Дело для двоих. Хроники Воина Силы. Книга 1

Дмитрий Бортник

Дело для двоих. Хроники Воина Силы. Книга 1

Вместо предисловия.

1 августа 1974 года, 10:00. Нью-Йорк, США.

Офис исполнительного директора Трёхсторонней комиссии Збигнева Бжезинского.

Утро не предвещало ни чего необычного. Рутина: – Почта. – Доклады и извещения референтов. – Пресса.

В одиннадцать прибыл курьер, но в отличии от прошлых посещений, он не отдалпакет секретарше, а потребовал принять лично, и вскрыть пакет в его присутствии.

В пакете были три аудио кассеты, папка с документами перевязанная и опечатанная личной печатью Дэвида Рокфеллера и сопроводительное письмо, которое посыльный просил прочесть при нём. Письмо было написано от руки, чернильной ручкой, лично Дэвидом Р.

Dearfriend!This is absolutelyconfidentialinformation.Ifthis is notfictionorfake,then the materialscontainedtheremayhaveenormousgeopoliticalsignificance.Iwant to knowyourexpertopinion.And an absolutelyreasonedconfirmationorrefutation of the authenticity of the documents. I cannotleavethesematerials with you,and I do notevenhave the right to allowyou to copyormakeanyrecordings.Mytrustedperson, who performed the role of courier,willbewithyouall the timeuntilyougiveyourconclusion.Ithinkit is unnecessary to warnyouabout the need to keep a completesecret of everything you have seenandheard,aswell as the veryfact of the availability of suchmaterials.

DavidR.

Перевод с английского.

Дорогой друг! Это абсолютно конфиденциальная информация. Если это не вымысел и не фальшивка, то содержащиеся там материалы могут иметь гигантское геополитическое значение. Я хочу знать Ваше экспертное мнение. И абсолютно аргументированное подтверждение или опровержение подлинности документов. Не могу оставить Вам эти материалы, и даже не имею права позволить Вам копировать, или делать какие либо записи. Мой доверенные человек, что выполнил роль курьера, будет находиться рядом с Вами всё время пока Вы не дадите своего заключения. Я думаю, что излишне предупреждать Вас о необходимости сохранять полную тайну всего увиденного и услышанного, а так же сам факт наличия подобных материалов.

Дэвид Р.

– Мистер Бжезинский, – заговорил курьер, когда Збиг закончил читать письмо, –

Вот магнитофон с наушниками, ваш корреспондент не рекомендовал вам пользоваться своей аппаратурой. Я не посвящён в курс дела, и поэтому прошу пользоваться наушниками.

Сказать, что Збигнев был заинтригован, нет, он был ошарашен такими мерами предосторожности. Ну, и, конечно же, его разрывало любопытство.

– Меган, зайди, – сказал Збигнев секретарше по телефону, и когда Меган зашла: – меня ни для кого сегодня нет. Приготовь кофе, обед мне и этому джентльмену сюда в кабинет, закрой нас в кабинете, а откроешь только тогда, когда я позвоню. Напоминаю, меня, и вообще, никого здесь нет.

Збигнев вскрыл пакет и погрузился в чтение.

Документы были отпечатаны на машинке, через копировальные листы, и у Збигнева были далеко не первые экземпляры. Это были стенограммы или расшифровки допросов какого-то Александэра Ноймана. Вели допрос два капитана, по всей видимости, какой-то израильской спец службы. То, что это не начальные листы документов, было понятно из первых же строк. И Збигневу сложно было уловить нить, и цель вопросов. Поначалу вопросы и ответы были похожи на беседу врача психиатра с больным тяжёлой формой шизофрении. Но после второго и третьего листа, после упоминания некоторых ошеломляющих фактов, которые могли быть известны только особо ограниченному кругу лиц, стало понятно, почему эти материалы попали именно к нему, и что хотел узнать у него Дэвид.

Всего было более ста листов машинописного текста, и три аудио кассеты, общей продолжительностью более четырёх часов. Збигнев призадумался.

– Сэр,… – Збиг замешкался, не зная, как обратиться к своему „надзирателю”.

– Мистер Смит, сэр, – отрекомендовался„надзиратель”.

– Ну да, конечно, Мистер Смит. – «Иметь фамилию Смит, в Америке, это всё равно, что не иметь ни какой», – подумал Збиг, и продолжил: – Тут материалов, только для беглого прочтения, не меньше, чем на восемь часов. Какие вам даны указания на этот счёт?

– Предельно чёткие и конкретные, сэр. Если вам необходимо сделать перерыв, то все материалы, в моём присутствии, вы складываете в этот кейс и опечатываете своей личной печатью. Я остаюсь в вашем офисе, в этой комнате, столько, сколько нужно, а вы свободны. И так пока вы не закончите свою работу.

– Благодарю за пояснения. Я уже дал распоряжения, всё необходимое нам доставят сюда.

Збигнев не стал складывать документы в портфель „надзирателя”, он вообще, вторые сутки ни куда не уходил. И его верная, и преданная Меган, тоже, столько же, оставалась в офисе.

На второй день „сидения”, Збиг написал отчёт для своего покровителя. Вот небольшой отрывок из его отчёта:

… Из текущих политических прогнозов, самым ближайшим событием, могла бы стать отставка Никсона. Но, на сегодня, 3-го августа 1974 года, это уже ожидаемое событие. Хотя, если учесть, что запись была сделана задолго до прогнозируемого события, то это событие переходит из разряда возможного, в область невероятного. Далее, в сентябре, прогнозируется роспуск 45-го, а в октябре всеобщие выборы 46-го парламентского собрания Великобритании. Это и другие политические события, невероятны. И если они произойдут, то можно сказать, что в части политических предсказаний, этот документ требует предельного внимания и тщательного изучения. Вот в части геополитических предсказаний, вероятность избрания президентами США таких уважаемых джентльменов, как: Джеральд Форд (1974) (ну это само-собой разумеется), Джимми Картер (1977), Рональд Рейган (1981), Джордж Буш (1989), Билл Клинтон (1993), и опять Джордж Буш (2001), негр Барак Обама – (первый негр президент!), это требует очень внимательного изучения. В тоже время, в СССР: Брежнев, будет править до 1982 года, затем, не надолго, его сменит Директор Кэй-Джи-Би Андропов и, затем, партийный функционер Черненко. Предлагаю обратить особое внимание на партийного функционера, некого Горбачёва. В настоящий момент, он не входит даже во второй, и даже в третий эшелон…

Тут Збигнев мечтательно призадумался и стал грызть кончик авторучки «PARKER». «Дурацкая привычка», – подумал он и украдкой посмотрел на своего „надзирателя”.

– «Вот только не надо быть снобом, так легче думается. Даже если эти материалы, чьё-то провокационное послание, но золотое зерно истины в нём есть. Теперь, я точно знаю, как свалить СССР. В моём грандиозном плане „декоммунизации” не хватало несколько ключевых точек опоры. И самое главное, не хватало „знамени” борьбы с коммунистическим режимом. Кароль Войтыла! Если этот поп станет новым папой, то за ним пойдёт подавляющее большинство поляков. Вот Знамя, вот недостающее звено, в цепи доказательств необходимости долгого, методичного, планового разрушения, казалось бы незыблемого, коммунистического строя.

Я думаю, что со временем, мы сможем окончательно закрыть советскую проблему, не сразу, а через десять-пятнадцать лет, но это уже обозримые сроки. Надо свалить их в кризис, потом – размягчить, и уже следом – выпотрошить. А раз мы можем закрыть эту проблему, то и должны. Это наша главная стратегическая задача. И Польша сейчас – это ведущая сувальда всего советского замка… Если мы возьмём под контроль Варшаву, то сможем стучать тараном прямо в ворота Кремля.

Теперь можно и к «Сильным Мира» сего идти, и представлять свой план…».

Книга 1. Хроники Воина Силы.

Пролог.

25 декабря 2024 года, среда, 09:30.

Санкт-Петербург, угол Благодатной ул. и Московского пр.

Меня разбудил телефонный звонок.

Мы договорились встретиться незамедлительно, в ближайшем к моему дому кафе на Московском пр., недалеко от м. Электросила.

Небольшое уютное кафе в Викторианском стиле. Пахло свежей выпечкой и завораживающим кофе. „Капитан Петров” сидел спиной к выходу и сосредоточенно помешивал ложечкой в кофейной чашке.

– Ты не пунктуален, – сказал он, не оборачиваясь и не отрываясь от своего занятия.

– Виноват. Исправлюсь, – отрапортовал я. Он встал, и мы крепко обнялись, как это бывает при встрече старых и очень близких друзей.

Капитан… Он так и остался для меня капитаном, как в том далёком 1987 году, когда его избитое тело бросили в нашу яму, зиндан, на краю кишлака Шаргари, провинции Забуль на юге Афганистана. Затем был наш дерзкий побег. Дерзкий и кровавый. Из семи пленников только я, сержант медслужбы Бондарь Алексей Сергеевич и он капитан ВДВ Петров Михаил Владимирович, остались в живых, и добрались, доползли до своих.

– Ты давно в Питере, – спросил я, когда утихла эмоциональная волна первых минут встречи.

– Только что. Утром. В семь утра прилетел. А ты?

– У меня отпуск. Пока отпуск. А там дальше видно будет.

Миловидная официантка, девушка лет двадцати, прихватив поднос, направилась к нашему столику.

– Здравствуйте, – тихим мягким голосом поздоровалась она. – Заказывать будете.

– Девушка, нам бы за встречу… – многозначительно не закончил я фразу.

Она улыбнулась.

– Ещё очень рано, бар пока закрыт, – она немного приблизилась к нам: – могу предложить коньяк или ликёр, его нам для кофе выделяют. А через полчаса придёт бармен.

– Тогда по коньячку. Ты как, не против?

– И чашечку кофе, – вдогонку добавил я.

Официантка отошла, а я сел за столик лицом к выходу. Мой друг сидел напротив, не проронив ни слова. Сколько его помню, он всегда был не многословен. Только глаза у него лучились искренней радостью.

– Сколько же мы не виделись. Не считая недавней встречи возле госпиталя, под Авдеевкой, – спросил я.

– Наверное, лет двадцать, или даже больше. Ну да, в двух тысячи первом. Ты тогда в Москве, в Бурденко работал.

– А ты к нам с осколочным из под Центароя прибыл. Я, как раз на твоём случае кандидатскую писать начал. Ну и как теперь, без последствий.

– Всё согласно возраста.

– Полковником стал?

– Да нет. Так подполканом и ушёл. Точнее меня ушли…

– Значит „товарищ капитан” мы теперь в одинаковых званиях, подполковники, – сказал я, и добавил: – В отставке. А под Авдеевкой, на передок ты гуманитарку привозил. От кого же, если не секрет?

– Да какой там секрет. От себя и привозил. Скидываемся с сослуживцами да с коммерсами, что по активнее, собираем, закупаем, и я везу. Две три машины за одну ходку. По одной ходке в месяц. Вот так и воюем.

В это время к нам подошла наша официантка. На её подносе элегантно и абсолютно симметрично были расставлены две пузатые рюмки с коньяком, чашка кофе, сахарница и блюдце с круглыми ломтиками лимона. Девушка с грацией примы Большого театра и с завораживающей улыбкой Мадонны стала расставлять содержимое подноса к нам на столик. Картинка. Мы, как два старпёра, два престарелых ловеласа были поглощены созерцанием этого юного прелестного создания.

Металлический щелчок и лёгкий выхлоп запальной трубки я пропустил мимо ушей. Рука в кожанке от входной двери метнула в нашу сторону какой-то предмет.

– Граната, – выкрикнул Михаил и со сноровкой голкипера парирующего штрафной удар метнулся в сторону девушки.

Через мгновение он всем своим огромным телом накрыл официантку. Гранаты я не видел, но команды и действия моему подсознанию было достаточно, что бы перевернуть стол и укрыться за ним. Три секунды задержки взрывателя. Раз, два, три… Много это или мало. Что бы что то предпринять, катастрофически мало, а вот, что бы перед глазами промелькнула череда мыслей… Это кому прилетело, мне или ему? От кого? Кто кроме нас есть ещё в зале? Может это для них? Раз, два, три…

Взрыва я не слышал. Просто наступила тишина…,

Оглянись, незнакомый прохожий,

Мне твой взгляд неподкупный знаком

Может, я это, только моложе -

Не всегда мы себя узнаём.

Глава 1

… но в этот момент нечто, несущееся навстречу, больно ударило сверху и в лоб, вышибая сознание. Последнее, что ощутил, – задирающиеся вверх ноги и неловкое падение в какой-то провал.

С начала я не чувствовал и не видел ничего. Была просто пустота. Но я её ощущал. Потом в этом ощущении пустоты ко мне пришло осознание того, что я живой. Я мыслю, значит я живу. Мысленно приступаю к осмотру пациента. Как могу. Изнутри себя. Дыхание. Дыхание ровное спокойное, ритм умеренный. Сердце. Сердцебиение равномерное, 60-70 ударов в минуту. Пульс уверенный ровный, наполнение хорошее. Мышечный тонус. А вот тут проблема, как проверить мышечный тонус, если ничего не чувствуешь. Нет, пожалуй я чувствую, а точнее я знаю, что хочу в туалет. А может мне это только кажется, и всё это галлюцинации умирающего сознания.

Время. Я могу просчитать время. По дыханию, по пульсу. Вдооох… Выдооох… Вдооох… Выдооох… Время идёт, а мои мысли не улетучились, не испарились.

Прошло ещё некоторое время, как я осознал себя мыслящим существом. Мой пульс с каждым ударом, с каждой секундой становился всё конкретнее и явственнее. И теперь каждый удар сердца я чувствовал у себя в голове. Так постепенно, удар за ударом, пришла боль.

Свет. В глазах появился свет. Точнее не тот дневной свет, что мы видим, а кроваво-красный свет с черными прожилками. Такой, каким мы видим яркий свет сквозь закрытые веки. Дурень, открой глаза, может что и увидишь… Открыл.

Яркий свет больно ударил по сознанию. Боль в голове усилилась до нетерпимости. Передо мной высоко яркий белый свет хирургической световой головки. Вдруг в этот яркий белый свет вплыло лицо. Я шевельнулся и свет, и лицо, и потолок, и стены, всё зашаталось и закружилось, исчезло…

25 декабря 1974 года, среда, 08:45.

Московская обл., г. Химки, Ленинский проспект, д. 7.

– Бош! Какого х… ты влез в наши тёрки с этим г…. Это наша школота и мы её трясём.

– Да делайте вы что хотите, только не в стенах нашей школы.

– А кто так порешил. Ты Бош, не нарывайся. Уроем мы тебя. И взбзднуть не успеешь.

– За…(замучаетесь) пыль глотать, – сказал высокий и атлетически сложенный парень, закинув сумку-портфель за спину. – Я на урок, а ты можешь п…ть(говорить) здесь сколько хочешь.– Сказал он и направился вниз по лестнице в гардероб.

Сильный удар пришёлся сзади и по голове. Вниз по лестнице тело летело ещё в сознании, но приложившись головой об ступеньки, сознание отключилось окончательно.

Машина скорой помощи приехала очень быстро. Минуты через три или четыре. Врач и фельдшер работали слаженно. Пациента осмотрели, кровотечение остановили, рану затомпонировали и перевязали. Парня на носилках вынесли водитель скорой помощи и трудовик. Вокруг носилок суетились завуч и старая директриса. Врач на четвертинке тетрадного листка написал свою фамилию и номер бригады, и протянул листок директрисе.

– Состояние крайне тяжёлое, открытая черепно-мозговая, осколки задели мозговое тело, если довезём живым, это будет чудо, – сказал он директрисе, и, повернувшись к водителю: – везём в ЦРБ, это ближе.

С сиреной и мигалками «РАФик» скорой помощи выехал по аллее со школьного двора.

В тот же день, 09:30.

Московская обл., г. Химки, Ленинский проспект, д. 14.

Яркий свет больно ударил по сознанию. Боль в голове усилилась до нетерпимости. Передо мной высоко яркий белый свет хирургической световой головки. Вдруг в этот яркий белый свет вплыло лицо. Я шевельнулся и свет, и лицо, и потолок, и стены, всё зашаталось и закружилось, … не давая сознанию сориентироваться, где верх, где низ, где право и лево.

– Борис Сигизмундович, он очнулся, – голос был женский, молодой. Но звучал он неприятно из-за невыносимой громкости, которая била по мозгам, по моим многострадальным отбитым мозгам. Сильно пахло медикаментами и лизолом. И очень болела голова. А ещё голове было неимоверно тесно. На ней ощущалась жёсткая бинтовая повязка, выполненная не столь умело, как это сделал бы я, или как я учил это делать своих учеников, курсантов ВМА. А пи́сать, очень хочется. Ооо!.. Очень. Но описаться мне никак нельзя, тут как новобранец в казарму, только зашёл и обосцался, быть тебе до дембеля сцикуном. А тут ведь рядом женщина и к тому же молодая. Я хоть и старпёр, но не сцикун.

– Сонечка, ослабь ка молодому человеку завязку, смотри, как она врезались. Ты так не кровотечение остановишь, а задушишь его. – Голос мужчины был ровный и спокойный, но звучал так же громко и звонко, прямо по мозгам. Надо мной хихикнули и в поле зрения появилось милое личико в белой медицинской шапочке.

– Мм… – промычал я, и с трудом разлепил слипшиеся сухие губы.

– Пи́сать, – прохрипело моё тело, явно не моим голосом.

– Он и в правду очнулся, – сказал врач в полголоса, щадя мои мозги. – Сонечка, позови сюда санитарку. И утку пусть прихватит.

– А утка и здесь, под столом имеется. Да и я, что ли не справлюсь.

– Как скажешь, голубушка. – Тихонько проговорил врач.

– Мм… Не… – протестующее промычал я. Но был явно не понят. И под столом застучала, загремела эмалированная посуда. – Аа… – заныл я, как от зубной боли.

Мою ногу бесцеремонно приподняли, согнув в колени, к телу прижали холодный эмалированный металл, цепкие пальцы ухватили моё причинное место и одним движением направили куда надо.

– Оо… – выдох облегчения тихо расслабил мою плоть.

Под столом опять звонко звякнул металл об кафельный пол.

– Сонечка, всё равно, позови сюда санитара и пусть этого голубчика опять везут на рентген. Посмотрим, как мы с вами вправили его черепные осколочки.

Сестричка ушла. А через пару минут в открытую дверь хирургического отделения с лязганием и грохотом вкатили больничную каталку. Санитар и врач, ухватив меня за плечи и ноги, вознамерились переместить на каталку.

– Не-е, я сам.. – запротестовал я.

– Лежать, молодой человек. С такой травмой, да при таком ушибе головного мозга, первые сутки, ни каких перемещений, полный покой и постельный режим.

– Лежу, лежу,– высказался я,– только, какой же это ушиб, коллега. Там, должно быть, открытая минно-взрывная, в крайнем случае, открытая черепно-мозговая.

– Вы правы „коллега”, открытая, но не черепно-мозговая, а проникающая черепная. Вам повезло, даже оболочка не задета. Только с каких это пор падение с лестницы квалифицируется как минно-взрывная. И откуда такие „глубокие” познания в области военно-полевой медицины, а „коллега”.

Сарказма в голосе врача я не уловил, особенно на слове коллега. И продолжил.

– Моей первой диссертацией как раз и была тема по минно-взрывным травмам. В особенности по травмам головного мозга.

– Так-так, ну а если продолжать в нашей логике дальнейший разговор, то каковы были темы ваших последующих диссертаций, а „коллега”.

На этот раз я уловил сарказм и насмешку врача. Да и другие свидетели нашего разговора, давившие смех как могли, не выдержали и разразились хохотом.

Ни чего смешного я не уловил и не понял причины их хохота. Я вытянулся на каталке и твёрдым голосом скомандовал:

– Везите.

В тот же день, 09:45.

Московская обл., г. Химки, Ленинский проспект, д. 7.

Любые школы, в любые времена на переменах похожи одинаково. Шум, гам, визг, возня, беготня, но только не сегодня и не в школе № 9. Известие о несчастном случае распространилось моментально. Нет, на переменках не стало совсем тихо, но школа стала похожа на пчелиный улей в дождливый день, жужжит, жужжит, а движухи нет.

Следствие по несчастному случаю было проведено силами учителей быстро и качественно. Так, что ко времени прибытия объединённой группы, состоящей из инспектора милиции по делам несовершеннолетних, представителя ГОРОНО и дежурного из городской прокуратуры, была сформирована основная версия происшествия, выявлены причины, и назначен виновник. И это был далеко не истинный виновник.

На первой перемене экстренно и в обязательном порядке все, абсолютно все, учителя, как предметники, так и учителя младших классов были собраны в учительской. Инструктаж был короткий, но ёмкий: в школе произошло ЧП, на лестнице у гардероба обнаружен учащийся девятого класса с проломленной головой, необходимо немедленно опросить всех учеников в своих классах и найти свидетелей или очевидцев происшествия. Всех кто, что-либо знает, слышал или видел необходимо немедленно, прямо на уроке, доставить в учительскую.

В учительскую доставили всего пять учеников: три мальчика и две девочки. Завуч школы опрашивала каждого ученика отдельно, тщательно и не торопясь. Самое существенное и значимое она записывала в свою толстую коричневую тетрадь. К концу второго урока в учительскую вошла секретарь школы Альбина, девушка молодая, очень высокого роста, умеренно некрасивая, но со сногсшибательно выдающимися формами.

– У Елены Леопольдовны, сердечный приступ, я дала ей валокордин и вызвала „скорую”.

Это сообщение не вызвало у присутствующих ни вздохов, ни охов, ни тем более паники. В последнее время самочувствие шестидесяти пятилетней директрисы очень сильно ухудшилось. Болела она за этот год три раза и не меньше, чем по месяцу. А мелкие больничные, по три-четыре дня, никто уже и не считал. Ей бы уйти на пенсию и сидеть дома, но она очень хотела довести до выпуска своих последних первоклашек, свой любимый 10А. С первого сентября 1929 года и вот уже сорок пять лет она, Заслуженный учитель РСФСР Бланш Елена Леопольдова, проработала в этой школе. От учительницы младших классов и до директора школы, из года в год, без перерывов и даже в годы войны, она беззаветно любила всех, своих и не своих, а просто детей, прилежных и нерадивых, тихих и шумных, и даже всех повзрослевших, а иных и постаревших учеников и учениц её школы.

Завуч спокойно и с достоинством первой леди королевства встала и вышла из учительской.

Вернулась она так же спокойно и невозмутимо. Опрос очевидцев происшествия был продолжен и вскоре окончен.

Группа из представителей руководящих, надзирающих и карающих органов прибыла в школу после третьего урока. Они закрылись в кабинете директора школы, долго, что-то обсуждали с завучем, а затем стали по одному вызывать учеников из числа очевидцев. Так к концу рабочего дня был сформулирован протокол комиссии, в котором был сделан без альтернативный вывод: что ученик 9Б класса Петров, упал со ступенек лестничного пролёта, зацепившись за развязавшийся шнурок ботинка, и в результате падения нанёс себе открытую черепно-мозговую травму средней тяжести. То, что у Петрова были импортные ботинки на застёжке „молния”, никто даже не подумал проверить. И только у дежурного помощника прокурора из городской прокуратуры, а точнее помощницы прокурора – девушки лет двадцати пяти, были вопросы, которые она планировала задать самому потерпевшему, разумеется, когда он выздоровеет, или хотя бы поправится.

В тот же день, 10:40.

Московская обл., г. Химки, Ленинский проспект, д. 14.

В палате нас было трое, я, ещё один мужчина лет пятидесяти и мужик алкоголичного вида с фингалом под глазом и с забинтованной рукой.

– Пацан, ты куревом не богат, – с надеждой в голосе спросил меня алкоголичный мужик.

– Уважаемый, во-первых, я вам не пацан, а во-вторых, я не курю.

– Ну и палата досталась, одна интеллигенция подобралась, – с досадой сказал алкоголик и направился к выходу.

В палату вошла средних лет медсестра со штативом и системой для капельниц.

– Так молодой человек, ручку правую вытягиваем и кулачком поработаем.

– Ну вот, опять меня молодым человеком назвали, – пробурчал я.

– А как же иначе, согласно возраста, – сказала она.

– Да я, пожалуй, старше вас буду.

– Вот только не смешите меня, молодой человек. Мне бы ваши годы, – сказала медсестра, ни сколько не смутившись, закрепила катетер, отрегулировала скорость введения и удалилась из палаты.

Меня упорно называют молодым человеком, возможно при взрыве у меня сильно повредилось лицо, и все окружающие его не видят. Нет… не может быть, тогда бы повязка была бы и на лице. Или я, хотя бы чувствовал какие-либо повреждения.

– Уважаемый, – обратился я к соседу по палате. – Давайте, что ли знакомиться, раз уж оказались в одной палате для интеллигенции.

Мужчина отложил газету, кряхтя встал и, опираясь о спинки кроватей, подошёл ко мне.

– Лев Борисович Аверин, – отрекомендовался он. – Инженер-конструктор.

– Бондарь Алексей Сергеевич, врач нейрохирург Военно-Медицинская Академия.

– Шутить изволите, молодой человек, – обиженно сказал Лев Борисович и стал медленно разворачиваться, что бы уйти.