WW II Война, начало

В боях на румынской границе части энской стрелковой дивизии захватили в плен 800 немцев и румын.

Наш Черноморский флот совместно с авиацией нанёс удар по базе немецких кораблей в Констанце.

Самоотверженно действовала рота, которой командует лейтенант Швец.

В энском районе эта рота атаковала вдвое сильнейшего противника и вынудила его отступить с большими потерями.

В зенитной артиллерийской части, которой командует полковник Турбин, особенно отличилась батарея лейтенанта Муравьёва.

Эта батарея один за другим сбила два вражеских самолёта «Юнкерс-88» и взяла в плен пять немецких лётчиков, в том числе двух лейтенантов.

На рассвете 25 июня немецкий батальон, одетый в красноармейскую форму, пытался вторгнуться на Советскую территорию.

Наша рота под командой лейтенанта Жигова, оборонявшая энское село, встретила противника сильным огнём.

Но фашисты начали кричать по-русски: «Не стреляйте: мы свои!»

Бойцы ослабили огонь и были быстро окружены врагами. Тогда пулемётный взвод, которым командует младший лейтенант Пушкаренко, гранатами пробил себе дорогу, а затем мощным огнём своих пулемётов прикрыл контратаку стрелковых подразделений.

В результате рота успешно вышла из расставленной врагом ловушки, нанеся немцам серьёзный урон.

Финляндский президент Рюти, выступая 26 июня по радио, повторил клевету Гитлера: он заявил, что «во время переговоров в Берлине в ноябре 1940 года СССР требовал от Германии свободы рук, чтобы урегулировать свои счёты с Финляндией и ликвидировать эту страну».

Эта наглая ложь имеет своей целью обмануть народ Финляндии, натравить его на Советский Союз.

Правители Финляндии пытаются скрыть от финского народа превращение Финляндии в плацдарм немецких фашистов для нападения на СССР.

Итальянская печать пытается ввести в заблуждение мировое общественное мнение своими сообщениями о том, будто «Россия имеет агрессивные намерения против Болгарии и других балканских стран». В действительности всему миру известно, что болгарский и русский народы связаны узами исторической дружбы на протяжении многих десятилетий. СССР принимал всевозможные меры к тому, чтобы оградить Болгарию от войны, в которую её вовлекал и вовлекает Гитлер. СССР никогда не имел и не имеет никаких агрессивных намерений и по отношению к другим балканским странам.

В то же время всем известно, что Германия растоптала государственную независимость и национальную самостоятельность балканских государств, а фашистская Италия поработила Грецию и большую часть Югославии.

В Будапеште объявлено, что Венгрия считает себя в состоянии войны с Советским Союзом. Это решение вызвано тем, что советская авиация якобы совершала налёты на города Венгрии. Это утверждение является ложным: советская авиация никаких налётов на города Венгрии не производила.

Правительство Венгрии боится сказать честно и открыто, что оно объявило состояние войны по приказанию Гитлера и ещё потому, что венгерские правители не прочь при случае пограбить чужое добро.

Небезызвестная итальянская газетка «Мессаджеро» распространяет в явно провокационных целях сообщение о том, будто бы «русские готовятся к химической войне».

Назначение этой провокации ясно каждому, кто мало-мальски знаком с обычными приёмами германо-итальянских фашистов.

Возможно, что они сами готовят химическую войну и, пытаясь заранее спутать карты, валят с больной головы на здоровую».

На этом Левитан закончил, а люди стояли и ждали пояснений.

Меня, как и всех, встревожила новая фраза, промелькнувшая в сводке: «отход на подготовленные для обороны позиции», а также появление новых направлений, особенно упоминание Минска, который от границы находиться на расстоянии 320 км. Что на пятый день войны для всех было неожиданным и говорило о продвижении немцев со скоростью не менее 30-40 км. в день минимум.

И хоть в полпредстве никто пока не верил лондонскому радио, не говоря уже о немецком… говоривших про такое стремительное наступлении фашистов в глубь СССР, но тревога на лицах наших людей стала появляться всё чаще.

Даже наш «стратег» – военный атташе товарищ Тупиков, озадачено стоял и смотрел на свою карту, на которой он вынужден был синими флажками отметить предполагаемое расположение передовых частей вермахта согласно последним сообщениям «Совинформбюро».

Вступление Венгрии в войну удивления не вызвало, а подтвердило то, что говорило БиБиСи и местные брехуны-гебельсята, – как их все стали здесь называть.

Снова слово взял парторг и стал умело и с примерами из сводки восхвалять нашего советского воина-защитника и грозить карами небесными Гитлеру и его подручным… как только Красная Армия мощным ударом из глубины нашей территории и стремительным напором не отбросит фашистов аж до Ла-Манша… освободив попутно все народы Европы, а товарищ Сталин поведёт потом всех их вместе с нами в прекрасное колхозно-советское будущее!

На этой бравурной ноте я удалился спать …

Тем более, что карман мне «жгли» бумаги, что я вытащил из урны в кабинете Лейббрандта.

Брать что-то со стола, пока тот отлучался и оставлял меня там одного, я не стал, чтобы не наводить лишних подозрений. А вот выброшенных пару листиков вряд ли хватятся.

И вот сейчас … оставшись один в своём закутке… я их прочёл.

Первым документом была «Директива по поведению немецких войск на территории СССР».

Она требовала срочно довести до личного состава через командиров подразделений её содержание.

I. Основные правила поведения войск в России.

1) Большевизм – это смертельный враг национал-социалистского германского

народа.

2) Борьба против большевистских подстрекателей партизан, саботажников,

евреев требует бескомпромиссных и энергичных мер, предполагает полное устранение любого активного или пассивного сопротивления.

3) По отношению ко всем военнослужащим Красной Армии, а также военнопленным следует проявлять внешнюю сдержанность и крайнюю настороженность, поскольку от них можно ожидать самых коварных приемов

борьбы. Следует иметь в виду, что военнослужащие Красной Армии, особенно

азиатских национальностей, непредсказуемы, коварны и бесчувственны.

4) При взятии в плен воинских подразделений необходимо сразу же изолировать командиров от подчиненных.

5) Немецкий солдат в СССР будет иметь дело с неоднородным населением.

Советский Союз – это государственное образование, которое объединяет множество славянских, кавказских и азиатских народов, удерживаемых вместе большевистскими властями. Значительно представлено в СССР еврейское население.

6) Большая часть русского народа, особенно обнищавшее благодаря большевистской системе сельское население, внутренне отрицательно относятся к большевизму. В русском человеке, который не поддерживает большевизм, национальное сознание сильно связано с глубокими религиозными чувствами.

Радость и благодарность за освобождение от большевизма часто находят свое выражение в религиозной форме. Не следует запрещать или мешать проведению богослужений и церковных процессий.

7) Тем не менее в разговорах с населением и в отношениях с женщинами

следует проявлять особую осторожность. Многие русские понимают по-немецки, хотя и не говорят на немецком языке.

Разведка врага будет особенно активна в занятых районах, чтобы получить информацию о важных военных объектах и передвижениях войск. Проявления

легкомыслия, чванства, доверчивости могут иметь серьезные последствия.

8) Особую осторожность необходимо проявлять при употреблении захваченных продуктов питания. Пить только кипяченую воду (существует опасность заражения тифом, холерой). Любой контакт с населением может представлять собой опасность для здоровья. Забота о здоровье является обязанностью солдата.

9) На занятых территориях в качестве платежного средства следует принимать

следующие монеты и купюры: оккупационные рейхсмарки и монеты, а также разменные монеты достоинством 1 и 2 пфеннига, а также рейхспфенниги номиналом 1,2, 5 и 10.

Второй документ был скорее всего проектом служебной записки, в которой говорилось: «Сегодня мы не ведем «крестовый поход» против большевизма лишь для того, чтобы навсегда освободить «бедных русских» от этого большевизма. Нет! А для того, чтобы проводить немецкую политику и обеспечить безопасность Германского рейха… Война с целью создать неделимую Россию поэтому исключается. Замена Сталина новым царем или даже назначение вождя–националиста как раз и приведет к мобилизации всей энергии населения на этих территориях против нас. Место этой, хотя и привычной до сего дня, концепции единой России, занимает совершенно иной взгляд на восточные вопросы. Прокорм немецкого народа вне сомнения стоит во главе угла, если речь идет о немецких требованиях на Востоке. И здесь южные районы и Северный Кавказ найдут резервы для прокорма немецкого народа. Но мы не видим нашего долга в том, чтобы из этих районов с переизбытком сельскохозяйственной продукции кормить также и русский народ. Мы знаем, что это жесткая необходимость, заставляющая забыть о любых чувствах. Без сомнения, окажется необходимой огромная эвакуация, и русский народ ожидают тяжелые годы. В какой степени там будут сохраняться промышленные объекты (вагоностроительные заводы и пр.), будет решено позже».

– Да, вот так… не больше и ни меньше – «русский народ ожидают тяжелые годы», – задумался я над прочитанным. – Явно писалось для Гитлера…, – подумалось мне.

На следующий день я снова угощал Хейнемана завтраком.

Он сообщил мне последние новости с фронта, циркулировавшие в имперской канцелярии и резко отличавшиеся от победных реляций, публиковавшихся немецкими газетами.

В действительности положение на советско-германском фронте складывалось совсем не так, как это изображала гитлеровская пропаганда.

Советские части и отдельные подразделения и бойцы оказывали ожесточенное сопротивление, даже будучи в полном окружении.

Многие укрепленные районы, в том числе Брестская крепость, продолжали стойко держаться. Германские войска несли огромные потери.

Всё это, по словам Хейнемана, вызывает серьезную озабоченность в кругах имперской канцелярии.

Затем разговор зашёл о нашей вчерашней вылазке в город.

Хейнеман шутя спросил, – не хочу ли я ещё раз повидать свою приятельницу? Это нам и было нужно.

– Конечно, хотел бы, – ответил я ему. – Но мне неловко снова утруждать вас…, – тотчас добавив смущённо.

Хейнеман заметил на это, что хотя это и связано с некоторым риском, но ещё раз, пожалуй, можно повторить.

– Завтра воскресенье, – уточнил я, – и министерство иностранных дел закрыто, туда не вызовут, и весь день в нашем распоряжении. Давайте выедем часов в 10 и к обеду вернемся, – предложил я. Эсэсовец согласился…

На следующее утро к назначенному часу «опель» уже стоял у ворот во внутреннем дворе посольства.

Хейнеман пришел на десять минут раньше. Здороваясь с ним, я заметил, что у него на этот раз нет палаша.

На широком поясе, затянутом поверх кителя, была прикреплена кобура, из которой тускло поблескивала ручка «вальтера».

Мне стало не по себе. Снова возникли прежние сомнения. Надо полагать, Хейнеман и раньше имел при себе пистолет – возможно, он держал его в кармане брюк, но я его никогда не видел. Теперь же он был на виду, его можно было достать легким движением руки. Это наводило на неприятные мысли.

Что если Хейнеман решил меня поймать, что называется, «на месте преступления»?

Что если он, едва мы выедем за ворота, вытащит свой «вальтер» и прикажет ехать в гестапо? Я бросил быстрый взгляд на сопровождавшего меня до выхода товарища Бережкова. Видимо, он думал о том же. Как быть? Отказаться от поездки?

Надо как-то прощупать Хейнемана, может быть, он себя выдаст?, – мелькнула мысль.

– Что-то вы сегодня без палаша, а он вам очень идет, – заметил я, выдавливая из себя улыбку.

Хейнеман ответил непринужденно:

– Видите ли, в прошлый раз я заметил, что палаш мне мешает в маленьком «опеле». Зная, что мы сегодня снова поедем на «опеле», я решил оставить палаш дома. По уставу, если нет палаша, надо иметь на поясе пистолет…

Это меня несколько успокоило. Бережков остался в полпредстве, а мы вышли во двор и сели машину.

Выехав за ворота, мы направились к метро на Уланштрассе. Там тоже всегда было людно.

По дороге туда, проезжали мимо новой Рейхсканцелярии. На меня снова нахлынули воспоминания… Вспомнилось, как я был там в гостях у Гитлера в самый можно сказать канун этой новой мировой войны… перед самым захватом Чехословакии…

Глава 1

Январь 1939 год. Берлин

По приглашению Альберта Шпеера я прибыл в Берлин в средине января 1939 года.

Он как раз закончил в рекордные строки строить для Гитлера новую Рейхсканцелярию. И пригласил меня осмотреть своё творение до её официального открытия. Она должна была быть готова 19 января.

И вот сегодня, 17 января, мы с ним узнаём, что Гитлер прибыл из Мюнхена с тем же намерением.

Он приехал один… только с секретарём. Мы тепло с ним поздоровались и Альберт повёл нас на экскурсию.

Гитлер был в напряженном ожидании и, по-видимому, ожидал застать тут, как собственно и я, обычную при сдаче такого крупного строительного объекта картину: суета рабочих и начальства, полчище уборщиков мусора и мойщиков стекол, лихорадочная спешка при разборке лесов, пыль и куча щебня, развешивание картин и настил полов. Но я и Гитлер ошиблись.

Альберт довольный произведённым эффектом, пояснил нам, что с самого начала они оставили себе несколько резервных дней, уже не нужных для строительных или отделочных работ, и поэтому ровно за двое суток до сдачи всё было готово.

Обходя помещения, Гитлер мог бы сразу же сесть за свой письменный стол и приняться за дела государственной важности.

Здание произвело на нас сильное впечатление.

Гитлер расточал похвалы «гениальному архитектору» Альберту.

И что он это выражал открыто, обращаясь прямо к нему, было для него очень необычно.

А то, что Альберт умудрился всё закончить на двое суток раньше, снискало ему у фюрера тут же «славу великого организатора».

Особенно Гитлеру понравился протяженный путь, через анфиладу помещений, который будут проделывать дипломаты прежде, чем достигнут зала приемов.

Он отмёл сомнения Альберта относительно пола из мрамора, который ему очень не хотелось покрывать дорожкой.

На что Гитлер сказал: – Это то, что как раз и нужно. Пусть они, как и подобает дипломатам, движутся по скользкому полу, – и рассмеялся.

Зал приемов показался ему слишком маленьким, он тут же приказал перестроить его, увеличив площадь втрое.

А его рабочий кабинет, напротив, вызвал у него безоговорочное восхищение. Особенно порадовала Гитлера инкрустация на столешнице его письменного стола, изображавшая наполовину вытащенный из ножен меч:

– Вот это хорошо… Когда дипломаты, занявшие места прямо против меня, увидят это, они научатся бояться, – сказал он зловеще.

С позолоченных панелей над каждой из четырех дверей кабинета на Гитлера смотрели четыре добродетели – Мудрость, Осмотрительность, Мужество и Справедливость.

На мой вопросительный взгляд, Альберт ответил, что и сам не очень ясно осознавал, откуда ему пришла в голову эта идея.

Две скульптурные работы некоего Арно Брекера в Круглом зале перед порталом, открывавшим проход к Большой галерее, изображали «дерзающего» и «обдумывающего».

Это весьма патетическое наставление Гитлеру от моего друга Альберта: – всякое дерзание предполагает ум – как и аллегорический совет не забывать помимо мужества и другие добродетели.

На мой вкус, это лишь свидетельствовало о наивной переоценке Альбертом дидактической действенности на Гитлера произведений искусства, но в них, возможно, уже сквозила известная обеспокоенность тем, что уже завоеванное может оказаться под угрозой.

Огромный стол с массивной мраморной столешницей стоял у окна как-то без особого смысла.

Но что-то мне подсказывало, что очень скоро вокруг него будут проводится совещания о положении на фронтах… И по разостланным картам генштаба Гитлер будет следить за продвижением вермахта.

Это был наземный командный пункт Гитлера. Другой находился тут же, но в 150 метрах ниже… под мощным многослойным бетонным покрытием.

Зал для заседаний кабинета министров, по соображениям акустики весь был облицован деревянными панелями, также Гитлеру вполне понравился… Гитлер несколько минут молча стоял у «своего» кресла, и взирал на папку из синей кожи, на которой золотыми буквами было вытеснено его имя… как и на прочих имена министров, что лежали на столе… на местах, где те должны будут сидеть во время совещаний.

Во время экскурсии, Альберт рассказал нам, что для выполнения заказа в сжатые сроки на стройке работали 4,5 тысячи рабочих в две смены.

К этому надо добавить ещё несколько тысяч по всей стране, занятых изготовлением отдельных деталей.

При этом Гитлер оживился и обратился к Альберту:

– Их всех … этих камнерезов, столяров, каменщиков, сантехников и прочих, я приказываю пригласить сюда, чтобы они увидели законченное здание и свою работу… Они будут тут бродить, дивясь и восхищаясь, по сверкающим залам…

– Да, мой фюрер, – согласился Альберт.

А Гитлер продолжил, войдя в некий раж:

– Я обращусь к ним как представитель всего немецкого народа! Ведь если я кого-то принимаю в Имперской канцелярии, то его принимает не частное лицо Адольф Гитлер, а фюрер германской нации – тем самым его принимаю не я, а в моем лице – вся Германия. И поэтому я хочу, чтобы эти помещения были бы достойны своей миссии. Каждый из вас, скажу я им, в отдельности внёс свой вклад в сооружение, которое простоит века и расскажет потомкам о нашем времени. Это первое архитектурное олицетворение нового великого германского Рейха!, – воскликнул Гитлер.

Первым крикнул «хайль» его адъютант. Затем и мне с Альбертом пришлось проделать тоже и вскинуть к тому же руку в нацистском приветствии.

Гитлер был доволен произведённым на нас впечатлением.

На моего друга посыпались почести сразу же. Гитлер пригласил Альберта и меня за одно на обед, который он устраивал на своей квартире.

Перед трапезой он наградил Шпеера «золотым партийным значком», чем привёл того в ступор.

Во время обеда, на котором здесь за столом были конечно не только мы, Гитлер восторгался своей новой Имперской канцелярией: «Это самое чудесное в строительном деле: уж коли сработано, то остается памятник. Это сохраняется, это совсем другое дело, чем, к примеру, пара сапог, над которыми, конечно, тоже нужно потрудиться, но ведь их сносят за год-два и выбросят. А построенное останется и через века будет свидетельствовать о всех тех, кто его создавал».

Все ему поддакивали и подобострастно кивали…

После застолья он преподнёс Альберту акварель времён своей юности, произнеся при этом несколько робких слов.

Нарисованная им в очень для него тяжкое время, в 1909 году, она изображала готическую церковь, что должно было стоить ему тогда исключительно точной, педантичной и терпеливой работы.

Альберт совершенно был сбит с толку… Сдержанно поблагодарил и …похвалил работу. А Гитлер его похлопал по плечу, приняв его скованность, как полный восторг от такого дара.

Позже Альберт мне сказал, что «в этой мазне не чувствовалось ни малейшего индивидуального начала, ни один штрих не был проведен вдохновенно».

Покинув квартиру Гитлера, мы отправились с Альбертом в наш с ним любимый кабачок и за кружкой пива он мне рассказал забавную историю.

В старой Имперской канцелярии уже несколько десятилетий стоял мраморный бюст Бисмарка работы некоего Ренгольда Бегаса.

И вот… за несколько дней до освящения нового здания, рабочие при перевозке бюста уронили его, и у него отвалилась голова.

– Мне, Серж, показалось это недобрым предзнаменованием, – сказал мне с тревогой мой друг и пояснил:

– Как то Гитлер рассказал мне историю о том, что точно в день начала Первой мировой войны со здания берлинского главного почтамта сорвался имперский орёл.

Я удивлённо покачал головой, а Альберт добавил:

– Поэтому Серж, я замял это неприятное происшествие и с помощью другого известного скульптора изготовил точную копию, которую мы слегка потонировали чаем для придания старинности.

Затем мы с Альбертом окунулись в воспоминания и расстались заполночь.

Я отправился в наше полпредство…

На следующий день я познакомился с нашим полпредом в Германии -товарищем Мерекаловым.

Несмотря на небольшой стаж своей дипломатической работы, он показался мне глубоким и знающим.

Так на мою просьбу высказать своё мнение о ситуации в Германии, он сказал:

– Товарищ Козырев, за последнее время сильней, чем прежде, выпятились на первый план внутренние политические моменты жизни Германии. Нечто подобное наблюдалось и в прошлом году, когда примерно в это же время Гитлер решил приступить к активным внешнеполитическим мероприятиям.

– Вы, товарищ Мерекалов, имеете ввиду захват Австрии, а затем Судеты?, – уточнил я.

Он кивнул и продолжил:

– Совершенно верно, товарищ Козырев. Гитлер и сейчас, как и тогда, занялся сперва разрешением внутренних реорганизационных проблем. В этот раз зимнюю паузу он использует для выработки основных линий внутренней и экономической политики на предстоящий период, производя одновременно соответствующие перестановки внутри кабинета.

– Сейчас всё более подтверждается, что антиеврейские мероприятия, отрицательный политический эффект которых чувствуется даже в самой Германии, не говоря уже о загранице, диктовались в первую очередь экономическими мотивами.

Я удивлённо на него посмотрел, а он пояснил:

– Германскому правительству, товарищ Козырев, дозарезу нужны деньги не только для «нормальных» задач, но и для проведения их 4-летнего плана, всё более разбухающего в связи с намечаемым охватом им стран Юго-Восточной Европы, нужны деньги на освоение Австрии и Судет, постройку укреплений на западной границе, на осуществление маниакальных планов реконструкции городов, постройки новых зданий и прочего. Всё это, товарищ Козырев, согласитесь, требует грандиозных затрат, ибо всё строится на широкую ногу.

Я согласно кивнул и рассказал ему, что был первым, можно сказать иностранным гостем, в новой Рейхсканцелярии.

– Мне там сообщили, товарищ Мерекалов, что, например, стоимость одной двери… а их там около 1000… в новом дворце Гитлера, составила около 800 марок.

Тот присвистнул и продолжил:

– Ясно одно, товарищ Козырев, что нормальным путём изыскать эти средства невозможно. Кредитные комбинации за границей в основном исчерпаны.

– Инфляция для режима неприемлема, повысить налоги, что предлагал министр финансов Шверин-Кроссиг, фюрер не хочет, не без основания считая, что налоги доведены до пределов возможного и дальнейшее их повышение вызовет открытое негодование масс.

– Такие мероприятия, как фактическое удлинение рабочего дня, уплотнение рабочего времени, привлечение на работу женщин, введение женской трудовой повинности и прочее, кое-какие результаты дадут, но решающего значения не окажут.

– А как же система «добровольных» мероприятий, внутренние займы, «зимняя

помощь» и тому подобное?, – спросил я.

Мерекалов, махнув рукой, сказал:

– Они, товарищ Козырев, уже настолько вошли в обиход, что особо значительных дополнительных поступлений от неё не ждут.

– Ну, а внешняя торговля?, – не успокаивался я.

– Что касается внешней торговли, как источника дополнительных доходов, то, судя по последней статье Функа – Министр экономики Германии, возможности в этой области также сильно ограничились в связи с ухудшением политических отношений Германии с САСШ, от чего зависит торговля Германии на обоих американских континентах, – ответил мне Мерекалов.

– Функ, товарищ Козырев, утешает читателей надеждами компенсировать этот ущерб развитием торговли на Балканах и в Турции, и между строк можно понять, что он имеет в виду и СССР, но этого, очевидно, недостаточно. В этой

обстановке приходится думать об экстраординарных мероприятиях и каких-то радикальных шагах.

– Экспроприация еврейского населения была первой из них, – констатировал я.

Мерекалов согласно кивнул и добавил:

– Помимо миллиардной контрибуции, товарищ Козырев, она дала правительству значительные суммы от «приобретения» – по существу захвата – еврейских предприятий, от получения барышей при их продаже частным лицам – арийцам, через принудительное посредничество государственных органов, получивших от этого большой доход.

– Как выясняется теперь, товарищ Козырев, этот экстраординарный источник дохода также оказывается недостаточным для возмещения бешеных текущих расходов, и мысль правительства работает в направлении изыскания других аналогичных источников.