Автор года – 2023. Сборник современной поэзии и прозы

– Какой конь у тебя, друг Иона! Красавец, мечта любого наездника. Добрый конь дарован Аллахом как знак благоволения. Ты хороший человек, Иона, потому Аллах послал тебе такого красивого коня.

Конь у Ионы и впрямь красавец. Вороной жеребец чистокровной арабской породы по имени Хец шахор (в переводе с иврита – чёрная стрела). У него аккуратная, словно точёная голова с небольшими подвижными ушами. Тонкие ноздри подрагивают, а тёмные губы будто целуют хозяина, когда тот подносит ему лакомство. Дугой изгибается длинная шея, блестит шелковистым ворсом. Грива струится, как косы длинноволосой смуглянки.

– Какой конь! – продолжает восхищаться Салем. – Хорош! А взгляд! – Он качает головой и причмокивает губами. – Глаза как у восточной красавицы. Ноги тонкие, лёгкие, такой конь мог бы танцевать на груди возлюбленной, не повредив её.

Он по бедуинской традиции ещё долго расхваливает коня, воздаёт уважение хозяину, усыпляя его бдительность льстивыми речами. И, внезапно меняя тон, холодно прищурив глаз, говорит:

– Продай! Бедуину конь нужнее.

– Оставь, Салем, – незлобиво ответил гость, – не первый раз говорим об этом. Конь мой – друг мой, а друзей не продают. Ты согласен?

– Согласен, – с сожалением вздыхает Салем, утвердительно качая головой. – Украдут его у тебя, – снова безрезультатно хозяин пытается уговорить гостя.

Этот августовский день 1925 года был длинным и трудным. Иона очень устал. Он крепко спал на расстеленных одеялах из верблюжьей шерсти. Над чёрными бедуинскими палатками ночь разбросала свой бархатный сине-звёздный шатёр.

***

Шёл 1913 год. Иона – самый младший из семи детей Шмуэля Расина – сидел у стола и сосредоточенно прикреплял ко дну большой белой коробки для пряников крупную бежевую бабочку. Крылья бабочки в чёрных крапинках, словно осыпанный маком украинский бублик, отливали на солнце золотом. Но тут внимание мальчика отвлекла кружившая над Днепром чайка. Белая гордая птица свободно парила в голубом небе. Он долго следил за её полётом, не отрывая взгляда. «Хорошо бы научиться летать, чтобы взмыть в небо и парить, как эта чайка. Я должен уметь летать, – думал мальчик, – ведь я Иона, что значит голубь. Как тот голубь, что принёс добрую весть Ною во времена потопа».

Полюбовавшись птицей, он отложил коробку, достал альбом и стал аккуратно зарисовывать в него свою новую бабочку. Бабочка получилась как живая, а тёмные пятнышки на крылышках походили на глаза восточной красавицы. В альбоме уже были рисунки всех пойманных им бабочек и мотыльков, которых он хранил приколотыми ко дну коробок. Поощряя занятия сына, отец приносил ему со своей пряничной фабрики не пригодные к использованию коробки.

Расин считался одним из самых богатых в Херсоне евреев. Процветали его конфетная фабрика и несколько пряничных заведений. У Шмуэля Расина покупали сласти все богатые люди города. Держал он и гусиную ферму. Перо, гусиное мясо и печёнка приносили хороший доход. В семье Шмуэля и Ципоры Расин росли четыре дочери и три сына. Особые надежды Шмуэль возлагал на младшего сына. Он был умён не по годам, учёба давалась ему легко. К шести годам он уже хорошо владел русским и бойко читал матери новости в местной газете. Доволен им был и ребе, учивший его языку Торы. В училище учителя в один голос твердили, что мальчик – просто гений. К тому же он увлекался рисованием и очень любил наблюдать за живой природой.

Раввин Херсона первым рассказал Расину о новой, открытой в Эрец Исраэль единственной во всей Европе школе, где лучшие учителя преподают все предметы на иврите. Шмуэль знал, что в России мальчику из черты оседлости, пусть даже одарённому, пробиться будет трудно. А он задумал сделать из сына учёного. Учёный в семье еврейского торговца сладостями – об этом можно было только мечтать!

Воспитанием детей занималась Ципора, но решающее слово, как принято в религиозных семьях, всегда было за строгим и педантичным мужем.

Неслышной походкой покорной рабыни во двор вышла Ципора. Кружевная косынка закрывала её волосы. В домашнем тёмном платье и в фартуке из тонкого муслина она напоминала горничную. В руках хозяйка держала большой медный поднос.

Мать остановилась за спиной сына, полюбовалась его работой. Её зелёные глаза в пушистых ресницах с любовью смотрели на мальчика, занятого рисованием. Она нежно погладила ребёнка по голове длинными тонкими пальцами, огрубевшими от нескончаемой домашней работы.

– Умница, сыночек, очень красиво, – сказала мать мягким грудным голосом. – Голубь мой! – Она наклонилась и поцеловала сына в макушку.

– Посмотри, отец, как рисует наш мальчик! Просто вундеркинд!

Шмуэль неспешно стащил с носа очки, аккуратно положил в фибровый футляр, огладил широкой ладонью бороду и с расстановкой сказал:

– Все учителя говорят мне об этом. Я рад, что у меня растёт такой сын.

Иона зарделся от удовольствия: не часто отец хвалил его.

– Я решил, – продолжил Шмуэль, слегка возвысив голос, – отвезти тебя в Палестину. Помнишь, я показывал тебе открытки с видами Яффы? Мы поплывём туда на корабле. Ты увидишь Эрец Исраэль.

– Правда, папа? – Глаза Ионы загорелись восторгом. – Я увижу Иерусалим?

– Думаю, да. Ты будешь учиться в гимназии Герцлия. Ты же хочешь научиться чему-то новому. Уже всё готово. Я договорился, тебя там примут.

Ципора непроизвольно прижала к груди руки, выронив поднос. Мать и сын удивлённо замолчали.

– Когда? – только и смогла выдавить из себя Ципора, обняла сына и притянула к себе его голову, будто желая защитить.

– На будущей неделе. Во вторник уходит пароход из Одессы. Собирай сына в дорогу! – сказал Шмуэль тоном, не терпящим возражений.

– Ой, вей! – всплеснула руками жена. – Он же ещё дитя!

Теперь и Иона понял, что его отправляют учиться в далёкую Землю Обетованную одного. Без мамы, без братьев и сестёр. Слёзы брызнули из глаз. Он бросился к отцу, но Шмуэль уже поднялся из-за стола, что означало – разговор окончен.

В понедельник утром вся семья провожала отца и Иону в Одессу. Завтра им предстояло сесть на пароход, отплывающий на рассвете в Палестину.

Ципора с красными глазами и распухшим от слёз носом сидела на стуле, безвольно опустив на колени руки. За её спиной стояли старшие сёстры Ионы и утирали глаза платками. Старший брат держал Иону за руки и, глядя в его полные слёз глаза, без устали говорил слова утешения. Но мальчик не слышал слов, он не мог поверить, что сейчас из соседней комнаты выйдет отец, одетый в чёрную парадную тройку, возьмёт его за руку и уведёт из родного дома, где ему было так хорошо. Завтра утром он уже не увидит в окне песчаный плёс и широкий Днепр, где они с братьями купались в тёплой речной воде. Не услышит голоса матери, смеха сестёр. Его маленькое сердце готово было разорваться от невысказанной боли.

Когда в дверях показался отец, мальчик не выдержал. С криком «Мама, мамочка!» он бросился к ней, ухватился обеими руками за рукава её платья и запричитал, как плакальщица на похоронах:

– Ой, оставьте меня, не увозите! Не хочу в Палестину, не хочу! Мама, мама! Я буду самым хорошим и самым послушным сыном. А-а-а… – горько плакал Иона.

Но чемодан в дорогу был собран, у калитки ждал извозчик. Плачущего мальчика оторвали от матери, усадили в повозку и повезли, как в колеснице на эшафот…

Больше Иона Расин никогда не увидит своего родного дома.

***

Дорога в Одессу не оставила следа в памяти мальчика. Смутно помнил он и посадку на пароход туманным ранним утром. На другой день, устав от слёз, движимый детским любопытством Иона вышел на палубу за руку с отцом, который тоже впервые плыл на большом корабле.

Вокруг, сколько охватывал взгляд, блестела в утренних лучах солнца голубая гладь. Пароход шёл полным ходом, тихонько урча и подрагивая, как большой зверь. Позади него вздымался и пенился белый бурун. У мальчика захватывало дух от морского простора и огромности мира. Полной грудью вдыхал Иона свежий солоноватый воздух. По палубе прохаживались, нагуливая аппетит перед завтраком, нарядно одетые пассажиры. Многие раскланивались с отцом как старые знакомые. С любопытством ребёнка, впервые вырвавшегося из дома, он обследовал все доступные уголки корабля.

На пятый день пути на горизонте показался берег Палестины. Яффо с моря выглядел живописно, как на открытках, влекущих паломников на Святую Землю. В порту было шумно и грязно. Арабы-торговцы гортанными криками расхваливали свой товар, хватали пассажиров за руки, пытаясь что-нибудь продать. Во весь голос кричали продавцы льда и воды. У причала стояли судёнышки рыбаков. Пахло морем и рыбой, пряной пищей и кофе. Непривычные запахи волновали ребёнка, а толпа пугала. Он не отпускал руки отца.

О приезде богатого еврея из Херсона местные торговцы недвижимостью были наслышаны заранее. В порту Расина встречал маленький толстенький господин в клетчатых брюках и бархатном жилете. Он, как арабский торговец, пытался схватить Шмуэля за руку, чтобы привлечь его внимание.

– Мар Расин, господин Шмуэль, вы должны меня понять, – говорил он скороговоркой, – я желаю вам добра. – Купите в моей конторе «Шапиро и сын» маленький домик. Я же знаю, что вы привезли сына на учёбу. Пусть мальчик пока поживёт в доме с хорошими людьми, которые будут платить ему арендную плату…

– Он слишком мал для таких дел, – прервал агента Шмуэль. – И потом я в состоянии сам оплатить аренду жилья для своего сына.

Он отмахнулся от господина Шапиро как от назойливой мухи. Но его тут же перехватил другой господин – высокий, с загорелым восточного типа лицом, в красной турецкой феске. Он держал Шмуэля за локоть, пытаясь отвести в сторону. Говорил он медленно, с расстановкой:

– Я знаю, господин Расин, что вы содержите в Херсоне кондитерские заведения. Представьте себе, как было бы славно предложить публике свежие апельсины, привезённые со Святой Земли. У вас не будет отбоя от клиентов. С каждым пароходом вы будете получать партию свежих фруктов.

– Не люблю апельсины, у меня от них оскома, – сказал как отрезал Шмуэль.

– Вы меня не поняли, – настаивал агент, – вы могли бы купить апельсиновую плантацию. Уверяю вас, вы не прогадаете. Экзотические фрукты всегда в цене.

– Не нужны мне ваши апельсины, оставьте меня в покое! – Шмуэль отвернулся от неудачливого продавца и, подсадив сына на конную повозку, укатил в город. Он очень торопился уладить все дела с устройством сына. Пароход в Одессу возвращался через два дня.

Первым делом он направился в банк, чтобы оставить деньги на содержание ребёнка и оплатить учёбу. В гимназии она стоила не дёшево, и не каждый мог себе это позволить. Шмуэль Расин вложил в банк немалую сумму. Оставил деньги на карманные расходы.

Управляющий банком лично принял состоятельного клиента, заверил в полном своём уважении и предложил купить участок земли.

– Сейчас земля под застройку в маленьком Тель-Авиве стоит не дорого, – вкрадчиво говорил управляющий, постоянно пытаясь схватить Шмуэля за пуговицу на жилете. – Но через несколько лет, когда ваш сын закончит учёбу, земля в Тель-Авиве будет стоить в десять раз дороже. Поверьте моему опыту. Вложить деньги в Эрец Исраэль – богоугодное дело для правоверного иудея.

Шмуэль решительно оторвал руку управляющего от своего жилета:

– Я не барон Ротшильд, чтобы вкладывать деньги в эти пески. Песчаных дюн полно между Херсоном и Одессой. Как только мой сын выучится, я заберу его отсюда. Он будет учиться в Европе! – Расин удалился, демонстративно хлопнув дверью.

***

Район Неве-Цедек в новом городе Тель-Авив, что означает Холм Весны, заложенном энтузиастами на песках у Средиземного моря близ порта Яффо, был уютным и живописным. Маленькие домики под черепичными крышами, окружённые ухоженным садиком, ровными улицами спускались к морю. В лучах предзакатного солнца нарядно блестели стёкла домов, пахло морем и цветущими растениями. Покачиваясь от лёгкого вечернего бриза, приветливо махали широкими ладонями листьев пальмы. Вдали, на склоне холма, теснились домики с плоскими крышами арабского Яффо. Всё было ново и удивительно для Ионы.

В доме фотографа Липскера, где предстояло жить Ионе, гостей встретили радушно. В домике из трёх комнат были все возможные по тем временам удобства: водопровод, угольная печь, примус. Продукты хранились в хорошо проветриваемом ящике с двойными стенками. Гостей накормили вкусным ужином. Иону вымыли в ванной и отвели в комнату, где всё было приготовлено для него. Большой дорожный чемодан Ионы стоял у кровати на полу. Но всё это мальчик пока оценить не мог. Он уснул, как только голова коснулась подушки. Слишком много впечатлений для ребёнка одиннадцати лет в один день. О чём говорил отец с хозяевами дома, Иона не слышал. Он спал сном праведника до самого утра.

Ранняя птаха громким пением разбудила мальчика на рассвете. Первые лучи солнца окрасили розово-золотым стены белых домиков. В садике цвели красные крупные цветы, названия которых Иона не знал. На одном из них сидела большая белая бабочка. На её сложенных крылышках подрагивали солнечные блики. Между домами виднелось море. Светло-голубое оно почти сливалось с утренним небом, манило таинственностью. Над водой парила белая чайка. «Совсем как над Днепром возле нашего дома», – подумал мальчик. Он тяжело вздохнул и подгоняемый любопытством неслышно выскользнул на улицу. Всё было ново и интересно.

После завтрака отец повёз Иону в гимназию. Гимназия Герцлия была создана в 1905 году усилиями супругов Иегуды и Фани Матман-Коэн. После долгих споров её построили поперёк улицы Герцеля, что и дало ей название. Здание в стиле Иерусалимского Храма царя Соломона с двумя колоннами у входа по тем временам выглядело роскошным. Это было первое в мире учебное заведение, в котором преподавание велось на иврите. Гимназия стала настоящим культурным центром нового города Тель-Авива.

Оставив сына на попечение директора гимназии, вечером следующего дня Шмуэль Расин отправился в обратное плавание в Россию. Он обещал вернуться в будущем году и взять Иону домой на каникулы. Денег в банке он оставил в расчёте на год.

На пристани Яффо Иона стоял рядом с фотографом Липскером и, задрав голову, глядел на отца. С борта парохода Шмуэль махал сыну шляпой, смятой в правой руке. В лучах закатного солнца отливала медью его рыжая борода. Лицо отца было красным. Мальчику казалось, что от сдерживаемых слёз. Иона тоже крепился. Он дал себе слово никогда больше не плакать на людях. И твёрдо решил не просить у отца любви и снисхождения.

Якорная цепь со скрипом поползла во чрево корабля. Чайки с криком кружили над ним. Между кораблём и причалом медленно увеличивалась полоса глубокой морской воды. Она, как разверзшаяся пропасть, внезапно оборвала беззаботное детство Ионы. Шмуэль Расин в последний раз видел своего младшего сына.

Когда провожающие вернулись в город, тёмная южная ночь уже укутала звёздным покрывалом маленький Тель-Авив. В лунном свете тихо плескалось море.

В эту ночь мальчик не мог уснуть. Он смотрел сквозь окно в бездонное небо в надежде увидеть там Отца Небесного, надеялся услышать от него слова утешения. Но за окном была только темнота и, как начищенные оловянные пуговицы на мундире, безразлично блестели в пустом небе звёзды. Тогда Иона дал себе ещё одно обещание. Он пока не решался погрешить против Всевышнего, не мог сформулировать свои претензии к нему, но решил, что никогда больше не будет молиться и просить Бога о помощи.

В минуты, когда подступала тоска, Иона подолгу глядел из окон гимназии на проходящие мимо поезда. Мечтал побывать в Иерусалиме, отправиться в путешествие, увидеть дальние города. В новом Тель-Авиве всё окружающее поддерживало Иону в его безбожии. Жители строящегося Тель-Авива – люди, составившие будущую славу страны, – писатели, художники и поэты – жили богемной жизнью. По вечерам по бульвару Ротшильда гуляли люди среднего достатка, а в песчаных дюнах у моря слышался смех молодых парочек. Много надежд возлагали евреи на новый город, выросший на холме Гиват Тиква – Холм Надежды. И сколько же их разбилось об этот холм!

Иногда по вечерам, когда спадала жара, Иона добирался до Яффо. Он с любопытством разглядывал бесконечные галантерейные лавки арабов, обувные и мануфактурные магазинчики евреев, товары торговцев-христиан. В Яффо была железнодорожная станция. Шумные толпы озабоченных людей спешили в порт. Конные дилижансы подвозили пассажиров к пароходам. Никем не замеченный среди сутолоки и гама мальчик вдыхал в порту особый запах моря, с тоской смотрел на причаливающие корабли. Не признаваясь себе, он ждал, что однажды на берег сойдёт отец и заберёт его домой, к маме. Прошёл год, но ни один пароход не привёз отца…

***

Через судьбу Ионы Расина, прибывшего в Палестину в 1913 году одиннадцатилетним ребёнком, прошла вся история становления государства Израиль. Он был причастен к организации отрядов самообороны, из которых выросла армия страны. Погиб Иона Расин от рук арабов на дороге в Иерусалим за полгода до становления государства, для создания которого он сделал очень много.

Вероника Богданова

«Перезимуем. Переждём…»

Перезимуем. Переждём.Расправим плечи незаметно.Весенним выплачем дождёмЛюбви печали безответной.Стряхнём снежинок перхоть вразС концертных фраков цвета мрака,И чёткость музыкальных фразНа белый шум пойдёт в атаку.Да будет слышен каждый звук!И мы, мелодии внимая,Решимся на касанье рук —Предтечу гроз в начале мая…

«Хочется лета. Не где-то вдали, а в душе…»

Хочется лета. Не где-то вдали, а в душе,Там, где остра по-особому солнца нехватка.Как эту зиму проклятую выгнать взашей,Чтоб забрала она холод свой весь, без остатка?Чтоб согревали под вечер не плед и не чай:Эти тепла суррогаты, что ждут тебя дома?..Хочется солнце в улыбке поймать невзначай,Близость души ощутив, что пока незнакома…

«Мне дождь опять напомнил об Исакии…»

Мне дождь опять напомнил об Исакии,О лестнице – под купол – по спирали,И как дождинки блузку мне закапали…Испачкали! А душу – отстирали…Я наверху стояла, оглушённаяСимфонией распахнутого мира,Как будто в гости к Богу приглашённаяВ застеленную тучами квартиру.Потом я вниз спускалась осторожненько:Боялась расплескать то, чем наполнилСосуд души опустошённой Боженька…Шепну дождю: «Спасибо, что напомнил!»

Чистильщик

Я безжалостно и упорноОтделяю от плевел зёрна:Бесконечности урожаяВсем нутром своим возражая,Продолжаю свой труд сизифов:Чищу быль от коварных мифов,Горечь правды – от грязи ложной,Понимая, что невозможноС этим справиться в одиночку,Чтоб однажды поставить точку,Просто выдохнуть, подытожить…Но нельзя! Каждый день, что прожит,Как бездонный мешок… И снова,Свято веря в первооснову,Отделяю от плевел зёрна:Горстка белого – рядом с чёрным,Рядом с чем-то невнятно-серым,Что насыпано щедрой мерой…О спасении умоляю!Только, зубы сжав, отделяю.Пусть от жизненной злой наукиУстаю, опуская руки,Прошепчу: «Помоги мне, Боже!»И продолжу… Ведь кто-то должен…

Морок

Морок. Туман. Бестелесная сущность.Фото чужое на личной странице.Ангел-хранитель, что с неба отпущен?Демон, что ночью навязчиво снится?Голос скользит по душе, не касаясьСамых глубин, где ответы таятся.Буду ли после испытывать завистьК той, кем была я с тобой?.. Не боятьсяТы научил подворотен безлюдных,Тёмных подъездов, где прячутся тени,Был экзотической специей в блюде,Вещью случайной средь приобретений,Ветра порывом, над сонною гладьюЖизни моей пролетевшим внезапно,Мимо спеша…Только будь ты неладен,Если лишишь меня этого завтра!

«Мир изменчив и многолик…»

Мир изменчив и многолик…На воде качается блик,Невесомой тенью скользя…Вот и мне бы так – да нельзя:От рожденья данная сутьЧеловеку – не ускользнутьОт забот, что держат в пленуИ упорно тянут ко дну.Как смириться с этой бедой:Я скользить хочу над водойИ, её касаясь едва,Облака душой задевать!Только эту душу мою,Что парить мечтает в раю,Так жестоко и невпопадЗагоняют, бедную, в адИ смеются вслед: мол, онаТак некстати обнажена,И грешна она, стало быть:Слишком многих смеет любить,Не считая, всё отдаёт,Да ещё при этом поёт!Нет бы плакать в горестный миг…Мир изменчив и многолик…Ощутить свободу спеша,Вновь в него ныряет душа:Вдруг удастся хоть на чуть-чутьЛёгким бликом сверху скользнуть…

И снова жить!

Жить! Танцевать, смотреть на звёзды, плакатьИ с многоликим миром в унисонЗвучать, души истерзанную мякотьБаюкая, но опасаясь в сонОтправить, – вдруг окажется он вечнымИ, успокоив, умертвит внутриТот свет, что делал сердце человечнымИ боль в тебе, как музыку, творил?..Без этой боли так легко смеяться,Уверовав в беспечность бытия…Фальшивы слёзы на лице паяца,А сколько стоит искренность твоя?Актёр ли, зритель этой вечной драмы,Ты не предъявишь душу, как билет…Не спится ей… Залижет наспех раны —И снова жить, сквозь боль летя на свет!..

Недо…

От проигранной жизни мы сходим с ума,От бездарных своих многочисленных «недо»:Недосказанность фраз – студит губы зима,Недокаменность льда, недотаянность снегаИ недовоплощенье себя самого,Но того, кем задуман ты был изначально…Не доплакать от горя – больнее всего…Не допеть. Не доплыть. Не домыслить молчанье…

Веснушки снегопада

Серое небо в бесчисленных крапинах снежных —Словно в веснушках лицо, но немного грустней.Есть в снегопадах какая-то странная нежность:Хочется слиться душой неприкаянной с ней.Только вот как это сделать? Взлететь? Окунуться?Пальцами тронуть весеннего ветра струну?Или, как парус, навстречу ему распахнуться,Сквозь снегопад по веснушкам заметив весну?..

Мы – русские

Кто мы? Зачем и кому пытаемсяМы доказать нашей веры истинность?Нашей души сохраняя таинство,Рвёмся туда, где зовут: «Спасите нас!»Зло вездесуще, и наше воинствоВ битве с ним, словно доспехи, выковавМужества сталь и булат достоинства,Приняло эту судьбу великую.Болью чужой в нашем сердце колоколБьётся, и в нём наша боль ответная…Пуля ударит в нас, штык, осколок ли —Встанет за нами вся рать несметнаяТрепетных душ, что ранимы вроде бы,Об исцеленье устало молятся…Встанет стеной! Ведь за нами – Родина,Мама, любимая, Богородица,Эти поля, что простором полнятсяИ расширяют души пристанище…Русские души о мире молятсяДаже на вечном своём ристалище.