Поступь империи. Бремя власти: Между западом и югом. Бремя власти

Государственный флаг – зеленое полотно с золотой или серебряной каймой по краям и с Георгием Победоносцем, сражающим змия посередке, – прочно обосновался в штабах армий и корпусов. Мелкие дрязги между полковниками исчезли, правда бюрократии стало больше, но ведь для нее и существует персонал штаба. Петровские знамена за пару лет окончательно вышли из обихода, им на смену пришли знамена зеленого цвета с гербом города посередине и номером полка от данного города в правом верхнем углу полотна. Исключение составили только три гвардейских полка: Русских витязей, Семеновский и Преображенский.

Глядя на зеленое полотно, генералы думали о своем будущем. У иностранцев, приобретших вторую Родину в лице России, на то были веские основания. Пусть сейчас государь и держит подле себя опытных и верных высших офицеров, но так будет не всегда. Да и его указы об иноземных военных не внушали оптимизма не только генералам, но и штаб-офицерам. Да и как реагировать наемникам на требование пожизненной присяги государю? Пусть она пока еще не обязательна для них, рожденных за славянскими землями, но ведь время идет, и прессинг со стороны царя только усиливается. Правда надо отдать должное государю Алексею – дела, начатые Петром, он завершает с немалым успехом, вон и Порту на мирные переговоры подбил.

Два давних товарища, попавших в Россию из стран, противоборствующих друг другу, разошлись после полуночи: тем для бесед у них нашлось превеликое множество, да и вспомнить былые схватки со шведами командиры были просто обязаны. Ветераны войны все чаще и чаще ловили себя на мысли, что видят не заурядную, скучную дрязгу на окраине Европы, нет, они видят и участвуют в становлении нового мирового гиганта. Они не знали – хорошо это или плохо, командующие просто шли вперед за молодым царем, давно доказавшим право командовать…

Глава 4

Конец июня 1712 года от Р. Х.

Пловдив

Барабаны весело выбивали незатейливую дробь, иногда им подыгрывали литавры витязей, но их вклад в общую какофонию звуков был столь мал, что его будто и не замечали. Пехотные каре выстроились в шахматном порядке. Кое-как построившись, батальоны с божьей помощью готовились к перестроению в полковое каре.

– Шельмецы! Да что вы творите? Какого рожна вы лезете вперед батьки? – седоусый сержант с ровным, недавно стриженным ёжиком на голове надрывался в крике.

– Ты, сержант, не ори, лучше проход освободи, – спокойно возразил годящийся ему в сыновья молодой лейтенант. – Устав читал, поди? Так должен знать, что застрельщики или стрелки, то бишь сейчас это мы – витязи – имеем право покидать строй во время наступления в любое удобное время, потому как задачи у нас сложнее, чем у простых солдат.

– Так то только по приказу командира… – попытался возразить сержант.

– В любое удобное время, – по слогам произнес лейтенант. – Не мешай нам, мы же не мешаем тебе, служивый.

Бывший гренадер, а ныне командир фузилерного взвода – Мушков Илья Анисимович не нашел что ответить и вынужденно скомандовал подчиненным пропустить роту стрелков, облаченных в серые стальные кирасы.

– Батальон, слушай мою команду, – командир полка воспользовался рупором. – В полковое каре стройся!

Два тульских батальона замерли на местах, успев развернуться на девяносто градусов, лицом друг к другу. Так получилось, что из-за нехватки времени учения батальонов и полков приходится вынужденно проводить чуть ли не перед самым носом у вражеской армии. Ветераны, обстрелянные и битые в сражениях с турками, давно овладели всеми перестроениями Воинского Устава, что не раз демонстрировали врагу, удачно чередуя фланкирующий и фронтальный огонь со штыковой атакой. Пускай свободного времени у солдат на обучение не так много, но если с умом подойти к столь нужному процессу, то можно без ущерба для здоровья и дисциплины воинов дать все необходимое, после чего часами отшлифовывать все перестроения.

Трехшереножная фронтовая линия в обоих батальонах раздалась в стороны, соединяясь с боковыми, удлиняя таким образом фронт в полтора раза. Барабаны заиграли быстрее: солдаты тут же ускорили шаг и в одно мгновение соединили шеренги, вобрав все четыре полковые пушки, орудийные расчеты налегли на станины, растаскивая пушки по углам новой формации. Казалось бы, все нормально, но стоило полковнику Жирлицу скомандовать движение вперед – и строй «посыпался». Резерв, движущийся в середке, смешался с передними шеренгами, внеся суматоху и разлад.

– Стоять! Вы что, сучье племя, творите?! – багровая рожа полковника опасно затряслась, изо рта полетели комья слюны, а глаза будто вот-вот вылезут из орбит.

Полковнику было из-за чего переживать, после обнародования приказа царя о проверке всех иностранных офицеров в армии многие оказались смещены с должностей и уволены. Столь поспешное решение было вызвано вполне прозаичными вещами: годностью командиров и их преданностью России.

Проверки по планам Генерального штаба должны были начаться после войны с Османской Портой, однако после недавнего инцидента с участием наемного полковника Хухрянского процесс переаттестации пошел семимильными шагами в гору. Может быть, дело полковника могло бы как-нибудь сгладиться и не стать катализатором в сей проверке, но из-за предательства Хухрянского Россия лишилась важной позиции в недавно завоеванных землях, без боя отдав туркам базу для снабжения многочисленных отрядов татар, рыщущих, чем поживиться в тылу наших войск.

Получив от мурзы золотые, полковник вознамерился скрыться в стане врага, но заподозрившие неладное казаки Понятовского, приставленные в качестве дозорных в полк, смертельно ранили Хухрянского. Однако коварство поляка уже свершилось: полк оставил занимаемые позиции, а его место заняли янычары, тут же открывшие огонь по растерявшимся фузилерам.

Подкупив одного штаб-офицера, турки смогли овладеть важным тактическим пунктом, сведя недельные действия правого крыла армии на «нет».

– Господин полковник, вас извиняет только то, что вы недавно назначены на должность, – хмуро глядя на смешавшиеся шеренги, бросил генерал-поручик Вейде, инспектирующий Тульский полк. – Странно, но как получается, что здесь, в медвежьем уголке, люди больше ценят мужское слово и честь, чем в просвещенной Европе? Вы знаете ответ на этот вопрос, полковник?

– Нет, ваше превосходительство. Но Россия и впрямь – медвежий угол. Многое не понятно для меня, но службу я несу исправно, – казалось, что слова инспектора Генштаба задели гордость полковника.

– Ну-ну, Герард, не петушись, я не хотел тебя обидеть, – тон генерала немного смягчился, но твердости не потерял.

На реплику инспектора командир полка никак не отреагировал, продолжая болезненно взирать на смешанные шеренги. Любой маневр должен быть довершен до закономерного конца, иначе смысл оных теряется, пусть они неверны по причине халатности или банального незнания, но как поучительная экзерция подходит как нельзя лучше.

Барабанный бой резко изменился: с ускоренного темпа перешел на обычный. Солдаты сразу заняли места в шеренге. На углах кареи образовались небольшие пустоты, в которые тут же выставились дула орудий. Резервы внутри каре разбились на четыре равные группы, не теряя времени, каждая из них встала как можно ближе к артиллерии: не мешать орудийным расчетам и в случае нужды прийти на помощь ближайшим собратьям.

В сотне саженей от тульчан проводили аналогичные учения тверские фузилеры. У них, в отличие от жителей Тулы и ближайших к ней городков и весей, с перестроением из двух батальонных каре в одно полковое сложностей не возникло. Да чего говорить, стоит взглянуть на батальонные знамена, и все становится на свои места: на трехцветном знамени в правом верхнем углу аккуратно гнездится небольшая серебряная звезда – символ победы в трех сражениях.

Ротные знамена у пехоты и кавалерии отменены Генштабом как ненужные. Каждому полку необходим один символ воинского единства, но так как полк чаще всего ходит в бой батальонами, то приняли решение дать одинаковые знамена каждому из полковых батальонов. С одной стороны, может возникнуть путаница, но с другой – каждое действие полка будет как на ладони, тем самым увеличивая усердие всех солдат и офицеров.

С 17 января 1712 года полковые знамена перевели в разряд амуничного имущества, они больше не подлежали замене. До этого момента знамена по Артикулу требовалось менять раз в пять лет.

– Соседушки ваши лучше понимают, что такое правильный строй, – хмыкнул генерал. – Ладно, даю тебе месяц, а дальше видно будет, если турок границу перейдет, то и мы выступим, вот тогда и проверим, на что способны твои орлы…

Генерал-лейтенант развернулся и не спеша вместе с парой адъютантов пошел к коновязи. Он не видел, как Жирлиц недобро посмотрел ему вслед, тихо приговаривая что-то под нос. Новые порядки в русской армии мало кому нравились, теперь иностранные офицеры получали столько же, сколько и русские. Да и спрос с них вырос: воровство и грабеж населения, как в прошлые годы, наказывается сурово вне зависимости от звания. За последний год на этой ниве казнили одного генерала и трех штаб-офицеров.

– Пора мне искать место вольготнее… – тихо пробормотал Герард и, тут же сбросив оцепенение, прокричал в рупор: – Барабаны, короткий бой!

Смешанное, «побитое» неумением каре остановилось, под командами офицеров солдатское море всколыхнулось и ручейками разлилось в противоположные стороны, вытягиваясь в колонну по шесть человек в ряд. Сержанты вставали спереди взвода, разбивая монолитную походную формацию на отдельные фузилерские группы.

Октябрь 1712 года от Р. Х.

Рязань

Мелкий противный дождь моросил вторую неделю. Людям хочется насладиться последними теплыми, солнечными деньками, но на матушку-природу не сыщешь ни узды, ни плетей – как она восхочет, так все и будет. Простым смертным остается только смириться: не важно кто он – боярин или царь, крестьянин или князь.

Дождь, не прекращающийся столь долгое время, превратил половину улиц города в грязевые протоки, успешно доведенные повозками и конскими копытами до состояния грязевой кашицы, попав в которую, единожды выбраться самостоятельно невозможно. Но так было не везде, центральную улицу города вымостили еще два года назад, успешно реализовывая проект царя о создании магистрали между ближайшими крупными городами с целью дальнейшего улучшения инфраструктуры страны. Особенно это касается прямых воинских магистралей и искусственных каналов. Что бы там ни говорили теоретики, но для России в первую очередь важны именно речные дороги, а сухопутные пока только приятное дополнение, да и, честно сказать, после Ивана Грозного никто дорожным строительством толком не занимался – слишком хлопотное дело.

Однако выпрямление и сводка речных русел дело не столько громоздкое, сколько интеллектуальное. Проблема в том, что главное не просто прорыть канал, но и рассчитать так, чтобы его через три-пять лет не занесло песком. Как и в любом деле, каналы и русла рек требуется прочищать, следить за ними, строить плотины там, где происходит летний спад вод…

Первый канал, начатый весной 1703 года, между реками Цной и Тверцой, закончили спустя шесть лет. Он соединил не только две реки, но и два моря: Каспийское и Балтийское, положив начало Петербуржской водной артерии. Пятеро голландцев, во главе с Андрианом Гаутером, вместо того, чтобы внимательно изучить все особенности местности, запороли проект, на корню сделав судоходство в широком пятнадцатиметровом канале в летнюю пору невозможным. Исправлять же ошибки голландских проходимцев взялся новгородский мастер Михаил Сердюков. Для этого он предложил использовать реку Шлину, не представляющую интереса для судоходства, направив ее воды через озера Ключинское и Городолюблинское в Цну, чуть выше канала.

Государь поверил Сердюкову, позволив начать проектирование новой системы. Три года понадобилось Михаилу Ивановичу на то, чтобы сделать канал судоходным не только весной и осенью, но и летом. За свои заслуги и умения новгородца возвели в дворянское звание, наделив земельным наделом на протяжении всего канала. Тем самым канал и часть недоделанного проекта отдавались под протекторат смышленого мастера.

В тот момент проблемы халатности иноземцев удалось решить, но в силу слишком большого объема работ пришлось вновь нанимать специалистов со стороны. Увы, но своих мастеров в России по данной специфике оказалось мало, а те, кто есть, или заняты, как Сердюков, или мало грамотны в вопросах возведения больших каналов. Радует другое – даже не имея должных навыков, молодые инженеры расписывались по трое к каждому иноземному мастеру. Голландцы и итальянцы пытались возражать, что, мол, работа тонкая и мешать им нельзя, вот только замолчали после того, как озвучили царский указ: «Всякий иноземец, желающий взяться за подряд, обязан предоставить как минимум трех русских учеников, которые по истечении пяти лет должны приступить к самостоятельной работе. В случае нерадения и неумения новых мастеров все издержки возлагаются на учителя, который обязуется оставаться в России на протяжении пяти лет после найма».

Услышав указ, треть мастеров не захотела браться за работу, остальные вынужденно поохали и взяли тех учеников, которых им прислали из московской математической школы…

– Сколько ты просишь? – тихий вибрирующий рык отразился от мутноватого стекла в большой оконной раме и унесся в глубину зала.

– Отец, ты прекрасно слышал: три тысячи рублей… для начала, – ответил молодой голос.

– Никола, ты, конечно, у меня единственный сын, но поимей совесть, где я тебе столько найду?

– Ты входишь в Совет банка, – спокойно заметил Николай.

– И что с того? Думаешь, можно просто так прийти в банк и сказать, что, мол, советнику Волкову нужна некая сумма червонцев и все тут же побегут ее доставать из закромов? – весело хмыкнул отец Николая.

– Примерно так все и будет, все-таки именно в банке лежат наши деньги, так что проблем с их выдачей не будет, ты же не государеву казну выкрасть хочешь.

– Ее-то выкрадешь, как же, – немного печально вздохнул старший Волков. – Ты знаешь, что эти гаврики – царские наблюдатели – суют носы во все дела, даже в малых вопросах без них никуда, хорошо, что палки в колеса не ставят, но и обмануть не получается. Приходится заботиться о чистой резе.

– Я об этом знаю, как-никак сам половину заметок для наблюдателей делал, – улыбнулся Николай.

– Вот шельмец! Кто тебя просил? – взъярился отец сподвижника государя.

– Я не понимаю тебя, батюшка, чего ты так кричишь? Не ты ли учил быть хватким и не упускать своей выгоды?

– Но не в ущерб семье, Никола.

– А где ты видишь ущерб интересам семьи? Вот давай посмотрим и решим, прав ли я или нет. Ротозейство у чинуш меньше стало, за ними пригляд строже стал – это, несомненно, лучше, ибо быстрее дела делаются. Благодаря наблюдателям остальные советники, коих кроме тебя еще четверо, не могут делишки проворачивать, а значит, рычаг воздействия на них все-таки имеется. Ну и последнее – царь доверяет мне, пусть не до конца, но все же…

– Мальчишеские глупости, – бухнул кулаком по столу старший Волков. – Думаешь, что дружбу с государем водить и в темную за спиной сыграть? Не получится, сынок, об этом даже не думай, в случае чего он тебя первым на плаху выставит. Не тот он человек, чтобы предательство прощать, ему идейные, верные люди нужны, а не вороватые нахлебники. Ты это понять сразу должен был.

– Не путай меня и ворье твое мелкосошное, отец!! – перебил советника покрасневший Николай, вскакивая с места.

Рукав его кафтана задел чернильницу, темное пятно расползлось по столу, заливая листы бумаги, а вместе с ними и пару кошелей с червонцами. Купеческий сын с негодованием смотрел на спокойное, несколько ироничное лицо отца и не мог понять, что же его вывело из себя. Не в первой батюшка затевает подобный разговор. Так в чем дело?

– Я не предавал царя и не собираюсь! Как ты вообще мог об этом подумать? Или, быть может, ты сам этого хочешь, а батюшка? – спросил отца Николай.

– Нет, тут ты сын ошибся, – улыбнулся старший Волков. – Да и не получится предать царя так, чтобы потом не было проблем. Ты-то наверняка слышал, что с тем генералом стало, который четверть миллиона златых украл? А-а, вспомнил? Ну так мотай на ус, хотя какой ус, у тебя и бороды-то нет. Впрочем, оставим все пререкания. Ты мне все-таки скажи, зачем тебе столько денег-то?

– Я же сказал ясным языком. В кумпанство вступить хочу, на равных условиях.

– Так государь же вроде бы ничего нового и не предлагал. Он вообще уже год нового ничего толком не предлагает. Все в войну играет да крепости бьет. Ну да бог с ним, пущай резвиться, молодой еще, да и голова у него работает….

Николай уже успокоился и теперь ходил из угла в угол. Он даже стекающих с кафтана чернил не замечал, слишком задумчивым был.

– После всех вольностей, что Алексей дал купцам и мануфактурщикам, стало прибыльно вкладывать деньги в заводы и мастерские. Сам знаешь, что армия много чего требует, начиная от сапог и заканчивая пушками. Вот и Демидовым поблажки пошли, они на Урале металлы добывают, да сразу в литейные государевы направляют, благо что они на паях с ним, преград не чинят. Правда они шельмуют, но думаю, на это государь глаза пока прикрывает, потому как больше нет таких сведущих в металлах людишек. Вон Димка только да его подмастерья разбираются, но у них своих дел выше головы, к тому же управлять он не может. О механизмах мечтает.

– Так ты решил на манер Демидовых в железо вложиться? – удивился отец.

– Нет, наоборот. Пока я делать ничего такого не хочу. Еще пару лет назад, государь думал о том, как наш чугун с железом в обиход шведских берегов в Голландию перевозить, так, чтобы каперы Карла не нападали. Сначала пару караванов под голландскими флагами пускали, а возле прусских берегов меняли на русские, но ничего путного из этого не вышло. Швед вовсе принял указ о том, что его каперы могут грабить всех кого ни попадя. Да и свеи прекрасно понимают, что, ежели русское железо в Европу бесперебойно поступать будет, то у них цена на него упадет и львиная доля казны попросту исчезнет.

– Это не новость ни для кого, Коля, – усмехнулся царский советник. – Это если у нас меха да лес с пенькой забрать, то же самое получится. Еще хорошо, что государь на откуп их не отдал нам, купцам, иначе наша мошна от этого быстро бы выросла, правда хорошо это для царя и казны, но не для нас.

– Поэтому и ищет царь еще способы обогащения, – перебил отца сын.

– Да? И какие же это средства? Вон налоги убрал в стране вовсе, зато для иноземцев в три раза поднял…

– И только выиграл от этого, погляди на ярмарки да рынки людские под стенами городов. Такого давно не было, чтобы вместо скупщиков купеческих сами людишки стояли. Народ глоток свободы получил, глядишь, и башковитые на откуп через пару лет соберут.

– Под ногами мешаться начнут все эти мелкие лавочники, – недовольно нахмурился советник. Затея с откупом крепостных сначала показалась легким способом обогатиться, вон простолюдины ни грамоте, ни счету не разумеют, облапошить их проще простого. Так нет же, «тариф» на откуп установил сам государь без права изменения, и теперь каждый знает, сколько надо собрать, чтобы выкупить себя и семью. Правда этот указ касается только государственных крепостных, для остальных выплаты увеличены вдвое. Идти против дворян и аристократии царь не пожелал, он пока не мог позволить себе столь резкие решения.

– Глупости все это, отец. Ты же сам участвовал в разработке указа о торговых гильдиях. Сколько там их будет? – остановившись на месте, Николай облокотился на спинку кресла и посмотрел на отца.

– Семь.

– Вот! А ты говоришь мешаться будут… да они всему купечеству лучше сделают, если от веси к веси ходить будут и свободно торговать да связи налаживать, посмотри – уже новые дороги на две трети проложены, в любую погоду по ним поезда торговые ходят и не застревают, как раньше бывало. Прибыток с них уже сейчас виден. А потом, ты сам видел карту новых дорог и каналов, что царь проложить хочет. Речные баржи и лодки, ведь что есть, не просят, знай только днище подсмаливай да о вахте не забывай. Прибыток чистой воды и ничего более.

– Все-то у тебя гладко, а на деле каково оно будет, не думал? В первый год, может, и хорошо, да потом те крестьяне, что посмекалистей, развернуться сумеют через пяток лет из низшей – седьмой – ступени на шестую, а то и пятую перейти смогут.

– А для того, чтобы они не помешали, необходимо сделать так, чтобы выше пятой-четвертой они не смогли подняться, каких бы результатов не добились. Золотая сотня не должна страдать из-за желания царя набить мошну побольше, – улыбнулся младший Волков.

– Ты сам-то понимаешь, что сделать подобное нам не позволит сам государь?

– Ему нужны деньги, а ради этого он может закрыть глаза на некоторые огрехи в указах, принятых Царским Советом.

– Хорошо, допустим такое и впрямь удастся, но тебе-то сейчас зачем деньги, ты так и не ответил? – настаивал на своем отец Николая.

– Через неделю пошлю вестового к Алексею, испрошу разрешения заняться каперством…

– Глупость говоришь! У тебя никакой морской практики нет, ты даже по реке шхуну не водил, куда тебе по балтийским просторам шастать? – охнул отец, глядя на него. – Да и каперские грамоты уже с пяток капитанов получили, только трое из них с «уловом» вернулись, один потонул, а последний, поручик Сулин вместе со шнявой «Пестрой», вовсе пропал.

– Не собираюсь я на море. Я хочу с пару сотен сорвиголов собрать да в свейские земли наведаться, – негромко ответил Николай.

– Так там еще в этом году почти все города под руку государя перешли, не без труда, конечно, но все же… Разве что исконно шведские просторы, где они железо плавят, остались нетронутыми, но туда пробраться нельзя. Зима скоро, Балтика замерзнет, а по снежным просторам идти сил не хватит, – уловив мысль сына, советник начал размышлять вслух, посматривая при этом то и дело на улыбающегося Николая.

– Пройти можно, но только небольшим отрядом. Я покамест в Кареле был, нашел одного человечка, из поморов, так вот он согласился быть проводником.

– Предаст, как только швед предложит цену выше твоей, – пренебрежительно бросил советник.

– Не предаст, он не столько за деньги, сколько за совесть свою работать будет. Месть у него.

– Ишь как, ну тогда ладно, – сцепив пальцы, Павел Волков долго смотрел сыну за спину.

Николай не перебивал и не тревожил отца. Он с детства уяснил, что если батюшка задумчив, то лучше ему не мешать. Он решает.

Спустя пару минут старший Волков кивнул сам себе и тихонечко бросил:

– Зайдешь завтра, Митрофан тебе передаст все деньги, а если понадобится еще, то зайдешь к нему, он еще отсыплет.

– Благослови на ратное дело, отец, – попросил Николай, вставая на колени перед родителем.

– Ступай с Богом, и пусть Божья матерь поможет тебе, – осенив сына животворящим крестом, отец встал с места и, наклонившись, расцеловал в щеки. – Иди.

Николай, радостный и окрыленный успехом, быстро вышел из кабинета родителя и бегом бросился на конюшню. Времени на задуманное дело оставалось все меньше, да испросить разрешения государя на рейд в свейскую глубь необходимо, иначе в противном случае и на виселице оказаться можно. Кроме того, сбор отчаянных рубак, которых в России с каждым годом становилось все больше, затруднялся тем, что все они были либо в армии, либо во флоте.

Купеческий сын, друг царя Алексея, еще не ведал о том, что он станет родоначальником рейдерских батальонов русской армии…

Конец октября 1712 год от Р. Х.

Москва. Кремль

– Что с тобой происходит?

– Что-то не так, милый?

– Ты почему не спишь? Я просил – не надрывайся, школы денек-другой потерпят, ничего с ними не случится, – мозолистая ладонь с нежностью гладят волнистые волосы любимой.

Царица улыбнулась – ей нравится чувствовать заботу любимого, пусть мимолетную, недолгую, но от этого еще больше ценную. Под рукой Юли стояла резная кроватка, в которой тихо посапывал наевшийся Ярослав. Маленький царевич во сне прижал к губам крохотный кулачок, видимо собрался его обсосать, но не выдержал и уснул, оставив столь занимательное занятие.

– Ярославушка… мальчик мой, – с нежностью прошептала царица, касаясь пока еще жиденьких светло-русых волос ребенка.

Малыш рос тихим, спокойным крепышом. Царевич был обласкан за двоих: себя и отсутствующего отца. Государь смог увидеть сына спустя три месяца после рождения, треклятые дела задержали Алексея. Но вот когда он наконец увидел маленький комочек своей плоти и крови…

Нет, не было ни народных гуляний, ни великой попойки – все это прошло вместе с памятным 16 апрелем. Единственное, что позволил царь, так дать на пару дней роздых собственным советникам и чиновничьему аппарату. Эти дни отец посвятил всего себя семье: жене и сыну.