История Челябинска в свете Новой Хронологии

Кроме этого, фонды ОГАЧО содержат еще ряд архивных материалов, относящихся к периоду до 1781 года, как правило отражающих деятельность различных административных, духовных и военных органов и учреждений г. Челябинска (Челябинской крепости): Челябинское духовное правление Оренбургской духовной консистории (1767—1909); комиссар Миасской крепости (1737—1830, очевидно входит в состав архивного дела, обнаруженного в с. Миасском – см. выше); коллекция документов религиозных учреждений (1753—1937); коллекция документов о Крестьянской войне под предводительством Пугачёва (1773—1776). Вот, в общем-то и всё, что можно обнаружить в местных архивах касательно первоначальной истории города.

Внимательный читатель в этом месте может задаться вопросом, а как же подлинник донесения, как считается, основателя Челябинской крепости А. И. Тевкелева руководителю Оренбургской экспедиции В. Н. Татищеву, документально подтверждающий основание города (крепости) в сентябре 1736 года, обнаруженный в московских архивах (см. выше)? И здесь мы сталкиваемся с интересным фактом, в общем-то давно известным историкам и краеведам – основной массив архивных данных по истории Челябинска с некоторых пор находится в Москве – в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА). Например, фонд 429 «Исетская провинциальная канцелярия, станица Чембаркульская, Тиинская и Челябинская крепости Исетской провинции Сибирской губернии, с 1743 г. Оренбургской губернии. Опись 1»; фонд 248, опись 3 «Журналы и протоколы Сената. Дела по Азовской, Астраханской, Воронежской, Пермской, Киевской, Московской, Нижегородской, Оренбургской, Сибирской губерниям», содержащий документы, касающиеся деятельности Оренбургской экспедиции. В книге 1534 на л. 54 данного фонда как раз и находится указанное выше донесение Тевкелева А. И.; фонд 248, опись 160 «Картографические материалы Сената» и др. Кстати, такое положение вещей входит в противоречие с утверждениями челябинских архивистов о том, что все архивные материалы Исетской провинциальной канцелярии якобы были уничтожены во время Пугачёвской войны. Видимо, часть из них всё же удалось спасти и перевезти в Москву? Или эти архивы не имеют к истории современного г. Челябинска никакого отношения? Давайте разбираться в этом запутанном вопросе.

К сожалению, в открытых источниках затруднительно найти информацию относительно причин, по которым данные архивные материалы оказались далеко за пределами г. Челябинска (буду очень признателен специалистам по архивному делу за консультацию по данному вопросу). На мой взгляд, объяснить перемещение такого объемного массива сугубо местных архивных данных в столичные архивные учреждения, за исключением, может быть, документов, касающихся деятельности Оренбургской экспедиции (позже – комиссии, «зародыша» будущей Оренбургской губернии), находящейся в ведении Сената, т. е. центрального правительственного учреждения на тот период, и, по этой причине отложившихся в соответствующих фондах, возможно только какими-то мероприятиями общегосударственного характера либо некими экстраординарными событиями – война или иная масштабная угроза уничтожения правительственной документации. Не исключено, что причина отправки челябинских архивов в Москву может оказаться вполне банальной и лежать в сфере регулирования административной деятельности региональных органов управления, например, в связи с упразднением в 1781 году Исетской провинциальной канцелярии (скорее всего, историки будут придерживаться именно этой точки зрения).

Вместе с тем, нельзя не обратить внимания на следующий примечательный момент: читателям книг ФиН должна быть хорошо известна активная и несколько странноватая деятельность «придворного» российского историка 18 века немецкого происхождения Г. Ф. Миллера, направленная на масштабный сбор архивных материалов именно в Сибири в период 1733—1743 гг. (целых десять лет!). Статья в Википедии, посвященная этому неутомимому деятелю от науки сообщает следующее: «В 1733 году началась подготовка „Второй Камчатской экспедиции“, в которой по поручению академии (имеется в виду – Академии наук РИ, авт.) принял участие и Миллер. Не попав на Камчатку, Миллер объездил главнейшие пункты Западной и Восточной Сибири в пределах: Берёзов – Усть-Каменогорск – Нерчинск – Якутск и тщательно исследовал местные архивы, открыв, между прочим, сибирскую летопись Ремезова. Десятилетнее (1733—1743) пребывание в Сибири обогатило Миллера массой ценных сведений по этнографии коренных жителей Сибири, местной археологии и современному состоянию края. Особенно важна была вывезенная Миллером громадная коллекция архивных документов, и если сам он использовал только ничтожную часть их, то в дальнейшем они служили и продолжают служить важным подспорьем для учёных».

При этом, Миллер являлся организатором и руководителем по сути первого полноценного государственного российского архива – Московского главного архива (первоначально – архив Иностранной коллегии, впоследствии – Министерства иностранных дел, «дедушка русских архивов»), который возглавлял более двадцати лет – с 1766 по 1783 гг. Наверное, читатель уже догадался, что на базе данного архивного учреждения в советский период был организован Российский государственный архив древних актов (РГАДА). В т. н. «портфелях Миллера», содержащих рукописи, документы и иные материалы по истории, географии, этнографии Сибири, дневники путешествий и т. д., среди прочего находится и экстракт дел Исетской провинции. В связи с этим нельзя исключать возможности неких манипуляций с архивными материалами по истории Челябинска, хранящимися в РГАДА, со стороны данного одиозного «историка». В свете сказанного, наверное, не лишним будет упомянуть о том, что именно Ф. Г. Миллер стал первым российским ученым, написавшим официальную историю Сибири – «первый правильный учёный труд по истории Сибири», как оценили его коллеги и последователи Миллера. Причем, как я уже упоминал выше, история Сибири была написана гораздо раньше, чем история России в целом – первый том «Описания Сибирского царства» Миллера был опубликован в 1750 году, задолго до издания Н. М. Карамзиным своих знаменитых исторических опусов (примерно на полвека).

В целом, именно Г. Ф. Миллер заложил те «несущие конструкции» в основание здания фальсифицированной истории России, на которых она держится по сию пору: «В 1747 году Миллер принял русское подданство, и 20 ноября (1 декабря) 1747 был назначен историографом Российского государства. В 1749 году имел большую неприятность по поводу речи, приготовленной им для торжественного заседания Академии: „Происхождение народа и имени российского“. Некоторые из академиков (Ломоносов, Крашенинников, Попов) нашли её „предосудительной России“… Из числа собственно исторических трудов Миллера, кроме „Origines Rossicae“, главнейшие: „О летописце Несторе“ (1755), „Известие о запорожских казаках“ (1760), „О начале Новгорода и происхождении российского народа“ (1761) и „Опыт новой истории о России“ (1761). Напуганный судьбой своей речи 1749 года, Миллер в 1761 году предположил, что основатели русского государства были роксолане с Балтийского моря. Позже, в сочинении „О народах, издревле в России обитавших“ (Büsching’s „Magazin“, XV; русский перевод, СПб., 1773), он указал на присутствие варяжского элемента на юге. В „Опыте новой истории о России“ автор хотел продолжать Татищева, но Ломоносову не нравилось, что Миллер занимался исследованиями о „смутных временах Годунова и Расстриги – самой мрачной части российской истории“, и ему удалось добиться прекращения этого труда… Г. Ф. Миллером была собрана коллекция документов и мемуаров по восстанию Емельяна Пугачёва, известная как „Пугачёвский портфель Миллера“. В коллекции находятся копии писем, известия, сочинения, указы, манифесты, донесения, речи и другой материал за период 1772—1775 годов, связанные с тем восстанием. В 1784 году в немецком ежегоднике А. Ф. Бюшинга была издана анонимная статья „Достоверные известия о мятежнике Емельяне Пугачёве и поднятом им бунте“. Как считают исследователи…, эта работа была написана Г. Ф. Миллером». С учётом данной информации, мы должны с осторожностью и определённой долей скептицизма относиться к любым историческим материалам, прошедшим через руки лейб-историка.

И всё же я предлагаю вкратце проанализировать материалы, хранящиеся в фонде Исетской провинциальной канцелярии в РГАДА, по ходу отметив для себя на будущее ряд интересных моментов (опись материалов фонда любой желающий может легко найти посредством поискового сервиса на интернет-сайте РГАДА).

Как я указывал выше, фонд №429 озаглавлен следующим образом: «Исетская провинциальная канцелярия, станица Чембаркульская, Тиинская и Челябинская крепости Исетской провинции Сибирской губернии, с 1743 г. Оренбургской губернии. Опись 1». Сразу обращает на себя внимание нехарактерное название Чебаркульской крепости (совр. город Чебаркуль Челябинской области) – Чембаркульская, которая к тому же названа здесь станицей, а не крепостью, а именно в этом статусе она фигурирует в исторически анналах Исетской провинции (по крайней мере, в работах официальных историков). Возможно, что в данном случае мы вновь сталкиваемся с хорошо известным читателям книг по НХ эффектом вариативности написания топонимов в официальных документах и на картах 18 в., ещё не «устоявшихся» на тот период времени, ср.: Челябинск – Челяба (Чиляба); Симбирск – Синбирск (совр. г. Ульяновск).

Причём, пример с Симбирском здесь может быть далеко не случаен: как видно из названия описи, в ней упомянута ещё и Тиинская крепость, которая, по официальным данным, никогда не входила в состав Исетской провинции и географически достаточно от неё удалена – крепость входила в Закамскую засечную черту. В настоящее время на её месте расположено Тиинское сельское поселение Мелекесского района Ульяновской области, т. е. крепость находилась в окрестностях Симбирска-Ульяновска. При этом, судя по описи материалов фонда, какие-либо документы, относящиеся к Тиинской крепости, в нём отсутствуют.

Надо сказать, что это не единственная географическая странность, сопровождающая архивные материалы Исетской провинции: так, в ОГАЧО хранится фонд №74, озаглавленный «Селенгинская земская изба Селенгинской воеводской канцелярии; г. Селенгинск Селенгинского дистрикта Иркутской провинции (1733—1737)». В настоящее время Селенгинск это посёлок городского типа в Кабанском районе Республики Бурятия, расположенный недалеко от Улан-Удэ. Остаётся нерешённым вопрос, на каком основании архивные материалы Тиинской крепости и Селенгинской воеводской канцелярии могли попасть в фонд Исетской провинциальной канцелярии. Конечно, ничего не мешает объяснить эти странности ошибками архивистов и многочисленных переписчиков документов, описей и пр. В то же время, я бы предположил, что в данном случае мы столкнулись с отголосками исторической памяти о том, что когда-то географическое понятие Сибирь было значительно шире современного и охватывало земли, как минимум, от Поволжья до Дальнего Востока (по этой причине город Симбирск первоначально именовался Сибирском, и, видимо, после Пугачёвской войны был переименован Романовыми в Симбирск, дабы стереть память о Сибири в этих местах, равно как и р. Яик по той же причине была переименована в р. Урал).

Именно по такому географическому принципу – принадлежность территорий к Сибири, и комплектовали архивные документы сотрудники Московского главного архива, возглавляемого Миллером в середине 18 в., так как память о настоящей, старой Сибири была ещё жива. Кстати, в своей книге «По мотивам мифа о «Золотом Руне»: возможные следы пребывания аргонавтов в России (Был ли Ясон-Христос на Урале?)» я уже писал об этом: «Как мы установили выше, Колхида это, по всей видимости, старое, давно забытое название Сибири либо «калька» с этого названия: СИБИРЬ – СБР – СВР без огласовок (при переходе «Б» в «В») – СЕВЕР – ассоциация со словом ХОЛОД – без огласовок (К) ХЛД – КОЛХИДА, т. е. «холодная страна». Не исключено, что в древности Сибирью называлась не только современная ее территория за Уралом и далее, но и левобережье Волги, а также, возможно, часть нынешней Украины (Северская – Сибирская земля?). К этому интересному вопросу мы вернемся чуть позже… Как я уже указывал выше, ранее Сибирью, по всей видимости, называлась вся территория нынешней России, начиная с левобережья р. Волги и далее, вплоть до Дальнего Востока. Вероятно, в нее также включались и иные земли – север Украины (Северская – Сибирская земля?), а может быть даже и Крым (в определенный период времени) – упоминаемая в «Аргонавтике» А. Родосского Тибаренская земля, это, возможно, Тиберийская земля, т. е. Таврида. Хочу подчеркнуть, что это лишь гипотеза автора книги, подлежащая дальнейшему углубленному изучению и обоснованию». Либо историкам далеко не всё известно о реальных размерах Исетской провинции (как будет видно далее, это утверждение может оказаться отнюдь не беспочвенным).

Фонд №429 содержит документы и другие материалы, касающиеся деятельности Исетской провинциальной канцелярии за период с 1740 по 1782 гг. Вместе с тем, из официальных исторических источников известно, что Исетская провинция была учреждена указом императрицы Анны Иоанновны от 13 августа 1737 года (дата, на мой взгляд, спорная, но об этом чуть позже), однако документы за период 1737—1740 гг. в данном хранилище почему-то отсутствуют. Возможно, часть из них сохранилась в указанном выше деле, найденном в с. Миасском в 1937 году (ОГАЧО, Ф. И-63. Оп. 1. Д. 1), но это, по сути, ничего не дает для уверенного ответа на данный вопрос.

Не исключено, что часть архивных материалов Исетской провинции за указанный период может находиться в составе т. н. «портфелей Миллера», который именно в эти годы вёл бурную деятельность по инспекции сибирских архивов, тем более, что описи «портфелей» содержат прямые упоминания об этих документах, если они вообще сохранились к настоящему времени (см. выше). Вместе с тем, ни в одном из научных исследований по истории г. Челябинска я не встречал ссылок на «портфели Миллера», традиционные историки почему-то предпочитают обходить их стороной. Кроме этого, внимательный анализ данной описи показывает, что основной массив документов о деятельности Исетской провинциальной канцелярии относится к периоду 1770 – 1782 гг., 1740 – 1770 гг. представлены в ней фрагментарно. Таким образом, первоначальный отрезок истории г. Челябинска (1736 – 1770 гг.) по каким-то неведомым причинам оказался очень слабо освещен архивными источниками. На вопрос, с чем это связано, мы попробуем ответить несколько позже.

Обращает на себя внимание одновременное употребление в официальных документах внешне схожих, но всё-таки разных названий для, казалось бы, одного и того же населенного пункта. Причём, вариаций фиксируется даже не две, а как минимум три – город Челяба, город Челябинск, Челябинская крепость (в старообрядческой литературе 19 в. мне попадался вариант – Селябская крепость). Употребление «заменителей» городских топонимов в обыденной речи (в просторечье) традиционно для нашей культуры: Санкт-Петербург – Питер, Екатеринбург – Ёбург, Екат, да, собственно, и тот же Челябинск – Челяба, но, согласимся, что для официальной (правительственной) документации и переписки это, прямо скажем, необычно. Всё-таки, логично предположить, что нормативная база (законы, указы, инструкции и пр.) любого государства должна стремиться к единообразию и точности в определении терминов, названий и пр., во избежание путаницы, двойного толкования, что создаёт почву для злоупотреблений со стороны ответственных должностных лиц, а также влечёт других негативные последствия. В конце концов, это попросту затрудняет процесс административного регулирования для центральных и местных органов власти. Возможно, данный феномен по каким-то причинам характерен именно для г. Челябинска, по крайней мере другие, аналогичные случаи в истории мне неизвестны. В то же время, правовые статусы города и крепости тоже имели существенные отличия, влекущие соответствующие последствия для конкретного населённого пункта: состав и количество населения, степень подчинённости и принадлежность вышестоящим управленческим структурам, порядок формирования органов местного управления, уровень финансирования из казны и пр., и эти факторы, несомненно, должны был отразиться в официальной документации. Характерно то, что после приобретения Челябинском городского статуса (в рамках официальной версии истории), эти изменения сразу становятся заметными именно по указанным выше маркёрам: трансформируется состав органов городского самоуправления, появляются новые городские сословия, постепенно исчезают старые и т д. Но, несмотря на это, Челябинск продолжает именоваться в официальном дискурсе и городом, и крепостью. С учётом изложенного, складывается такое ощущение, что речь идёт о разных объектах, и это ощущение будет усиливаться по мере продвижения нашего исследования.

По ходу дела, сразу хотелось бы отметить несколько фактов, которые странно выглядят на фоне официальной версии истории г. Челябинска. Например, в описи под №339 указана ед. хранения, озаглавленная как «О возобновлении Челябинской крепости вырубке и вывозке на построение домов и крепости леса», датированная 1777 годом, или ед. хранения №462 «О ветхопришедшем городовом строении в негодность» 1778 г. Однако, историкам ничего не известно о каких-либо масштабных работах по реконструкции или строительству новых крепостных сооружений в Челябинске в 1777—1778 гг. Вот, что сообщается по этому поводу: «Приблизительно в то же время… (ок. 1750 г. – авт.) происходит расширение территории Челябинской крепости. Начинает застраиваться заречная часть – Казачья слобода. Насколько можно судить, в это же время строится новая стена, огораживавшая значительный участок земли по обоим берегам реки Миасс. Место под расширение города нарезали с запасом, предполагая значительный рост нового центра провинции. Скорее всего, была отведена под жилую застройку территория, за пределы которой Челябинск не вышел до 1840-х годов. Застройка Челябинска, вплоть до указанного времени, практически не выходила за границы стены, которая показана на плане 1768 года… Приведенные выдержки из документов показывают, что крепостная стена Челябинска (заплот) к 1763 году полностью обветшала – помосты на бастионах сгнили, стена на некоторых участках отсутствовала… Однако, насколько известно, на момент пугачевского восстания стены стояли и даже выдержали штурм отряда Ивана Грязнова…».

Итак, по мнению историков, городская стена якобы выдержала даже штурм пугачевских войск в январе 1774 года! Что же могло случиться со столь мощными городскими укреплениями в 1777—1778 гг., потребовавшее ни много, ни мало, как возобновления крепости вместе с жилыми домами, как об этом указано в описи? О масштабных пожарах, постигших Челябинск в этот период, на которые очень удобно списывать всяческие тёмные пятна в истории, вроде бы ничего не известно.

В связи с этим можно выдвинуть следующие предположения: либо Челябинская крепость всё-таки серьёзно пострадала в ходе боёв во время Пугачёвской войны, хронологически близкой к указанным датам, и, на мой взгляд, это самая логичная версия, либо речь идёт о каком-то другом населённом пункте, либо у нас отсутствуют надёжные данные об этом периоде истории Челябинска.

Если взять за основу первое умозаключение, возникает противоречие с официальной датировкой Пугачёвской войны, которая, как известно, закончилась осенью 1774 г. Ну не мог же город на 3—4 года остаться без защиты крепостных стен, учитывая тревожную обстановку во враждебно настроенной степи в конце 18 в.? Данное противоречие решается следующим образом – скорее всего, боевые действия на территории, за которую шла борьба между Романовыми и Московской Тартарией в ходе Пугачёвской войны, не закончились сразу же после пленения и казни Е. Пугачёва, т. е. в 1775 г., как принято считать у историков, а продолжались ещё довольно длительное время, конкретно в данной местности, с разной степенью интенсивности – вплоть до начала 19 в. Поэтому, сразу после их реального завершения в окрестностях Челябинска, т. е. в 1777—1778 гг., естественным образом возникла необходимость в восстановлении разрушенных войной крепостных укреплений. В ином случае, вступает в действие второе предположение – видимо, речь идёт о возобновлении какой-то другой крепости, возможно, с аналогичным названием, но расположенной совсем в другом месте. На эту мысль наталкивают следующие соображения: по мнению историков, крепость в Челябинске была якобы деревянной (заплот) или земляно-деревянной, однако, есть данные о том, что Челябинск имел каменную крепость (может быть, изготовленную из кирпича). Более подробно этот вопрос мы рассмотрим в своём месте.

Кстати, с Пугачёвской войной, а точнее её официальной датировкой, связана ещё одна странность, замеченная мною в исследуемой описи – множество дел (ед. хранения), имеющих отношение к событиям восстания, вообще никак не датированы. Возможно, в документах, содержащихся в этих папках, имеются какие-то сведения, противоречащие «канонической» версии истории.

Перейдём к анализу материалов, составляющих фонд РГАДА №248, опись 3 «Журналы и протоколы Сената. Дела по Азовской, Астраханской, Воронежской, Пермской, Киевской, Московской, Нижегородской, Оренбургской, Сибирской губерниям», содержащий документы, касающиеся деятельности Оренбургской экспедиции, в ходе которой, по официальной версии истории, была заложена Челябинская крепость. Здесь, в собрании под названием «Канцелярия Сената. Дела по Оренбургской экспедиции, Казанской и Сибирской губерниям за 1735—1739 гг.», ед. хранения №134, номер документа 25, имеются доношения и письма (копии) начальника Оренбургской экспедиции В. Н. Татищева о подавлении башкирского восстания и организации обороны крепостей на Южном Урале в районе Миасской крепости от возможных нападений башкир, датированные сентябрем 1736 г. Упоминаний о Челябинской крепости в описи нет, хотя, судя по датировке архивного дела, она уже должна была существовать, т. к. заложена практически одновременно с Миасской крепостью, при этом проектировалась значительно крупнее Миасской по размерам.

Там же документ №34, датированный 1736—1737 гг. «Дело о поселении крестьян-добровольцев Шадринского дистрикта в Миасской крепости и других Оренбургских крепостях». Вновь никаких упоминаний о Челябинской крепости, хотя по своему значению она превосходила Миасскую, как утверждают историки.

Документ под №78 «Доношение Сибирской губернской канцелярии о наборе в Сибирской губернии государственных черносошных крестьян для поселения в Миасской, Чебаркульской и Эркульской (видимо, Еткульской (Эткульской, как писали в официальных документах 18 в. – авт.) крепостях Оренбургской экспедиции. Среди списка перечисленных здесь крепостей т. н. Исетской, или старой Оренбургской линии, не хватает только одной, и самой важной – Челябинской, несмотря на дату документа – декабрь 1737 г. Челябинской крепости на первом этапе её развития не нужны были новые поселенцы, т. е., рабочие руки? Странно.

Следующий документ под №79 «Дело об определении сел и волостей, приписанных к новым городам Осе и Красноуфимску и входящих в Исетскую провинцию», 1738 г. – вновь встаёт вопрос о географическом охвате данного административно-территориального образования, так как указанные здесь города, по имеющимся историческим данным, никогда не входили в её состав и находились на достаточном удалении от её границ.

Документ под №22, 1736 г., «Дело о восстания башкир Шадринского, Исетского дистриктов и Уфимского уезда и подавлении его правительственными войсками в марте-августе 1736 г. Дневник („записная книга“) Сибирского драгунского полка о походе на башкир из Течинской слободы в марте-мае 1736 г., копия на лл. 605—613. Роспись крестьян Сибирской губернии, подписавшихся „охотою к строению крепостей и поселению в новые места“ на лл. 721—729об, 753—761об.» также не содержит данных о предстоящем строительстве Челябинской крепости.

Вообще, первое упоминание о Челябинске в данной описи мы встречаем только под 1740 г., т. е. через 4 года после официальной даты основания города, в документе №3 – «Переписные книги населения крепостей Исецкой провинции: Чебаркульской на лл. 753—768, Эткульской на лл. 769—780, Челябинской на лл. 781—835 и Миясской на лл. 836—851».

Одно из немногих упоминаний непосредственно о Челябинске (всего я насчитал их три) в данной описи относится к марту 1744 г., т. е. после того, как административный центр Исетской провинции (по версии историков, разумеется) был перенесён в Челябинскую крепость – документ №68, «Доношение Сибирского приказа о снабжении вином новой защитной линии от р. Тобола до р. Иртыша и о расположении таможенной заставы на пути из Сибири на ярмарку в Челябинской крепости». Как видно из этих данных, в 1744 году в Челябинске была создана таможня. При этом, упоминается об этом почему-то в связи с вопросами снабжения новой защитной линии, т. е. границы, а не т. н. Исетской (Старой Оренбургской), к которой относилась Челябинская крепость (вновь, к вопросу о том, где она всё-таки располагалась первоначально?).