше никак, чем так. Сейчас Борис говорит: «Бог увидел, что я больше не выдержу, и всячески меня поддержал. Пронёс на руках над лезвием ножа. Потому что выпей я тогда – наверное, это был бы конец».

Но тогда, как оказалось впоследствии, было только начало. Пролог. Этот «спектакль» длится до сих пор. Борис продолжает играть в то, что там тогда, семнадцать лет назад, была последняя рюмка в его жизни. Спектакль ему нравится. Всё больше и больше. Возможно, потому, что он теперь не только актёр в нём, но и режиссёр, и зритель.

Спектакль под названием «Жизнь»

Собственно, сценарий этого спектакля существует уже больше семидесяти лет. Для того чтобы он был сыгран, нужны необходимые составляющие. Их двенадцать. Они как двенадцать глав, или двенадцать действий, которые являются непременным условием того, чтобы спектакль не был отменён, а состоялся. Называется сценарий «Программа «12 шагов» анонимных алкоголиков». Шаги лаконичны, почти тезисны. А вот развивать, писать развёрнутую главу или живописать действие спектакля должен сам человек, больной алкоголизмом.

Борис пишет свою книгу «Жизни» уже семнадцать лет (уже тридцать один, как я напомнила выше). Не все главы прописаны одинаково ярко, выпукло и рельефно. Некоторые пока пропущены. Какие-то переписываются набело. Другие существуют только в набросках. Но труд этот не прекращается. Книга пишется каждым днём, каждым часом. Она не убирается в ящик стола «до лучших времён». Она правится и корректируется самой жизнью.

Итак, свет в зале гаснет. Занавес поднят. Спектакль начинается. По сути, пропуском, билетом на этот спектакль является Первый шаг. Только сделав его, буквально – пришагав в билетные кассы, приобретя билет, алкоголик получает возможность участвовать в дальнейшем действе. Билет исписан с двух сторон, на одной стороне начертано: «Мы признали свое бессилие перед алкоголем», а на обороте: «Признали, что потеряли контроль над своей жизнью». Обе эти надписи составляют Первый шаг программы.

Борис как творец своего собственного спектакля считает, что Первый шаг – аксиома. Он – констатирующий. Это – просто назвать вещи своими именами, просто посмотреть на себя в зеркало и признать очевидный факт, что зеркало нормальное, качественное. И кривое вовсе не зеркало, а физиономия, из него глядящая. Собственно, поговорка про «неча на зеркало пенять, коли рожа крива» здесь очень актуальна. То есть – всё. Хорош пенять. Вот это Первый шаг. Он принимается без доказательств, потому что доказательством является вся предыдущая жизнь.

И вот тут на белом полотне экрана, натянутого на задворках сцены, нам, дорогой читатель (зритель), покажут алкогольную пропасть, четырёхсотдневный запой Бориса, который предшествовал помойке с котами.

На экране 91-й год. В полной уверенности, что Первый шаг им сделан, Борис пришёл на собрание анонимных алкоголиков (АА). Уже ни подшивки, ни кодировки, которых было бесчисленное множество, ни алкашатник2 не помогали. И тут – эврика: «нашёл, это моё!» Итог – четыре месяца трезвости. Конец 91-го – начало 92-го, в стране полный хаос, инфляция, «непонятки» с бизнесом, позади Бориса руины – год пил. Работает как каторжный. Руины потихоньку вроде начинают восстанавливаться. И, несмотря на невыносимые условия, его друг и компаньон говорит: «Боря, так, как ты работаешь, работать нельзя (внизу бегущая строка уведомляет зрителя, что друг этот – не алкоголик), ты заездишь и себя, и нас. Давай мы скинем обороты и на пару дней съездим отдохнуть. На берегу чудесного озера есть гостиница, директором которой работает моя знакомая. Поехали. Там всё будет: номер в гостинице, баня, бассейн, девочки, копчёный угорь».

Теперь – стенографический ход мыслей в голове Бориса тогда (как в фильме «Семнадцать мгновений весны» озвучивались мысли Штирлица): «Надо туда поехать, конечно, он прав. (Здесь опять бегущая строка, которая сообщает нам одну немаловажную деталь: день недели на дворе – четверг). Но как трезвым подойти к женщине? Как угорь без пива? Конечно, я не буду пить. Но если вдруг (обратите внимание на это «если вдруг»). Конечно, у меня есть программа «12 шагов», я уже сделал Первый шаг – признал своё бессилие перед алкоголем, и конечно, на ста граммах я не остановлюсь. Но раз сегодня четверг (друг же, заметьте, говорил о поездке на выходные), мы приедем вечером, то сегодня ещё можно выпить с девочками, может быть, ещё не пойду вразнос. В пятницу – на полную катушку, в субботу спускаю на тормоза, в воскресенье не пью, в понедельник приду на собрание АА». Такая вот подготовительная база.

А незадолго до этого пришёл на собрание анонимных алкоголиков человек с годом трезвости и сказал, что он «сорвался», две недели «бухал». Стыдобища! Людям в глаза невозможно смотреть, всех подвёл, на него возлагали трезвые надежды, а он! Эх ты! А тут – глядь, и ничего. «Сорвавшегося» все по плечу похлопывают: ничего, мол, упал, вставай, иди дальше.

Уже после этого у Бориса не было защиты, потому что тогда он подумал: значит, можно, ничего страшного. И пришла ему в голову «гениальная» мысль: «Да, я бессилен перед алкоголем, да, я не способен контролировать количество выпитого, но у меня есть программа «12 шагов», и я смогу контролировать периодичность и долготу запоев»!

Сегодня он понимает прекрасно, что Бог ему звонил во все колокола и кричал: «Боря, какие девочки-бассейн-угорь?! Ты едешь пить! Остановись»! Но он уже тогда был глухим, он был одержим. И даже когда компания прибыла на место, пока они ставили машины, оформлялись в гостиницу и так далее, несчастного уже носило, он не находил себе места – ему не терпелось «принять на грудь». Но по-прежнему не отдавал себе отчёта и говорил (себе же), что пить не будет.

Он ушёл в запой, который продолжался четыреста дней, с небольшими физиологическими перерывами для того, чтобы не умереть. Наркологии Бориса уже просто не брали, врачей-похметологов3 тогда ещё не было, мать вызывала знакомую медсестру, она ставила капельницу. Чуть-чуть оклемался, пошёл пить дальше. Так продолжалось тринадцать месяцев – с марта 92-го по 12 апреля 93-го года.

Для Бориса это чёрное пятно. Он почти ничего не помнит. Поэтому и кадры на экране обрывочные, скомканные, мельтешащие. С трудом можно что-то уловить, зацепиться глазом, как при быстрой перемотке киноплёнки. Хорошо видно только то, что рассказывали об этом времени жена, мать, дочери. Мать, которая помнила сына полтора года «подшивки» трезвым, говорила: ты «подшейся» и хотя бы две недели не попей. Две недели для неё были пределом мечтаний. На последней «подшивке» Борис был трезвым три часа. Из двух «кодировок» на одной пробыл трезвым неделю, после второй пошёл пить сразу. Он тогда говорил: если меня что-нибудь спасёт, то только программа «12 шагов».

А теперь – зачем был этот экскурс в пьяное прошлое. По сути, весь четырёхсотдневный запой Бориса можно считать своеобразной работой по Второму шагу. Да-да, как бы абсурдно это ни звучало. Теперь нам будет легче подойти к нему. Эта глава книги «Жизни» – полноценная, отработанная на все сто процентов, писалась не один год. Черновиков оставила после себя – уйму.

Действие второе (Второй шаг)

Если вы обратили внимание, то рассуждения нашего героя, предшествующие его многомесячному запою, были ориентированы на самого себя – я могу, я сделаю, я буду контролировать. А Второй шаг программы звучит так: «Пришли к убеждению, что только сила, более могущественная, чем наша собственная, может вернуть нам здравомыслие».

«Это что, у меня нет здравомыслия? – с возмущением думал наш гениальный алкоголик. – У кого оно тогда есть? Покажите мне пальцем! У меня здравомыслия больше, чем у Эйнштейна! Мой «здравый» смысл мне говорит, что если я бессилен перед алкоголем и не управляю своей жизнью (Первый шаг), то значит, по моей логике алкоголика, Второй шаг должен говорить о том, как это бессилие преодолеть. А иначе на кой мне та программа?!»

Все четыреста дней запоя Борис упорно трудился по Второму шагу: он никак не желал признавать отсутствие у себя здравомыслия. Сегодня, когда шаг, на котором он столько ломался и пробуксовывал, выполнен, когда есть семнадцать трезвых лет, рассуждения Бориса могут демонстрировать этот возврат здравомыслия:

– Итак, я сказал, что Первый шаг – это аксиома. Он – констатирующий. Тут не требуется никакой работы, просто надо согласиться с тем, что белое – это белое, а чёрное – это чёрное. Собственно, человек, пришедший на собрание АА, самим фактом своего прихода говорит о том, что алкоголь его уже достал. Сам факт прихода на собрание уже является проявлением Первого шага. Если же человек не признаёт наличия проблемы с алкоголем в своей жизни, – значит, пожалуйста, иди и пей дальше. Всё.

Второй шаг – уже теорема. Исходными данными является то, что здравомыслия у меня нет и мне не под силу им овладеть. Доказать требуется: а) что такая сила есть вне меня, и б) она может мне помочь. На выручку приходит Исаак Ньютон со своим Третьим законом: если есть какая-то сила с плюсом, значит, должна быть такая же с минусом, и наоборот. Далее также, по закону Ломоносова: если что-то где-то убудет, то где-то, в другом месте, прибудет ровно столько же. Именно так. В моём случае: если есть некая сила (здесь – бессилие и бесконтрольность, с одной стороны, и чудовищная сила алкоголя, с другой), значит, есть сила, способная ей противостоять. Эта сила есть, и она вне меня. Но, по крайней мере, Второй шаг у меня не требует, чтобы я её искал. Он требует меня убедить себя, доказать себе эту теорему, что у меня такой силы, которая способна противостоять моему бессилию и бесконтрольности, – нет. Здравый смысл отсутствует.

И вот что я делаю, чтобы эту теорему доказать. Мне нужно доказать отсутствие здравого смысла в моей жизни.

Что такое здравый смысл? Прежде всего, это логика – то есть грамотное выстраивание причинно-следственных связей. Кстати, когда меня сейчас спрашивают, почему я не пью, я отвечаю чисто по-еврейски: зачем? Но до этого надо было дорасти. До этого момента, когда я готов ответить вопросом на вопрос: а зачем? – надо дожить.

Итак, причинно-следственные связи. Мы о них упоминали, но «повторенье – мать ученья». Я говорил: я пью, потому что у меня жена – стерва, потому что начальник мой – дурак, а я умный, потому что кругом большевики-сволочи. Но! Если я говорю жене, что я напился на поминках: друг умер, то нигде не написано, что, если умер друг, я должен попасть в вытрезвитель. Нет причинно-следственных связей между этими событиями. Нет. И никогда не было. И быть не может. Но не для меня алкоголика. На работе дали премию, ребята говорят: пойдём отметим, по шашлычку съедим… Но это же не значит, что если дали премию, то я должен проснуться в вытрезвителе без забранных из ателье брюк. Нет здесь здравого смысла. Нет причинно-следственных связей. И даже если допустить, что жена на самом деле стерва, из этого никак не следует, что я должен стоять синий и побитый возле гастронома. Даже если допустить, что кругом в самом деле одни большевики, из этого тоже не следует, что я должен лежать на помойке с котами. Нет никакой причинно-следственной связи. Она существует только в моих больных мозгах – телега впереди лошади. И как только они переставляются: я пью, и поэтому у меня стерва жена, поэтому кругом одни враги, поэтому плохая погода; – всё становится на свои места.

Когда я первый раз «подшился», я не пил около полутора лет и за эти полтора года вырос по карьерной лестнице больше, чем за одиннадцать предыдущих лет после окончания института по распределению. Уверяю тебя, начальник не стал умнее, власть так и осталась большевистской, дураков-козлов немерено. Но почему-то, как только я перестал пить на первой «подшивке», я по зарплате и по карьере вырос больше, чем за одиннадцать предыдущих лет. Почему, как думаешь? (Мои ответы тут будут явно лишними, не могу только удержаться от цитаты из «Иронии судьбы», когда друзья в аэропорту решают, кого из двоих уснувших, которого «развезло от усталости», отправить в Ленинград: «Пойдём простым логическим путем». – «Пойдём вместе»).

Значит, здравого смысла во мне нет. Дальше. Вернуть мне его может какая-то другая сила. А вот с этим я никак не хотел согласиться. Эту часть теоремы я себе доказывал года три. Я верил в ответ. Как теорема Ферма: совершенно очевидно, что нет трёх чисел, сумма двух кубов из которых равна кубу третьего. Но её двести лет не могли доказать. Так и я. Да, я признал, что я бессилен, признал Первый шаг, но с этим никак не хотел согласиться. Ну не согласен я – и всё тут! Маресьев летал без ног – и я научусь, применимо к питию, конечно. И никаких!

Пока однажды на даче, простой эпизод, не привезли из ближайшей деревни парное молочко. Оглушил я залпом два литра… Что было потом, рассказывать не надо. У меня там есть зелёная будочка. Типа сортир. Ты помнишь. И я начал, как часы, каждые пять минут туда бегать. Не стояло у меня тогда вопроса – бежать или не бежать, не было выбора. И тут меня осеняет мысль: Боря, ты не можешь справиться с такой ерундой, как понос! Ты же бегаешь! Ты ведь не пытаешься с ним бороться. Ты бежишь и кричишь жене: «Дай-ка мне левомецитин!» То есть ищешь силу более могучую, чем твоя собственная. В данном случае она – левомецитин. Ты признал, что ты слабее. Почему ты не хочешь признать, что ты слабее алкоголя? Почему ты не хочешь понимать, что ты на ринге слабее Тайсона? Почему ты не хочешь согласиться с тем, что ты слабее паровоза, который летит по рельсам? Это же так просто! Ты всё признаёшь. Посмотри в зеркало – оно ни при чём. Рожа кривая, а зеркало нормальное.

Вообще все без исключения шаги предполагают покорность – то есть свои какие-то позиции надо сдать. Причём безапелляционно. Просто капитулировать, начиная с Первого шага. Повторюсь, глупо пытаться рукой остановить поезд. Глупо выходить на ринг против Тайсона. Глупо бороться с поносом.

Я часто говорю, зачем нужен Второй и все последующие шаги, если есть Первый. Безусловно, по-настоящему сделанный Первый шаг лишает всяческих иллюзий по поводу «выпить сто грамм». В лучшем случае – это вытрезвитель, в худшем – помойка. Первый шаг даёт возможность просто быть, существовать. Не умереть преждевременно, не обязательно даже биологически, – а социально, нравственно, духовно. На Первом шаге можно худо-бедно существовать, быть трезвым.

Чтобы жить трезвым, нужна остальная программа. Причём нужна не для того, чтобы просто жить. А для того, чтобы жить в радости. Я и не представлял себе, какой радостной может быть жизнь! И вот когда поставишь перед собой задачу не просто жить без алкоголя, а жить счастливо и без алкоголя, что мне казалось семнадцать лет назад просто невозможным, то нужна остальная программа. Без Второго невозможно выполнение остальных шагов. Он является ключом.

Итак, после истории на даче для меня уже было очевидно, что существует сила, более могущественная, чем моя собственная. Вторая часть теоремы – доказать себе, что такая сила есть, существует, и она может противостоять моей, – была, по сути, доказана. Но что это за сила такая, причём вне меня, и как она будет мне возвращать здравомыслие, как я должен к ней обратиться, – я не знал. И на первом этапе я решил, что вот этой более могущественной силой для меня будет программа «12 шагов». Именно не группа АА, а программа поможет мне вернуть здравомыслие, ибо группа АА – это только помощник, это сообщник. Группа – как очень сильная поддержка на трудном пути. Как костыли, как глоток свежего воздуха, как капля влаги в пустыне. По программе без группы двигаться очень и очень тяжело.

Вот это был мой Второй шаг. Тогда мне очень интересно стало ходить на собрание. Это стало моей потребностью. Я стал нуждаться в этой более могущественной силе. Если день-два пропустил, мне становилось неуютно. Как будто Бог меня толкал. Потом постепенно, по программе я пришёл к Богу как силе более могущественной, чем моя собственная. Причём со временем я для себя убрал из программы слова «как я Его понимаю» применительно к Богу. Я Его не понимаю никак. И не хочу понимать. Вопрос, кто или что есть Бог, – мне абсолютно не интересен. Мне неважно: это дедушка, сидящий на облаке, это Иегова, или Аллах, – мне не ин-те-рес-но. Я не хочу знать, как Он работает.

Сегодня я знаю точно:

1. Бог есть.

2. Это не я.

3. Он меня любит и никогда не пошлёт испытания большего, чем я могу выдержать.

Вот и всё. И Он для меня однозначно – сила более могущественная, чем моя собственная, и помогает она тогда, когда считает это нужным для меня. Не всё, что я у неё прошу, мне полезно и нужно.

Важно! Второй шаг – это не шаг возврата здравомыслия. Его возвращают последующие шаги. В процессе движения программы. Упаси тебя Бог полагать, что стоит лишь подумать: «сила вернёт», и она тут же автоматически вернула. Здравомыслие возвращает Одиннадцатый шаг – полное, стопроцентное здравомыслие. Но до него ещё добраться надо.

Составляющая здравомыслия – это, в первую очередь, смирение. На сегодняшний день для меня смирение и здравомыслие – почти синонимы. Чем больше смирения, тем больше здравомыслия.

Антракт

Галопом по европам мы скакать не будем. Проглотить Двенадцатишаговую программу за раз не выйдет. Поэтому, если продолжить ассоциацию со спектаклем, то перед третьим действием (то бишь Третьим шагом), без сомнения, как и положено, есть антракт. Кто-то в этот перерыв (подавляющее большинство зрителей) бежит в буфет. Кто-то остаётся сидеть в зале и читает программку – что там за действо ждёт его дальше. Кто-то переваривает увиденное и услышанное в предыдущих сценах. Вот и мы с вами «переварим» сейчас. Оживим: кое-куда красок добавим, кое-кого введём в круг действующих лиц – чтобы несколько разбавить «умности» и уложить вышесказанное в голове. Потому как программа «12 шагов», по верному замечанию Бориса, – это не одноразовая акция. Это жизнь. А жизнь, она многообразна, красочна, с массой запахов, оттенков, ощущений, трагедий и радостей… Её украшают всякие рюшечки и кружавчики, и много её не бывает.

Итак, картинка. Это было лет десять, наверное, назад, в неком городе за границей на конференции анонимных алкоголиков. Для справки: таковые конференции проводятся по всему миру в разное время, в зависимости от времени создания в стране/штате/республике/городе группы АА. Например, в городе N-ске группа анонимных алкоголиков зародилась в июле 1989 года. После этого ежегодно в июле проводится конференция, на которую съезжаются алкоголики со всего мира. Это может вылиться как в грандиозный форум (например, на шестидесятилетие движения АА в Сан-Диего в 1995 году съехались десятки тысяч алкоголиков), так и в скромное собрание сотни-другой человек в районном центре. Но всегда это – тепло, сердечность, понимание, солидарность, единение. Это – сила.

Так вот. На конференцию в N-ск привезли алкоголика лет тридцати, с глубокого похмелья, его била дрожь, пот катился градом, он еле переставлял ноги. Вряд ли его мозги что-то соображали тогда. И вот на второй день (конференция занимает полтора-два дня, выходных, как правило) проходит заключительное собрание, ведущий по традиции спрашивает: у кого есть непреодолимое желание что-то сказать? Тут поднимается со своего места этот новичок и говорит: «Ребята, я здесь среди вас просто балдею, я второй день забываю, что надо бухать»… Пауза – по законам жанра. Что далее произошло с залом, вместившим в себя несколько сотен человек, трудно передать. Оратору устроили овацию, какой, наверное, на съезде партии не удостаивался Брежнев. Аплодировали минут пять. Бедный алкоголик стоял совершенно растерянный, не понимая, чего такого выдающегося он сказал и чем вызывал такую бурю восторга.

Объяснение, на самом деле, весьма просто для понимания алкоголиков. Для тех же, кто не «в теме», поясню: если бы парень сказал иначе, например, что ему здесь не хочется пить, ему бы просто никто не поверил. А он именно – забыл. Потому что для алкоголика вопрос не стоит – хочу, не хочу. Надо! Это – аксиома. А тут алкоголик забыл про «надо». Искренне, от сердца, а не от мозгов. От сердца и сказал. Мозги даже не успели сообразить, что он сказал.

Теперь – плавно – переходим к мозгам. Но не вышеупомянутого безымянного алкоголика, а нашего героя Бориса. Как к иллюстрации того, каким изобретательным, изворотливым и талантливым он, мозг алкоголика, может быть. Кстати, справедливости ради надо и в этих записях отметить, что «алкоголик» отнюдь не синоним слов «никчемный», «дебил» или «дурак» – они никак не могут находиться в одном ассоциативном ряду. И вот вам пример. Да и не один, впрочем.