Опять 25

Вадим Федоров

Опять 25

Вадим Федоров – мастер коротких рассказов. Их сюжеты плотно вписаны в современную действительность; характеры персонажей и повороты человеческих судеб увидены зорким взглядом умного и насмешливого человека. Отличительная черта творческого почерка Вадима Федорова – ирония, – то легкая и теплая, то горьковатая, граничащая с сатирой. Сквозь дымчатый покров этой иронии ощущается, что автор любит своих героев. А уж если любить их совсем трудно, – до невозможности, – то понимает и прощает…

Умение вычленить из пестрой ткани повседневной жизни самые важные, выразительные детали ее орнамента, да так, чтобы не разрушить узор, – для этого требуется талант. И любовь к человеку, – в библейском понимании: «Бог есть Любовь»…

А, может, наоборот, Любовь есть Бог… И человек, даже в самой трагической ситуации, будет защищен и спасен Любовью, – пусть даже посланный ею Ангел окажется маленьким черным котенком с белым пятнышком на груди.

Нина Мазур (ФРГ, Ганновер)Театровед, театральный критик, драматург.Вице-Президент Международного Форума Монодрамы (МИТ, ЮНЕСКО)Член Германского Центра Международного Института Театра иМеждународной Ассоциации театральных критиков (ЮНЕСКО).Член литературного общества «Das Mittelfeld» (ФРГ, Ганновер) и Международной ассоциации писателей и журналистов (APIA, Лондон).

Литературный мир Праги

Первый рассказ я написал после второго развода – как раз на следующий день после судебного процесса, на котором меня объявили холостым.

Проснулся в субботу утром, один на широченной кровати. Позавтракал, прошёлся по пустому дому и подумал: «А не написать ли мне рассказ про женский характер?» Сел за стол, открыл ноутбук и за выходные накропал небольшой рассказик под названием «Музыка». Он был очень короткий – полторы страницы машинописного текста.

А через неделю, в следующие выходные, у меня состоялся мальчишник по случаю моего развода, и я показал рассказ своим приятелям. Двое из них были женаты, а третий, как и я, наслаждался всеми прелестями холостяцкой жизни. Холостяка звали Арсен. Женатиков – Влад и Володя.

Первым с рассказом ознакомился мой холостой товарищ, когда мы с ним резали овощи на кухне для праздничного обеда. Точнее, чистил и резал я, а он медленно и вдумчиво читал.

– Ну как? – с замиранием сердца спросил я.

– Классно, – ответил Арсен. – А ещё есть?

– Есть, – соврал я, – только надо ошибки исправить и отредактировать кое-что. Через неделю будет готово очередное творение.

– Дашь почитать? – попросил он. – Мне понравилось.

– Дам, – пообещал я, – тебе первому дам почитать.

– У тебя хорошо получается. Продолжай дальше, – сказал Арсен и добавил подошедшему к нам Володьке: – Вадик рассказ написал, почитай.

Володя схватил два листка с моей «нетленкой» и вышел из дома. На заднем дворе они с Владом разжигали дрова для шашлыка.

Мы с Арсеном дорезали овощи, сбрызнули их оливковым маслом и пошли во двор, где в мангале весело потрескивали дрова.

– Как рассказ? – спросил я, как будто между прочим.

– Не знаю, – ответил Володька, – мы его использовали, чтобы твои сырые дрова разжечь.

– А говорят, рукописи не горят, – грустно протянул я.

– В электронном виде есть? – спросил Володя.

– Есть, – ответил я.

– Пришли мне на мейл, я почитаю, – предложил он. – Чтение требует концентрации и вдумчивости, а при шашлыке с водкой никак не сконцентрируешься.

– Хорошо, – согласился я.

Вечером я послал ему рассказ. Ответ пришёл практически тут же, и состоял он из четырёх слов: «Ничё так. Пиши есчё».

Эту фразу Володька всегда присылал мне в ответ на мои рассказы, которые я ему посылал в течение следующих двух лет. И лишь спустя два года я узнал, что он ничего из мною написанного не читал, а отвечал так, чтобы меня не обидеть.

Но тогда я этого не знал, и, воодушевлённый похвалой Арсена и напутствием Володьки, начал писать. Рассказ за рассказом.

За три месяца я накатал с полсотни коротких эссе. Накатал и задумался: «А что дальше?»

Полез в интернет и с ужасом узнал, что в России – более полумиллиона писателей, около миллиона поэтов и ещё пять тысяч издательств.

– Издавай, – посоветовал мой постоянный (единственный на тот момент) читатель Арсен. – Я первый у тебя пару экземпляров куплю. С автографом.

– Как скажешь, – ответил я.

И принялся отсылать свои рукописи куда только возможно, начиная с «Эксмо» и заканчивая «Дальневосточным книжным издательством».

Ответ я получил лишь из десятка издательств. Остальные же высокомерно промолчали. Да и ответы были, как под копирку: «Предлагаем Вам издать Вашу книгу за Ваш счёт».

Я подумал, подумал, да и откликнулся на одно такое предложение, что, мол, согласен. Тогда мне прислали счёт, в котором была указана сумма 900 000 рублей за тысячу экземпляров сборника моих рассказов.

«А чего так дорого-то? И сколько я получу от продажи моих сочинений?» – ответил я на письмо с выставленным счётом.

Издательство мне честно сообщило: «Получите в лучшем случае тысяч двести. Да. Затраты больше, чем прибыль. Но зато Вы станете известны в окололитературных кругах, и следующие тиражи будут уже не за Ваш счёт».

Я пообещал подумать над столь заманчивым предложением и решил напечатать книги в самой Праге. Почему-то мне показалось, что сумма в 900 000 рублей – слишком большая цена за известность в окололитературных кругах.

Издатель (а им оказался знакомый моего знакомого) нашёлся практически сразу. Звали его Олег Ольгин, и жил он буквально на соседней улице в симпатичном одноэтажном домике, на чердаке которого стояла чудо-машина, печатавшая книги.

– Сейчас времена больших типографий прошли, – сказал мне он. – Сейчас модно печатать по одному экземпляру и тут же высылать потребителю. Вам сколько книжек надо?

И он озвучил цену – что-то около двухсот крон за книжку.

– Тысячу напечатаете? – спросил я.

– Зачем так много? – удивился Олег.

– Презентацию сделаю, – сказал я, – чтобы стать известным в пражской литературной среде.

– Тысячу много, – поморщился издатель. – Во-первых, у меня столько бумаги нет, а во-вторых, это очень много для здешнего литературного общества. Очень много. Десяти книжек будет достаточно.

В итоге сошлись на сотне.

Презентацию я решил устроить в модном пивном ресторане в самом центре города, рядом с Вацлавской площадью. Договорился с владельцем, оставил аванс за зал со сценой и отправился в местную русскоязычную газету «Пражский паровоз», где редактором была моя старая знакомая Ирина Шумахерова.

Пришёл, подарил ей только что напечатанную книжку, рассказал о презентации.

– О чём рассказы? – спросила Ира.

– В основном о взаимоотношениях полов, – ответил я. – Всякие забавные истории о жизни. Мужчина и женщина. Женщина и мужчина.

– Запомни, Фёдоров, – строго сказала приятельница, – сейчас не употребляют фразу «взаимоотношения полов». Это анахронизм. Сейчас надо говорить «гендерная тема». По сути, то же самое, а звучит весомо и красиво.

– Согласен, – кивнул я. – Объявление о презентации тиснешь в ближайшем номере своего «Паровоза»?

– Тисну, – ответила Ирина. – У тебя там зал снят? Еда и выпивка бесплатно?

– Пиво бесплатно, – сообщил я, – а еду пусть народ сам заказывает.

– Это правильно, – сказала женщина. – Нефиг халявщиков разводить. На пиво тоже народу набежит – мама не горюй. Кстати, а программа вечера какая?

– Выступит Ольгин, – начал перечислять я, – коротко представит меня. Потом я прочитаю рассказ, после этого моя знакомая прочитает ещё один. И, может быть, ты скажешь пару слов. Я тебе книжку-то не просто так подарил, а почитать.

– За бесплатное пиво? – рассмеялась Ира.

– Еду за тебя оплачу, – пообещал я.

– Уговорил, – махнула рукой она, – скажу про тебя пару слов. Но только как-то это всё скучно и прогнозируемо. Так все презентации проходят. Все пива напьются на халяву, а завтра о тебе никто не вспомнит. Надо скандал какой-нибудь затеять, чтобы запомнили.

– Я не люблю скандалы, – сказал я, – очень не люблю. У меня от них давление подскакивает.

– Без скандалов сейчас не пробьёшься, – отрезала Ирина. – Я придумала! Например, ты читаешь свой рассказ. Вдруг в зал врывается барышня, взбегает на сцену и со словами «подлец, как ты мог это написать про меня?» бьёт тебя по лицу ладошкой. А?

– А я чего? – ошарашенно спросил я.

– А ты ей в ответ леща отвешиваешь, – продолжила приятельница. – Барышня падает. Затем вскакивает и со слезами на глазах убегает. О тебе вся Прага будет говорить месяца два как минимум! Ну, и рассказ этот все прочитают. Ради интереса.

– Не, – подумав, ответил я, – как-то не хочется незнакомых женщин бить. Я и знакомых-то не бью. Да и где я эту барышню возьму?

– У меня есть, – перебила меня Ирина. – Есть девушка. Студентка. Только-только приехала. Её ещё никто не знает. Ей деньги нужны. Она за три тысячи согласится, я думаю.

– Нет, – твёрдо сказал я, – никаких скандалов и избиений! Проведём обычную скучную встречу писателя и читателей. Без экстрима.

– Ошибку делаешь, – скривила лицо Ира. – Сейчас время такое: чтобы стать известным, надо или жопу показать, или кому-нибудь по морде стукнуть.

Но объявление она в «Пражском паровозе» опубликовала. Со скидкой в 25 процентов.

Народу на презентацию моей новой книги пришло много – человек пятьдесят. Зал оказался набит под завязку. Большинство из пришедших были мне не знакомы. Но я не расстраивался, ведь я готовился стать известным.

Выждав полчаса после назначенного времени, на сцену поднялся Олег Ольгин. Он в течение сорока минут рассказывал о мировом книгоиздательстве в целом и о чешском в частности. Под конец своего выступления, вспомнив обо мне, он представил меня публике.

Я вышел на сцену, сел за столик и прочитал свой новый рассказ «Шторы». Зал встретил его восторженно. Много хлопали, и кто-то даже крикнул «браво».

Воодушевлённый таким приёмом, я раскланялся и хотел вернуться к своему столику, но по пути меня перехватила Ирина и, прошептав что-то типа «тут с тобой познакомиться хотят», потащила куда-то в сторону кухни. Однако до кухни мы не дошли, а оказались в самом тёмном углу с большим овальным столом, во главе которого сидел мужчина лет семидесяти и радостно улыбался. Остальные места занимали женщины разного возраста.

– Вот он, вот он, мой преемник! – незнакомец вскочил и принялся меня обнимать. – Есть кому передать своё знамя из ослабевших рук.

Меня усадили за стол рядом с ним и дали кружку с пивом.

– А вы кто? – спросил я, сделав первый глоток.

– Орлов. Вениамин Орлов, – представился он. – Председатель Творческого союза русских писателей Чехии и Моравии. Писатель и публицист.

– Классик, – громко прошептала сидящая рядом с Орловым старушка и погладила его по плечу.

– Очень приятно, – сказал я. – Фёдоров. Пока просто Фёдоров.

В это время к столу подбежала черноволосая девушка и протянула мне мою же книгу.

– Можно автограф? – спросила она.

– Сейчас, – я судорожно принялся хлопать по карманам. – У меня с собой ручки нет. Извините.

– У меня есть, – Орлов вынул из внутреннего кармана пиджака толстую ручку фирмы «Паркер» и протянул мне: – Дарю. На память.

– Спасибо, – сказал я и первый раз в жизни поставил автограф на собственной книге.

– Можно я с вами сяду? – поинтересовалась девушка и представилась: – Лена.

– Конечно же, садитесь, – Орлов бесцеремонно подвинул прижавшуюся к нему старушку и освободил место.

Бабуля всхлипнула и куда-то умчалась. Я сел на место убежавшей, а Лена – рядом со мной. Она тут же открыла мою книгу и принялась читать, несмотря на скудное освещение и шум в переполненном зале.

В это время на сцену, слегка пошатываясь, взошла Ирина Шумахерова. Я приготовился слушать её речь, в которой она должна была упомянуть мои литературные заслуги. Но Ирина покачнулась, ухватилась за микрофон и выдала в него совсем не то, чего я от неё ожидал.

– А теперь танцы! – сообщила она. – Танцуют все! Дамы приглашают кавалеров!

И с хищным воем она ринулась куда-то в зал.

Все повскакивали, раздались звуки сдвигаемых столов, и под вековыми сводами пражской пивной грянул «Бони М».

Наш стол мгновенно опустел. Остались только я, Лена, Орлов и две женщины неопределённого возраста, с немым обожанием смотрящие на Вениамина.

– Я серьёзно про преемственность! – прокричал писатель, наклонившись ко мне. – Годы у меня уже немалые, пора на покой. А союз передать некому. Не этим же поэтессам?

И он кивнул на качающихся в такт музыке двух тёток.

– Багама, багама мама… – ревели колонки.

– Да я только начал писать! – прокричал я в ответ.

– Ничего, ещё напишешь. Ты молодой, – ответил Орлов. – Я читал пару твоих рассказов. Неплохо, неплохо. Да и председателю союза необязательно писать. Тут главное – следить, чтобы эти бабы друг другу горло не перегрызли. Кого надо – похвалить, кого не надо – поругать. Но легонько так поругать, а потом опять похвалить.

– А вы чего уходите? – спросил я. – Вроде ещё крепкий.

– Да надоело, – Орлов махнул рукой, – надоело всё. Раньше хоть гранты какие-то давали, какие-то деньги были. Мы конкурсы проводили, фестивали. А сейчас финансирование иссякло. Да и возраст… Я тут единственный прозаик. Остальные – поэтессы. Из них на царство никого не посадишь. Сразу же задушат. А ты мужик. Тебя они слушаться будут. Короче, готовься. Будешь новым председателем нашего союза.

– А что для этого надо? – поинтересовался я.

– Для начала бутылку водки, – хохотнул Орлов.

Я заказал спиртное, и мы выпили за знакомство. Потом – за союз.

После этого я задал Вениамину мучивший меня вопрос:

– А как узнать, стал я писателем или нет?

– Когда тебе бабы будут давать не за деньги, а из-за того, что ты написал, вот тогда можешь считать себя настоящим писателем, – похабно засмеялся старший товарищ и налил ещё водки.

Выпили по третьей. Орлов моментально опьянел и в сопровождении двух своих почитательниц отбыл домой. На его место тут же уселась незнакомка лет сорока со злым выражением лица.

– Вы наш новый председатель? – спросила она.

– Ещё нет, – ответил я. – А вы кто?

– Анастасия Беленькая, – представилась женщина. – Известный поэт, между прочим. Слышали обо мне?

– Конечно, слышал, – тут же соврал я. – Вы замечательно пишете.

– Спасибо, – дама на мгновенье улыбнулась. – Вас я ещё не читала, но подозреваю, что вы талант. А талантливые люди всегда доверчивы. Так что вы этому проходимцу не очень-то доверяйте.

– Орлову? – уточнил я.

– Да какой он Орлов! – махнула рукой Беленькая. – Орлов – это псевдоним. А настоящая его фамилия Пичугин. И в ней вся его сущность. У вас какой псевдоним?

– Нет у меня псевдонима, – ответил я, – ещё не обзавёлся. Водки выпьете?

– А то! – ответила она и наполнила наши рюмки.

Выпили на брудершафт и перешли на «ты».

– Вон та, чёрненькая, видишь? – продолжила разговор Анастасия, «закусив» водку пивом. – Лейла Бегунова. Слышал про неё?

– Что-то слышал, – осторожно сказал я.

– Всё враньё! – отрубила Беленькая. – Всё враньё! Она в своём «Инстаграме» уже пятый год выставляет фотки, где ей чуть ли не каждый месяц дарят какие-то призы каких-то несуществующих конкурсов. И какие-то послы из разных стран приглашают её стать почётной гражданкой этих государств.

– А на самом деле? – заинтересовался я.

– А на самом деле все фото постановочные, – прямо мне в ухо зашептала Настя. – Если присмотреться, то около неё постоянно отираются два мужика, каждый раз в разных одеждах. Один – её муж, а второй – брат. И фотографируются в красивых местах. Последний раз вообще в Дрезденской галерее щёлкнулись, а она утверждала, что это посольство Канады.

– А как узнали? – спросил я.

– На заднем плане этого лжепосольства картина «Шоколадница» видна, – засмеялась собеседница. – Ладно, я сейчас приду. Мне надо припудрить носик.

И ушла.

На её место тут же уселась очень худая женщина. Платье на ней висело, как на вешалке. И ещё от неё сильно пахло потом.

– Вы наш новый председатель? – спросила она меня.

– Да, – ответил я. – А вы кто?

– Марина Цветаева, – ответила дама и налила себе водки в рюмку.

– Так это… – промямлил я. – Вы же того…

– Я её потомок по отцовской линии, – вздохнула она. – Не прямой, но потомок. Гены-то никуда не спрячешь.

– Не спрячешь, – согласился я.

– Чего Настя про меня наплела? – спросила Цветаева.

– Про вас – только хорошее, – нашёлся я. – Про других разное рассказывала, а про вас – только хорошее.

– Женат? – вдруг строго спросила Марина.

– В гражданском браке, – на всякий случай соврал я.

– Это мы исправим, – усмехнулась она и вдруг сорвалась с места: – «Ласковый май»! «Ласковый май»!

Из динамиков полилось что-то про розы на снегу.

– А вы хорошо пишете, – услышал я. – Так и хочется вас отшлёпать.

Это говорила Лена, держа в руках мою книжку. Судя по всему, пока другие веселились и танцевали, она успела «проглотить» её половину.

– Вы от Ирки Шумахеровой? – догадался я.

– Ага, – не стала отпираться девушка. – Она меня уговаривала вам пощёчину влепить во время выступления, но я отказалась. А пишете вы и правда хорошо. Затягивает. Только я не со всем написанным согласна.

– Мы можем подискутировать, – предложил я, – но позже.

– Хорошо, – отозвалась Лена и опять уткнулась в книгу.

Кто-то потянул меня за рукав. Это была Бегунова.

– Вы наш новый председатель? – спросила она.

– Да, – ответил я. – А вы Лейла Бегунова. Я вас сразу узнал. О вас все только и говорят. Только о вас и вашем таланте.

– Спасибо, – смутилась та. – А кто конкретно говорит?

– Да вот недавно Беленькая про вас рассказывала, – ответил я.

– Беленькая! – фыркнула Лейла. – Эта старая сплетница только и может, что говорить. Не дал бог таланта, но дал мужа адвоката. При богатом муже и я могла бы раскрутиться так, что мало не покажется.

– Раскрутитесь, – пообещал я. – Вы очень хорошо пишете. Талантливо. Затягивает.

– Налейте мне водки, – попросила Бегунова.

Я налил. Мы выпили. Потом подошли ещё несколько женщин: Аверченко-Задунайская, Шамаханова и Бойко. Мне как будущему председателю союза пришлось со всеми выпить.

Дальнейшее я помню смутно.

Проснулся я дома, в своей кровати, так как что-то щекотало мне лицо. Это оказались чёрные волосы, копной разметавшиеся по соседней подушке. Они принадлежали абсолютно голой молодой женщине, лежащей на животе рядом со мной.

Я аккуратно убрал волосы с её лица и близоруко прищурился. Лена! Вчерашняя Лена, которая взяла у меня автограф.

Я осторожно слез с кровати, спустился в кухню, выпил воды и сжевал таблетку аспирина.

Зашёл в ванную. Из зеркала на меня взглянуло помятое лицо 50-летнего старпёра с синяками под глазами. Я подмигнул своему отражению.

– Ну вот ты и стал настоящим писателем, – сказал я сам себе и, включив холодную воду, принялся умываться.

Пражская бохема

Анна приехала в Прагу на стыке веков, в 2002 году. Перед этим она развелась с мужем, который, по её мнению, совсем не дарил ей ни внимания, ни денег, разругалась вдрызг с кременчугскими подружками и покатила на Запад. Благо подвернулся случай сделать себе документы довольно недорого.

Правда, оказалось, что «недорого» – это, вообще-то, очень даже дорого, и в итоге выяснилось, что на основании этих документов жить в Праге нельзя. Но, как бы там ни было, со временем удалось поправить документы, найти дешёвое жильё и даже устроиться на работу.

Трудиться можно было или посудомойкой в ресторане, или горничной в отеле. Платили там мало, а работать приходилось очень много. Ане это не понравилось, поэтому она пошла и отучилась на курсах экскурсоводов, и знакомая взяла её к себе в турфирму водить туристов по достопримечательностям Праги.

Жить стало лучше, жить стало веселее. Не везло только с мужиками. Как выяснилось, мужчины, которых в Праге намного меньше женщин, все были избалованы и капризны. Аня же на почве вечного стресса, чешского пива и нездоровой пищи стремительно начала набирать вес: у неё вырос солидный животик, и попа набрала несколько кило лишнего сала.

Тогда она подалась в лесбиянки, но и тут что-то не заладилось. Конечно, это было модно и демократично, но спать с женщинами было неинтересно, временами даже противно. Чего-то не хватало в отношениях. Да и женщин этих прогрессивных взглядов у Анны было всего… одна. Такая же толстушка из Полтавы, которая в итоге двухмесячных отношений спёрла у неё сто долларов заначки и исчезла в неизвестном направлении.

Погоревав, Аня купила в зоомагазине кота, кастрировала его и зажила одинокой жизнью с этим питомцем. На вопросы о своих сексуальных предпочтениях она, гордо вскинув голову, отвечала, что готова к любым экспериментам.

В поисках экспериментов и мужиков Аня решила, что лучше всего заявить о себе как о женщине творческой и неординарной. Она попробовала писать романы. Не получилось. Взялась за поэзию, но с ужасом обнаружила, что в Праге каждая вторая русскоговорящая дама – поэтесса. Во время вот этих литературных метаний я и познакомился с Анной.

Я тогда писал роман «Мегера», где действие происходит в том числе на территории концлагеря Терезиенштадт. На местном пражском форуме я спросил, как лучше проехать в Терезин и есть ли там экскурсии на русском языке. Сразу же отозвалась Аня, предложив себя и свою подругу Руслану в качестве экскурсоводов. Я согласился.

В назначенный день я подобрал подружек около метро и повёз их на север Чехии. Добравшись, мы припарковались на пустой громадной парковке около входа в мемориальный комплекс. Аня и Руслана выбрались из машины. Издали они были похожи на двух сестрёнок: примерно одного возраста, в коротких цветных юбочках, даже причёски одинаковые – собранные в конский хвост волосы.

– Вадим, вы ведь знаете чешский язык? – спросила Аня и сразу же добавила: – В общем, тут есть экскурсии на чешском. Как входите, прямо и налево. А мы с Русей в секонд-хенд сходим. Он здесь, в городе.

– Какой секонд-хенд? – удивился я. – Секонд-хенд и концлагерь – как-то не совсем нормально.

– Да тут вьетнамцы открыли самый крупный магазин вещей в Чехии. Вы погуляйте, а мы – в магазинчик. Как обычно, мальчики налево, девочки направо, – объяснила мне Руслана, как маленькому, и радостно захохотала своей шутке.

Я повернулся к веселящимся девушкам спиной и направился через ряд надгробных плит к входу в замок. Прошёл по мостику, перекинутому через ров, опоясывающий крепость. Под мостом беззаботно плескались две нутрии.

Сразу за входом я обнаружил кассу, в которой сидела худощавая женщина лет шестидесяти.

– Мне нужна экскурсия для одного человека, – обратился я к ней.

– Пан – словак? – уловив в моей речи акцент, спросила она.

– Пан русский, – ответил я.

Женщина, как оказалось, была не только кассиром, но и экскурсоводом. Она смерила меня взглядом, словно не до конца поверив, что я русский, потом закрыла кассу и поманила меня за собой, говоря:

– Я вам расскажу на чешском. Что будет непонятно, переспрашивайте. Я немного тоже понимаю по-русски.

– Сколько это будет стоить? – уточнил я.

– Вам бесплатно, – коротко ответила она. – Пойдёмте вот по этой улице. В самом её конце находятся ворота маленькой крепости Терезиенштадт, на которых по-немецки написано Arbeit macht frei, что переводится как «Труд делает свободным».

Женщина рассказывала не спеша, тщательно проговаривая слова: то ли по привычке, то ли для того чтобы мне было легче воспринимать услышанное. Мы побывали в камере, где заживо сгнил сербский националист Гаврило Принцип. Прошли по камерам с нарами, осмотрели помывочную. Особенное впечатление на меня произвела небольшая комната, которую с наступлением темноты набивали евреями, чтобы они стояли впритирку, как сельди в бочке. Некоторые из них умирали ночью, но так и стояли до утра, прижатые телами своих ещё живых сородичей.

Через полтора часа мы вернулись к воротам с надписью о труде и свободе.

– Большое спасибо, – сказал я, – очень приятно было с вами познакомиться. Вы превосходный рассказчик. У меня только один вопрос.

– Почему я не взяла с вас денег? – усмехнулась экскурсовод.

– Да, – кивнул я и сделал предположение: – Ваши родственники во время войны погибли тут? Или, может быть, просто сидели под стражей?

– Мои родственники работали здесь, в охране. И во время войны, и после, – чуть помедлив, ответила женщина. – Теперь вот я работаю. Рассказываю.