Место, где погиб зубр

– Так завтра будем гоняться? – подал голос парень, который был здесь единственным сотрудником славянской наружности. Леша был невысокого роста, лишь чуть старше меня, рыжий и с лисьими веселыми глазами. – С утра, пока туристы не нахлынули.

Почти каждый из обитателей этого проката уверенно стоял как на лыжах, так и на доске, и мог в два счета на них поставить любого “чайника”. Их принуждала к этому их профессия. Однако, у всех из них обязательно был свой любимый вид снаряжения – тот, к которому лежала душа. И надо признать, что сноуборд был излюблен лишь двумя ребятами из всего этого маленького состава, включая и представителей старшего поколения: Лешей и Эльбрусом. Надо сказать, что Леша вообще был исключением из всех своих коллег, ни разу в жизни не становившимся на лыжи и всей душой настроенным против них.

Остальные же предпочитали лыжи, что открывало нам всем огромный простор для военных действий на вечной войне между лыжниками и сноубордистами. А орудиями этой войны были обильные потоки нескончаемых шуток, иногда настолько острых, что, казалось, они действительно пронзали насквозь.

Я и сам когда-то давно пробовал кататься на лыжах, и даже что-то умел, но давно позабыл эти умения за ненадобностью. Потому что все мое существо тянулось именно к сноуборду и не изменяло ему ни разу за многие годы.

– Ты сам-то проснешься, соня? – усмехнулся я, самонадеянно веря, что это испытание мне по плечу.

– Я в отличие от тебя каждый день во столько просыпаюсь, свободный художник, – взвился он.

– Ну, значит, забились.

– Павлуша у нас сегодня уже отличился. Я говорил? – выбрался из перепалки с Эльбрусом и Асланом Тим. – Девушку вон спас, которую снегом засыпало.

По прокату пронесся удивленный и одобрительный гул, после чего Тима добавил немного подробностей.

– И как девушка?

– Нормально, – ответил я. – Домой пошла. С друзьями.

– А его медом не корми, дай спасти кого-нибудь, – вставил Эльбрус, в отличие от всех остальных своих земляков, говоривший почти без акцента. – Я все еще помню, как он два года назад спасал девчонку, вылетевшую с трассы.

– А он, кстати, только девчонок и спасает, ты заметил? – ухмыльнулся Аслан.

– Мне на них просто везет, – скромно отрапортовал я.

– Хорошо все, что хорошо кончается, – подвел итог Хаджи-Мурат.

Постепенно вспомнив, что у них есть обязанности, все присутствующие нехотя вернулись к их исполнению. Тим что-то сказал отцу на их родном языке, на котором, даже спустя столько лет общения с ними, я знал только приветствие, и обратился ко мне на русском:

– Подожди минут десять. Я сейчас там приберу и пойдем “заселяться”.

Мы забрались пешком в дальнюю часть поселка со взаимными подколами и уловками, будто нам и не было по двадцать пять и двадцать четыре года, а были те самые семь и восемь лет, когда его отец учил нас кататься. Забрали мои вещи из старенького серебристого «фольксваген поло», включая мой дорожный набор с красками и несколько холстов, и поднялись в до слез знакомую и почти родную угловую квартиру на четвертом этаже на улице Пихтовый мыс. Три комнаты и кухня в ней были ничтожно маленькие. Одна из комнат, самая большая, была проходной и не имела двери в коридор – лишь пустой дверной проем, чтобы не занимать место открывающейся дверью. Я, не спрашивая, пошел в «свою» комнату.

То была угловая комнатка, в которой не помещалось ровным счетом ничего, кроме двуспальной кровати. К стене над изголовьем были приколочены полки, дабы иметь возможность хоть что-нибудь здесь хранить, и пара крючков для одежды. Сбоку от кровати было окно. Я бросил свою старую спортивную сумку со всеми скромными пожитками на кровать.

Мы с Тимом скоротали вечер за скудным холостяцким ужином, парой рюмок коньяка и приятной беседой. Тима, как и многие кавказцы, выпивал редко, особенно во время сезона, но ради встречи со мной всегда делал исключение.

Мы легли спать пораньше, чтобы выспаться и успеть на первый подъемник, как и договорились с ребятами.

Глава 4.

Но к первому подъемнику я, конечно, проспал. И даже Тима не смог меня растолкать вовремя. Он сегодня взял выходной и мог себе позволить измываться надо спящим мной, сколько заблагорассудится. Вскоре я натягивал штаны с армейской скоростью.

В прокате, как всегда в это время, уже толпились люди. Кто-то жаловался на маленькие ботинки, кто-то на поцарапанную доску, каждый на свое. Я уже по опыту знал, что все эти жалобы не стоили и выеденного яйца, потому что отец Тимура был лучшим в своем деле. Он всегда с первого взгляда определял, что тебе нужно дать. Ты мог поспорить и получить, конечно, все, что бы ни попросил, но, как правило, оборудование, подобранное Хаджи-Муратом, подходило тебе больше всего. Кто-то из наших в сторонке занимался досками и лыжами, подбирал, советовал, выставлял на лыжах нужный вес. Работа кипела. Здесь вся жизнь кипела.

С моим приходом половина инструкторов бросило клиентов, чтобы поприветствовать меня и, как обычно, посмеяться надо мной, который проспал весь кайф и все их свободное время. Из-за такого радушного приема все присутствующие с интересом поглядывали на нас. Хаджи-Мурат без лишних вопросов скрылся за стойкой, погружаясь в недра своего проката, а потом вернулся, держа в руках черный старенький «либтех» и изодранные снаружи, но по-прежнему держащие изнутри, жесткие «бёртоны». Точнее, когда-то эти “бёртоны” были жесткими, но сейчас уже явно раскатались до “средненьких”.

Видок у всего этого был тот еще, но в деле они вместе творили чудеса, позволяя райдеру парить над склоном. У меня не было денег на новое оборудование, но Хаджи-Мурат, сам решил придержать этих, уже тогда не новых, красавцев для меня, когда увидел, как мы с ними вместе разрываем склон. Он сказал, что они сами выбрали меня и он не вправе после этого им противоречить. Несмотря на явно уже потрепанное состояние, они были еще способны на многое и были лучше многих новых ботинок и досок. При этом Хаджи-Мурат сам научил меня когда-то следить за ними, используя оборудование и материалы, имеющееся у него в прокате, чтоб ухаживать за инвентарем.

– Они все так же прекрасны, – сказал я Хаджи-Мурату.

– Это снаряжение ждало лучшего сноубордиста на этой горе. Если б на нем ездил каждый, кто думает, что хорошо катается, оно бы само попросило меня сжечь его, говорю тебе.

Как только я засунул ноги в ботинки и зашнуровал их, на меня сразу же нахлынуло чувство эйфории. Я дома. Я на своем месте. И я в своих любимых ботинках, в которых я с трудом мог даже распрямить колени.

Я сердечно поблагодарил хозяина и, обещав зайти к нему вечером после того, как разнесу в пух и прах его сына и его лучших ребят, которые должны были присоединиться к нам позже, потому что уже успели найти клиентов на утро, пока я спал, вышел из проката и направился в сторону подъемников, до коих было около десяти минут пешком. Тимур, прихватив лыжи и закинув их на плечо, громко цокал рядом лыжными ботинками.

Очереди в кассы уже не было, так что я без труда купил себе абонемент на несколько дней, втайне скрипнув зубами от уровня цен, положил выданную мне магнитную карточку в карман на рукаве и прошел к подъемнику, где меня уже ждал Тимур. Как и у всех инструкторов, у него ски-пасс был пополнен всегда заранее.

Ски-пассы, то есть абонементы на подъемники, позволяли подниматься на любой из уровней горы Мусса-Ачитара, вершина которой находилась на высоте трех километров и двухсот метров над уровнем моря. Подъем туда на новой канатной дороге проводился в три этапа. Первый включал канатную дорогу с навешанными на нее кабинками, или вагончиками, поднимающуюся до так называемого третьего уровня, что находился на высоте около двух километров. Дальше от третьего до пятого уровня, что был на высоте около трех километров, тянулась открытая шестикресельная канатная дорога. Каждый этап занимал минут по пятнадцать. Был еще третий этап и шестой уровень – туда вела открытая четырехкресельная дорога, но мы редко поднимались туда, поскольку вверх она шла минут пятнадцать, а с шестого до пятого уровня спускались мы меньше, чем за одну минуту. Однако, конечно, на шестом уровне было очень красиво – с одной стороны открывался вид на предгорье, а с другой можно было увидеть величественный Эльбрус – тезку нашего друга.

Туристы часто задавали один и тот же вопрос: «Почему уровни назывались «третий», «пятый» и «шестой»? Почему не «первый», «второй» и «третий», ведь так проще?» Я всегда в ответ с удовольствием обращал их внимание на старую сеть канатных дорог в Домбае, которая, прячась средь леса, была не так популярна и заметна, как новая. Возможно, я и был немного зануден, когда речь заходила о сноуборде или истории этого поселочка, но я упорно не хотел себе в этом признаваться.

Именно старая сеть канатных дорог издавна очерчивала все уровни горы, заставляя делать пересадку на каждом. Первым уровнем считался поселок. Старая канатная дорога вела от самого так называемого «лягушатника» на первом уровне – единственного выезда по горнолыжной трассе к поселку. А до первого уровня новой канатной дороги только что спустившимся на лыжах или сноуборде с горы требовалось еще дойти пешком через рынок.

Второй уровень располагался в лесу средь величественных елей. С первого до второго уровня старая канатка была однокресельной, а везде выше – двухкресельной. На третьем уровне было сразу два пересадочных узла – старой и новой канатной дороги, – несколько кафе и небольшой рынок. Туда же поднимались красные старые вагончики с первого уровня, перевозившие исключительно экскурсионные группы. На четвертом уровне располагалось множество кафе и прокатов, второй лягушатник и знаменитая гостиница «Тарелка», сделанная наподобие НЛО, возле которой так любили фотографироваться туристы. Эта гостиница стала своеобразной визитной карточкой Домбая. Здесь же, на четвертом уровне, осуществлялась пересадка на подъем до пятого уровня. На шестой уровень старая канатная дорога не вела.

Я любил рассказывать об этом, потому что сам любил старую сеть канатных дорог за живописные виды. Первые две ступени этой сети тянулись почти полностью через лес, делая подъем невероятно атмосферным и сказочным. Даже позвякивание ее кресел было мне приятно, да и, что уж говорить, абонемент на нее стоил дешевле. Но был у нее один существенный недостаток – подъем до пятого уровня на ней занимал раза в три больше времени, чем на новой канатной дороге. Отчасти это происходило от того, что старая канатная дорога больше петляла по горе, а новая шла напрямик наверх; отчасти – потому что сама по себе она была медленнее; а отчасти – потому что постоянные пересадки тоже занимали время. Поэтому предпочтение мы с Тимом все же отдавали новой канатке, хотя в непогоду и метель, как, например, вчера, когда закрывали все ступени выше третьего уровня на обоих канатках, мы с удовольствием поднимались на старой.

– Тебе понравится трасса, она просто обалденная после вчерашнего снегопада, – изрекла черепашка-ниндзя, под маской которой скрывался мой друг, когда мы наконец-то поднимались наверх.

– Как вовремя я приехал, – я сам был похож на такую же черепашку. Я видел это в отражении в маске Тимура, а, даже если бы не видел, то просто знал. Мы оба были закутанными с ног до головы, даже кончики носов скрывали балаклавы. Впрочем, здесь все так выглядели.

Вагончики проплывали над частоколом многовековых елей, по которым было сразу видно, о чем говорил Тимур. Огромные снежные слои, лежавшие на темно-зеленых ветвях, придавливали последних к земле так, что те, казалось, противостояли с огромным трудом. В высоту некоторые ели достигали на вскидку и восьми, и десяти этажей.

Со всех сторон канатную дорогу и поселок окружали могучие горы, но катались здесь только на одной – на Мусса-Ачитара. Я знал по названиям все окружающие вершины – Пик Ине, гора Белалакая, Зуб Софруджу, Домбай-Ульген и так далее. Не иначе, как захватывающие одним своим видом дух холодные великаны, обступившие маленький поселочек со всех сторон. От удаляющегося вниз поселочка поднимались в разных местах струйки дыма. Вся эта человеческая возня здесь, в стране великанов, казалась ничтожной.

Погода была облачной и холодной, но снег не шел. Но это не означало, что подобная погода сохранится на весь день. Вершины гор тонули в белых облаках.

Подъезжая к третьему уровню, мы поправили маски, надели перчатки, застегнули наглухо куртки. Следующая поездка выдастся гораздо холоднее. Двери кабинки открылись, и мы, ничего не забыв, устремились ко второму подъемнику.

На него была очередь. Людей было много, будто бы и не был будний день.

Тима сразу встал на лыжи, а борд я оставил в руках. Я больше любил держать его, нежели цеплять к одной ноге, как некоторые делали, и отталкиваться другой, хотя многие считали это методом “чайников”. К тому же, даже здесь чувствовалось, как ветрено на самом верху, а доска перед лицом неплохо загораживала от ветра.

Спустя минут десять мы сели на второй подъемник, опустили поручень и отправились наверх. Тим водрузил лыжи на подножку, а я восторженно болтал в воздухе ногами в предвкушении.

– Да уж, в этом году ты поздно открываешь сезон, брат, – сказал мой друг. – В прошлом году в это время ты уже во всю катал.

– Главное, что теперь открою.

Под нашими ногами проплывали участки черной и красной трасс, предназначенных для опытных райдеров, и участки никем не раскатанного снега вне трасс, который в некоторых местах, казалось, можно было подцепить носком ботинка – настолько он казался близко. Это говорило о том, что за последние дни здесь выпало очень много снега. Тима был прав, мне нравилась трасса на вид и я уже не мог дождаться, когда же окажусь на ней. Честно признаться, в отличие от многих райдеров, я почему-то больше любил трассы и твердый склон, нежели рыхлый снег, – наверное, потому что больше любил скорость. Хотя, что порою я не катался по свежему “пухляку” с ни с чем несравнимой эйфорией, я тоже сказать не мог.

Я глубоко вдохнул морозных воздух, легкие обожгло, как огнем. Ветер, огибая мою доску, которую я держал перед собой, забирался под куртку и снизу, и сверху.

Мы сошли с подъемника – я сошел, Тим изящно спорхнул на лыжах, толкнувшись палками, – и свернули направо, в сторону более крутых трасс. Они нравились нам больше за счет меньшего количества людей и, конечно, набираемой скорости, хотя катались мы периодически на всех.

Я устроился поудобнее прямо на снегу и застегнул привычными движениями крепления на ногах, как много лет назад учил меня отец моего лучшего друга. Сначала щиколотку, потом носок. Сначала ведущую ногу, потом другую. Каждый первый спуск в году я отмечал про себя каждый подобный рутинный шаг и наслаждался им. Ветер норовил прямо-таки сдуть с горы.

Я проверил, как держатся все крепления, чтобы не было недоразумений на склоне, и легким движением встал на ноги. Тима, начиная кривляться, уже воткнул одну лыжу пяткой в снег и раскачивался корпусом, облокотившись на палки.

– Ну, кто же круче: лыжник или сноубордист? – сказал я, цитируя фразу из популярного российского фильма, и бросился наутек, не давая оппоненту опомниться. Я знал, что он догонит и обгонит меня – так всегда бывает во время первых заездов. Так что я заслуживал немного форы.

Тело само вспоминало правильные движения, мои подсказки ему были ни к чему, напротив, только сбивали с толку. Доска параллельна склону – вот я проехал пологий участок. А вот и склон. И я почти влетел в него.

Я скользил по свежему снегу и набирал скорость, на которой меня начинал сбивать с ног ветер. Я каждый сезон восхищался первым спуском. Как и любой вид спорта, сноуборд – это танец. И сейчас я вспоминал его давно заученный ритм. Музыкой мне служили собственные эмоции.

Тима стрелой пролетел мимо, что-то крикнув, оставляя меня позади. Как же я отстал, а мне-то казалось, что я быстро еду! Этот спуск без сомнений останется за ним.

Он взял чуть выше трассы, залетая на пухляк, никем не раскатанный снег, и спрыгнул с него, как с трамплина, снова на трассу. За ним взвилось огромное облако снега. Я не мог уступить всю славу ему и последовал за ним. Я поднял собственное облако снега, подтягивая к себе ноги в прыжке. Приземлился коряво, конечно, чуть не упал. Я пообещал себе в следующий раз сделать лучше.

Я едва ли не чувствовал крылья за спиной. Нет, крылья – сказка, если они на спине. Все, что мне было нужно для полета, было под ногами и было реальным. Моя доска и ничего лишнего.

Один поворот пролетал за другим, один за другим пролетали сугробы. Я уже давно потерял Тима из виду, потому что видимость нельзя было назвать идеальной, но успел разглядеть его уже на следующем повороте мирно ожидавшим меня. Я подъехал к нему на скорости и резко затормозил, заставив его вытирать маску от снега. Я сел прямо в снег и захохотал.

– Я его тут любезно жду, а он еще надо мной смеется, подлец, – проворчал Тим. Ворчащая черепашка-ниндзя выглядела еще смешнее, поэтому я засмеялся только сильнее.

– Так не жди, я сейчас раскатаюсь, перегоню тебя и ждать не буду, – весело ответил я.

– Ах так! Ну, как знаешь, – сказал Тим, и след его мгновенно простыл, только теперь уже я отряхивался от снега. Я поспешил за ним и в следующий раз увидел его уже в очереди на следующую посадку.

– Лыжник круче, – в тоне ворчащей черепашки слышалось самодовольство и торжество. Я от души рассмеялся и Тима присоединился в этом ко мне.

Мы успели скатиться еще раза четыре с пятой до третьей, два из которых мы прогнали вне трассы, но очень близко из-за лавиноопасности в такую погоду, и в которые я успешно вспоминал все тонкости катания. Еще два раза мы скатились с пятой до самого низа, пролетая по пустынным низинам “Лесной” трассы, и последний из этих подъемов (к моей величайшей гордости) занял у нас обоих всего восемнадцать минут. Что ж, для первого дня в году это был поистине рекорд.

Помимо прыжков я даже попробовал сделать несколько других трюков, половина из которых у меня успешно получилась с первого раза. Правда, я ни разу так и не обогнал Тима, но уже был к тому очень близок. Близилось время обеда, очередь на подъем стала временно меньше, и на шестой раз я предложил поехать по зеленой трассе, дабы попугать чайников и разнообразить маршрут. Тим был не против.

На верху мы свернули от канатки налево. Я сразу пристегнул доску и проехал череду кафешек и подъемник на шестой уровень, не работавший из-за ветра, на доске, вместо того, чтоб проходить его пешком. Тим сначала подождал, пока я застегнусь, а потом в спокойном темпе последовал за мной со словами, что хоть так я смогу побыть ниже него по склону.

Но недолго я был впереди, потому что на втором же повороте заметил сидящую с краю склона знакомую и одинокую белую курточку с сиреневым сноубордом на ногах. Я объехал ее и затормозил перед ней передним кантом, чтобы оказаться с ней лицом к лицу, и, как только остановил доску, опустился на колени. Не в моих привычках падать на колени перед каждой едва знакомой девушкой, но на сноуборде так иногда получалось. Я отметил, что Тим, который был позади меня и точно не уезжал вперед, куда-то пропал. Может, встретил кого-то знакомого или кто-либо позвонил, подумал я.

– Настя, – поприветствовал я ее, – какие люди. Обещала никогда больше не вставать на доску.

Под белой балаклавой, в цвет шапки с помпоном, что-то вздрогнуло, и я был готов поклясться, что это она улыбнулась. Узнала.

– Девушки часто передумывают, – грустно вздохнула она.

– Что-то не так?

Она замялась и посмотрела в сторону. Потом снова повернула голову ко мне.

– У меня ничего не получается.

– Это не из-за вчерашнего?

– О, нет, вчера все быстро прошло. Голова уже не болит.

– А где же тогда твой так называемый инструктор?

– Он сказал практиковаться. Он уже два дня мучается со мной. Сейчас сказал, что у меня стало лучше получаться, и мне надо просто практиковаться…

– Но?

– У меня перестало что-либо получаться, как только он уехал, – она сказала последнюю фразу так, будто сейчас заплачет.

– Так, не расстраивайся, ты здесь не за этим, – я поспешил ее успокоить. – Что конкретно не получается, может, я помогу? Вообще-то сразу за мной должен ехать первоклассный инструктор, он тоже может тебе помочь. Только он, кажется, потерялся.

Она задумалась и сдалась. Корявым языком и взвинченным тоном она рассказывала о своих победах и поражениях. Я слушал и кивал – я понял абсолютно все.

– А тебе объясняли перекантовку?

– Да, но я ничего не поняла.

И вновь громом среди ясного неба, взметая снежные облака вокруг себя, почти между нами оказался Тимур.

– Здравствуй, – обратился он к Насте. – Настя, да? Я тебя узнал. Как ты себя чувствуешь?

Может, Настя его и не узнала, но сразу же поняла, откуда он знает ее.

– Все отлично, если вы о вчерашнем, спасибо, – добродушно ответила она, вежливо проигнорировав переход Тимура на «ты». Тим вообще-то был очень воспитанным человеком, но на склоне к каждому относился, как к другу, особенно, если знал, что человек не старше него. – Вы друг Паши?

– Так и есть.

– Тим, поможешь? – вклинился я. – Подскажешь девушке, как правильно кантоваться?

– Блин, Паш, – замотала головой черепашка в красной куртке, – мне только что звонил отец, просил срочно спуститься к нему. Уж не знаю, что у него там… – Он немного поковырял палкой снег, как любил делать, задумавшись, но буквально через пару секунд ехидно добавил: – Да ладно тебе, неужели ты сам не в силах научить девушку?

Я немного растерялся.

– Но я же не инструктор.

– Да ладно, – повторил он. – Ты сотню раз слышал и видел, как я кого-то учу. Ты сам на доске ездишь лучше меня. Знаешь теорию, видишь ошибки. Уж сумеешь подобрать слова как-нибудь, чтоб описать, что делать. Я слышал, что творческие люди всесторонне развиты. А, что у тебя нет лицензии, я никому не скажу. – Сделав паузу, этот лыжник добавил, обращаясь к Насте: – Ну, а завтра могу перенять бразды правления в свои руки.

Девушка благодарна кивнула.

– Я была бы очень рада, – кажется, она уже передумала плакать.

– Кстати, ребята освободятся к трем, – сказал он, снова обращаясь ко мне. – Думаю, я тоже освобожусь к этому времени. После трех покатаем все вместе. Надеюсь, ты и сам к тому времени научишься кататься, – он снова оскалился, я это знал, и осыпал нас новой порцией снега, быстро скрывшись за ближайшим поворотом.

Через маску были нечетко видны хитрые девичьи глаза, пристально наблюдавшие за мной.

– А ты, значит, творческий человек?

– Он шутит, – сказал я. – Вставай.

Глава 5.

Так как, до трех часов дня, то есть до моей встречи с ребятами оставалось чуть больше двух часов, я щедро посвятил это время моей новой знакомой. Настя оказалась тяжело обучаемой ученицей, но послушной и старательной. Возможно, роль в скорости обучения играл страх снова упасть, а исходя из того, что она рассказывала мне вчера, он у нее явно должен был быть.

Начали мы с того, что я оценил, что она уже умеет. Я обозначил несколько ошибок в стойке, и ей нелегко дались эти изменения. Любые ошибки нужно было исправлять на корню, потому как, привыкнув их совершать раз за разом, переучиться было почти невозможно, а ездить неправильно – травмоопасно.

Затем мы перешли к следующему этапу, которому стоило уделить достаточно много внимания до начала обучения перекантовке – переднему канту. Перекантовка – самый сложный элемент в базовом горнолыжном катании, и ей невозможно научиться, если ты заведомо не умеешь ездить на обоих кантах.

Суть катания на переднем канте та же, что и на заднем, но одно дело говорить, совсем другое – почувствовать самому и поехать. Я ехал выше Насти по склону, смотря вперед, выбирая маршрут и держа ее за руки, она же в это время ехала ниже меня спиной вперед, смотрела только на меня или под ноги и так и норовила скатить кубарем нас обоих – благо я был сильнее и крупнее.

Что ни говори, учить ее действительно было сложно. Может быть, отчасти от того, что я и сам не обладал достаточными профессиональными навыками. Но я не мог сдаться по двум причинам. Во-первых, я искренне хотел, чтобы каждый, кто встал на сноуборд, получал от этого искреннее наслаждение. Я хотел, чтобы даже случайная девушка на склоне поняла, что этот потрясающий вид спорта – никакая не пытка. Да, возможно, в этом плане я был немного фанатиком, но ничего не мог с собой поделать – это навязчивое желание преследовало меня с тех самых пор, как я сам начал получать удовольствие от катания, то есть довольно давно.

Пока я с черепашьей скоростью спускался с Настей, я все бился с самим собой, не желая признаться себе, что же было «во-вторых», то есть второй причиной. Однако наличие таковой я чувствовал на подсознательном уровне. В конце концов, я сдался.

А во-вторых, мне просто понравилась эта девушка и это был лучший способ познакомиться с ней поближе. Она была очень красивой, я запомнил это еще вчера. Она была веселой, милой и вежливой. Меня все подмывало найти способ тактично спросить, какие отношения у нее с тем ее другом, что должен был научить ее кататься, а, может, она встречалась с кем-то другим из их компании. Или вообще с кем-то, кого здесь и близко не было. Но я не находил такого способа. А потому мне оставалось в полном неведении наслаждаться поездкой. Радовало одно – ветер, кажется, утихал.