Позывной «Хоттабыч»#2. Узник Абакана

Пока я продолжал хохотать, размазывая трясущимися руками слезы по впалым щекам, командир метнулся к двери и, приоткрыв её, крикнул, куда-то «в коридор»:

– Владимир Никитич! Подойди! Хоттабыч очнулся!

Профессор Виноградов, словно джинн из волшебной лампы, не замедлил явиться на зов оснаба. Владимир Никитич появился в моей старой палате (да-да, очнулся я на прежнем, еще и не успевшем «остыть» от моего прошлого пребывания, койкоместе в кремлевской «амбулатории») как всегда в белоснежном и отутюженном медицинском халате, со щегольски закрученными кверху кончиками ухоженных усов.

– Вот, профессор… – Указал на меня оснаб. – Похоже… совсем «ку-ку» наш старичок!

А меня продолжало «колотить» – уже и в боку закололо, и задыхаться начал. Блин, ну нельзя в таком-то возрасте так гоготать. Но приступ истерический приступ смеха не желал отступать.

Виноградов с интересом поглядел на сотрясающуюся кровать, а потом подошел поближе.

– Похоже, истерика, у нашего дедули, – быстро диагностировал он мое состояние. – Но из комы выбрался – и то хлеб! Тридцать восемь часов на инициацию… С ума сойти! И как только не угробили старика… Хотя, – он вновь внимательно на меня посмотрел, – это еще спорный вопрос…

Медик положил мне на лоб свою сухую крепкую ладонь, немного сосредоточился, и меня потихоньку начало «отпускать». Судороги смеха пошли с меньшей амплитудой, а вскоре и прекратились совсем. Я с наслаждением хватанул немного спертый воздух палаты полной грудью.

– Шпа… шпаши… бо… – выдохнул я с огромным облегчением, шамкая беззубым ртом.

А куда же моя вставная челюсть подевалась? Ах, вот же она – рядом на тумбочке, в стакане с водой. Я вынул её рукой, что продолжала ходить ходуном, и поспешно установил на предназначенное место.

– Владимир… Никитич… – О! Наконец-то могу вменяемо говорить. – Спасибо!

– Ну что, голубчик, успокоились наконец? – полюбопытствовал профессор Виноградов, поглядывая на меня с высоты своего роста.

– Даже не знаю, что на меня нашло, – признался я, усаживаясь на кровати и пожимая плечами. – Как «пробило» на смех, так и не смог сам остановиться.

– Подозреваю истерический реактивный психоз, – ответил профессор.

– А это серьезно? – Я слегка напрягся. – Идиотом не стану?

Может, оно и легче будет – идти по жизни полным дураком, но отчего-то не особо хочется. Мне и старческого маразма за гланды хватает!

Думаю, нет, Гасан Хоттабович, – произнес, улыбаясь Виноградов, – стать полным идиотом, вам пока не грозит… Разве что старческая деменция, годков этак через пять-десять. ИРП – истерический реактивный психоз, – пояснил он, – это кратковременное и полностью обратимое психическое расстройство, которое возникает в связи с психологическими травмами.

– Фух, доктор! – я расслабленно откинулся на металлическую спинку кровати. – Спасибо, утешили! А к старческой деменции я уже давно готов, как пионэр!

– О! Уже шутите, Гасан Хоттабович? – довольно воскликнул Медик, в прошлый раз, кстати, он тоже самое мне говорил. – Отличная тенденция! Скоро на поправку пойдете! И позвольте вас спросить, дорогуша моя, что же вызвало, такую вот неоднозначную реакцию в виде истерического смеха?

– Да как бы вам объяснить-то… – Я задумался, и меня вновь начал разбирать смех.

– А ну-ка… Тихо-тихо, Гасан Хоттабович! – произнес Владимир Никитич, словно успокаивал расшалившуюся собаку. – Спокойно… – Еще бы «фу» до кучи произнес – и прямо-таки бы в точку попал! – Не нужно нам сейчас неадекватных реакций! – добавил он строго. – Поберегите себя!

Но в этот раз я легко задавил подступающий приступ смеха. Интересно, чего он там у меня внутри «подкрутил», когда успокаивал в первый раз? Явно выраженный антипсихотический эффект! Прямо как дозу галоперидола вкатили…

– Владимир Никитич воспользовался блокадой центральных дофаминовых и альфа-адренергических рецепторов в мезокортикальных и лимбических структурах головного мозга, – неожиданно произнес молчавший до этого момента оснаб.

Твою мать! Он что же, опять у меня в мозгах, как у себя в кармане пошарил? – мысленно выругался я, мгновенно восстановив позабытую «Стену отчуждения». – Так, выходит, и профессор Виноградов, тоже «напоролся» на ментальный щуп оснаба?

– Владимир Никитич, Хоттабыч, простите великодушно! – воскликнул Петр Петрович, положа руку «на сердце» и поспешно извиняясь.

– Петр Петрович, – удивленно уставился на оснаба профессор Виноградов, – о чем это вы? Ничего не понимаю! И откуда такие познания в медицине?

– Просто Гасан Хоттабыч задал невысказанный вслух вопрос, – пояснил Виноградову Петров, – я ему озвучил ваш непроизнесенный вслух ответ…

– А! Вот оно что, голубчик! – понятливо закивал Владимир Никитич. – Так вы у меня в голове побывали, драгоценный вы мой?

– Каюсь, Владимир Никитич! – Еще раз извинился командир, прижимая к груди обе руки. – Не подумайте дурного – случайно получилось! У вас обоих эта информация на самой поверхности лежала! И захочешь – мимо не пройдешь… Кстати, – ехидно прищурился оснаб, – Владимир Никитич, а вы когда в последний раз ментальную защиту обновляли?

– Э-э-э… – задумался медик, слегка закатив глаза «под лоб». – Было… как-то… И вроде бы, не так давно… – с сомнением произнес он.

– Эх, Владимир Никитич, Владимир Никитич! – укоризненно протянул Мозголом. – Не умеете-то вы врать! А, лучше и не пытайтесь! Все сроки на обновление защиты уже вышли!

– Да, вот как-то все недосуг, дорогой Петр Петрович… – «сломался» профессор, под строгим взглядом особиста, – замотался-забегался…

– Нельзя же так безответственно относиться к вопросам безопасности сознания, Владимир Никитич! – принялся по-отечески выговаривать Виноградову оснаб. – Вы же понимаете, каких людей вам приходится лечить? Высшее руководство страны! А в какие тайны вольно или невольно вы оказываетесь посвящены? Да любой вражеский шпион без раздумий продаст душу дьяволу за маленькую толику информации из вашей бесценной головы!

– Но я как-то и не подумал, что все настолько серьезно… – потупился Медик.

– Э-э-эх, Владимир Никитич… – Осуждающе покачал головой Петр Петрович. – Если о себе не думаете, то подумайте о том, чем такая вопиющая безответственность может в итоге закончиться для всей нашей страны! Да-да, страны! – не давая профессору произнести ни слова, продолжал нагнетать оснаб. – А в условиях военного времени все ставки возрастают многократно!

– Так… это… – буркнул, покрасневший как рак профессор. – Давненько ему, видать, «не прилетало». – Может, вы мне защиту и поправите?

– Я бы с радостью, – ответил командир, – но порядок должен быть во всем. Пусть вам её тот обновит, кому это по роду службы положено. Обновит, соответствующую пометку в журнал периодической проверки поставит. Чтобы к кому-то в будущем никаких вопросов не возникло – не надо на ровном месте людей подставлять, да и самому подставляться! – Наконец закончил свою поучительную речь Петр Петрович.

– Ох, – вздохнул профессор, – стыдно-то как! Сам молодых Медиков время от времени гоняю за несоблюдение техники безопасности. А в своем глазу «дубья» и не замечаю! Спасибо, Петр Петрович! – искренне поблагодарил он оснаба. – Поставили старого дурака на место!

– Не надо забывать, Владимир Никитич, таких важных вещей! – назидательно произнес Петров, поймав мельком мою улыбающуюся физиономию.

Да уж, «выпорол» он профессора преизряднейше!

– А ты чего лыбишься, Гасан Хоттабыч? – Ну вот, и до меня очередь дошла. – Тебя это тоже касается!

– Так я вроде и никакой защиты не ставил. – Попытался возразить я командиру, но тут же получил жесткий отлуп:

– А должен был! Едва очнулся! Тут же! Поставить! Ментальный Блок! – Резко выплевывал он слова, словно гвозди в крышку гроба заколачивал. – А еще лучше – научиться держать защиту и в бессознательном состоянии! – Он немного снизил накал. – Ты у нас кто?

– Кто? – слегка затупил я.

– Полковник контрразведки «СМЕРШ», на секундочку! А это обязывает! Постоянно! Пребывать! В повышенной! Боевой! Готовности! – Оснаб вновь принялся вдалбливать в меня прописные истины.

– И повышенной подозрительности, – произнес я, пытаясь разрядить обстановку.

– Верное замечание, товарищ полковник! – не поддался оснаб. – Информация, хранящаяся в твоей голове, имеет повышенную ценность! Она особо секретна! И это не шутка!

– Так точно, товарищ оснаб! Какие тут шутки? – согласно произнес я. – Мне в туалет можно без мозговой защиты сходить? Владимир Никитич, хоть вы ему расскажите, – пожаловался я профессору, – насколько у стариков мочеполовая система слабая. А то терпеть мочи уже совсем нет! А впитывающих подгузников у вас еще не изобрели! – я подорвался с кровати, словно и не был дряхлым стариком, и «сверкающим метеором» исчез в туалетной комнате. – Спасибо, товарищи дорогие, что не дали взорваться! А то бы и вас забрызгало…

– Шутник, понимаешь… – усмехнулся оснаб, но нотаций больше не читал.

– Ложитесь, Гасан Хоттабович, – предложил мне Медик, – мне нужно провести вашу полную диагностику…

Я беспрекословно вновь улегся в кровать. Владимир Никитич пододвинул поближе стул, уселся на него и с сосредоточенным донельзя видом принялся водить надо мной руками.

– Ну, вроде бы все у нас неплохо… Даже очень неплохо… Хм, а это интересно… Вы так и не рассказали, голубчик, что же вас так рассмешило вначале? – Виноградов вспомнил момент своего появления в моей палате. – Прямо-таки до икоты…

– Фраза товарища оснаба, с которой он меня сегодня поприветствовал, – пояснил я.

– Я вообще ничего такого не сказал, – пожал плечами оснаб. – Даже не знаю, с чего это Хоттабыча так «понесло».

– Ты сказал: да пребудет с тобою Сила! А это – один в один цитата из известного на весь мой мир фильма о «Звездных войнах». Эту фразу обычно произносили воины-джедаи – этакие Силовики в космосе, владеющие недоступной простым смертным Силой… Ну вот, как так… Вам, может, и не понять… но меня отчего зацепило такой нереальностью происходящего… Даже не знаю, как и объяснить… – Я вконец спекся – да и не мастак я для таких объяснений.

– Ничего особенного, – приободрил меня профессор Виноградов, – обычный нервный срыв. – На вашем месте многие и вообще могли отправиться в мир иной…

– А что со мной вообще произошло? И сколько я тут у вас без памяти провалялся?

– Провалялись вы, Гассан Хоттабович, – ответил на мой вопрос Виноградов, – не очень долго – около полутора суток. Обычная кома…

– Обычная кома? – встревоженно воскликнул я.

– Ну да, обычная, – обыденно произнес Владимир Никитич, пожав при этом плечами. – В своей практике мне часто приходилось диагностировать подобные случаи из-за нарушения мозгового кровообращения.

– Ох, ёш… – не удержался я от эмоционального восклицания. – Ифаркт микарда – вот такой рубец [2]? – И я сложил вместе пальцы на правой руке и, согнув их буквой «С», потряс перед самым носом Виноградова.

[2] Знаменитая цитата дяди Мити из фильма «Любовь и голуби». Реж. В. Меньшов. 1984 г.

– Нет, Гасан Хоттабович, вы что-то путаете! – попытался образумить меня профессор. – Кровоизлияние в мозг – это то, что в просторечии называется инсультом…

– Нешто я не знаю, что инсульт… – Меня опять начало потряхивать от накатывающих судорог смеха. Откуда ж им знать-то, про дядю Митю? До него, до фильма, если вообще снимут, лет сорок, поди!

– Вы видите это, Владимир Никитич? – вновь всполошился оснаб. – Какое-то у него неадекватное поведение после комы…

– Вынужден согласиться с вами, Петр Петрович… – задумчиво глядя на мои ужимки произнес профессор Виноградов. – Однако диагностика не показала каких-нибудь существенных изменений в структуре головного мозга. Да и я, надеюсь, все сделал правильно…

– Да не парьтесь вы, товарищи дорогие! – Мне, наконец-то, удалось победить удушающие волны смеха. – Это из той же оперы, как и… – Я состряпал напыженную физиономию и, все еще продолжая давиться смехом, вытянул вперед руку с раскрытой ладонью и бросил в пространство:

– Да пребудет с тобою Сила!

При этих словах послышался далекий неясный гул. Я ощутил постепенно накатывающую мелкую вибрацию, пронизавшую кровать на которой я находился. Стеклянная пробка на графине с водой, что стояла на прикроватной тумбочке протестующе зазвенела, а по поверхности воды начали разбегаться концентрические круги.

– А ну прекратить! – внезапно заорал оснаб, и его глаза моментально выцвели.

Либо от резкого оклика, либо от испуга, но меня неожиданно пробила настолько сильная икота, что я мгновенно позабыл обо всем. Да я даже вздохнуть нормально не мог!

Как только я отвлекся на икоту «дрожь земли» мгновенно прекратилась.

– Фух! – облегченно выдохнул Виноградов, что стоял рядом с моей кроватью, держась рукой за её спинку. – Пронесло…

– А уж как меня чуть не «пронесло»… – ответил оснаб, глаза которого вернулись к своему исходному состоянию. – Если бы Хоттабыч опять пошел «в разнос»… Боюсь даже представить, что осталось бы на месте Кремля.

– Та это что, я все устроил? – спросил, когда меня отпустила икота.

– А кто же еще? – усмехнулся Петров. – Среди нас других «Потрясателей» как-то не наблюдается! Это, – он указал рукой на Виноградова, – Медик. Это, – уже на себя, – Менталист. Вопрос: кто же из нас троих «Потрясатель»?

– А других кандидатур точно нет? – Попытался я пошутить. – Может, за дверью поискать?

– Несмешно, товарищ Хоттабыч! – Припечатал меня оснаб. – Если бы я «икотой» тебя не задавил… Даже боюсь предположить, чем бы все могло закончиться!

– А как вы, любезнейший Петр Петрович, это проделали? – задал вопрос профессор Виноградов. – Я как Медик могу, воздействуя на определенные органы и точки, вызвать икоту… Но вы же не Медик!

– Я ему просто внушил, – усмехнувшись, ответил оснаб, – он на самом деле лишь думал… Вернее думал и изображал, что очень сильно икает. Вот и отвлекся! Конечно, с опытным Силовиком такой фокус навряд ли пройдет. Но Хоттабыч-то только-только инициировался, и управлять Силой совсем не умеет.

– Хорошо, что вы так вовремя успели среагировать, товарищ Петров! – Виноградов достал из кармана платок и вытер вспотевший лоб.

– Ну, как говорится, опыт не пропьешь! – ответил оснаб. – За тобой, Хоттабыч, глаз да глаз нужен – как за дитем неразумным…

– Ага, только неразумное дитя пару-тройку городских кварталов одномоментно не снесет! – Доктор даже на стульчик присел. Похоже, ноги его просто не держали.

– Ну, так-то – да! – согласился с ним Петр Петрович. – Он прямо бомба замедленного действия…

– Это вы сейчас о чем? – Я медленно поднял глаза на оснаба. – О каких снесенных городских кварталах идет речь? Что я вообще натворил?

Глава 5

Оснаб с Виноградовым подозрительно долго отмалчивались и переглядывались, не решаясь о чем-то сообщить.

– Значит, натворил… – глухо произнес я, хрустнув костяшками пальцев, сжатых в кулак. – Погибших много?

– Нет, – с печатью скорби на лице, – ответил Виноградов, – погибших немного, но они есть… Это бессмысленно скрывать: рано или поздно вы отсюда выйдете и сами все узнаете. Очень много раненых и покалеченных… – глухо продолжил он. – Ваше однократное и спонтанное Силовое воздействие оказалось намного разрушительнее даже многочисленных авиабомбежек вражеской авиации…

– Черт! – Я скрипнул зубными протезами, а вокруг меня распространилось какое-то марево и опять все вновь мелко завибрировало.

– Прекратить истерику! – Рявкнул едва ли мне не в ухо оснаб. – Ты офицер или плаксивый задрот, мать твою! Отпусти Силу! Сейчас же!

Легко сказать, «отпусти Силу», если ты и знать, не знаешь, как её «взял». Я закрыл глаза и постарался расслабиться, прогнать из головы копошащиеся там панические мысли и проклятия самого же себя в свой собственный адрес, отрешиться от всего. Если я сейчас в очередной раз психану, это может обойтись окружающим в стократ дороже! Я, действительно, кто? Офицер, или плаксивый задрот? Да и еще старый плаксивый задрот…

«А ну-ка взял себя в руки и сжал булки до французского хруста! – приказал я сам себе. – Рефлексировать и голову пеплом посыпать позже будешь – после победы! Фух! Отпустило… вроде…»

Я открыл глаза, в поле моего зрения продолжали маячить напряженные физиономии оснаба и профессора Виноградова.

–Я же говорил – он сам справится! – наклонившись к сидевшему Медику, удовлетворенно произнес оснаб. – Я этого старого мальчонку как облупленного знаю!

А он ведь правду говорит, что знает меня как облупленного. Так ведь и я его не хуже! Всему виной слияние наших сознаний, когда он в первый раз приехал меня допросить. Уникальный случай – даже матерые Мозголомы, майор Мордовцев и полковник Капитонов, подтвердили, что это действительно так – не было раньше в их практике таких вот прецедентов. Вот и выходит, что мы с командиром теперь знаем друг о дружке столько, словно прожили друг вместо друга свои, не очень-то простые и не особо счастливые жизни. Всякое в них бывало: и воевали, и горевали, и в местах, не столь отдаленных посиживать обоим доводилось… Однако была у нас с ним одна общая черта, что сковывала крепче булатных цепей: ни он, ни я ни разу в жизни и не помыслили родину предать, как бы трудно и горестно нам с ним не приходилось. Конечно, все очень сложно и непросто в этом вопросе… Вон, товарищу оснабу и с нынешней властью в Гражданскую порубиться насмерть пришлось…. Однако все взвесив, в конце концов, он к одному простому выводу пришел, хотя дался ему он, ой как не просто: что присягал командир на верность вовсе и не царю батюшке, а только лишь своему Отечеству… И Отечество то в тяжелый и черный час в его верной службе ох как нуждалось…

– Ох, и пугаете вы меня, Гасан Хоттабович! – не таясь, признался профессор.

– А я слышал, что мощного Медика-Силовика совсем не так просто на тот свет спровадить. Или наврали, демоны? – ненавязчиво спросил я.

– Ох, святая простота! – Эмоционально всплеснул руками Владимир Никитич. – Нет, не врали: при всех прочих равных условиях, упокоить Силовика-Медика даже средней категории, конечно возможно, но очень проблематично! Это еще как постараться нужно, чтобы прибить. Очень постараться.

– Ну, а вы-то явно не к средней категории относитесь, Владимир Никитич? И чего тогда переживаете?

– Так я же не за себя переживаю, – отмахнулся от меня, словно от неразумного младенца Виноградов. – Медиков у нас раз-два и обчелся, даже Силовиков других специализаций, если взять в отношении к общему уровню населения – мизер! Хоть в столице их концентрация повыше будет, чем в целом по Союзу. А сейчас и вообще – основная масса на фронте. Вот и прикиньте, кто от вашего воздействия, скорее всего, пострадает?

– Да тут и думать нечего… – Я опять скрипнул искусственными зубами. Конечно, те, кто ни в чем не виноват… – Я постараюсь, товарищи… Не допустить повторения…

– Послушайте меня, Гасан Хоттабович, – профессор положил свою руку поверх моих, сожженных на груди, словно у покойника, – если бы с «пробужденными» было все так просто… Хочу – не хочу… Вы очень мало знаете об окружающем вас мире. У вас очень огромный Резерв и мощнейший Источник. Вы слишком быстро инициировались… По-моему, история еще не знала инициации всего лишь за тридцать восемь часов? – и он вопросительно взглянул на Петрова.

– Я тоже ничего о таких случаях не слышал, – подтвердил слова Медика оснаб.

– Всё осложняется тем, что вы абсолютно не обучены, – продолжил Владимир Никитич. – Вы не умеете контролировать спонтанные всплески Силы… Вы опасны для общества, Гасан Хоттабович, и ничего не сможете с этим поделать. Пока не научитесь владеть Силой настоящим образом!

– Я понял, что мне нужно учиться, учиться и учиться, как завещал товарищ Ленин, – согласился я с доводами профессора Виноградова. – Я пока – та самая пресловутая обезьяна с гранатой.

– Очень очно подметили, Гасан Хоттабович! – произнес, улыбнувшись, Медик.

– Так, может, меня куда подальше закинуть, пока научусь? Например, в район вечной мерзлоты? Или в пустыню, какую, где людей поменьше? Чтобы, значит, если вдруг опять прорвет…

– А где гарантия, что радиус воздействия будет таким же? – возразил оснаб. – Что он не будет расти? Если он уже не вырос до невообразимых пределов? Никто ведь не знает точной величины вашего Резерва. С Высшими Силовиками, увы, это все равно, что гадать на кофейной гуще!

– А я Высший Силовик? – закинул я удочку.

– Ну, – развел руками оснаб, – выходит, что так.

– И типа Землетряс?

– В числе прочего, – подтвердил мою догадку оснаб.

– А еще что могу?

– Из того минимального набора, что мы смогли определить – есть зачатки Ментального Дара, Медицинского, чуть Огненной стихи, чуть Воздушной… Одним словом всего по чуть-чуть, ну очень солидный букет выходит.

– Так это, чего я – от пальца смогу папироску без спичек прикуривать? – Мне отчего-то стало смешно: вот же какой гребаный фокусник из меня получился – прям Гарри Гудини, еж твою, так!

Оснаб в очередной раз закатил глаза под лоб и удрученно покачал головой:

– Верно ж говорят, что старый, что малый! Хоттабыч, серьезнее надо быть!

– Слышь, начальник, – я растопырил пальцы и добавил в голос хрипоты опытного сидельца, – мазу не ломай! Только-только котелок в порядок приходить стал! А ты опять нагнетаешь!

– А! – догадливо воскликнул Владимир Никитич. – Это у вас психотерапия такая?

– Ну, типа того! – согласно кивнул я. – Чтобы уж совсем в депресняк не провалиться?

– Опасаетесь депрессии? – С интересом взглянул на меня медик.

– Нет, – мотнул я головой, – какая к чертям депрессия? Это я утрирую так. Война…

– Ладно, сворачиваем балаган! – остановил нашу «продуктивную» беседу оснаб. – Некогда лясы точить – дел «за гланды»!

– Я бы оставил товарища Хоттабыча отлежаться еще на денек… – задумчиво покрутив кончики усов, произнес Виноградов.

– Это действительно необходимо, Владимир Никитич? – Пристально посмотрел на него оснаб. – Или очередная перестраховка?

– Нет, – покачал головой профессор, – особой необходимости нет. А вы зачем спрашиваете, Петр Петрович? Ведь для вас же мои мысли и желания, как на блюдечке…

– Зря вы так, Владимир Никитич, – несколько порывисто и резковато ответил оснаб, – я просто так в чужих головах и мыслях, как по своим вещичкам, не шарю! А особенно у тех людей, кого глубоко и искренне уважаю! Не ожидал я от вас такого упрека, товарищ Виноградов! У меня, если и бывает спонтанное считывание, то лишь по чистому недоразумению, как сегодня… Мощность Дара – она накладывает…

– Петр Петрович! Дорогой вы мой человек! – Профессор Виноградов подскочил со стула. – Извините великодушно и не обижайтесь! И даже в мыслях не думал о вас плохо! Можете проверить, прямо сию минуту!

– Поверю на слово, Владимир Никитич, – улыбнулся оснаб. – Не думайте о нас, Мозголомах, плохого. Бывает, конечно, что попадается всякий сброд, но хороших-то людей все равно больше!

– Так вы не обиделись, Петр Петрович? – Виноградов положил руку оснабу на плечо и заглянул в его глаза.

– На обиженных воду возят! – Озвучил старую и всем известную истину Петров. – Не мальчишки, чай. Только вот сложившихся между нами теплых отношений мне было бы несомненно жаль…

– Петр Петрович? – Виноградов протянул командиру свою раскрытую ладонь. – Умеете вы так… исподволь… Мир?

– Конечно, мир! – Тепло улыбнулся оснаб, пожимая руку профессору. – Если Хоттабыча вовсе и не обязательно держать под вашим наблюдением, тогда я его забираю?

– Да, мое наблюдение Гассану Хоттабовичу не требуется, – ответил Владимир Никитич. – Все, что в моих силах, я для него уже сделал.

– Хоттабыч, – окликнул меня командир, – ты пока тут готовься: мойся, бройся, одним словом. А я за одеждой смотаюсь. От твоей курсантской гимнастерки только обгоревшие дыры и да клочки остались.

– Так дотянулся-таки до меня тот комиссар? – спросил я. – А то я в запале и не почувствовал ничего.

– Если бы он, как ты говоришь, дотянулся бы – от тебя тоже бы одни обгоревшие дыры да клочки… Да и тех бы, наверное, не осталось – горстка пепла и все дела! Абы кому комиссарские звания направо и налево не раздают!

– Вот знаешь что, Петр Петрович? – произнес я в сомнении.

– Что? – оснаб подошел поближе к моей кровати, чтобы я горло особо не напрягал. А то, после долгой беседы, голос мой слегка подсел.

– Смотрю я на ваш мир и одного не понимаю, почему некоторые руководящие посты лишь сильные занимают?

– И чего здесь непонятного? – удивился оснаб. – Это же Сила!

– А того – что должны бы не сильные руководить, а умные… Вот и в нашем мире зачастую так же было… – печально закончил я. – А еще чаще – прослоечка, что без мыла везде влезет и которая обычно между умными и красивыми… вернее сильными…

– Ну, так-то ты тоже прав, старина, – согласился со мной оснаб. – И у нас этих, которые без мыла, хватает! Но и Сила тоже нужна! Кто будет слушать умного, но слабого? Вот такая дилемма на самом деле: необходим равновесный баланс между умом и силой. Только где ж его взять? Наши миры на самом деле очень схожи, Хоттабыч. И даже больше, чем ты это можешь предположить.