Теорема любви

Хунту за это время она видела лишь однажды. Он ненадолго зашёл в лабораторию, с Татьяной не общался, только спросил завлаба, успевает ли она сдать свою часть работы к сроку. Она успевала.

Магистры приободрились. За окнами зазвенела капель, и солнце надежды снова светило всем. Но чем решительней наступала весна, тем яснее становилось, что Татьяна склоняется наконец сделать выбор.

Танцевальному клубу наскучили дворцовые реверансы, и Терпсихоров охотно отступил, освободив место национальным ритмам. Особый интерес вызвали латиноамериканские танцы, и Татьяна начала разучивать с группой сальсу, румбу и ча-ча-ча. Девушки занялись пошивом костюмов. Для Дёмина была подготовлена отмазка про «зажигательные танцы свободолюбивых жителей бедных окраин Рио-де-Жанейро», где (шёпотом добавлял Корнеев) «все ходят в белых штанах».

Латиноамериканские ритмы лучше всего давались Роману. И Татьяна всё чаще выбирала его, когда надо было показывать парные движения. Румба была освоена наполовину, когда Роман рискнул пригласить Татьяну в кино. Она мило улыбнулась и согласилась. Паритет рухнул. Витька и Эдик вздохнули и отступили.

Завкадрами знал, что теперь танцевальный клуб собирается чуть ли не каждый вечер. Именно это обстоятельство и было заявлено, когда он в категоричной форме намекнул Терпсихорову, что пора продемонстрировать результаты культмассовой работы. Филидор Жоржевич вздохнул и попросил Таню подготовить программу отчётного концерта.

Концерт был назначен на последнюю неделю апреля. Танцоры репетировали каждую свободную минуту, не обращая внимания на косые взгляды коллег. Приплясывали в курилках и в очереди в столовой. Дискутировали в первой и третьей позициях. Боком скакали по коридорам. Грациозно скользили по лабораториям среди столов и приборов. Я лично наблюдал, как Корнеев, сидя за пишущей машинкой, верхней частью тела печатал, а ногами выделывал какие-то па. Отдел Линейного Счастья, среди сотрудников которого было много участников клуба, и вовсе стал походить на бродвейский мюзикл больше, чем на научно-исследовательское подразделение, благо Киврин был не против. Девушки метались между лабораториями, танцполом и швейными машинками. В лабораториях и у швейных машинок всё чаще оказывались дубли. В помещении клуба танцев ночами напролёт горел свет. Директор терпеливо закрывал на это глаза и с улыбкой слушал ворчания Камноедова про перерасход дармовой электроэнергии и протёртый паркет. Сашка Дрозд рисовал афишу.

Наконец назначенный вечер настал. Терпсихоров хотел провести концерт скромно, в помещении клуба. Но завкадрами настоял на большом актовом зале. Сцена оказалась мала для танцев и решили перевернуть всё с ног на голову. Из актового зала вынесли большую часть стульев, а из оставшихся устроили места для пары десятков зрителей на сцене. Ещё было примерно столько же мест вдоль стен. Собственно, большого наплыва желающих посмотреть и не ожидалось, но Дёмин лееял мечту заманить хоть ненадолго директора, чтоб отчитаться о выполнении.

К семи часам вечера танцоры сбежали из лабораторий. К восьми начала собираться публика. В основном это была молодёжь. Те, кто дружил или соседствовал с танцорами, пришли их поддержать. Я пришёл из-за Стеллы, занял условно сидячее место на краю сцены и приготовился фотографировать для стенгазеты.

В восемь Терпсихоров хотел начать, но Кербер Псоевич попросил обождать и исчез. Зрители сначала перешёптывались, потом и вовсе завели разговоры в полный голос, поэтому когда Дёмин вернулся, в зале стоял довольно значительный шум. Но он мгновенно стих – за Дёминым в зал вошёл директор. Завкадрами таки добился своего и оторвал уважаемого Януса Полуэктовича от дел. Псоевич зарезервировал для директора место на сцене, но Невструев категоричным жестом отказался и расположился у стены. Дёмину пришлось сесть рядом. Концерт начался.

Зазвучала плавная неспешная мелодия менуэта, на свободное пространство чинно вышли старшие и младшие научные сотрудники и сотрудницы в париках и костюмах XVII века. Их наградили неуверенными аплодисментами. Среди зрителей прокатился шепоток, что столь оригинальная нудятина, безусловно, возьмёт на всесоюзном конкурсе первый приз с конца.

Но это было только начало. Следующим номером несколько пар исполнили уже гораздо более подвижную мазурку. Я отметил, что Эдику очень идёт костюм гусара. Затем в вальсе я увидел, как вполне уверенно танцует с Татьяной Роман. А после этих благородных танцев, от которых веяло старинными духами и восковыми свечами, программу взорвал весёлый хоровод в ярких сарафанах и Витька, лихо крутивший на обоих плечах, как на карусели, двух визжащих лаборанток. А потом предсказуемые в своём ускорении сиртаки после первой быстрой части вдруг интернационально-дерзко превратились в хава нагила. Это был первый инфаркт Кербера Псоевича, но, увидев, что Невструев после столь неожиданной смены мелодии только улыбнулся, завкадрами тоже натянул на лицо благодушную улыбку: мол, дети неразумные, пусть побалуются. Зрители притопывали и прихлопывали в такт. Этот номер сорвал такую овацию, что казалось, вылетят стёкла.

Наверное, танцы научных сотрудников, наскоро разученные за три месяца, были далеки от совершенства, но всё компенсировалось неподдельным энтузиазмом и искренними улыбками, не сходившими с лиц танцоров. А говорят, что улыбаться танцуя – это уже мастерство.

Был объявлен небольшой антракт, зрители зашептались, выясняя, что ещё из программы не было продемонстрировано. И тут на танцпол вышли девушки в костюмах латины. Одесную директора Дёмин уронил челюсть. Это был второй инфаркт завкадрами за вечер. Он явно не так представлял себе бедные окраины Рио-де-Жанейро, хотя девушки потратили на каждое платье раз в десять больше материи, чем тратят за океаном. Дрозд нажал кнопку на магнитофоне, и жгучие ритмы наполнили зал. Если не ошибаюсь, девушки исполняли ча-ча-ча. Когда казалось, что номер уже закончен, в зал влетели Татьяна и Роман. Девушки расступились, не прекращая танцевать, а в центре пара начала горячую самбу. Танец был энергичным и потому коротким, но впечатление произвёл сногсшибательное. Музыка кончилась. Татьяна, Роман и девушки застыли в грациозных позах, тяжело дыша. На их лицах блестел пот.

Прошла секунда, другая, третья. Зрители не знали, что делать. Роман сильнее сжал руку Татьяны. Стоять дольше не имело смысла. И тут в тишине раздались тихие хлопки. Директор, спокойно улыбаясь, аплодировал танцорам. И зал взорвался. Все бросились поздравлять ребят с невиданным успехом. Под этот шум никто не заметил, как ушёл Невструев, сбежал, вытирая пот со лба, Дёмин и испарился Терпсихоров. А собственно, что ещё им тут было делать?

Я не был свидетелем многих событий, описанных далее, и передаю их по тем скудным и неохотным рассказам, которыми делились их участники. Многое мне пришлось додумать и досочинить. Возможно, многое из этого многого было совсем не так, но Татьяна Васильевна читала мою рукопись и согласилась, что так тоже могло бы быть.

На следующий день после концерта число участников клуба танцев удвоилось. Татьяна, смеясь, записывала всех и договаривалась, когда какая группа будет заниматься. Потом все разошлись. Татьяна задержалась – надо было всё закрыть и сдать ключи. Роман побежал в лабораторию, они условились встретиться у входа через четверть часа.

Таня уже погасила свет, как вдруг услышала в коридоре тихие шаги. По спине пробежал неприятный холодок. Она испуганно щёлкнула выключателем, и лампы снова зажглись.

– Простите, что напугал вас, Татьяна Васильевна, – голос профессора Хунты отозвался в углах низким эхом.

– Да, я не ожидала… – пробормотала Татьяна.

– Янус Полуэктович рассказал мне о вашем вчерашнем успехе и пожурил, что я не почтил сие мероприятие должным вниманием. Я хотел поздравить вас сегодня. Но днём не застал в лаборатории.

Татьяна покраснела.

– Я была там…

– Не сомневаюсь. Я заходил всего один раз, мы просто разминулись. Вы прекрасно справляетесь с работой, мне не в чем вас упрекнуть.

– Спасибо.

Профессор неспеша обвёл взглядом помещение клуба. Татьяна терпеливо ждала, невольно ёжась, словно профессор опять должен был её экзаменовать, а она не подготовилась должным образом. Хунта снова посмотрел на неё и улыбнулся уголком губ.

– Могу я попросить вас об одном небольшом одолжении, Татьяна Васильевна?

У Тани перехватило горло.

– Слушаю вас, профессор.

– Когда-то и я был неплохим танцором. Подарите мне один танец.

Таня растерялась. Скоро спустится Роман, будет ждать её. Но ведь один танец – это не долго.

– Сейчас? – робко спросила она.

– Видите ли, в моём положении руководителя как-то несолидно танцевать при подчинённых. Но если вас смущает, что мы здесь одни…

– Нет-нет, что вы! – поторопилась ответить Татьяна. – Какую музыку подобрать?

Вместо ответа негромко зазвучала мелодия. Она была незнакома Татьяне, но по ритму это было однозначно…

– Танго?

– Честно сказать, не люблю вальсы. Но если…

– Я тоже не люблю, – прошептала Таня.

– Тогда будем считать, что это было кабесео7.

Татьяна с удивлением увидела, что на каблуках она лишь немного ниже профессора ростом. Он предложил ей руку, она шагнула ближе… Нельзя же танцевать танго, не касаясь друг друга. Ладонь профессора была сухой и прохладной. Его рука легла чуть ниже её лопатки, но он не привлёк Татьяну к себе так близко, как мог бы по характеру этого танца. Они остались в открытом абразо8. Музыка с такта зазвучала громче, они сделали первые шаги, и Таня не успела испугаться…

Она сразу почувствовала опытного партнёра. После стольких дней бесконечных повторов и объяснений, после столько раз отдавленных ног и сорванного голоса она могла наконец позволить себе танцевать, а не учить. А танго ей всегда особенно нравилось, ведь это танец-импровизация.

Она даже не заметила, что после первого же очо9 сама сократила дистанцию абразо. Танец стремительно увлёк её. Она и думать забыла, с кем танцует. Партнёр вёл её так непринужденно и легко, что она уверилась: это не первый их танец.

Музыка стала энергичней, движения – раскованнее. В очередном хиро10 Татьяна на мгновенье увидела отражение в зеркалах – и не поверила глазам. Этот стройный черноволосый молодой человек – в зеркале она видела его со спины, – что танцует с ней, кто он? Нет, это была другая пара: на ней ведь простенький сарафанчик, а в зеркале на партнёрше – умопомрачительно шикарный наряд. Таня сочла эту иллюзию замысловатым комплиментом от профессора, почему-то смутилась – и улыбнулась.

А мелодия и танец уносили её всё дальше и дальше. Это было как игра. Профессор уверенно и умело предлагал всё более дерзкие движения, и Татьяна всё смелее отвечала на эти предложения. Сдержанное салонное танго сбросило условности, как красивое, но неудобное вечернее платье, и стремительно становилось всё более страстным и вызывающим.

Прозвучал финальный аккорд, и Татьяна обнаружила себя лежащей плечами на руке, а спиной – на бедре профессора. Его глаза были прямо над ней, она почувствовала на лице его дыхание. Зеркала погасли. Таня опомнилась.

Профессор тотчас отстранился и поставил её на ноги. Они стояли друг перед другом, глубоко дышали и молчали. Хунта отвёл взгляд, Татьяна смущённо потупилась и поправила волосы. И вдруг почувствовала, что они не одни. Она подняла голову – в дверях стоял Роман.

Хунта обернулся. Он не выказал никаких эмоций и спокойно ждал, глядя на магистра.

– Добрый вечер, профессор, – ледяным тоном произнёс Ойра-Ойра.

– Добрый, Роман Петрович.

– Вы закончили?

Хунта посмотрел на Татьяну.

– О, да. Благодарю вас, Татьяна Васильевна, за восхитительные минуты.

– Спасибо, – недвигающимися губами прошептала Таня.

– До свидания. Хорошего вечера.

И Хунта ушёл. Не смерил взглядом Романа, не оглянулся на Татьяну. Просто неспешно вышел. Как будто ничего не произошло, как будто всё так и должно было быть.

Роману стоило немалых усилий сдержаться. Сказать, что его душила ревность, будет отделаться общей фразой. Но он заставил себя думать. Когда первая волна негодования откатила, он взял плащ Татьяны, накинул ей на плечи, вывел её в коридор, погасил освещение и запер двери. В коридоре твёрдо взял Таню за руку и, не говоря ни слова, повёл за собой. Таня не сопротивлялась. На первом этаже Роман сдал ключи домовому-вахтёру и, всё так же не отпуская руки Татьяны, вышел из института.

Он шагал быстро, Таня едва успевала за ним. В конце улицы Роман внезапно остановился и повернулся к ней.

– Ты должна знать, что я не сержусь на тебя. У тебя не было выбора. Ты ни в чём не виновата.

– Он был очень вежлив, попросил разрешения, сказал, что ему неловко танцевать при других, у него должность… Он не настаивал, я могла отказать. Но это было бы как-то… – Таня запнулась.

– Невежливо, – подсказал Роман. – То есть для тебя – совершенно невозможно.

– Спасибо, – прошептала Татьяна. – Спасибо тебе большое, что ты понял. Я обещаю, это не повторится. А если повторится, я откажу.

Роман глубоко вздохнул.

– Ты не можешь отказывать всем своим партнёрам. Я хочу верить, что это был только танец.

– Только танец, – подтвердила Таня. Она не понимала до конца, о чём говорит Роман.

Ойра-Ойра кивнул.

– Он хорошо танцевал?

Татьяна не смогла солгать.

– Фантастически!

Роман стиснул зубы.

– Ну, это мы ещё посмотрим, – пробормотал он как будто не к месту, но Татьяна поняла, что он имел в виду. Они так и стояли, держась за руки. Стояли долго. Тане показалось, что вот сейчас тот самый момент… Она чуть прикрыла глаза, привстала на цыпочки. Но тут Роман потянул её за руку, и они снова зашагали к общежитию.

В ту ночь Татьяна долго не могла заснуть, всё прокручивала в голове разговор с Хунтой и корила себя за то, что так легко согласилась. Потом вспоминала до слова разговор с Романом на улице и восхищалась им. Наконец она уснула, но и во сне танго не отпускало её. Ей приснилось, что она опять танцует, и на ней то платье, которое она мельком видела в зеркале, а партнёр её умел и уверен в себе. Но кто он? На лице чёрная полумаска, как у киношного Зорро. А чёрные волосы, тёмные глаза, нос с горбинкой, узкие губы… «Почему мне везёт на брюнетов?» – подумала Таня и проснулась.

Глава 3, где всё усложняется

Во владениях сиятельного военачальника Ямаути Кадзутоё промышляла губки знаменитая в Тосо ныряльщица по имени О-Гин. Лицом была приятная, телом крепкая, нравом весёлая. В тех местах издавна жил старый ика длиной в двадцать футов. Люди его страшились, она же с ним играла и ласкала его…

«Предания юга»

Утро было солнечным и тёплым. Таня быстро собралась и поспешила в институт, надеясь поскорее увидеть Романа. Заглянула к нему в лабораторию, но его там не было. Она вздохнула и пошла на седьмой этаж.

Но едва она перешагнула порог с лестничной площадки, как тут же отпрянула назад – в коридоре она увидела Кристобаля Хозевича. Он разговаривал с двумя завлабами. Татьяна успела заметить, что он опирается на трость, хотя вчера трости у него с собой не было, это она точно помнила.

Таня отступила на лестницу, готовая в крайнем случае побежать вниз или вверх, лишь бы не столкнуться с профессором. Она переждала немного и снова осторожно выглянула в коридор. Хунта как раз отпустил завлабов, Таня видела, как закрылись двери и профессор остался в коридоре один. Он зачем-то огляделся – Таня тотчас юркнула за косяк – и пошёл к своему кабинету. Таня услышала из своего укрытия его шаги – и в то же мгновение её накрыло волной страдания. Её даром и её наказанием была способность чувствовать чужую боль. И сейчас у неё не было сомнений – кому-то рядом с ней вдруг стало больно.

Таня, позабыв страх, снова выглянула в коридор и увидела, что профессор довольно заметно прихрамывает на правую ногу. На её глазах он остановился, наклонился, сжал пальцами колено, выпрямился, сделал ещё шаг, вздрогнул, выругался по-испански и крепче перехватил трость.

Таня видела, как Хунта хотел решить проблему самым простым для мага способом – левитацией. До двери его кабинета было всего-то шагов десять. Он чуть приподнялся над полом… Но даже без нагрузки колено очень беспокоило его. Великолепно натасканная дверь кабинета открылась, пропуская хозяина, и с тихим ворчанием затворилась. Татьяна поспешила в лабораторию.

Она занялась своим заданием, но работа не шла. Мысли путались и сбивались. Она не могла сосредоточиться, не могла ни о чём думать, зная и чувствуя, что рядом человек страдает от боли. Промучившись полдня, она решилась.

Прихватив для большей уверенности папку со сводными таблицами и прижав её обеими руками к груди, – это давало обманчивое ощущение хоть какой-то защиты, – Таня пошла к кабинету профессора. Она постучала, надеясь и боясь, что он её не примет. Но дверь, утробно зарычав, открылась, и она ступила в кабинет, как в заповедный лес.

Про кабинет Кристобаля Хозевича ходит много совершенно необоснованных слухов. Я долго верил рассказам про чучело штандартенфюрера СС, но это оказалось байкой. Что там точно было – это шкафы с книгами и рукописями вдоль всех стен. Ещё там был большой старинный небесный глобус, кушетка для допросов и введения в транс, кресло гипнотизёра и пустой аквариум или террариум с огромной морской раковиной, занимавшей его почти полностью. Разумеется, был большой письменный стол, удобнейшее кресло для хозяина кабинета, пара полукресел для особо достойных посетителей и ковёр на полу. Вот, собственно, и всё. Чучела и оружие хранились в отдельном помещении.

Когда Татьяна переступила порог, Хунта медленно поднялся из-за стола: он не мог позволить себе встретить даму сидя. На его лице не дрогнул ни один мускул, и на мгновение Таня подумала, что ошиблась в своём ощущении чужой боли. Но когда профессор сделал шаг, её сомнения рассеялись.

– Чем обязан, Татьяна Васильевна? – холодно поинтересовался Хунта. Таня поняла, что забыла придумать предлог.

– Я… хотела… увидела… утром… совершенно случайно… – заикаясь, проговорила она и замолчала. Хунта вскинул бровь.

– Что же так потрясло вас своим видом, что вы решили сообщить мне об этом?

Таня врать не умела.

– Я увидела, что вы хромаете.

Хунта настолько не ожидал прямого ответа, что не смог полностью скрыть удивление и досаду. Он освободил Таню от своего тяжёлого взгляда и потёр лоб.

– Да, вы правы, с утра разболелось колено. Старая травма. Я, с вашего позволения, присяду. И вас прошу, – он указал ей на полукресло. Таня осторожно опустилась на краешек, всё ещё прижимая к груди бесполезную папку. Хунта вернул себе вид холодного превосходства.

– А вы, вероятно, подумали, что причиной моих неприятных ощущений стал наш вчерашний танец?

Отпираться не имело смысла.

– Да, я действительно так подумала, – призналась Татьяна. – Но какова бы ни была причина, осмелюсь предложить свою помощь.

Хунта нахмурился.

– Помощь в чём?

– В лечении.

– Ах, да, вы же врач.

– Нет, я не закончила ординатуру.

– Ну-ну, не преуменьшайте. Ваши педагоги дали вам отличные рекомендации. Но в вашей помощи нет необходимости. У меня есть проверенные лекарства, я знаю себя, к вечеру всё будет в порядке.

Татьяна вздохнула и встала.

– Что ж, прошу извинить мою навязчивость.

– Что вы, Татьяна Васильевна, я ваш должник. Не берите в голову.

Таня ещё раз вздохнула и вышла.

Следующие два дня показались ей сущим адом. Ничто не отвлекало от мыслей о боли в профессорском колене. Ни работа, ни танцы, ни книги, ни кино, ни Роман. Роман, кстати, и не мог её отвлечь. Он должен был сдать в журнал статью, а из-за подготовки к концерту не успел её закончить, и теперь навёрстывал упущенное.

Татьяна видела и чувствовала, что Хунта или солгал, или ошибся. Подвели проверенные лекарства или причина боли была иной природы и требовались другие снадобья, но и через день, и через два колено профессора болело, и болело всё сильней. Теперь Татьяна могла не опасаться случайно столкнуться с Хунтой – она чувствовала его приближение. Приближение боли.

Она перечитала все справочники, какие сумела достать, но что было в них толку, если она не могла даже осмотреть пациента? Она была готова придумать любой повод, только бы не оказываться на этаже отдела Смысла Жизни, но уходя оттуда, продолжала мучиться ещё больше. На третий день она пришла, села за свой стол, посидела полчаса и решила пойти куда глаза глядят, и не важно, что ей за это будет. Она уже встала, чтобы воплотить эту безумную идею в жизнь, когда в лаборатории зазвонил телефон, и завлаб, почтительно выслушав звонившего, подошёл к её столу и негромко сказал, что профессор просит зайти к нему в кабинет.

Первой мыслью Татьяны было послать профессора в Тартар. Второй – только бы не побежать! До самой двери, до последнего шага она сдерживала себя, сдерживала даже когда уже шла по ковру в его кабинете.

Лицо профессора было серым, под глазами лежали тёмные круги бессонных ночей. Он всё-таки попытался подняться, когда она вошла. Судорога боли передёрнула его черты. Хунта тяжело опёрся на стол, стоя на одной ноге.

– Татьяна Васильевна, – произнёс он хрипло, – вы, как я понимаю, догадываетесь…

– Сядьте, ради всего святого! – взмолилась Татьяна. Хунта опустился в кресло.

– Я хотел…

– Позвольте мне осмотреть вашу ногу.

– Именно об этом я и хотел вас просить, но…

Таня не стала дослушивать, он не стал договаривать, потому что договаривать было нечего. Только успел мысленно дать команду двери запереть замок.

Татьяна быстро опустилась на пол и аккуратно закатала брюки на его ноге. Вопреки её ожиданиям, внешних проявлений травмы не было. Ни отёка, ни гемартроза, ни гематомы.

– Почему вы сразу не обратились к врачу?

– Я…

– Нет, простите, я не имею права об этом спрашивать.

Татьяна свела кисти полусферой над его коленом и зажмурилась – сильная боль обжигала, как угли. Хунта скрипнул зубами. Он понял, что Татьяна хочет снять боль, но не знал, как она будет это делать.

Таня не видела причину, не знала, что лечить. Оставалось только одно – сейчас обезболить, а потом разбираться. Сжать в руках горячие угли и терпеть. Терпение должно было победить. Обязано было.

Татьяна закрыла глаза, перестала дышать и замерла. Ей понадобилось время, чтобы огонь боли начал слушать её. А когда это наконец произошло, она тихо запела. Из угла эхом отозвалась то ли флейта, то ли скрипка.

Хунта огляделся. Он много повидал на своём веку, но такое видел и слышал впервые. И впервые испытывал на себе. Он ждал, глядя на склонённую голову Татьяны, и прикидывал шансы неопытной девушки добиться результата. По его оценкам, шансы были невелики. Но он опять ошибся, и это поразило его едва ли не больше, чем ощущение прохлады в колене. Боль гасла, догорала. Несколько раз огонь пытался вспыхнуть вновь, но руки Татьяна пресекли эти попытки.

Когда под ладонями стало прохладно, Татьяна разъяла руки. Флейта смолкла, и в кабинете посветлело.

– Всё, – выдохнула Таня, не поднимая головы. – Сделала, что смогла.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

1-й Московский Ордена Ленина Медицинский институт, позже Первый Московский медицинский университет им.И.М.Сеченова

2

Vivificantem aqua – животворная вода (лат.)

3

Транслятор мю-поля двухходовой. В описываемое время использовались модели ТДХ-80Е и ТДХ-85А Китежградского завода маготехники. (прим.А.И.Привалова)

4

Gaudeamus igitur – Будем веселиться (лат.) – начальные слова гимна студентов.

5

Ergo bibamus – итак, выпьем (лат.)

6

Как правильно пишется и звучит фамилия Амвросия Амбруазовича, точно не известно. В документах встречались оба варианта: с окончанием -о и с окончанием -а. Сам профессор возмущался, когда видел или слышал второй вариант. Но нельзя отрицать тот факт, что в речи сотрудники института всегда склоняли его фамилию. Я буду в этом тексте поступать так же. (Прим. А.И.Привалова)

7

Cabeceo – кивок (исп.), невербальный ритуал дистанционного приглашения на танец. Мужчина приглашает женщину, перехватывая её взгляд и кивая в сторону танцпола. Если женщина кивает в ответ, мужчина пересекает зал и подходит к ней.