Позывной «Хоттабыч»#5. Кто к нам с мечом?

Но, видимо, его просьбы попросту проигнорировали. Такое поведение не редкость для чиновников из рейхсканцелярии, а особенно из Управления концентрационных лагерей. Да и время нынче такое: тяжелая ситуация на фронтах требовала присутствия на полях сражений все большего и большего количества Кукловодов-Некромантов, которых русские Маги старались уничтожать в первую очередь. Некромантов даже не брали в плен, предпочитая сразу убивать. Для обладателей Дара Повелителей Смерти даже был разработан специальный боеприпас для снайперов, получивший название «с горячим Ленинским приветом», пробивающий практически любую Магическую Защиту.

А поскольку концентрационный лагерь, расположенный в Ораниенбурге умерщвлял и «перерабатывал» ежедневно сотни и тысячи заключенных, его Некротический Астральный Фон всегда «плавал», держась у самой границы критических значений. После которой существовала высокая вероятность самопроизвольного зарождения Высшей Нежити, подобной Хозяину Кладбища или Гиблому Умертвию. Скорее всего, именно это и произошло. А поскольку «Заксенхаузен», кроме всего прочего, являлся еще и накопителем мертвых тел, ожидающих оживления Некромантами-Кукловодами, возродившееся на территории концлагеря Потустороннее квазиживое и относительно разумное Существо с большой долей вероятности могло самостоятельно могло поднять на ноги весь этот запас умерщвленного материала.

Несколько подобных случаев было, но куда более меньших масштабов, были зафиксированы на самой заре становления Некромантического Искусства в Германской Империи. Прецеденты с зарождением Хозяина Кладбища с трудом, но удалось купировать, пусть и с огромными жертвами в войсках, задействованных для решения возникших проблем. Однако, по сравнению с нынешним случаем, все это было лишь возней в детской песочнице – таким запасом «замороженного мяса», как в «Заксенхаузене», похвастать никто не мог. И самое страшное – все погибшие в схватке с зародившейся Высшей Нежитью автоматически вставали на её сторону, если их до этого не успевали окончательно обглодать ожившие мертвяки. И без того огромное войско Хозяина Кладбища могло пополняться так же с городских и сельских погостов, древних могильников и курганов. И чтобы остановить эту стремительно растущую орду могло не хватить никаких сил!

Прикинув, как гипотетически могла развиваться ситуация, Гиммлер зябко передернул плечами. Все могло быть плохо. Очень плохо. Даже очень и очень плохо. Выходило, что этому русскому старику-Асуру, впору ставить памятник в центре столицы. Если бы не его быстрая реакция…

Нет! – Рейхсфюрер мотнул головой, прогоняя непрошенные мысли. Страшное не случилось, а с тем, что произошло, он как-нибудь постепенно разберется. Сейчас нужно было срочно подготовить доклад фюреру, который, несомненно, с минуты на минуту вызовет рейхсминистра к себе на ковер. И, если что пойдет не так, Гиммлеру не поздоровится. В связи с непростой ситуацией на фронтах, Великий Фюрер в последнее время постоянно не «в духе». И выдержать его «гнев» – задача не из легких.

И еще один момент волновал Великого Жреца: сто же произошло с невероятно везучим Магом Удачи Робертом Хартманом? Выжил ли и в этот раз фартовый пройдоха? Если выжил, уцелев в подобной мясорубке, может быть стоит его держать поближе к себе? Везение, как утверждал один из яйценголовых профессоров «Аненербе», изучавший феномен Хартмана, имеет свойство накапливаться и распространяться в окружающем пространстве. Может быть и ему, Генриху Гиммлеру будет перепадать от щедрот Судьбы, что, не скупясь, отвешивала Горному Льву такие подарки? Над этим стоило подумать, но не сейчас. На данный момент перед рейхсфюрером стояла другая задача: постараться элементарно выжить после аудиенции с Главой Вековечного Рейха. А это еще та задачка!

– Руди! – громко позвал рейхсминистр своего личного секретаря – штандартенфюрера СС Рудольфа Брауна, ожидающего приказов Гиммлера по уже устоявшейся привычке за дверями его кабинета.

Верный референт Великого Жреца не замедлил явиться на требовательный зов хозяина.

– Вызывали, майн рейхсфюрер? – услужливо вытянулся у входных дверей нескладный и длинный Браун, блеснув круглыми линзами очков.

– Вот что, Руди, – нервно произнес Гиммлер, – распорядись, чтобы наши люди срочно нашли оберфюрера СС Роберта Хартмана… Если он еще жив, – криво усмехнувшись, добавил. – В первую очередь пусть попытаются связаться с его родней, проживающей где-то по соседству с районом разрушений. Возможно, что он первым делом кинулся спасать именно их.

– Слушаюсь, герр рейхсминистр! – прищелкнул каблуками начищенных сапог секретарь и, развернувшись, вышел из кабинета шефа.

Вернулся назад он буквально через несколько минут.

– Вы были правы насчет Хартмана, Генрих (в виду долгой совместной службы Брауну разрешалось называть Гиммлера по имени), – сообщил секретарь. Оберфюрер на проводе, господин…

Глава 6

1943 г. Вековечный Рейх.

Бавария. Поместье Хартманов.

Открыв глаза, «непотопляемый» Горный Лев, единственный в своем роде Внеранговый Маг Удачи, герой Вековечного Рейха и оберфюрер СС, увешанный высшими орденами Германской Империи, как праздничная елка в преддверии Рождества, первым делом схватился руками за разламывающуюся с жесточайшего похмелья голову, которую опрометчиво осмелился оторвать от подушки.

– А-а-а!!! – сипя, выдавил он пересохшим горлом, массируя пальцами виски, в которые долбился пудовым молотом какой-то до ужаса настойчивый молотобоец, видимо в поисках выхода.

«Мама дорогая! Да нахрена же я вчера так напился? – метались в голове Роберта Хартмана путанные обрывки таких же похмельных, как и он сам, мыслей. – Это все чертов русский старик Хоттабыч со своим чертовым русским обычаем, от которого я сегодня с утра чертовски хреново себя чувствую…» – А вот по-русски ли так хреново себя чувствовать после попойки, Роберт совершенно не знал. У этих русских все не как у обычных и добропорядочных немцев… На этом месте мысль оберфюрера окончательно заплутала и затерялась где-то на периферии его сознания, и голова Хармана, испустив душераздирающий стон, вновь рухнула на подушку. Но насладиться блаженной тишиной я ему, конечно, не дал – ибо нефиг!

– Ну и любитель же ты причитать, Робка! – рявкнул я ему прямо в ухо, отчего наш немецкий камрад вздрогнул и вновь вцепился в башку руками. – Такое ощущение, что столетний старикан это ты, а не я!

– Oh, mein Gott! – тягуче простонал Роберт, стараясь по возможности больше не дергать головой. Он скосил один глаз, пытаясь таким способом выхватить меня, до этого тихонечко сидевшего рядом с его кроватью на табуреточке. – Любитель причитать? – просипел он, так и не отрывая головы от подушки. – Я ведь еще ни слова не сказал, Хоттабыч!

– Хочешь обидеть старика, мальчишка! – презрительно скривившись, буркнул я, наклоняясь к самому лицу оберфюрера. – Я ить, на минуточку – Силовик-Мозголом! – напомнил я бывшему альпийскому стрелку, а ныне Магу редкой Специализации. – А твои жалкие и убогие мыслишки вот такими буквами у тебя же на роже и написаны, – подначил я немчика. – Считываются на раз, даже без напряга! Дрянь у тебя Защита черепушки! А ты же, еще и Маг-Менталист, пусть недоделанный и небольшого ранга, но своей безопасностью должен был озадачиться в первую очередь! – продолжал я отчитывать «национального героя Германии», словно нашкодившего сопляка. – Никто! Запомни: никто чужой не должен вот так запросто копаться у тебя в тупой головешке, словно в собственном гребаном чулане! – Продолжил я воспитание нашего весьма перспективного союзника, на данный момент уже имеющего свободный доступ ко второму лицу Империи – рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. А в ближайшем будущем, возможно, и к самому проклятому Алоизычу, чтобы его черти драли раскаленной кочергой, намылиться смогет! – Содержимое твоей тупой башки, Робка – твое богатство! Только твое! И никакая посторонняя сволочь, типа чертового русского старика Хоттабыча, – не удержался я и дословно повторил его собственное мысленное изречение, – не должна уловить твои грязные и похотливые мыслишки!

– Какие грязные и похотливые мыслишки, дед? – не понял моих аллегорий Роберт. – Ты, вообще, о чем? Мне от тебя скрывать нечего!

– А это не важно, что нечего! Когда появится чего скрывать – будет уже поздно! – победно закончил я распекать продолжающего болезненно морщиться Робку.

– О, моя голова! – простонал оберфюрер в очередной раз. – Больше никогда не буду так нажираться! Как вы столько пьете у себя в России?

– Э-э-э! – в очередной раз презрительно фыркнул я. – Это разве пьете? Вот раньше я мог свободно четверть выкушать… – как говорил один незабвенный товарищ. – Не, ну, конечно, был романтизьм… закуска! Это сейчас романтизьма нету… Ты знаешь, что такое «четверть», Робка?

– Четверть литра? – осторожно предположил Хартман, памятуя, как предыдущим вечером одним разом намахнул эту самую четверть литра. От этого воспоминания он даже передернулся, до сих пор чувствуя во рту отвратный дух вчерашнего перегара.

– Тю на тя, скаженный! – по-русски произнес я и хрипло рассмеялся. – Четверть ведра – вот это настоящая четверть! А четверть литра – это так, чекушка! Ты запоминай, мелкий, в жизни всяко пригодится! А теперь давай, лечится будем… – И я протянул фрицу наполненную шнапсом рюмку, которую заблаговременно приготовил пока он спал.

– Nein-nein-nein! – словно заведенный, вновь запричитал Хартман, отмахиваясь от рюмки, которую я настойчиво совал ему прямо в нос. – Ихь больши бухать не будет! – на ломанном русском «бодро» заявил немец, забыв даже о головной боли. Он отодвигался от меня на кровати, пока не уткнулся макушкой в стенку за спиной.

– Ты это, Робка, давай не кочевряжся! – Я сурово сдвинул лохматые седые брови. – Дедушка плохого не посоветует! Вот опохмелишься для начала – сразу жизнь другими красками заиграет…

– Найн, Хоттабыч! – Завошкался на кровати оберфюрер, чувствуя, как что-то, словно железными тисками сковало его дрожащее тело и слегка вздернуло над кроватью. Хорошо быть гребаным Силовиком! – Я сдохну сейчас! – простонал он напоследок.

– Не дергайся, дурашка! – ласково произнес я, поднося рюмку к его бледным потрескавшимся губам. – Дедушка, хоть на лекаря университетов не кончал, но подобные недуги лечит как бог! Пей, Робка! Пей, дорогой! – И я одним махом опрокинул стопку в его рот, открывшийся нараспашку, словно у рыбы, выдернутой из воды умелым рыболовом.

Да и попробовал бы он его не открыть – ноздри-то я ему Силушкой осторожно передавил, лишив свободного доступа кислорода. У меня как в армии – не забалуешь: не умеешь – научим, не хочешь – заставим! А нам с командиром сейчас был нужен более-менее вменяемый оберфюрер Хартман, а не этот скулящий и воняющий кусок похмельного дерьма, который не в состоянии даже слова нормально произнести. Я его мог бы сначала и Малым Исцелением попотчевать, но не хотелось «размениваться» зазря – вдруг не поможет. А вот рюмочку на опохмел – самое оно!

Возможно, для кого-то будет удивительно это услышать, но в свое время мне эту прописную истину разжевал умудренный опытом пожилой врач – настоящий профессор-нарколог. Как бы это ни было неприятно, но справиться с похмельем надежнее всего именно путем правильного опохмела. Иначе придется ждать, пока все процессы алкогольной интоксикации завершатся сами. Часиков через десять после обильных возлияний нужно выпить стопочку крепкого алкоголя, либо эквивалентную дозу другого напитка. Поскольку активность одних ферментов стимулирует другие, повторный прием спиртного вновь активирует весь обменный каскад, и токсичный ацетальдегид быстрее окислится до безопасных молекул. Ага, вот какие умные слова дедушка знает! Не пропил еще все мозги-то!

Однако этот добрый совет не подходит регулярно употребляющим лицам, тем более откровенный алкашам – утренняя рюмка у них закономерно приведет к тяжелому запою! Лучше, друзья мои, конечнго, и вовсе водку не пить! Трезвость, оно понятно – норма жизни! Водку пить – с бесом дружить! И все такое прочее… Но если уж надрались… Лечитесь правильно, товарищи дорогие! Можно и таблеточками: аспиринчиком, парацетамолом и всякой прочей гадостью. Но поговаривают, что они в реакции с алкашкой печень еще больше разрушают, чем сам алкоголь! Так что, ну их в пень! Как по мне – так лучше по старинке! Как-то прожили без всех этих пилюль! А может, это просто я такой замшелый пенек и ретроград! Вот сейчас Робку опохмелю, а после можно и Малым Исцелением по нему пройтись… О! Смотри-ка, порозовел уже! Действует мое лечение! Воистину – действует!

– Ну что, ожил, бедолага? – Довольно проскрипел я, сбрасывая путы Гравитации с тела Хартмана и подсовывая ему под нос заранее приготовленную миску с квашенной капустой, раздобытой на кухне.

Оно бы лучше соленым огурчиком, но чего не нашлось, того не нашлось. А вот квашенной капусты у Хартманов – просто завались, словно у них дядя сторожем живет на капустной фабрике, так у него этой квашеной капусты – просто завались! Вот и шлет… кому попало [1]! Недаром англичашки называют немцев обидным прозвищем – «Kraut», что, собственно и означает «квашеная капуста» [2].

[1] Хоттабыч перефразировал известную цитату кота Матроскина из м/ф «Простоквашино»: «У меня дядя сторожем живет на гуталиновой фабрике, так у него етого гуталина – ну просто завались, вот и шлет… кому попало».

[2] Почему англичане так прозвали немцев, точно не известно. Существует несколько версий: из-за того, что квашеная капуста была национальным блюдом южных германцев; из-за рассказа Жюль Верна, где немецкий промышленник любил есть капусту. В связи с этим занятно вспомнить, что в послевоенные годы в лексиконе советской детворы бытовала обидная обзывалка: «Немец-перец – колбаса, кислая капуста», перечисляющая характерные черты германской национальной кухни.

– Лучше бы я вчера умер, – проворчал Роберт, похрустывая капустой на зубах. – Вот что вы, русские, за люди-то такие? Как еще не вымерли при такой жизни? – разговорился он между делом, оживая прямо на глазах.

А ведь работает старый дедовский способ! Незаметно для Хартмана я еще прошелся по нему Малым Исцелением, и Робка просто расцвел: глаза заблестели, плечи распрямились. Немец с изумлением осторожно покачал головой из стороны в сторону, словно не веря, что терзающая его головная боль куда-то испарилась. Но голова «молчала», как будто молотобоец, терзавший его бедную черепную коробку, взял бессрочный выходной.

– А вот так и живем – хлеб жуем, – усмехнулся я, наблюдая, как преображается альпийский стрелок.

Хартман поставил миску с квашеной капустой на резную прикроватную тумбочку, откинул одеяло и опустил босые ноги на пол. С минуту он сидел на краю, задумчиво шевеля пальцами и не смея поверить, что его отпустило.

– Занятно… – произнес он. – Я словно у настоящего Мага-Целителя побывал… Ничего не болит, не ломит и не ноет, словно и не пил вчера…

– Ты, Робка, дедушку слушай! – наставительно произнес я. – Дедушка плохого не посоветует!

– Ага, не посоветует… – Хартман поморщился, вспомнив вчерашнюю попойку и доверху наполненный стакан шнапса.

– А если уж насоветовал, – продолжил я свою мысль, – то дедушка всегда знает способ, чтобы практически нивелировать гребаные последствия своего плохого совета! Так-то, малец!

Харман поднял на меня свой взгляд, видимо в поисках насмешки в моем лице, но я был серьезен, как никогда.

– Вас, русских, никогда не понять нам, немцам…

– Думаешь, что ты один такой, непонятливый? – Я вновь усмехнулся и продекламировал с чувством незабвенные строки Федора Тютчева, написанные этим выдающимся поэтом сотню лет назад:

– Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать –

В Россию можно только верить.

Хартман, благодаря нашему тесному общению, уже довольно сносно говорил по-русски, поэтому без проблем уловил основную суть этих стихотворных строк.

– Зря наше руководство затеяло эту войну… – тихо произнес он, опустив глаза и глядя куда-то в пол. – Ничем хорошим она не закончиться…

– А ты только сейчас начал это понимать, Робка? – Я удивленно вскинул брови. – Это было ясно с самого начала! Ни одна война не принесла миру ничего хорошего! Только кровь, боль и страдания тысячам… Да что там тысячам – миллионам людей по всему свету! И самим немцам в первую очередь!

– Да… – уныло кивнул Хартман. – И самим немцам…

– Подумай об этом на досуге, сынок, – произнес я с горечью на устах. – Хорошенько подумай!

Хартман слегка заторможенно кивнул, все еще пребывая в своих невеселых мыслях, а затем вдруг судорожно огляделся:

– А я, вообще, где, Хоттабыч? Ведь это точно не «Заксенхаузен».

– А ты что, реально не узнаешь? – Я хохотнул «в кулачок». – Вроде, и не так уж много вчера выпили, чтобы у тебя память напрочь отшибло.

– Это же… моя спальня… – как-то неуверенно произнес оберфюрер. – В родительском доме… Как я сюда умудрился попасть, старик?

– А ты не помнишь? – Я хитро прищурил левый глаз, состряпав откровенно удивленную харю. Конечно же я лукавил, так как отлично помнил, каким образом Робка был доставлен в дом своей матери.

– Упомнишь тут… – Вновь надулся, словно индюк Хартман. – Ты же меня и споил, старик! Обмить, Робка! – обвиняюще ткнув в меня пальцем, по-русски произнес оберфюрер, да еще и ловко пародируя мои интонации. Комик, блин, недоделанный! Но до чего же похоже у него вышло, словно я сам на себя взглянул со стороны. Только говорок картавый немецкий с акцентом убрать – и точно от оригинала не отличить! – Обмить – это есть карашо! Очень карашо! – продолжал обвинять меня немчик во всех грехах, размахивая руками. – Да я, млять, чуть не помер! – вновь перейдя на немецкий, с чувством выругался он.

Однако, от меня не укрылось, что матерок, используемый Хартманом в своем обиходе, сугубо наш, отечественный. Растет пацан! Скоро совсем обрусеет. Оно и понятно, кто с нами поведется…

Ланца-дрица-гоп-ца-ца! – продекламировал я «овеянному легендами» эсэсовцу еще одну знакомую мне с самого детства пеню-считалочку [3].– Шёл трамвай десятый номер, На площадке кто-то помер, Тянут-тянут мертвеца

[3] Музыка – народная, слова – народные.

Правильные советские подростки узнавали эти строчки во время чтения «Золотого теленка» Ильи Ильфа и Евгения Петрова. А неправильные советские подростки узнавали про трамвай из песни в исполнении Аркадия Северного с затертых кассет или катушек. При этом у любителей запрещенного «блатняка» было явное преимущество перед читателями «Теленка»: Северный рассказывал, что было дальше, а Ильф и Петров обрывали песню на полуслове.

В литературных справочниках указано, что песня «Шел трамвай десятый номер» появилась не позднее 1930 года – что неудивительно, учитывая год публикации «Золотого теленка» (1931). Впрочем, известно, что подобные частушки с рефреном про «ланца-дрицу» появились еще до революции.

Едва пришедшее в норму лицо Хартмана вытянулось в изумлении:

– А причем здесь трамвай?

– А ты так и не догадался, умник? – Не удостоил я Роберта внятным ответом.

– Нет, – мотнул он головой.

– Тогда проехали! Далековато тебе еще до понимания нашего русского менталитета! – с чрезвычайно глубокомысленным видом произнес я. – Вот как догадаешься – вернемся к этому разговору.

– Нет, Хоттабыч, – судорожно мотнул головой оберфюрер, – не втягивай меня больше в свои безумные игры! Мне и одной оказалось достаточно! – произнес он, намекая на вчерашнюю попойку. – У нас, у немцев, все понятно! Все по полочкам разложено! От того у нас и порядок! Ordnung muss sein [4]!

[4] Порядок должен быть! (нем.)

– А хочешь, я тебе анекдот расскажу? – неожиданно предложил я. – Про ваш хваленый орднунг, который на сегодняшний день Германии, увы, не поможет. Если сумеешь уловить подтекст, можешь считать себя настоящим знатоком широкой русской души.

– Рассказывай.

– А что вы хотите? Война!– Ну, слушай: лето 1942-го. На главный вокзал в Берлине приходит мужик. – Когда поезд на Мюнхен? – В 16 часов 15 минут 35 секунд! – Как? Даже с секундами?

– А что вы хотите? Война!В тот же день другой мужик – естественно, по-русски – спрашивает на Павелецком: – На Саратов когда паровоз? – Должен был в два. Теперь, возможно, пойдет в шесть, хотя не исключено, что перенесут на завтра. А то и совсем не будет. – Как же так?

– А что вы хотите? Война!

Глава 7

Ну, естественно, что тайна широты русской души Роберту Хартману сегодня не покорилась. Это ничего, у него будет еще время поработать над собой. Поэтому, чтобы не занимать все еще тяжело поскрипывающие похмельные мозги оберфюрера этой непосильной задачей, мы плавно переключились на решение других, более легких и насущных вопросов. Например, о том, что ни концлагеря «Заксенхаузен», ни самого города Ораниенбурга с некоторыми ближайшими окрестностями в природе на данный момент попросту не существует. Вот, прям, ваще-ваще… И самое главное, не я эту тему поднял. Просто Робка, вдруг, ни с того, ни с сего, придя в себя, неожиданно засобирался обратно. Ну, в лагерь…

– Так, говоришь, я сам домой с банкета поехал? – спросил Хартман.

– Ну, не то, чтобы сам… – Я пожал плечами. – Тебя водитель отвез.

– Черт знает, что такое! Ничего не помню! Словно отрезало все после выпивки! – продолжал возмущаться Робка, поднявшись с кровати и напялив на себя выглаженную и вычищенную услужливым ординарцем форму. – Я ведь и руководству ничего не успел доложить… – засуетился оберфюрер. – Вы с Александром Дмитриевичем со мной поедете или останетесь у матушки в гостях? – поинтересовался он.

– А ты куда это собрался, милок? – Как бы исподволь подошел я к самой главной на сегодняшний день проблеме.

– В «Заксенхаузен» съезжу, – ответил Хартман. – У меня пакет из Рейхсканцелярии остался, надо передать его коменданту лично в руки.

– Ты… как бы это… не спеши, Робка… Не нужно тебе уже в концлагерь заезжать… – стараясь особо не нагнетать обстановку, произнес я.

– Это еще почему? – удивился Хартман. – Я все-таки вчера передал этот чертов пакет? Ну, вот ни черта не помню! – Он усиленно морщил лоб, действительно пытаясь вспомнить события вчерашнего вечера.

– Насчет пакета не скажу, – ответил я, – мне о нем ничего не известно. А ехать туда не нужно по другой причине – его нет…

– Чего нет? – не понял моего расплывчатого ответа оберфюрер. – Пакета нет? Потерялся? Уничтожен? Как это произошло?

– Да чего ты прицепился ко мне со своим пакетом? – Я изобразил, что постепенное «закипание». – Я ж сказал – не в курсе я за твой пакет! Вот «Заксенхаузена» нет! И Ораниенбурга тоже… нет… А какие у тебя проблемы с гребаным пакетом –разбирайся сам! – Выдал я наконец на одном дыхании, даже глазом не моргнув.

– Как нет? – Похоже, что после такого известия, ноги Хартмана реально перестали его удерживать в вертикальном положении, и он со всего маха шлепнулся обратно задницей на кровать.

– Так нет… В тартарары провалились, как Абакан! – Окончательно припечатал я Хартмана своим заявлением. – Дедушка немного Силы не рассчитал… – И я виновато развел руками.

Хартман обхватил дрожащими ладонями седеющие виски. Хоть волосы на голове драть не начал, а то с него станется: ведь он сейчас думает, что это всё – конец такой блестящей и стремительной карьеры, а возможно и самой жизни.

Он поднял на меня глаза, в которых стремительно разгорался огонек отчаяния:

– Что же ты наделал, старик? За что ты их так, Хоттабыч? Ты действительно безумен, дед…

– А ты меня, сопляк, не попрекай во всех грехах, не разобравшись! – рявкнул я на него, да так, что стекла в окнах задребезжали, а дощатый пол вздрогнул.

Нужно было немного осадить нашего хлопца, чтобы не надумал себе чего. Вот и приложил малую толику Сил, так сказать, для достоверности. – По-твоему, выходит, я совсем сбрендил?

– А как прикажешь это понимать?! – прокричал мне в ответ Хартман, с хрустом сжимая кулаки, даже не обращая внимания на подрагивание стен спальни. – Лагерь… да что там лагерь! Ты одним махом уничтожил целый город с людьми! Невинными людьми… Ты на самом деле настоящее чудовище, старик!

– Уничтожил-таки, да! – Я почувствовал, что меня тоже начинает «заносить» – кое в чем Роберт все-таки прав. И у меня на душе тоже не птички поют. – Но зато они умерли мирно, быстро, сразу и без мучений! А иначе – их живьем уже сглодали бы Зомби! Рвали бы своими черными зубами их теплое мясо, дымящееся свежей кровью! А тех, кого не доели – шагали бы уже в сторону Берлина в составе основной орды Ходячих! И в твоем поместье, чтобы ты знал, мы с командиром уничтожили не меньше пары десятков мертвяков, пока ваше оберфюрерство беспробудно нежилось на мягкой и тепленькой перинке у мамки за пазухой!

– Ы-ы-ы… – Только и сумел выдавить Роберт после моего сверх эмоционального «спича». – Какие Зомби? Ты о чем, старик?