В петле из колец

– Сынок, осторожно положи его в пикап, – Мелинда выдержала терпеливую паузу. – Хотя какая разница, просто закинь его туда.

Джей моментально дошел до пикапа и с максимальной небрежностью бросил туда почивший телевизор. Что бы ни было в пикапе, оно было придавлено, уничтожено или обнулено в стоимости, но это никак не беспокоило ни Джея, ни Мелинду, ни уж тем более Эрни. Джей взглянул в кузов пикапа, махнул рукой и побежал на крыльцо. Усевшись в кресло, он подоткнул плед и начал смотреть на деда широко открытыми глазами, практически не моргая в ожидании начала истории. Старик повернулся к нему и, глядя в глаза, громко закричал:

– Мелли, сделай-ка чаю в мою кружку!

– Пап, это же не кружка, это термос на полтора литра. Тебе правда нужно столько чаю или ты с внуком будешь его пить?

– С хера ли? Пусть сам себе сделает, если хочет.

– Хорошо, через десять минут принесу.

– Вот и отлично! Ты же знаешь, Галвестон без твоего чая не Галвестон.

Джей захотел ускорить процесс, а может и заработать пару очков в глазах деда:

– Я могу помочь.

Мелинда и Эрни синхронно его остановили:

– Даже не думай!

– Сынок, лучше помоги тут с осколками, пока я приготовлю чай деду. Ронни их тут разбросал по всей комнате, я уже устала собирать. Они забились во все трещины.

– Да, мам.

Джей снова умчался с кресла, сбросив с него плед и подушку. Дед, глядя на это, тяжело вздохнул и уже собирался использовать повышенный тон, как Джей тут же вернулся и положил все на место. Эрни наконец-то завершил свой ежедневный ритуал: докурил самокрутку, снова оглядел лес, видневшийся из-за забора, прокрутил барабан револьвера и спрятал его под кресло.

И без того жаркий день с июльской духотой не позволял нормально дышать. Ветер, которого как обычно не хватало, в самый нужный момент ушел в город, где продолжил терроризировать недовольных жителей. Палящее солнце в кои-то веки заняло весь небосвод над Чикаго и высушило всю влагу с кустов и листьев, подняв ее на уровень головы и превратив дубовый лес в сауну.

Эрни не мог успокоить сердцебиение, так как оно усиливалось с каждым вздохом и дышать медленнее не получалось. Он начинал чувствовать, как под его широкими джинсами по ногам стекали капли пота. Эрни не потел уже лет двадцать, эти ощущения заставляли его шевелить ногами и нагибаться, чтобы почесаться. Если бы у него были силы, он бы вскочил с кресла, разорался и начал ругаться на погоду, после чего ушел бы во двор обливаться водой, но в этот раз решение пришлось искать без лишних движений. У него была жилетка, которую Эрни носил круглогодично. В этот раз она послужила иначе. Старик сдался и решил снять вязаную, тяжелую от редких стирок и полных карманов неизвестно чего очень нужного жилетку. Эрни сразу почувствовал, как дыхательные муки закончились и сердце успокоилось за пару секунд перед тем, как выпрыгнуть из груди и оставить, наконец, его бесполезное тело, скрывшись в поисках более достойного хозяина.

После глубокого вдоха старик подергал себя за рубашку, чтобы проветрить тело, рефлекторно оглянулся по сторонам и протер лицо платком, начав со лба и дойдя до груди. Платок пришлось выжать несколько раз, прежде чем протереть им шею. Закончив, Эрни обернулся по сторонам в поисках пристанища для платка. Ему не хотелось вставать и куда-то его относить или, не дай Бог, еще переться во двор и стирать его. Смирившись с тем, что грязный платок составит ему компанию до конца вечера, старик еще раз его выжал, аккуратно свернул, протер им столик и оставил на видном месте, чтобы не забыть про него.

Убирать за собой и стирать вещи Эрни не позволял никому, кроме Марии. Жители Оук Виндз называли ее «миссис Мария». Она занималась уборкой, но не самой обычной. Работала не одна, а с приличной и очень разношерстной командой. Конечно, почти у всех жителей был целый штат прислуги, который жил на территории дома или приезжал на работу каждый день. А вот Мария являлась той самой «слепоглухонемой» уборщицей, которую богатенькие пачкуны вызывали, когда было «слишком грязно» и когда свидетели были не нужны. Чаще всего это были заказы после шумных вечеринок, которые подростки устраивали, пока родители находились в отъезде.

К Эрни она приезжала раз в месяц со свежими вещами и продуктами и забирала грязные, точнее, те, которые он позволял стирать. Может, ей было интересно поговорить с ним раз в месяц, а может, она просто кичилась перед клиентами, что работала даже со стариком около Ричардсонов, но именно она по расписанию разбавляла быт Эрни. На самом деле, может, Марии бы в его жизни и не было, если бы она однажды случайно не перепутала поворот и не застряла на адской дорожке Эрни. В таких случаях старик сразу брал человека в оборот, как паук жертву. После освобождения из грязи Эрни моментально наделил Марию правильной схемой езды по дорожке, ежемесячными обязанностями и минимальной оплатой, мотивированной тем, что «Ричардсоны и так хорошо приплачивают». К слову, к ним она в тот день и направлялась.

Почему-то в голове старика появились мысли о Марии и о том, когда она приедет. Потом откуда-то подул успокаивающий легкий ветерок и Эрни был готов покемарить, как вдруг на крыльцо вышла Мелинда с огромной стальной кружкой, из которой слегка поднимался пар.

– Твой чай, пап. Не переживай, он еще долго будет горячим.

Мелинда дула себе под нос, чтобы сдвинуть нависшую прядку рыжих волос, и обмахивалась крышкой от кружки, словно веером.

– Пап, пожалуйста, займи парня, расскажи ему про Галвестон. День у него выдался нелегкий.

– А у меня дерьмовый. Так что… – Эрни не договорил, потому что Мелинда наклонилась к отцу так, чтобы диалог оставался только в их зоне досягаемости.

– Папа, он сегодня до хера чего пережил. Мы направили оружие на его отца, а ты пошел его казнить. Даже я была уверена, что ему конец. Представь, что было у Джея в голове, а ты еще и наорал на него. Пожалуйста, перестань жалеть себя и просто помоги внуку прийти в чувство. Отвлеки его, пожалуйста. Я хочу, чтобы мой сын не запомнил этот день как тот, когда мы чуть не лишили его отца. Ты и дальше можешь хлебать свои два литра чая и примерять роль пострадавшего, но не ты ли мне говорил, что роль жертвы – это не привычка, а зависимость похлеще кокаина, которая убивает дольше и мучительнее?

– Ой-ой! Вы посмотрите, кто тут заговорил. Фраза прекрасная, и тебе, как никому, надо… – Эрни вдохнул побольше тяжелого горячего воздуха и, договаривая свою разогревочную фразу, собрал из чертогов памяти все о дочери, чем можно было ответить, и приготовился дать ответный залп с максимальным содержанием желчи: – …ее усвоить.

Внезапно старик увидел, что Мелинда уже ушла, а перед ним стоял Джей с непонимающим взглядом. Эрни понял – момент упущен, и это к лучшему. Редкий случай, когда он был готов признать, что дочь права. Единственное, что он мог ей противопоставить – свое недовольство. Эрни отвернулся и, чуть подумав, молниеносно повернулся к внуку, садящемуся в кресло, с вопросом:

– Сынок, а знаешь, зачем люди строят одноэтажные дома?

– Нет, сэр.

– Чтобы не ебнуться.

Оба помолчали пару секунд, прежде чем Джей улыбнулся и начал часто кивать, немного меняя положение в кресле от неловкости момента. Встретившись со статичным выжидающим взглядом деда, Джей продолжил смотреть в его сторону, пытаясь больше не пересечься с испепеляюще-страшным выражением лица старика, когда он ожидал реакции на свою шутку.

– А-а-а! Я понял, я понял! Это смешно!

– А то! Сам придумал. Ты ел?

– Да, мы перекусили с мамой на кухне.

– Понятно.

– Тебе тоже приготовили сэндвичи. Они в холодильнике. Ты ведь не ешь днем?

– Верно, верно.

Эрни одобрительно кивнул, в очередной раз переведя взгляд в сторону забора и щедро отхлебнув из своей огромной кружки, как будто не почувствовал, насколько горячий в ней был чай.

– Ты пьешь из этой кружки, чтобы не пришлось подливать и заваривать чай снова?

– Ну, – дед кивнул, показывая, что сейчас внесет полную ясность. – Почти. Пью сразу много, чтобы чай мне остоебенил пораньше и больше его не хотелось хотя бы в течение дня. Экономит время на чаепития и учит держать пузырек под контролем, чтобы не бегать в дальняк, как жалкие долбаные старики, – Эрни с гордостью похлопал себя по области паха.

– А револьвер под креслом?

– Старая привычка. Да и зачем ему томиться в углу, когда мы можем встретить и старость, и смерть здесь вместе.

– Он еще со времен Галвестона?

– Здесь все со времен Галвестона. В жизни нет эпох и отрезков, есть только запоминающиеся точки отсчета. По ним многие делят жизнь на до и после. Зачем – не пойму. Да мне и насрать. Не было жизни до Галвестона и после него. Не было жизни до смерти твоей бабушки и после нее. Жизнь всегда есть и она идет к чему-то, хотя бы к завершению в худшем случае, а ностальгировать и возвращаться в те времена с тоской – это для дебилов, хоть там и были великие и ужасные моменты, которым никогда не суждено повториться. Я вот не разделяю жизнь и стараюсь не забывать, хотя здесь есть много такого, – Эрни постучал по голове указательным пальцем правой руки, – что заставило бы слабых людей наподобие твоего папаши спиться, залезть в петлю, лечь в психушку или, не дай Бог, вымещать свои страхи от пережитого на близких всю оставшуюся жизнь. С воспоминаниями надо уметь уживаться или они загонят тебя в угол, сломают и перекрутят в фарш, а ты потом будешь ходить и оборачиваться всю жизнь. У меня с этим все в порядке. Память меня не ведет в темноту, а знания о прошлом не вызывают страх, но, чего таить, оставляют опасения. Так, о чем мы тут вообще?

– О Галвестоне, о воспоминаниях.

– Мелли, небось, уже все рассказала тебе про Мариуса и про всех остальных?

– Нет, не особо. Только иногда называла какие-то имена и фразы. Потом говорила, что ты мне сам все расскажешь.

Старик почти залпом допил весь чай и, смачно причмокнув, вытер рот рукой. Он снова набрал полную грудь тяжелого влажного воздуха и выдохнул:

– Ну, значит, Галвестон…

Эрни начал рассказывать историю, не упуская ни единой детали, как будто пересказывая в десятый раз перечитанную книгу. Взгляд его не сходил с бетонного забора. Казалось, он исповедовался, неотрывно смотря на что-то невиданное и моргая только при крайней необходимости. Мы расскажем эту историю так, как все произошло на самом деле.

Маленький Олимп

Вплоть до окончания сухого закона Галвестон был настоящим «островом свободы», местом, куда не добрались ни великая депрессия, ни ФБР (в то время еще Бюро расследований).

На острове находилось всего двадцать тысяч коренных жителей, при этом «новая кровь» появлялась там так же часто, как проливалась. Официальная статистика убийств считалась минимальной. Галвестон занимал лишь двадцатое место по количеству нераскрытых убийств в штате Техас, но по количеству пропавших без вести – лидировал среди всех городов Америки.

Все от Аляски до Луизианы знали, что в Галвестон по воде завозят самое лучшее виски и доминиканский ром любого сорта. Все это успешно переправляется по другим городам Америки, накидывая стоимость кратно каждому пересеченному штату. Никакого самогона и кустарных производств – только элитное виски и ром, только идеально замаскированные схроны и щедро прикормленные копы. Это служило Меккой для контрабандистов. С одной поездки из Галвестона в Чикаго наваривались так, что потом можно было не работать год. При этом, наученные опытом и ежедневно пополняющимся списком пропавших «гонялы», как их все называли, никогда не жили в самом Галвестоне и даже не оставались на ночь. Соглашались уехать на последнем пароме и ночевали в собственных грузовиках.

Оставаться в Галвестоне с грузом больше двух часов было опасно для жизни, ведь в случае обычного грабежа с насильственной конфискацией груза отвечать приходилось и перед заказчиком, и перед поставщиком. Наказание виновного редко заканчивалось даже открытым гробом, в основном утопленным мешком, кормлением акул около одного из маленьких островков вблизи Галвестона и фразой: «Кто? Впервые слышу».

Кроме гонял, всегда была работа для «бегунков», которые развозили алкоголь на велосипедах, собственных автомобилях или просто спрятав бутылку за пазухой. Еще существовали «свистуны», которые оповещали о приближении нежданных гостей, а также «бойцы», которые защищали территорию и редко доживали до двадцати пяти.

Про Галвестон ходили разные слухи, призывающие «вливаться» в него любым доступным способом. От какого-нибудь бармена в захолустном городке в Мемфисе всегда можно было услышать, что Галвестон – это «остров возможностей и больших денег». Так его чаще всего называли те, кто там никогда не был. Сколько денег там крутилось, не знал никто, ведь кроме алкоголя существовали нелегальные казино, боксерские матчи и собачьи бои. Еще пару лет сухого закона и Лас-Вегас так и остался бы деревней в пустыне.

«Остров защищенных женщин» – такое легендарное название тоже было у Галвестона. Якобы раньше там собирались беглянки из американских тюрем и никто их там не искал, из-за чего никто не жаловался на агрессивных мужей, ведь женщин просто утилизировали.

«Остров старых копов» – действительно, попасть в полицию Галвестона можно было сразу после Полицейской академии, но остаться там больше чем на полгода не удавалось ни одному новичку с 1921 года. Вплоть до конца 1933 года ни один полицейский Галвестона не вышел на пенсию, потому что работать было выгоднее и безопаснее. Только синий мундир в Галвестоне давал возможность прожить до старости и сделать жизнь безбедной. Но, как и в любом закрытом денежном и, можно сказать, семейном деле, новичков там не принимали. Скорее ими лишь заменяли «ушедших» и подправляли статистику. Если вновь прибывшая партия не вливалась в «правильную» схему работы галвестонской полиции, пытаясь корчить из себя героев и заступников, то их скоропостижно «уводили». В большинстве случаев это делалось простым переводом или подозрением в превышении должностных полномочий, но иногда и более серьезными обвинениями, например, в хранении двадцати литров виски в шкафчике. Чтобы понять, что кашу можно заварить погуще, обвинения сдабривались щепоткой показаний десятка проституток об их «постоянном клиенте».

Были и более показательные случаи, когда полицейских находили с тремя пулями в груди и полными легкими соленой воды, но до такого защитники правопорядка опускались совсем редко. Бессменный предводитель полиции Галвестона, семидесятитрехлетний Чарли Полуттон Нокс, стремился к «балансу и сотрудничеству» вместо «черных мешков и ромовых сточных вод».

Среди сотен привлекательных или легендарных фраз всегда ходила одна правдивая, которой мало кто придавал значение. Она описывала Галвестон таким, каким он был на самом деле – «остров трех колец». Дело в том, что главный архитектор города Джонатан Феббс так вдохновился Олимпийскими играми в Париже, что с появлением в городе большого количества машин не сделал больше светофоров, а стал клепать кольцевое движение. Всего Олимпийский Джонни планировал построить пять кольцевых развязок и выкрасить асфальт в соответствующий цвет, чтобы Галвестон превратился в Олимпийский флаг с высоты птичьего полета. Но, как и все в Галвестоне, идея воплощалась в жизнь не по плану. После строительства колец стало понятно: круги не получаются ровными и все превращается в детский рисунок с кривыми кружками, нежели во что-то, даже издали напоминающее Олимпийский флаг.

Один плюс от этих колец все же был – по ним без проблем можно было делить территорию. Так и образовались три территории, отделенные друг от друга цветными кольцами. Такое разделение так быстро прижилось, что обитатели каждого района стали своеобразными кастами в Галвестоне со своими привилегиями и ограничениями. Район Зеленого кольца, поделенный внутри между бандами, считался бесправным и въезд на его территорию разрешался всем. Чтобы сообщить о наличии оружия в машине, но о мирных намерениях, представители других колец стелили на крышу машин белую простыню с черным крестом. Так следящие с крыш свистуны и бегунки могли предупредить своих боссов не открывать огонь. Если намерения были жесткими, на въезде к Зеленым из окна вытаскивали «Томми», предупреждая окружающих, что в ближайшее время здесь будет жарко от выстрелов. Если искали человека, то в район заезжали с вытянутой из окна рукой. Тогда было понятно, что едут к старику Дилэю.

У Дилэя, потратившего пятьдесят лет жизни в тюрьмах почти каждого штата, помимо серьезных связей в каждой тюрьме было около пяти многоквартирных домов с ночлежками, куда в первую очередь шли беглецы из других колец. Он был первым, к кому обращались, когда искали виновника, не местного или сильно разозлившего другие кольца. Дилэй служил отправной точкой при поиске должников. Если провинившиеся сбегали в Зеленое кольцо и ночевали в одной из квартир Дилэя, у них было двадцать четыре часа, прежде чем их найдут.

Еще к старику Дилэю обращались, чтобы передать послание тем, кто попал в тюрьму. В основном к нему шли матери с письмами и передачками. Приходили и более серьезные ребята с просьбой сделать пребывание человека в тюрьме адским или очень скоротечным. Сами Зеленые не могли заезжать ни на чью территорию, они могли только приглашать к себе через свистунов, гонял, таксистов или бегунков. Их легко было отличить по машинам и по виду водителей, поэтому никто из Зеленых не совался в Черное или Красное кольца.

Территория Зеленого кольца через несколько лет после запуска превратилась в настоящий отстойник Галвестона. Туда приезжали не местные сомнительного происхождения. Там скрывались и вскрывались десятки преступников, которых не принимала ни одна банда. Зеленое кольцо являлось последним пристанищем и зачастую конечной остановкой для большинства его обитателей.

Жизнь в Зеленом кольце расхолаживала и совращала довольно быстро как приезжих, так и местных. Ведь даже на пару баксов в Зеленом кольце можно было красиво жить почти месяц. Дешевое жилье, самый доступный в Галвестоне алкоголь и дешевые девочки делали существование в этой клоаке вполне сносным. Однако соотношение цена-качество соответствовало. От выпитого можно было лишиться как минимум одного из пяти чувств. После ночи с «зелеными» девочками – приобрести не только проблемы с их сутенером, но еще и преданных «друзей» ниже пояса.

Все изгои или должники, нашедшие врагов в Черном и Красном кольце, в первую очередь мчались к Зеленым, чтобы временно затеряться. В итоге все равно спивались дешевым самогоном из Теннесси или бывали зарезаны за пару вовремя не отданных центов местным бутлегерам.

Несмотря на наличие своего порта, контрабандой алкоголя Зеленые промышляли редко. За портом круглосуточно следила полиция, еженедельно отчитываясь об успешных рейдах, при которых удавалось захватить пару ящиков доминиканского рома.

Что касается жителей Черного кольца, то они контролировали все паромы и суда, приходившие в Галвестон с большой земли. Торговали оружием, драгоценными камнями и опиумом, в том числе и легально. С апреля 1933 года начали завозить медицинский кокаин и героин в больших объемах.

Черное кольцо было поделено между итальянцами, евреями и черными. Они имели огромное количество денег, связей и оружия, но в первое время никто не успевал насладиться деньгами, так как не умел пользоваться оружием. Тогда черные из этого кольца назвали свою территорию «Наемники» и стали за деньги охранять Черное кольцо.

В первое время из-за того, что никто из чернокожих наемников толком не умел стрелять, на Черное кольцо успешно нападали даже Зеленые, но после обучения у вернувшихся с войны дела у наемников пошли в гору. При этом самым трудным этапом было найти настоящих солдат, ведь каждый второй в Галвестоне говорил, что был на войне, чтобы как-то приподнять свой статус. Дать им в руки винтовку – был единственный способ это проверить. Таких «ветеранов», никогда не державших в руках оружие, в Галвестоне было большинство, поэтому наемников обучал полковник то ли с французской, то ли с немецкой фамилией. Получив обученных наемников, Черное кольцо стало второй силой в Галвестоне, перешедшей от пассивной защиты к активной обороне. Спустя время даже копы туда въезжали, только включив сирены. Чужаков в Черном кольце «приветствовали» уже при въезде, стреляя по колесам или под ноги. Без договоренности и без фамилии пройти дальше черного кругового движения считалось невозможным.

Даже бойцы из Красного кольца предпочитали назначать встречи с Черными на нейтральной территории во избежание случайных перестрелок. Тем не менее разрастись и подмять под себя новые территории Черным никогда не удавалось, потому что все деньги делились между итальянцами и евреями, но никогда не объединялись, при этом приходилось отстегивать наемникам огромные суммы за безопасность.

После нескольких попыток проверить, как защищена та или иная территория Красного кольца, наемникам присылали окровавленные мешки с предсказуемым содержанием. Сначала присылали головы с запиской во рту и со страхом в глазах. Потом – останки с условиями и суммами к оплате за такую наглость. Платить приходилось всегда. Сами Красные знали, что Черное кольцо можно уничтожить, забрав главное, что их объединяет – деньги.

В таком состоянии выжидающей войны сосуществовали Красное и Черное кольца. При этом они торговали и обменивались товарами или услугами без проблем, помня, что дефицит в Галвестоне сулил неприятности для всех. Это не касалось денег, но алкоголь, оружие и разрешение на чистую переправу спиртного продавались и покупались.

Красное кольцо уже несколько лет неофициально руководило Галвестоном и всей территорией за пределами Олимпийских колец. В отличие от Черных, въезд в Красное кольцо всегда был свободным, а вот выезд оттуда – это отдельный разговор. С непрошенными гостями он заканчивался обычно громко, но без слов. После этого по осколкам стекла к автомобилю нарушителей подходили бойцы с еще дымящимся после выстрелов оружием и вытаскивали тела для последующего «переваривания».

Красное кольцо проклинали, ненавидели, восхищались, но неизменно все туда ехали. У Красных не тратили деньги, там тратили последние деньги. На игорном столе чаще можно было увидеть закладные на дом, драгоценности с еле заметными пятнами крови, оружие или купчие на лодки.

Почему Красные так возвысились? В первую очередь из-за отсутствия проблем с полицией. Полицейский участок и штаб-квартира береговой охраны стояли на правом краю Красного кольца и все передвижения копов проходили по их территории. После пары неудачных задержаний, переросших в сгоревшие автомобили, недолгие переговоры еще в 1920 году привели к сотрудничеству и гарантиям безопасности со стороны полиции в обмен на сытую и долгую жизнь со стороны Красных. Пока во всей Америке полицейских называли копами, фараонами и легавыми, лишь в Красном кольце Галвестона их называли «мундирами», как отдельную уважаемую и неприкасаемую группировку.

Второй причиной кровавого господства Красных в Галвестоне были безжалостные и до смерти верные бойцы во главе с Мариусом, правой и единственной рукой их босса. Мариус преданно выполнял приказы, не задавая больше двух вопросов перед тем, как принять окончательное для чьей-то жизни решение. Он был на вершине пищевой цепочки Красного кольца.

В начале «карьеры» Мариуса его бойцы из-за недолгой, но яркой от света подпольных вечеринок и выстрелов «Томми» жизни получили прозвище «галлеи» – в честь кометы, которую кто-то когда-то давно увидел. А может, это очередная легенда, коих в Галвестоне был миллион, и их просто назвали галлеями в честь сокращенного названия Галвестона. Только Мариус помнил их всех – и сгоревших в переулках Черного кольца, и собственноручно убитых.

Галлеям было проще выжить, получив пулю в перестрелке, чем сбежав, или, что еще хуже для них самих, предав. Мариус не оставлял предателей в покое ни при жизни, ни даже после смерти. Он «переваривал» всех пропавших без вести с помощью простой схемы. Сначала тела разделялись пилой на части в специальной «разделочной комнате» и отправлялись в последнее плавание на десять километров в залив. Потом в Зеленое кольцо пускались бегунки, которые судорожно искали покоившегося на дне человека с пометкой: «Сотню тому, кто его найдет. Он столько должен Черным и Красным, что его все ищут». После чего галлеи наведывались к Зеленым в поисках этого человека. Конечно, они шли и к Дилэю. При этом за несколько дней до рейда пара чернокожих из Красного кольца на ранее угнанной машине Черных, якобы от лица наемников, также приезжала к Дилэю. В это время свистуны и бегунки уже успевали найти заранее оставленный в одном из переулков Зеленого кольца «Форд», который в Галвестоне из-за черного цвета и практически всегда одноразового применения называли катафалком. В нем имелось все необходимое как для людей Дилэя, так и для мундиров, если дело дойдет и до них.