Выше своей гордости

Секунды молчания рисовали в их головах образ собеседника, но информации было так мало, что молодому господину пришлось прервать это молчание, чтобы картина была яснее.

– Луи Антуан Софи де Виньеро дю Плесси, – представился мужчина.

Девушка еле заметно поклонилась и еще еле заметно ухмыльнулась, отводя взгляд на просторы поместья.

– Мэриан Леруа, – ответила она. – Но, чтобы Вы хотя бы приближено представили себе кто это, мне понадобятся года для написания книг о моем роде, с учетом того, что за это время что-нибудь произойдет.

Герцог IV от неловкости всей ситуации опустил голову, явно скрывая подступающий смех, который держал исключительно благодаря воспитанию. Мэриан редко делила людей на тех, с кем могла бы позволить себе лишнего, а с кем должна была промолчать. Но на какое-то мгновение, на несчастные пару секунд, она подумала, что с ним не боится обрушить на себя гнев небес.

– Боюсь, книги передают не полное и часто искаженное понятие о людях, – ответил Герцог. – Вот Вы, например, уже сложили обо мне неверное впечатление, и без малейшего желания Вас оскорбить, хочу заверить, что не желал бы повторить Ваших ошибок, ведь это не сделает чести ни Вам, ни мне.

– Честь, как и многие другие понятия, в наши дни меняют свою суть, возможно, мы изначально трактовали их неправильно.

– И как же его трактуете Вы?

– Без чести рыцарь – самый обычный убийца. Честь – это не способ для преимущества над кем-либо, эта та черта, которая должна быть достойна уважения, а не презрения.

– Вы не любите диспуты или чужие мнения? – задал Герцог вопрос.

– Я не люблю клише.

Антуан де Виньеро широко улыбнулся даме, почти смеясь.

– Вы меня до чертиков удивляете, Мадемуазель Леруа, – наступившая пауза заставила ее взглянуть на своего собеседника. – В любом случае, я прошу прощения за ту ситуацию и надеюсь, что наш с Вами диалог не испортил Ваш вечер окончательно, миледи.

Она поклонилась в знак прощания и не сдержавшись глянула ему вслед. Оставив ее наедине с кучей мыслей, Герцог, сам того не подозревая, стал одной из них. И пока это же осознание медленно доходило до Мэриан, Герцог вернулся в зал, продолжая очаровывать гостей. Она не понимала, какие эмоции в ней вызывает Герцог. Он дернул за те ниточки, которыми она так долго и старательно зашивала тайны, пряча их от людских глаз.

Поместье Ришелье было поистине восхитительным, и, как бы она не хотела этого признавать, оно ее ворожило своей красотой и необъятностью.

За пару секунд до появления Мадам Леруа, на балкон ворвалась парочка пылающих ртов, неистово желающих оголить чресла друг друга, это зрелище ничуть не удивило Мэриан, скорее это было похоже на привычную мерзость, что была в Париже популярнее витражных платьев и фарфора. Мадам восторженно, но будто слегка волнуясь воскликнула в сторону дочери.

– Мама, в чем дело?

– Мы уже успели тебя потерять из виду, юная леди. Нам стоит вернуться в зал, – твердо заявила она.

Это заявление заинтересовало Мэриан, наверное, поэтому она беспрекословно пошла за матерью.

Мадам Леруа имела в своем арсенале не так много разновидностей своего настроения. Ее можно было почти всегда описать одним словом: настороженная. Именно такой она и была большую часть своего времени. Наверняка поэтому, когда домочадцы замечали малейшее изменение: будь то тон ее голоса или выражение лица – это настораживало их. Ведь они точно знали – игра стоит свеч.

Зайдя в холл, она тут же поняла, к чему матушка так яро искала ее – танцы. Любимый танец при дворе Людовика XV был вальс – гавот. Он исполняется в медленном темпе и состоит из двух соответствующих частей: вальс и гавот.

Главной особенностью этого танца считается его изящество и грация. Музыка гавота, так же, как и сам танец, отличается своей торжественностью и благородством, склонностью к строгой красоте форм, элегантности, изысканности выражения и ясности. То есть, всем тем, что меньше всего интересовало Мэриан – наигранностью.

Со стороны исполнение гавота было больше похоже на небольшую балетную постановку. И с недавних времен, гавот начали изучать в институтах благородных девиц. Мэриан подумывала иногда прогуливать эти занятия, пока Мадам Помпар не пригрозила ей отчислением. Гавоты были настоящим украшением двора. Поэтому всегда имели особое внимание и почет среди знати.

Мэриан зашла в зал, где уже вовсю играл габон, а люди, как быстрая, но теплая река, двигались по его повиновению. Она наблюдала за этой грацией и плавностью, на фоне которого отметила пылких юных особ, застенчиво ожидающих, что кто-то их наконец пригласит, игриво поглядывая на своеих избранников. Ее глаза двигались то по кругу, то в хаотичном направлении, выбирая очередную жертву своего обсуждения, буйно стремясь найти точку в пространстве, заинтересиющей ее в большей мере, Мэриан даже не подозревала, что стала этой точкой для кого-то другого.

– Позволите? – спросил незнакомый голос.

Молодой мужчина, одетый в бирюзовое аби с полами до колен и белым воротником нараспашку, прикрывающейся весткоутом в цвет аби, филигранно осмотривал Мадемуазель, стоявшую подле него. Он слегка наклонился и подал ей руку. Мэриан краем глаза посмотрела на свою удивленную мать, мило улыбнулась и поклонилась кавалеру. Все дамы выстроились в одну сторону и совершили низкий поклон, дополняя его присестом, после чего сложив руки, они со своими партнерами ринулись из стороны в сторону.

– Моя имя – Мсье Пюрсель Дю Баро.

– Это большая честь для меня, Мсье Пюрсель, – ответила она. – Мадемуазель Леруа.

– Вы не часто здесь бываете, – отметил молодой Мсье, переходя на противоположную сторону.

– Не люблю пышные балы, – ответила Мэриан, обходя его по правую сторону.

– Балы или людей? – уточнил он.

– И то, и другое.

Как только сменили , дамы в такт поменялись партнерами, пока те не закончились, а вместе с ними и музыка. Они поблагодарили друг друга за танец и скрылись в гуще толпы. Мэриан чувствовала себя вернувшейся с поля битвы, где бой происходил явно не на ее территории, лишая ее всякого вида преимуществ.

Мадемуазель Леруа, вопреки своей дрянной натуре, обладала вопиюще непристойной красотой, в которой явно выделялись ее рыжеватые волосы и изумрудные глаза, чем она и привлекала внимание мужчин и несомненно тревожила и мужскую и женскую половину присутствующих на балу. Поэтому она, по крайне мере, была рада избавится от всяких знаков внимания со стороны всех малознакомых ей господ, которые, к ее счастью, на протяжении оставшегося вечера позволили ей остаться наедине с собой и больше не пытались с ней заговорить, за исключением одного.

Спокойствие этого вечера сломила лишь одна улыбка Луи Антуана, которую она заметила секундой ранее его взгляд на себе. Она жадно поглощала этот взгляд, пока Герцог шел, огибая толпу в центр зала. Конечно она знала, что каждый второй в этом зале, имеющий собственный интерес к его персоне, не мог не заметить его неравнодушие к ней на этом балу. Вряд ли это потревожило ее душу так сильно, как присутствующих, но что-то интригующее в этом определенно было.

– Я буду выглядеть полным глупцом, надеясь на танец с Вами? – неожиданно спросил Герцог.

И Мэриан почти было растерялась. Признаться, у него получилось ее удивить, но не настолько, чтобы выбить из колеи.

– Для своего статуса Вы слишком себя принижаете в достоинстве на обычный танец, – ответила Мэриан, не сводя с него глаз.

Девушка поклонилась юному Герцогу, и тот протянул даме руку в начищенных до блеска белых перчатках, которые символизировали его до боли непонятную чистоту, не свойственную, как Мэриан казалось, этой семье. Антуан де Виньеро дю Плесси выбивался из привычного представления о дворянах, и после того, как она успела пообщаться со всей династией Ришелье, она смела могла это заявить. До начала танца мужчины и женщины расходились по обе стороны танцевального круга. Они были слишком далеко друг от друга, чтобы успеть попасть в такта, используемого, дабы придать движениям более плавный вид. Музыка началась, и в такт с ней начался гавот.

Пары синхронно передвигались по кругу, меняя шаги зигзагом, поочередно сменяя их поклонами и поворотами. Легко было понять, когда одна часть танца переходит в другую, и начинается вальс. Герцог был приятно удивлен легкостью движений Мадемуазель Леруа. Он ожидал, что Мэриан проявит свой характер даже в самых неподходящих для этого мест. Представить тяжело, каково было его удивление, когда вместо разъяренной девушки, он увидел перед собой элегантную даму, способную закружить его в нежном вальсе.

– Вы не перестаете меня поражать, – нарушил молчание Антуан.

– У каждого свои таланты, – ответила она ему, медленно передвигаясь под его властной рукой на противоположную сторону.

Их диалог был схож на партию фехтования, если не брать во внимание их танец, хотя с какой-то стороны, он даже укреплял это сравнение. Шпаги, которыми они пытались выявить слабые места друг друга, пролетали мимо. Они двигались так точно и безукоризненно, что лезвие этих шпаг не способно было их ранить, лишь задеть. И если бы они решились вести какую-то игру – заверяю вас, что в остроумие они были бы не прочь посоревноваться.

Когда очередная партия гавота закончилась, пары, поблагодарив друг друга за танец, разошлись, пребывая в полнейшем неведении о дальнейших планах своих партнеров. Также поступили и Мэриан с Антуаном. Она, как и раньше, растворилась в толпе, держа направлении к периферии, попутно здороваясь с дамами по пути. Позже Герцог посетил ложе отца, дабы узнать о его расположении духа, и был крайне удивлен, что тот оживленно беседовал с господами из других городов и поместий о неведанных Антуану делах. Он поздоровался с ними и, чтобы не мешать этому веселью, аккуратно скрылся в тени людей, чьи беседы были не менее скучны тех, что он только что избежал. Барон де Фраузе и его семья не были в списке тех, кто любил подобные беседы, и потому сам Барон также старался сегодня их избегать. Но встреча Фраузе и Антуана была неизбежна, как, надвигающаяся буря мятежей на границе с Англией.

– Барон де Фраузе, – почтил Антуан его своим присутствием.

– Герцог Антуан, рад Вас видеть, как Ваши успехи?

– В чем же именно?

– А в чем бы Вы хотели их лицезреть больше всего? – спросил Барон.

– Вы умеете задавать нужные вопросы, – сказал Антуан.

– Вы умеете их правильно слышать, – ответил Фраузе.

Аккуратно сменив тему, Герцог поднял несущий на подносе бокал вина и продолжил разговор.

– Как Ваш сын? Я давно его не видел.

– О, Энзо? – спросил Барон. – Отлично, он часто спрашивает о Вас. Никак не пересечетесь?

– К сожалению, вечные дела.

– Знакомо, скоро мы все погрязнем в этой пучине, – Антуан явно не был сторонником таких разговоровю. То ли из вежливости, то ли по незнанию всей серьезности данной ситуации, но Фраузе не был тем человеком, который стал бы на него давить. – Он в скором времени прибудет в Париж, – молчание заставило Антуана запечатлеть на своем лице возможность задать вопрос, – мой сын, – уточнил Барон. – Я попрошу его сообщить Вас о приезде.

– Благодарю, – ответил Герцог.

Антуан покинул этот разговор, охотно поблагодарив Барона за компанию, которую он бы мог назвать почти единственной за этот вечер, не принесшей ему разочарования. К собственному несчастью, он все же был вынужден обойти всех своих и отцовских знакомых, как это и принято на балах. Пройдя еще около дюжину господ, Герцог IV понял, что общение в высшем обществе способно утомлять его даже больше, чем пешие прогулки или чего хуже – изучение науки.

Гранитные колонны, обложенные золотом, по несколько фарфоровых фигур в каждой из комнат, классическая люстра в стиле French Empire: вся потрясающая роскошь этого бала несомненно привлекает к себе всеобщее внимание своей сложностью, изящной красотой и дороговизной.

Дамы вели непринужденные беседы или танцевали с кавалерами, которых еле-еле смогли оторвать от военной полемики, где Герцоги, Графья и прочие дворяне не забывали упомянуть неприличные суммы своего дохода. И ничто из перечисленного не привлекало внимание Антуана, как Мэриан Леруа, стоящая у одной из колонн, мечтая быстрее вернуться домой. Он не умел читать мысли и был бы этому искренне рад, но в случае с Мадемуазель Леруа, этих навыков ему бы и не понадобилось, ведь у нее не было нужды скрывать своих эмоций.

Вечер сталкивал их, словно сам того хотел, и, казалось, они провели друг с другом слишком много времени, что отчасти пугало Мэриан, но она не придала этому значения. Пока что.

– Военные быстро поднимаются в должностях и лирах, – осмелился сказать Герцог, неспешно осматривая мимо проходящих людей.

– Не только военные, – даже не вздрогнув ответила она. – Как по мне, так восход других людей был бы куда интереснее. Дело в секуляризации: человек может достичь определенного положения в обществе, опираясь на собственный ум и знания. Господа дворяне и прочие буржуазии борются в противостоянии монархии, и глядя на их результат, сдается мне, что их мотивация достаточно сильна, как и орудие, которым они кладут понятия былых веков на колени.

– Ох, Вам будет, о чем поговорить в пожизненном заключении за оппозицию и диссидентство, – развернувшись к ней лицом ответил он.

– Буду беседовать с Мадам Де Помпадур, которая, вероятно, скоро надоест Его Высочеству, – ответила она. – Вас пугают перемены?

– Нет, и Ваши смелые заявления тоже, но пока я не нахожу их столь настолько полезным для будущего общества, как Вы, хотя прекрасно понимаю расположение нынешних дел, как и Вы должны понимать мое положение, которое не позволяет мне вести подобные диалоги. Отец был послом Франции при дворе императора Священной Римской империи Карла VI в Вене, Луи Дьедонне его крестный отец, мы испокон веков следовали монархии.

– «L'Etat c'est moi»8, – она медленно подняла бокал, словно чокаясь с ним в воздухе.

Это был укус, и они оба знали – в нем была доля яда, ее было недостаточно, чтобы убить, но сполна хватило пронзить его эго.

Она незаметно скрылась в толпе таких же ничем не примечательных людей, это показалось ей настолько забавным, что она чуть не засмеялась на глазах у сотни напыщенных дворян. После той недомолвки с Герцогом Эгийоном она часто ловила на себе немые взгляды, это навело ее на мысль, что ее вечер подошел к концу.

И когда пир давно закончился, они снова оказались по две стороны жизни, и теперь уже трудно сказать, что чья-то была лучше. Возможно, потому что сегодня они были как нельзя похожи.

Глава 3

И каждый продолжил жить как ни в чем не бывало. Уже на следующий день Династия Ришелье по-прежнему решала военные вопросы, тревожащие всю Европу. Маршал Ришелье собирал войска по всей Франции во имя Его Величества.

Людовик XV вернул австрийские Нидерланды, выигранные в битве при Фонтенуа, и сразу же после этого потерял свои колонии в Северной Америке чужими руками. Он выжидал, пока Великобритания сама разожжет пламя войны, но пока она лишь судорожно держала всю Европу в напряжении. Как и Мэриан Леруа свою вечно заботящуюся о ее благополучии мать, после вчерашнего вечера которая надеялась на чудо, ведь лишь оно одно было способно выдать ее дочь замуж.

– Мне показалось, или Герцог IV положил на тебя свой зоркий глаз? – спросила мать на утреннем застолье. – Уверена, ты гордишься этим, хоть мы с отцом до сих пор не понимаем, как он смог обойти твой моветон.

– Я тут не причем, – развел руками отец, не поднимая своих глаз на дочь.

Мсье Леруа не отличался способностью скрывать что-то от людей, и в особенности свои эмоции. Наверное, именно от него Мэриан научилась такому изяществу. Он был схож белому листу бумаги, на котором сам порой писал письма Баронам и Герцогам. И потому всем присутствующим здесь стало ясно, что эта тема для разговора его не устраивает, или еще хуже того – злит. Дамы не стали вдаваться в подробности его отношения к этому: порой Мсье мог показаться грубым или менее заинтересованным в беседе, когда был занят. И так как дамы было достаточно умны, они не стали ничего спрашивать.

– Мадам Леруа, Вы делаете заключения на неточных, а порой и ложных данных, ведь истинными Вы не обладаете. Но, как любящая дочь, я просвещу Вас. Герцог весьма неплох собой, умен и состоятелен, но к Вашему несчастью, абсолютно меня не интересует, как покровитель моего темного, состоящего из мучений, опыта моей немалой жизни и немного крови, сердца. И я буду Вам искренне признательна, будь Вы менее заинтересованы в том, чтобы сватать меня с ним.

Мэриан, неохотно положила приборы кухонной утвари, медленно и аккуратно встала из-за стола, подошла к родителям и поцеловала их, после чего скрылась в саду, и след ее наконец простыл.

– Она так и останется в девках с таким дурным характером, что же мы делаем не так Мсье Леруа?

– О, моя дорогая, я уверен, найдется тот, чья власть над ней будет гораздо сильнее нашей с Вами, не торопите события.

Сидя на качелях, Мэриан позволила своему потоку буйных мыслей остановиться на Герцоге. Ей было интересно, произошел ли подобный разговор в его поместье, и в глубине души она искренне надеялась опровергнуть домысли своего интереса, ведь в ее глазах их переживания были бы беспочвенны. Но как бы не хотела этого Мэриан или сам Антуан, но разговор состоялся. Только несколько позже, чем это ожидалось. Это заняло у Герцога III целую неделю. Вероятно, он сделал это из пущей надобности все контролировать, а не из интереса к сыну.

– Отец, Вы меня вызывали.

Антуан вошел в комнату и встал ровно посередине, слуги как обычно закрыли за ним двусоставную дверь, которая напоминала больше ворота.

– Тебя заметили в окружении Мадемуазель Леруа на прошлом балу, – раскрыл отец причину его визита, копаясь в бумагах. – Я не обладаю столь большим запасом времени и терпения, а посему скажи, что мне нечего опасаться, сын мой.

– Отец, это не более чем светское общение.

– Да будет так. Но я надеюсь на твое благоразумие, ты же не перейдешь черту, которую сам Господь провел между вами? – не поднимая глаз, он закончил этот диалог.

И как бы не хотел ему верить отец, это было абсолютной правдой. Та невидимая линия между ними не была любовью или чем-то из высших чувств. Но это давало ему желание жить более наполненной жизнью.

Сдается мне, что и Мадемуазель Леруа не испытывала к нему чувства, которые положено испытывать мужчине к женщине в долгом и тесном общении. Это можно было назвать легким влечением, дружеской колкостью и чем-то просто новым для них обоих.

– Собирайся, мы ранним утром отправляемся в Версаль, – не отводя глаз с письма, сказал отец.

Закончив уединение и направившись в свои покои, он всерьез впервые за эту неделю задумался над словами отца. Впервые в жизни они его не страшили. Он не мог понять почему. Ему приходилось доводить дела до конца: с ранних лет отец учил сыновей семейным делам, они рано научились читать, писать и считать, чтобы разбираться в бумагах. Не сказать, что ему или его брату это нравилось, но их мнения отец не спрашивал. И все-таки что-то пленило его в ней. Возможно, это была та дерзость, которая на удивление так просто сходила ей с рук, возможно, красота ее глаз и манящая тонкость голоса, а возможно все вместе. Копаясь в чертогах своего разума, он в одночасье понял, что ему жизненно необходимо эти вечные перепалки с Мэриан Леруа. И дело не только во влечении к ее женской натуре, это была игра, в которой он так и не смог у нее выиграть. Мало в этом мире, вещей, способных заинтересовать юного Герцога, но ему хватило одного дня, чтобы все прочее меркло перед его глазами.

Глава 4

Тем временем на военном совете в Версале было принято решение о распределении войск на несколько флангов и создание аванпоста на колониальных территориях. Альянсная рокировка нанесла значимый ущерб в масштабах грядущей войны. В противовес Французской экспансии Англия подписала договор с Пруссией о помощи в многолетней войне за территории Австрии, а также о всяческой материальной поддержке, что в свою очередь привело Людовика XV в замешательство, в честь чего и был созван совет. Король бывал на таких собраниях не часто: виной тому внутриполитические проблемы, назревшие в стране, держать контроль над которой в последнее время давалось ему с трудом, об этом кричат заголовки газет, ежедневный журнал «Le Pour et le Contre»9 и сами парижане. А пока духовенство лишь норовит ударить под дых, Пруссия и Англия не медлят.

Десять командиров, во главе с Королем собрались в главном зале заседания цитадели, располагающейся в отдельной части Парижа, чтобы обсудить дальнейшей план действий. Цитаделью служила крепость Бастилии, строительство которой началось еще в середине столетней войны. По сей день она единственная сохранила свое имя во Франции, как символ истинного абсолютизма.

– Сколько было сделано попыток к переговорам? – спросил один из командиров отряда пехоты.

– О каких перемириях может идти речь, это не Норманны, это Англия, – возразили артиллерийские полка.

– Petit-fils de l'ancien roi10, – с подступающей тошнотой и явной неприязнью ответил мужчина.

– Мы собрались для краткого экскурса в историю Плантагенетов, или все же начнем заседание? – заявил Герцог III.

В зале воцарилась тишина, и даже сам Людовик не решался ее нарушить, пока молодой человек с противоположного конца стола не выкрикнул:

– Они продолжают орошать наши колонии кровью и страхом, запугивая наш народ, а мы лишь сидим и наблюдаем за этим.

– Какие у вас предложения? – спросил Герцог III.

– Вернуть наши земли и честь!

– Вы хотите пойти на открытую войну? – почти шепотом спросил худощавый человек.

– А Вы хотите продолжать смотреть, как они отбирают наши земли? – спросил Антуан.

– Это нелепо, мы ввязываемся не в свою войну, – кричат из толпы.

– На этой “не своей” войне погибают наши люди, – напомнил ему пожилой мужчина. – Мы защищаем народ.

– Мы идем на гибель, не будьте глупцами, – твердил уже знакомый голос.

– Попытаться стоит.

– Жан-Батист уже пытался, мы все знаем, что стало только хуже.

– Жан-Батист не защищал наши земли, а извлекал выгоду, – послышался голос сзади.

Первый министр Франции и по совместительству отец Жан-Батиста – Кольбер – просил у Короля Солнца разрешения на создания Ост-Индской компании. Колонизация Мадагаскара должна была стать их главной целью. Одновременно были основаны другие колонии – на севере, востоке, юге и западе. Неумелое руководство метрополии повлекло за собой неудачу многих из этих начинаний, но к концу карьеры Кольбера Франция по своим колониям занимала первое место среди европейских государств. Ей принадлежали Луизиана, обнимавшая весь бассейн реки Миссисипи, острова Вест-Индии: Св. Креста, Св. Варфоломея, Гваделупа, Доминика, часть острова Гаити, Тобаго, Гвиана в Южной Америке, ряд факторий по берегам Африки и на острове Мадагаскаре, в Ост-Индии Пондишери и Чандернагор. Все эти владения эксплуатировались исключительно в пользу метрополии, что заставляло Кольбера изо всех сил бороться за свои территории. На смену Кольберту пришел его сын. Ему было мало владений, полученных отцом. Тогда после многочисленных аудиенций у Людовика XIV он заверил Короля о необходимости подписания указа об изгнании евреев из французских колоний, за что дорого заплатил.

– А если они захотят пойти на Париж, Вы также будете искать оправдания?

Вопрос заставил усомниться в чести каждого присутствующего, но не Антуана.

– Значит мы отправимся туда, чтобы им помешать, – ответил он.

– Сотню бойцов отправить на гибель?

– А бывало иначе? Неужели Вы хотите выиграть войну, не марая руки? – вмешался Антуан.

– С минимальными потерями, – процедил сквозь зубы командир.

– Тогда я могу предложить Вам партию в гольф, – ответил Антуан.

– Антуан прав, – ответил Герцог III, – собирайте армию и выдвигайтесь в Монреаль завтрашний утром, собрание окончено.

Антуан был не из тщеславных, но это явно поласкало его гордость. Выбрав, как им казалось, самый верный путь, оставался лишь один враг – время. Не успевая менять тактику и отправлять бойцов, будучи где-то за пределами боевых событий, Франция уже несколько раз испытала неудачу. Но несмотря на это, Франция оставалась грозной силой с крупнейшей армией на всем континенте с численностью в 800 тысяч человек.

В этот раз Антуан был уверен в своем фортеле – он обязательно принесет им успех, по крайней мере, это все, что у него оставалось – надежда. Распорядившись отправить полдюжины кавалерии в Монреаль, генерал собирался заняться событиями в Саксоне. Они тревожили его не менее прочих, в особенности по той причине, что они имели дело с Империей, которой Антуан III не хотел отдавать командование.