Красной планеты Надежда

Но озвучивать свои мысли Эльвире я не стала.

– Он что, действительно считает, что ты организовала убийство Гедеона? – хитро прищурилась Кочетова и сделала глубокую затяжку.

Я нехотя кивнула.

– А почему? – не отставала она.

Впрочем, ироничная полуулыбка говорила о том, что она не всерьез. Так что я только развела руками и плечами пожала. Мол, кто знает, что в больной голове творится. По правде говоря, ему бы к Витольду Марковичу… Увы, психотерапия у нас – дело добровольное. А для принудительного лечения у соответствующего специалиста нужны веские основания. Это если Ван Хауэр, к примеру, за мной с топором бегать начнет. Хотя, в его случае, с плеткой, наручниками и кляпом… Брр!

– А вы, Эльвира? Вы тоже так думаете? – будто бы в шутку осведомилась я, осторожно «прощупывая почву» для перевода беседы на Хоффмайера и его исследования.

Кочетова выдохнула колечко дыма и покачала головой.

– Не знаю, что и думать, Надя… И вообще, мы с тобой столько из-за образцов ругались, что уже пора обращаться друг к другу на «ты».

Я не возражала. А насчет образцов мы с ней действительно часто не находили понимания, особенно в первый месяц моей работы. Тогда она возвращала все принесенные моими дронами образцы с пометкой «Некондиция», однако не могла толком объяснить, что именно ей не нравится. Так что мне приходилось засиживаться на работе допоздна, отправляя моих роботизированных помощников за новыми пробами. Которые, впрочем, ею тоже «зарубались». Так я и работала с биолабораторией, пока не догадалась отправлять образцы с сопроводительной запиской и приложением видеофайла о том, как дрон забирает ту или иную пробу в полном соответствии с инструкцией. И не отправлять беспилотник за новой пробой без аналогичной сопроводительной записки с указаниями причин возврата со ссылкой все на ту же инструкцию. После этого количество недовольных образцами резко сократилось почти до нуля.

Хм… Уж кто-кто, а Кочетова вряд ли стала бы набиваться ко мне в друзья. Хотя, компании она вроде бы ни с кем не водит, всегда сама по себе.

– А насчет причины, по которой убили Гедеона… – Эльвира задумчиво потерла лоб. – Мне сложно делать какие-либо выводы. Надя, я ученый, я только фактам верю. А факты говорят о том, что, кто бы ни убил обоих светил науки – Гедеона и профессора Полторахина, он имел глубоко личный мотив. И желал, чтобы эти двое помучились перед смертью.

Возразить мне было нечего. Да и не рассматривала я оба убийства с этой точки зрения.

– У Котта должен быть веский мотив, чтобы убивать Гедеона, но, если и так, мне о том ничего не известно, – она постучала ногтем по мундштуку. – Да и вообще как-то это все… демонстративно, что ли. То ли вызов обществу, то ли попытка запугивания, то ли еще что…

Еще одна затяжка, призванная скрыть дрожь в голосе.

– Я бы не поверила, что Гедеона убил Котт, если б не видеозапись его убийства. Герр Хоффмайер не просто так предпочитал его другим водителям. Доверял.

– Это точно, – усмехнулась я, вспомнив, с какой настойчивостью начальник биолаборатории требовал, чтобы его вез именно Вик.

Кочетова усмехнулась, видимо, тоже вспомнив что-то подобное. Но тут же вновь стала серьезной и задумчивой.

– С другой стороны, Виктору было проще подобраться к нему. Но опять-таки непонятно, почему только сейчас, да еще и так демонстративно, на камеру… Кстати, версия, что кто-то мог воспользоваться чужим скафандром, чтобы совершить убийство, тоже имеет право на существование.

– А версия о том, что заместитель захотел оказаться на месте начальника и устранил его? – с легкой улыбкой прищурилась я, присаживаясь на скамейку рядом с ней.

– На меня намекаешь? – прищурилась Эльвира.

– Версии строю, – парировала я.

– Захотелось поиграть в следователя? – Кочетова откровенно веселилась.

Я тяжело вздохнула и опустила голову:

– Приходится. Иначе Ван Хауэр так и будет пытаться убедить всю колонию, что я организовала оба убийства. Не иначе, потому, что с ума сошла.

Мое признание развеселило заместительницу Хоффмайера еще сильнее – она хохотала до слез.

– Прости, Надя, давно так не смеялась! – сказала она, быстро промокая умело накрашенные глаза носовым платком.

Я развела руками, мол, рада, что повеселила, но ответ на свой вопрос получить хочу. Конечно, ее отношение меня неприятно царапнуло, но Эльвира сама по себе человек колючий и порывистый, вот и не стоит принимать ее слова близко к сердцу. В этом она похожа на Дашу, кстати. Правда, колкости моей подруги могут вызвать разве что смех, а слова Эльвиры сочатся ядом. Может, потому она так и не сошлась здесь ни с кем. Или смерти, случившиеся в колонии за последние сутки, так на нее влияют?

– Ну, хорошо, расскажу, – Эльвира прикурила новую сигарету. – И ты сама поймешь, что убивать Хоффмайера или Полторахина у меня причин не было. Наоборот, я молиться должна была, чтобы они живы-здоровы были и работать продолжали. Не молилась вот, а зря… Ты знаешь, чем именно они занимались?

Я покачала головой и затаила дыхание, боясь спугнуть удачу – Эльвира сама перевела разговор на интересующую меня тему.

– Вместе создавали бактерии, способные сожрать углерод из атмосферы Марса и переработать в азот, кислород и прочие составляющие земного воздуха. Так за несколько лет атмосфера тут станет как на Земле. Все согласно программе терраформирования.

– Ну, да, знаю, что есть такие планы – кивнула я.

– Рисовали на бумаге, да забыли про овраги, – ехидно усмехнулась Эльвира и начала рассказ.

Отличный план потерпел крах сразу же, на первом этапе реализации, когда Хоффмайер с подчиненными попытались заселить опытный участок земными бактериями – те погибли в течение нескольких часов даже под защитой генератора защитного поля. Нехорошо, но, в целом, ожидаемо. Тогда Хоффмайер и создал коалицию с Полторахиным, видным биоинженером и генетиком. Вдвоем они, в разных вариациях скрещивая земных бактерий с теми, что каким-то чудом приспособились к выживанию в суровых условиях красной планеты, несколько лет создавали гибриды с нужными свойствами. Успехи у тандема ученых были. Правда, добиться нужных свойств от гибридов на сто процентов не получилось – то нужные для атмосферы газы не вырабатывали, то углеродом питаться не желали, то еще что-нибудь шло не так.

Лишь одно оставалось неизменным: опасность для людей. И исконно марсианские бактерии, и гибриды их с земными стали самой настоящей угрозой для здоровья колонистов – попадая в организм, они вызывают тяжелый воспалительный процесс в легких или в ЖКТ. И выздоравливают, увы, не все. Так что мы вынуждены каждый день глотать повышенную дозу витамина С и каждое утро принимать контрастный душ для поддержания иммунной системы в тонусе. Пока что это неизбежное зло. И устранить это свойство бактерий-гибридов пока что невозможно – как я, далекая и от генетики, и от микробиологии, смогла понять из пояснений Эльвиры, способность бактерии выделять кислород почему-то плотно завязана на эту самую «болезнетворность». Правда, научное сообщество как Земли, так и Новой Терры делало робкие предположения, что человеческий иммунитет рано или поздно приспособится если не бороться с марсианской инфекцией самостоятельно, то хотя бы противостоять ей. В чем принципиальное отличие борьбы от противостояния я так и не поняла, но решила не углубляться в этот вопрос, оставив это на потом.

– Но, когда дело доходило до испытаний, у них всегда что-то шло не так! – в голосе Эльвиры слышалась неподдельная досада. – Гибли бактерии в полевых условиях. Сразу или через некоторое время, но гибли.

Я потрясенно молчала. Нет, я, конечно, знала из разговоров и по Дашиным обмолвкам, что ситуация серьезная, но чтоб настолько…

Но тандем ученых, стихийно расширившийся до квартета после вовлечения в эксперименты талантливого биоинженера Кристофера Лэнгли и самой Эльвиры, не сдавался, создавая новые виды гибридных бактерий. В прошлом году им вроде бы улыбнулась удача – сразу два экспериментальных штамма бактерий прижились на опытных участках и даже начали стабильно выделять то, что требуется. Правда, в условиях Марса снова начали дохнуть – на этот раз, для разнообразия, не все и не сразу, а только две трети и через несколько дней. Это была уже почти победа!

Потом Хоффмайер обратил внимание на то, оставшаяся треть бактерий выжила, поедая останки сородичей, и ему пришло в голову, что гибридам в реальных условиях просто не доставало еды, конкретно – органики. Иными словами, углерод для них был сродни пустой похлебки, в то время как органика – ломящийся от угощений праздничный стол. И началась великое противостояние биологов и ботаников за, простите, отходы жизнедеятельности колонистов…

Тут я не выдержала – засмеялась. Эльвира тоже, правда, недолго.

– Гедеон с ассистентами Коростылевой едва на кулаках не сошлись! – взахлеб рассказывала она с азартным блеском в глазах. – Точно побили бы друг друга, если б гвардейцы вовремя их не растащили! И все ради чего? Да из-за гумуса, ха! Я даже пожалела, что «бой века» не состоялся. В итоге договорились делиться – тридцать на семьдесят. Тридцать процентов дневной «выработки» нам, остальное на теплицы и оранжерею. Потому что генерал сказал, что научные опыты это хорошо, но кушать хочется уже сейчас и, как минимум, три раза в день. Вот так!

– Даже представить боюсь, как эти проценты отмеряют… – пробормотала я себе под нос и вновь обратилась в слух.

После того, как бактерии в дикой среде благотворно отреагировали на подкормку, дела, казалось, пошли на лад. Однако с недавних пор бактерии снова начали погибать. За последние три месяца все опытные участки за пределами колонии опустели. Вот Хоффмайер и искал причину. Новое озарение на этот счет у него появилось как раз тогда, когда он вместе с убийцей ехал к месту своей гибели.

– Вот, смотри, – покопавшись в памяти голопланшета, Эльвира открыла сообщение, полученное, согласно дате и времени, за полтора часа до смерти начальника биолаборатории.

«Эльза, я понял, почему гибли бактерии!!! Ты не поверишь, как все просто!!! Хочу кое-что проверить, но, думаю, моя гипотеза подтвердится. Вернусь – расскажу! Может, поужинаем у меня?». Вот, собственно, и все.

– И все, – сообразно моим мыслям повторила Эльвира. – Это его последнее сообщение. Теперь мне предстоит выяснять, что это за простая причина, по которой мы до сих пор не вывели гибриды, способные с нуля создать пригодную для дыхания атмосферу. Как я рада-а… Даже не представляешь!

Сказано это было, разумеется, с сарказмом. С таким искренним злым сарказмом, что я ей поверила – Эльвире действительно не было резона убивать начальника. Кроме того…

– И никаких догадок? – удивилась я.

Кочетова покачала головой и снова не сдержала нервозности. Понятно, досадует на резко увеличившийся объем работы и ответственности. И наверняка скорбит по Хоффмайеру.

– У вас были отношения? – поинтересовалась я, на секунду замявшись.

Все же неловко задавать столь личный вопрос едва знакомому человеку.

– Были, – не стала отпираться Эльвира. – Почти шесть лет. Он из первой волны колонистов, я из второй…

– Из второй?! – я не сдержала удивленного возгласа.

И только потом вспомнила, что перебивать нехорошо.

– Прости, я очень удивилась, – смутилась я. – Но ты так молодо выглядишь…

Кажется, я ей польстила, сама того не желая. Но и не погрешила против истины – Эльвире на вид больше тридцати не дать. Тридцать пять, в крайнем случае.

– Мне сорок один, – нарочито безразличным тоном ответила женщина, однако по довольной улыбке, притаившейся в уголках губ, я поняла, что нежданным комплиментом она довольна. – И я действительно прилетела сюда восемь лет назад, на «Марсе-2».

Потом Эльвира вновь вернулась к рассказу о своих отношениях с Хоффмайером.

– Мы оба много пережили, оба помним то время, когда всего этого – она обвела взглядом теплицу, одновременно указывая мундштуком на жилой модуль – здесь не было, только бескрайняя красная пустыня. Характеры у обоих непростые, но общее дело сближает. Вот и у нас закрутилось незаметно как-то. Не отходя от микроскопа, как говорится…

И невесело рассмеялась. А после вновь поднесла платок к глазам.

– Шесть лет в отношениях, потом случился разрыв… Потому что Мерхушина перед ним задницей крутила! – зло прошипела она, сжав мундштук так, что побелели пальцы. – Гедеона и так кризис среднего возраста одолел, будь он неладен, а тут еще и подружка твоя! Ну, он к ней и переметнулся…

– К Даше?! – я ей не поверила. – Бред какой-то!

Дарья, в отличие от меня, с влюбленностями и устройством личной жизни не торопилась, спутника жизни выбирала тщательно и придирчиво, причем исключительно из гвардии генерала и из космопилотов. Из молодых, сильных и внешне привлекательных. И вдруг Хоффмайер? Лысеющий мужчина за сорок пять, с непривлекательными, будто топором вырубленными чертами лица, не орел, да еще и ростом ниже самой Даши… В голове не укладывается!

– К ней, Надя, к ней, – голос Кочетовой так и сочился ядом. – На молодое тело старого козла потянуло! Я отпустила, конечно же. Еще и пинком на дорожку сопроводила бы, да нам по работе друг от друга деваться некуда. И Мерхушину он мне трогать запретил. Вот так прямо и запретил, сказал, что, если я буду по работе его новой пассии нервы мотать, он на меня Дубровцеву накляузничет, что я до сих пор покуриваю иногда, и так, еще кое о чем по мелочи, да еще и крупный головняк припишет. И доказывай потом, Элечка, что ты не верблюд! Как околдованный, ей-богу! Никого, кроме стервы той не видел и не слышал…

Я тихо фыркнула.

– Сорвать злость на Даше ты не могла. Поэтому решила сорвать ее на мне, так? – в тон ей осведомилась я.

Вот и причина постоянных придирок ко мне! Но, даже если Дарья действительно закрутила роман с начальником, я-то тут причем? Где логика? Вопросы, видимо, риторические.

Кочетова поежилась, будто замерзла, и вновь потянула в рот мундштук. Хорошая модель, кстати, в ней сразу несколько фильтров, делающих вред от курения минимальным, главное – не забывать заряжать.

– Я тогда сама не своя была, Надь, – помедлив, ответила она. – Я ж привязалась к этому козлу, полюбила его даже! По-своему, конечно… А он мне после шести лет отношений: «Другую полюбил, к ней ухожу!». Плохо мне было очень, умереть хотелось, да покончить с собой духу не хватало. Решила уйти из жизни пассивно, местный коктейль из таблеток пить перестала. А в ожидании, пока меня местная инфекция прикончит, только работой и спасалась.

Ее слова меня, мягко говоря, шокировали. Как уже было сказано, наш иммунитет еще не научился бороться с марсианскими бактериями без постоянной поддержки витаминов и в случаях, грозящих снижением иммунитета, требовал иммуностимуляторов. Из них, главным образом, и состоит местный «коктейль», который вынуждены ежедневно принимать колонисты – помимо микроэлементов, пребиотика, ну, и противозачаточных. И то, что Эльвира перестала принимать его, может быть расценено как саботирование рабочего процесса. Как минимум! Я озвучила эту мысль, однако Кочетова лишь отмахнулась. И продолжила свою исповедь.

– Я вела себя как стервоза последняя. Всем доставалось, не только тебе. Ты прости меня, Надя!

И замолчала, комкая испачканный тушью платок.

Я махнула рукой, мол, проехали. Сказать по правде, именно благодаря Кочетовой я ввела в обиход столь полезную практику как письменный обмен претензиями. Впоследствии выяснилось, что это позволило избежать проблем в будущем. Мне не обижаться, мне благодарить ее надо. Хотя, нервы она мне, конечно, помотала.

– Может, стоит вновь начать принимать лекарства? – осторожно спросила я. – Ты еще слишком молода, чтобы умирать. И потом, такое поведение безответственно по отношению к другим! Заболев сама, ты заразишь тех, кто рядом! Я по себе знаю, как тяжело переносится инфицирование местными бактериями! Никому такого не пожелаю.

Эльвира грустно усмехнулась:

– Зараза к заразе все не липнет и не липнет.

– Это не повод для шуток! – возмутилась я.

Кочетова, однако, махнула рукой и вся поникла, будто из нее позвоночник выдернули.

– Я тоже так думала, особенно когда Гедеон дней десять назад у меня прощение вымолил и предложил начать все сначала. Не потянул фею, видать. Или, может, сама Мерхушина его послала. Не знаю точно. А теперь снова не вижу в этом смысла… Надя, ответь, только честно: что побудило тебя лететь на Марс?

Я очень удивилась – и неожиданному вопросу, и такому резкому переходу с одной темы на другую. Однако Эльвира внимательно смотрела на меня, ожидая ответа. Пришлось вкратце рассказать ей историю моего становления колонистом. Реакция ее меня озадачила.

– До сегодняшнего дня я считала, что сюда заносит лишь две категории людей: непробиваемых идеалистов-романтиков, которых тянет к великим свершениям, и тех, кто бежит от чего-то. А тут на тебе! Третья категория подоспела: специально выращенные контрактники. Инкубаторские… Знаешь, Надя, ты показалась мне человечком добрым и светлым. Обидно было бы узнать о тебе что-то плохое, от чего только на другой планете и спасаться.

И замолчала. А я начала гадать, были ее слова похвалой или оскорблением.

– А ты к какой категории относишься? – поинтересовалась я меж тем.

– Ко второй, – Эльвира ответила, не задумываясь. – Подробности – не твоего ума дело, понятно?

Я только плечами пожала. Что тут непонятного?

– Так вот, когда на Земле я узнала, что набираются добровольцы для полета на Марс, я не раздумывала ни секунды, – продолжала она. – Не могла оставаться на Земле. Так здесь и оказалась. Должна сказать, здесь мне лучше, чем там. Приняли, как родную. Гедеон начал опекать, Дубровцев о внеочередном оперативном лечении с Даменецким договорился – у меня нос был сломан, перелом ноги сросся плохо…

– Неужели ты не проходила медкомиссию перед отлетом? – не поверила я. – Меня туда каждые полгода гоняли!

– Ты – другое дело, Надя, – сухо ответила Эльвира. – Ты и такие же контрактники из инкубатора – это, грубо говоря, материал на разводку. Потому в эту программу и набирают подростков, чтобы воспитать правильно, связи их с оставленными на Земле семьями оборвать, чтобы Марс им вторым домом стал, да плодиться тут заставить. Надо же планету заселять! А для этого производители должны быть здоровыми! Неужто не доводили это до твоего сведения прямым текстом?

Я не торопилась с ответом. Доводили вообще-то. Но я это восприняла как пожелание, а не как руководство к действию. Кто ж в здравом уме в условиях Марса детей рожать будет? Климат не тот, природные условия тоже, и это не говоря уж о полном отсутствии инфраструктуры для их развития и обучения!

Пока я подбирала слова, чтобы поведать о том Эльвире, она успела рассказать, что при наборе в первую и вторую волну колонистов требования к состоянию здоровья были гораздо ниже, потому что задачей их было обустройство колонии и научные исследования, а не рождение детей.

– Вроде как мозги есть, есть ученая степень, ноги передвигают, и ладно, – невесело усмехнулась моя собеседница. – Остальное роботы сделают. На деле, конечно, получилось иначе. Как, впрочем, и всегда.

И, широко поведя рукой, будто в танце, запела:

«Как на красной на планете

Колонисты завелись.

Им бы базу здесь построить,

И все будет… хорошо!

От работы здесь, на Марсе,

Дохнет робот, вашу мать!

Взял лопату академик

И копать, копать, копать!

Плечом к плечу копают дружно

Военный, повар, инженер,

Под жилой модуль и ангары

Марсу портят экстерьер»

Я даже не улыбнулась. Я хоть и недавно здесь, но отлично знаю, с какими трудностями столкнулись колонисты первой и второй волн. Вот кто настоящие герои! Конечно, копать котлованы под фундамент и технический этаж, бурить скважины и заниматься прочими строительными работами им на постоянной основе не пришлось. И это не говоря уже о перемещении с орбиты Фобоса частей корпусов космических кораблей и составлении из них зданий колонии или возведение периметра колонии – такое людям точно не под силу, даже при условии выставленных на максимум параметров экзоскелета. Только эпизодически – в ожидании, пока техники починят вышедших из строя роботов. А чинить их приходилось постоянно. Чинить, чистить от марсианского песка подвижные сочленения, смазывать их… Техники-ремонтники трудились в три смены, но успевали далеко не всегда. А вообще, век строительных роботов на красной планете оказался, увы, недолог – то, что на Земле было рассчитано лет на десять-пятнадцать работы, здесь убивалось за два года.

Так что, насколько я знаю, часть котлованов под ангары пришлось-таки рыть вручную. И производить сварку внутренних и внешних швов зданий. И еще много чего. М-да, большая часть строительных работ пришлась на период до активации купола жизнеобеспечения. Метеориты, ветра, слишком резкие перепады температур, пониженная по сравнению с земной гравитация, вездесущая красная пыль, которая, как оказалось, набивается буквально повсюду… Неудивительно, что такие суровые испытания нашли отражение в народном творчестве колонистов. Может, криво, косо и не всегда в рифму, но дух того времени передают верно. И это Эльвира еще цензурные вспомнила! А то доводилось мне слышать такие, где литературными были только предлоги. И это сейчас рассказы о времени основания колонии кажутся смешными – а вот колонистам первой и второй волн, прилетевшим на пустую планету, было не до смеха…

– Была в позапрошлом веке детская песенка со словами: «Вкалывают роботы, а не человек», – продолжала вспоминать Эльвира. – Так вот, сейчас, в век роботизированного труда, она выглядит даже не наивно, а злой насмешкой! Потому что, Наденька, на одного введенного в эксплуатацию робота требуются, в среднем, пять обеспечивающих специалистов – два техника, программист, специалист по закупкам и уборщица. В среднем! А вообще, в зависимости от сложности конструкции, количество персонала может и до пятидесяти подскочить. В этом свете фантастические сюжеты о восстании машин смотрятся, мягко говоря, высосанными из пальца. А еще, представь себе, в двадцать первом веке народ всерьез верил, что автоматизация процессов сведет на «нет» полезность человеческого труда…

– Ты и Даменецкого знала, оказывается, – перебила я, направив беседу в нужное мне русло. – Просто Ван Хауэр сказал, что он меня, оказывается, тоже лечил, когда я бактерий подцепила. Недолго, правда, в тот же день умер.

Да, невежливо. Но слушать ее философствования у меня нет ни желания, ни времени.

– Тебя? С инфекцией? – вскинула брови Кочетова. – Нет, он что-то путает. Ты с инфекцией поступила, это не его профиль. Даменецкий – хирург, да еще и со специализацией пластического. Нос мне отличный сделал, как в молодости. Ну, и все лицо заодно. Потому я и выгляжу моложе своих лет. Но ты ничего не слышала!

Я заверила Эльвиру, что ее тайна умрет со мной. А потом поинтересовалась:

– А ты сама где была вчера утром?

После новой порции шуток по поводу моего участия в расследовании я все-таки получила ответ:

– В лаборатории. Пошла туда сразу после завтрака, и не одна, а в компании подчиненных – Чжу-Гао, Саамади и Зимовченко. Там и была до обеда. Потом сходила на обед в жилой модуль опять вместе с подчиненными. Вернулись всей толпой и работали спокойно, пока…

Но прежде, чем она озвучила причину досрочного прекращения трудового дня, в оранжерею вошла Даша. Вошла, увидела Эльвиру и быстро выскочила вон. Так быстро, что я ей даже не успела рукой махнуть.

– О, видела? – усмешка Кочетовой стала поистине зловещей. – Бегает от меня. Не рискует на глаза попадаться, зараза. И правильно…

– Ты все еще злишься из-за Хоффмайера? – сделала я предположение насчет того, почему Даше следует держаться подальше от новой начальницы.

– Злюсь, конечно, – не стала отрицать Эльвира. – А еще сильнее злюсь из-за того, что эта идиотка сорвала нам всю работу лаборатории! Уронила пробирку с биоматериалом, а потом, видимо, чтобы наверняка, еще и раздавила ее! Оступилась на каблучищах своих, и вот, пожалуйста! А там прототип был, понимаешь! Гибрид! Агрессивный для человека! Естественно, датчик засекает в воздухе лаборатории опасное содержание микроорганизмов, звучит сигнал тревоги, все в спешке и респираторах покидают лабораторию, потом еще два часа торчат в дезинфекционной. Сам ангар 1-3 тоже закрыт на дезинфекцию, дня на два работа встала. Почему я, думаешь, тут сижу, а не над микроскопом корплю, последнюю загадку Гедеона решая?

Я только головой покачала. Происшествие в биолаборатории стало для меня новостью! Странно, что Даша еще не написала мне о нем… С другой стороны, я, уточнив у Кочетовой, когда именно произошел инцидент с пробиркой, уверена: мою подругу можно вычеркнуть из списка подозреваемых – на время убийства Хоффмайера у нее точно алиби. Хотя она, теоретически, вполне могла бы надеть скафандр Вика – высокая, стройная…