Семиозис

– Это лианы, – сказал я. Ури уставился на ростки выпученными глазами. – Поле отравили снежные лианы. Это аллелопатия. Растение убивает конкурентов, чтобы расчистить себе место. Если мы исследуем их, то увидим, что они полны яда.

Так и оказалось. Снежная лиана выпустила корни на глубину больше метра, обнаружила наше орошаемое поле, выделила яд и захватила поле себе. На поле с ямсом тоже оказались ростки.

– Растения пытаются распространяться. Это естественно, – объяснил я в лаборатории Ури и Пауле.

Тем не менее мне было неспокойно. Снежные лианы отправили корни на расстоянии больше полукилометра, чтобы напасть на поле, игнорируя другие плодородные участки.

– Я говорю: уничтожить ее, – процедил Ури сквозь зубы. – Она убила Нинию. Она убьет все наши посадки.

Паула строго посмотрела на него. Я озвучил очевидное.

– Их трудно будет уничтожить. Заросли занимают несколько гектаров – и неизвестно, какая у них защита.

– Мы остановили Наполеона, мы остановили Гитлера, мы можем остановить растение-убийцу. Мы выдержим осаду.

Тут Ури поймал взгляд Паулы и улыбнулся, словно это была шутка.

– Мы не на войне, – медленно проговорила Паула с ответной улыбкой. – Это просто лианы и деревья.

Ури отдал честь:

– Я – солдат-дровосек.

Улыбка Паулы чуть поблекла.

Если мы намерены что-то выращивать, лианы необходимо остановить, но для этого нам требовалось нечто гармонирующее с окружающей средой.

– Природа уравновешивает, – сказал я. – Что-то должно служить природным ограничителем снежных лиан. Надо это выяснить – и позволить окружающей среде самой о себе позаботиться. Ури, пошли.

Паула посмотрела на меня с благодарностью.

* * *

Два участка зарослей, восточный и западный, разделял широкий луг, на котором мы поселились, и с обоих краев они ограничивались лесом. Руководствуясь системой геонавигации и вооружившись мачете, мы с Ури ломились через лес в северном направлении, потея в перчатках и толстых рубашках – защите от колючек, жукоящериц, шипастых нелетающих птиц и стрекал кораллов. Каждый удар мачете пускал сок со своим особым запахом.

Ури с силой ударил по ядовитому сумаховому папоротнику.

– Надо найти что-то вроде бомбы, – сказал он.

– Надо найти нечто еще более мощное, но не оружие. Нечто природное.

Он приостановился.

– Думаешь, найдем?

– Верь природе. То, что контролирует снежную лиану, должно быть как минимум не менее сильным, чем она.

Первый найденный нами участок снежной лианы стоял в лесу, словно остров диаметром два метра: облако белых плетей вокруг кроны осины. Они выгибались над нашими головами, словно тянущиеся в лес щупальца. Одно из них обернулось вокруг пальмы, заваливая ее, а второе стиснуло материнскую почку. Пальма умирала.

– Вот работа для солдата-дровосека, – сказал я.

Он картинно поприветствовал лиану:

– Встретимся в бою.

Спутниковая съемка показала еще одну заросль: большую и расщепленную по центру, словно глаз ящерицы. В миниатюре она походила на заросли вокруг нашего луга.

На одной стороне прореха в зарослях вела, словно дверь, на луг внутри них. Над входом лианы выгибались навстречу друг другу и сцеплялись. Шипы вонзались в другие лианы, сок капал на землю. Один из отростков зажимал излохмаченный кусок другой лианы в спиральной хватке.

Ури воззрился на него:

– Растение очень странное.

Я понял с первого взгляда:

– Два растения, восточное и западное.

– Два солдата, – поправил он меня и расхохотался, довольный своей шуткой.

Я засмеяться не смог.

Внутри обнаружились кустики травы, завалившиеся и подгнившие, как пшеница у нас на поле. Я ботинком отодвинул склизкие останки, открыв гниющий росток осины, принадлежавший какой-то из сторон.

– Возможно, это и есть главная мишень корневой гнили.

Он всмотрелся в росток, а потом обвел взглядом заросли по обе стороны от нас и медленно улыбнулся.

– Жизнь снова понятная. Мы на поле боя, сражение ведут два комнатных растения.

В какой-то мере он был прав. На Земле растения всегда борются друг с другом. Часто бой бывает смертным.

– Да, это битва, – сказал я, – но за выживание. Это не просто солдаты. И учти, насколько велик наш луг – какая идет борьба за выживание.

Я осматривался в поисках какого-то признака силы, противодействующей снежным лианам, но ничего не увидел.

Вонь привлекла наше внимание к комку зеленого дерна – на самом деле раздувшемуся трупику фиппокота. На лианах одной из сторон висели спелые плоды.

– Могу спорить, что они ядовитые, – сказал я.

– Зачем убивать котика? Ты сказал, они удобряют землю в зарослях.

– Трупы могут дать больше удобрения. Или можно прекратить поступление навоза противнику.

– Растения не настолько умные.

– Они приспосабливаются, – сказал я. – Эволюционируют.

В университете мы шутили, что растения проявляют жестокость в отношении насекомых, заставляя переносить пыльцу или семена, но насекомые мелкие. На Мире снежные лианы были громадными. Рядом с ними люди и фиппокоты оказались насекомыми, объектами жестокого обращения. Я толкнул мертвого фиппокота носком ботинка. Он был чем-то закреплен на почве. Я ткнул в трупик острием мачете, задержав дыхание от вони. Толстый корень высунулся из его живота и зарылся в землю. Что-то приподнимало кусок меха.

Я вскрыл беднягу. Внутри проросло семя снежной лианы. Мне вспомнились могилы тех трех женщин. Западная лиана использовала их, как фиппокотов, чтобы перенести свои семена, а трупы послужили удобрением. Я срубил росток, поднимающийся из фиппокота. Я узнал все, что требовалось. Понял, что мы такое.

Я огляделся, ища Ури. Держа мачете, как саблю, он подошел к одной из стен зарослей и медленно двигался вдоль нее. Он подбрасывал ногами опавшие листья и гниющую траву. Разлетались листья и прутья… и, возможно, кости. Под подстилкой корни снежной лианы лежали, словно ползущие змеи, вытягиваясь и обвиваясь друг вокруг друга.

– Бред! – крикнул он. – Бред! Нас убивают воюющие комнатные растения.

В разлетающихся листьях я увидел, как взрывается наш дом в Веракрусе во время Зерновой войны, как разлетается кровельный материал. Моя семья бежала через поля в заболоченный лес, а вокруг жужжали дроны-разведчики. Мать попыталась прикрыть мне глаза и велела быть храбрым, но я увидел в лесу человеческие кости с отваливающимся зловонным мясом – и заорал. И тут моя мать упала, и пузырящаяся кровь потекла у нее из груди и изо рта. Нам пришлось бросить ее с другими мертвецами, а мне пришлось быть храбрым.

Ури служил в армии, но я побывал на войне. Солдаты одерживают победы, а мирное население просто выживает, если хватает удачи и хитрости. Этого может оказаться достаточно, но мирные жители могут возненавидеть обе стороны – как это сделал я. Я улетел с Земли, чтобы сбежать от них всех, от всех сторон всех войн.

– Можно уходить, – сказал я. – Нам можно уходить.

Люди, начавшие Зерновую войну – обе стороны в той войне, – были жадными и жестокими. А лианы были просто лианами.

Он указал на меня концом своего мачете.

– Восточная лиана уже наш союзник, так? Она будет нам служить.

– Только если мы станем хорошими большими фиппокотами и будем делать то, что ей надо.

Ури запрыгал, как кот.

– Значит, фиппокоты победят.

– Только если победит наша лиана.

* * *

Я настоял на том, чтобы раскопать могилы Кэрри, Нинии и Зии. Там обнаружилась масса воюющих корней, переплетающихся внутри тел. Семена западной лианы проросли, стебли и корни вырывались из их животов. Однако корни восточных зарослей приняли ответные меры, удушая ростки. Восточная лиана победила. Я признался, что атаковал ростки западной лианы.

Ури обнял меня за плечи:

– Ты помог убить убийцу Нинии… и Кэрри с Зией. Ты сделал хорошее дело.

Больше того: я принял решение относительно неприкосновенности могилы – нечто за рамками борьбы за выживание. Я принес на Мир разум и сердце.

* * *

После скудного ужина на деревенской площади – из плодов снежной лианы, но без ямса, без хлеба и с минимальной порцией сублимированного микопротеина, привезенного с Земли, – мы созвали совет Содружества по вопросу снежных лиан. Я рассказал, как лианы сражаются друг с другом, отравляя другие растения и используя животных для удобрения, распространения семян – и, возможно, еще для чего-то.

– Возможно, мы могли бы пересадить восточную лиану для охраны наших полей, но…

Меня перебила Венди Полстопы:

– Идеально.

Другие дружно кивнули.

– Но нам надо стать ее фиппокотами, – сказал я. – Это мы будем работать на нее, а не наоборот. Она поможет нам только потому, что это будет на пользу ей самой. Мы дадим ей пищу и воду – наши сортиры, орошение и кладбище – и поможем продвигаться, как будто мы колония фиппокотов.

– Ну и отлично, – широко улыбнулась Венди. – Мы ведь хотели встроиться в экосистему. Мы перестанем быть чужаками – и всего через два месяца! Это даже лучше, чем я думала.

Однако быстрый успех вряд ли достижим. Мы наверняка чего-то не учитываем.

– Мерл, – попросила Паула, – расскажи нам про фиппокотов. Какие они, что нам надо делать?

Он встал и разгладил бороду.

– Начнем с того, что они – травоядные. Мимикрируют и стоят не на вершине пищевой цепи. И недавно я обнаружил, что они не только прыгают, но и скользят.

Он продолжил рассказ. Я пытался понять, чего мы не заметили. Экология подстраивается, но два месяца – это очень быстро, особенно для растений. Разум сделал человека как вид чрезвычайно хорошо адаптирующимся. Наверное, мы в считаные дни смогли бы научиться полностью имитировать фиппокотов, пусть и придется внести много изменений. Мы уже выполняли многие их функции – с точки зрения снежных лиан.

Мерл тем временем говорил:

– Кажется, я видел, как они друг друга обучают. Они очень быстро учатся.

Снежные лианы тоже быстро обучились. Они поняли, что мы похожи на фиппокотов, и использовали нас так же, как их, давая нам полезные или ядовитые плоды. Но западная лиана атаковала наши поля. Она заметила, чем мы отличаемся от фиппокотов, что мы – фермеры, и разработала план, потребовавший от нее заметных усилий. Оригинальные, творческие идеи и упорство – это признаки разумности, подлинной разумности, проницательности. Она взвесила возможные способы действий, а потом выбрала один из них.

Снежные лианы способны мыслить и планировать, и западная лиана приняла очень агрессивное решение. Она решила убивать нас всеми доступными ей способами и разработала тактику действий. Мы – мирное население на территории военного диктатора. Мы действительно на поле боя.

И мы в страшной опасности.

Я прервал Мерла:

– Фиппокоты занимаются растениеводством?

Он посмотрел на меня как на сумасшедшего, а потом пожал плечами:

– Ну нет. Я такого не видел. Даже не закапывают семена, как белки. Хотя, может, и будут – осенью.

– Снежная лиана напала на наши посадки. Она знает, что мы – не фиппокоты. Это как Зерновая война на Земле. Контроль над источником пищи – это один из способов победить.

– Ну, знаешь! – возмутился Брайен. – Она напала на наше поле, потому что ей там хорошо было бы расти.

– Ей пришлось преодолеть слишком большое расстояние, больше половины километра, и при этом она прошла мимо более удобных мест – например, мимо родника. Она проанализировала нас – и приняла решение. Тогда другая снежная лиана решила стать нашим союзником. Они для этого достаточно сообразительны. Они способны думать.

– Раньше ты такого не говорил, – заметила Вера.

– Я только сейчас это понял.

– Растения не могут думать!

Паула постучала по столу:

– Вспомним правило: мы оказываем поддержку и слушаем, а не устраиваем дебаты. Мы здесь, чтобы решить проблему, а не чтобы победить.

Я бросил на нее благодарный взгляд, но она в этот момент предупреждающе смотрела на кого-то другого. Я набрал побольше воздуха.

– У них есть клетки, которые я не могу идентифицировать. На Земле растения могут считать. Они могут видеть, могут двигаться, могут выделять инсектициды при контакте с нежелательным насекомым.

– Это может быть инстинктивной реакцией, – предположил Мерл. – Любое животное решает, что делать в отношении своей территории.

– Ну, знаете! – снова вмешался Брайен – и тут поймал взгляд Паулы. – Я хотел сказать: сразу принять такое трудно.

– Знаю, – согласился я, изо всех сил стараясь держать себя в руках. – Я хочу, чтобы мы осознали, что выбираем чью-то сторону в войне, которая больше нас, – и что одна из сторон становится нам более решительным врагом.

– Враг. Растительный враг! – проворчал он.

Минуту все молчали. Рядом со Снеговиком начала жужжать пара крабов.

– Люди воюют, потому что они развращены. – Вера посмотрела на Паулу и продолжила уже мягче: – Это – экосистема, и потому тут все взаимосвязано.

Она – астроном и потому видит вселенную как звезды и планеты с четкими и предсказуемыми орбитами, где все подчиняется математике. Конечно, и остальная природа должна быть такой же.

– Эти растения агрессивны, – сказал Ури. – Тут Октаво прав. Нам надо стараться выжить так же упорно.

Гран кивнул.

– Октаво нашел способ врасти в здешнюю природу, какой бы суровой она ни была. План рискованный, так что он правильно делает, заставляя нас осознать риски. Но план разумный, и мне он нравится.

Я огляделся. Мы все носили одинаковую прочную одежду, говорили на одном языке, питали одни и те же надежды. Мы всё обсудили еще на Земле и пришли к согласию. Мы будем жить в гармонии с природой, а природа всегда находится в состоянии гармонии, как детали старинного часового механизма. Я знал, что лиана убила нас намеренно, с заранее обдуманным злым умыслом, но остальным трудно было в это поверить.

– Если растения такие умные, то где их города? – вопросил Брайен.

– Это – старая планета, но для нас она новая, – ответил Мерл. – Мы не прожили здесь и двух месяцев, так что узнавать надо еще очень многое. Мы можем стоять прямо в центре города – и этого не видеть. Тем не менее нам надо побыстрее принять решение, потому что времени у нас мало. Фиппокоты сумели ужиться с лианами, а они довольно сообразительные по меркам животных. Значит, и мы сможем.

– Я впервые по-настоящему почувствовала, что я дома, – сказала Венди. – Мы нашли то, что хотели. Мы оставили Землю позади, так ведь? Мир будем мирным, если мы будем мирными.

– Правильно! – поддержала ее Вера. – Мы оставили позади провальные парадигмы типа войны.

Видимо, я использовал неверную парадигму.

– Вы правы: это эволюционный процесс, и нам надо в него встроиться. Но я не знаю, что снежная лиана – любая из этих двух – будет делать дальше. Нам надо и дальше делать то, чего они хотят. Они могут перехитрить нас – или использовать и отбросить. Возможно, восточная лиана даже не станет за нас сражаться.

Я вспомнил земное сельское хозяйство. Продукты – это деньги и власть, и на Земле было легко разглядеть врага. Он запускал руку тебе в карман или наставлял на тебя пистолет.

Паула сказала:

– Думаю, мы все сознаем, что наше решение может иметь непредвиденные последствия. Однако это будет нашим общим решением – с пониманием того, что никаких гарантий нет.

– Если это не сработает, – подхватила Рамона, – твоей вины в этом не будет, Октаво. Думаю, нам стоит постараться какое-то время быть другом восточной лиане.

– Или так, или перемещать колонию, – сказала Вера. – И мы наверняка будем голодать, а снежные лианы могут встречаться по всему Миру. Будем реалистами.

Они понятия не имели, на что соглашаются, но если им хочется думать, что они живут в гармонии с природой, то, может, им так будет спокойнее. Война – удел человечества, но не только его, и мы ничего нового на эту планету не привнесли. Мы оказались в состоянии войны, и только я понимал, что это означает. Но, возможно, достаточно будет и того, что один человек знает, что делать.

Ури по-прежнему выступал за то, чтобы уничтожить западные заросли, но голосование решило иначе: двадцать четыре против семи. Я проголосовал против, опасаясь, что в отсутствие врага в виде западных зарослей, восточным мы окажемся не нужны.

* * *

Я сделал, что мог. Я пересадил снежные лианы и осины с восточных зарослей на западный край наших полей в качестве щита. Они прижились – и атаковали. Мы сделали новые посадки съедобных культур – и они росли без помех.

Каждый день я брал мачете и выходил на дальний край нашего щита из лиан и рубил западные лианы, тянущиеся к нему. Иногда я обнаруживал, что воюющие лианы сплелись друг с другом в драке, толкая и разрывая. Одним ударом лезвия я спасал нашего белого рыцаря. А под землей, как я понимал, битва велась еще более яростно.

Как-то ближе к вечеру Ури пошел со мной, сняв рубашку из-за жары. Повязанный на лоб платок не давал поту стекать на глаза.

– Кто бы мог подумать, что фермерство окажется таким бурным?

Он обрубил лиану и бросил в кучу хвороста, приготовленного для сжигания. Он шел, вороша палкой подрост, выискивая прячущиеся змеями лианы. Для него это была всего лишь прополка сада.

Вокруг нас под синим небом и маленьким ярким солнцем ухали ящерки. Скоро мы снимем первый урожай – мы планировали пир.

Мы говорили, что ожидаем трудности, а не рай, но на самом деле нам хотелось и того и другого. Мы считали, что придем с миром – и найдем удобную нишу в чужой экологии. А вместо этого мы нашли поле боя. Восточная лиана превратила нас в покорных наемников, всего лишь в умных крупных фиппокотов, которые помогают ей одержать очередную победу. Мы хотели начать жизнь с начала, вдали от Земли и от всех ее ошибок. Этого не случилось, но это осознавал я один – и ни с кем не делился своим разочарованием. Когда-нибудь, возможно, я объясню своим детям, что нам пришлось идти на компромисс, чтобы выжить.

Ури продолжал рубить. Нас ждали новые сражения – и я надеялся, что мы будем к ним готовы.

Сильвия год 34 – поколение 2

Ничто здесь содержащееся не будет считаться нарушением личной свободы верования, права на высказывание и справедливость, свободу и мирное достижение личных целей, находящихся в гармонии с благополучием и интересами Содружества в целом.

Из Конституции Мирного содружества

Пока крышу не снесло, мне нужно было ее проверить, просто необходимо – и пусть кто угодно говорит, что не надо бы, и пусть подниматься наверх небезопасно. Лето – это ураганы, а я мечтала спроектировать прекрасное здание, мощное, словно ураган, но не получила ни красоты, ни мощи, потому что мне не разрешали. И тут этот ураган! Это была первая гроза лета, и метеорологи сказали, что такой сильной, похоже, еще не бывало. Дождь уже стегал по домику, когда мы с Джулианом поднялись на третий этаж. Мы открыли люк чердака, и я встала ему на плечи, чтобы посмотреть на крышу изнутри.

Она качалась, словно лодка на волнах. В нескольких местах сорвало черепицу, и туда захлестывал дождь, наполняя чердак запахом промокшего дерева, а ветер тянул балки и фронтоны, напрягая все соединения. А если бы я переплела стойки и стропила, словно тростник? И тут в углу кусок дерева треснул, словно взрывающийся водородный кактус.

– Свет! – крикнула я Джулиану и тут же просигналила жестом, потому что он меня из-за ветра не слышал.

Он протянул мне факел, и пламя заколебалось на ветру, а в воздухе запахло горящей смолой. Тут порыв ветра шлепнул по крыше, и она снова качнулась.

Вот где проблема: в северо-западном углу полетел импровизированный крепеж. Я спроектировала крышу так, чтобы она крепилась к стенам шлицевыми соединениями и поперечинами, как рекомендовал учебник по архитектуре, но ни у кого не нашлось времени на сложные работы. Никому не хотелось тратить время на детскую мечту. Они использовали столбы и бревна, даже не распилив их на правильный брус. Ну и получили, что хотели.

Выдержит ли здание ураган? Я задумывала сдвоенные балки, угловые стяжки и дополнительные связки. Мне сказали, что это излишества, – и здание получилось ненадежным, тесным и неуклюжим.

– Сильвия! – крикнул Джулиан и добавил еще что-то, что я уже не расслышала.

Его рыжие волосы в свете факела горели, словно огонь, а глаза сопереживали мне – тому, что я чувствую из-за крыши, моей бедненькой крыши.

Я начала спускаться – и в конце лестницы обнаружилась Вера. Видимо, она вскарабкалась наверх, чтобы проверить, как мы, – но с чего бы? Она стала новым модератором Мира, так что, конечно, здание должно было ее волновать, но мы могли бы все ей пересказать. Свет факела падал на ее лицо, морщинистое, словно древесная кора. Седые волосы отступали залысинами, как у мужчины, вставные зубы были оскалены.

– Джулиан! – голос у нее был, как у несмазанного механизма. – Зачем ты привел сюда Сильвию?

– Моя идея, – проорала я, чтобы быть услышанной через ураган.

Джулиан шел за мной, пытаясь быть вежливым. Но Вера проигнорировала меня и жестом потребовала, чтобы мы следовали за ней.

Мы поплелись по лестнице. Ветер рвал дом, словно фипполев, когтящий корни, и от сотрясения стен трескалась штукатурка. Вера спускалась по одной ступеньке за шаг, опираясь на трость. Было бы неуважением ее обгонять – а дети обязаны почитать родителей. Мы слышали это с самого рождения, так что можно ли было не послушаться?

Она орала на него всю дорогу вниз, а когда мы пришли в переполненный темный погреб, я затушила факел и сделала еще одну попытку.

– Мне нужно было осмотреть крышу.

Я даже намека на неуважительность в своем голосе не допустила.

– Джулиан мог подняться сам и тебе пересказать, – проворчала она, опускаясь на скамью.

– Но не он ее проектировал. Он бы не знал, на что обращать внимание.

Она махнула тростью.

– Это было слишком опасно.

– Не тревожься, – пробормотал он.

Он был еще подростком, как и я, но бородка у него росла рыжая, как волосы. Он унаследовал это от матери, Паулы, а угловатое лицо – от отца, Октаво, а улыбка у него была такая широкая, что глаза щурились. Он похлопал меня по руке. Она возмущенно посмотрела на его руку.

И все равно я клянусь, что мне хотелось хорошо к ней относиться, и я подумала, что, может, она так злится потому, что ураган ее испугал. Она была модератором всего месяц, была избрана после смерти Паулы. Мне хотелось надеяться, что Вера окажется не хуже нее. Паула последний год была слишком больна, чтобы исполнять все обязанности модератора, и я надеялась, что Мир снова станет спокойным и организованным. Выживали мы год за годом, и выживание было главным, но красота полезна для души. В нескольких земных учебниках так говорилось, а Земля ведь не могла быть только плохой.

Моя мать, Венди Полстопы, сидела с Октаво. Его седые волосы и борода в тусклом свете масляных ламп казались яркими. Я направилась к ним зигзагами, потому что все двадцать восемь жителей домика и их имущество переполняли помещение: все их одежды, постели, инструменты, медицинское оборудование и роботы. Домов было еще три – и там, наверное, тоже были проблемы из-за такой сильной непогоды, и погреба были набиты людьми, но погреба-то были прочными. Все понимали, насколько это важно.

Мама улыбнулась мне так, словно я отправлялась пройтись и набрать дружественных плодов, и улыбка у нее была такой же широкой, как у Джулиана, но уголки ее рта проваливались в челюсти. Когда-то лицо у нее было гладким и полным, как у меня, – я видела снимки, – но она оказалась не приспособленной для нашей силы тяжести. Гравитация стянула вниз ее лицо, а ее груди, колени, руки – вся ее плоть – оплыли. По словам родителей, на Земле я была бы легкой как перышко.

– Проект был хороший, – сказала мама.

– Это было мое первое настоящее здание.

– Не твоя вина, – заметил Октаво, но при этом он на меня не смотрел.

Маме понадобилось пойти в центр даров, и я помогла ей встать и идти. Макушкой я доставала ей только до плеча: сила тяжести Мира сделала нас, детей, низенькими, сильными и быстрыми, как местные животные. Родители стали инвалидами после множества падений и тяжелых нагрузок, сколько бы медики ни обновляли им кости и суставы.

– Тут пока неплохо, – заявила она из центра даров, который здесь был просто большими ведрами, а не настоящим сортиром.

Пока они не завоняли, но мы застрянем в погребе дня на два, не имея возможности одарить дружественное растение, так что они будут полны. Она проковыляла наружу и снова оперлась на мое плечо.

– Знаешь, почему Вера орет на Джулиана? – прошептала она, обнимая меня за плечи. – Октаво мне сказал. Джулиан бесплоден.

Бесплоден? Я так удивилась, что ничего не сказала. Мама покачала головой и погладила меня по щеке: она знала, что мне нравится Джулиан.

Бесплодие стало проклятием Мира, как тихо говорили родители, а население – проблемой Мира. Половина родителей уже умерли, и у них было всего двадцать четыре выживших ребенка, а половина запаса сперматозоидов и яйцеклеток с Земли погибли из-за отключения заморозки во время одного из ураганов. Мы, дети, пока произвели на свет всего тринадцать внуков, а я – ни одного. Мне уже исполнилось восемнадцать земных лет, четырнадцать мирных, я была фертильна, и многие родители считали, что мне пора исполнить мой долг. Мама всегда говорила, что время у меня есть, но другие родители выражали нетерпение. Я видела, как матери любят своих детей, и не имела желания что-то полюбить так сильно, потому что порой дети умирали, даже еще не родившись. А что, если мой ребенок умрет?