Сеятель

– И сколько растений нужно, чтобы вызвать дождь? – спросил я.

– Для этого нужен большой лес, – хрустела Вера огурцом. – Ну, или нужно быть огурчиком, чтобы его кто-то поливал.

– А когда дождя нет, лес его не просит? – уточнил я.

– Не-а, не просит.

– Почему?

– Возможно, приболел.

– Чем? – засмеялся я.

– Ну, грибком, например. И тогда нужно, чтобы дождя не было, чтобы был пожар.

– Фантастика… Лес – самоубийца, – удивлялся я.

– Да, птица феникс. Сгорает и возрождается из пепла.

– А может это коварные грибки сдерживают дождь?

– Может, – кивнула Вера.

– Девочки, я начинаю переживать о ваших исследованиях.

– Не переживай, нам немного надо. Мы собираемся выращивать огурчики и помидорчики, а не деревья и грибки.

– Я понял. А сколько столетий это займет?

Вера с Сашей посмотрели на маму, которая так же была занята едой.

– Зависит от задачи. Кое-что займет два – три года, кое-что и двадцать лет. Зависит от потребностей выращиваемой культуры. Для начала нам надо просто прикрыть некоторые участки от солнца и выветривания. Подберем подходящие растения на участке и начнем с этого. Для остального надо составлять план, так что пока отчета не жди.

Через неделю я был на спортивной площадке 243 школы. Я сел на сиденье трибуны, которая находилась с одной стороны стадиона. Недалеко от меня, на площадке с турниками, скоро появился мой класс в полном составе. Они остались там и не подходили ко мне. Все, кроме одного. Ко мне подошел Петр Конев, сел рядом и сказал:

– З-з-здравствуйте.

– Привет, – ответил я ему. – Ты Петя?

– Д-д-да, – кивнул он.

Петя – худощавый щуплый мальчик, выглядел младше своих лет года на два – три. Его продолговатое лицо выражало вечное удивление. Когда он говорил, под верхней губой торчали два больших передних зуба. Он заикался, а когда говорил, смотрел прямо в глаза своими большими удивленными глазенками.

– Как прошел день в школе? Узнал что-то новое?

– Х-х-хорошо день п-п-прошел. Новое н-н-не узнал.

– А какие у тебя сегодня предметы были?

– М-м-математика, б-б-биология и физика.

– И ты не узнал ничего нового?

Петя помахал головой из стороны в сторону.

– Ты дружишь с ребятами из класса?

– Д-д-да, – кивал Петя.

– Ты с ними ходишь гулять?

– Н-н-нет.

– А играешь с ними?

– Н-н-нет.

– А как же ты с ними дружишь?

– Н-н-ну, они д-д-добрые. Они м-м-меня не обижают.

– Понятно, – посмотрел я на Петю, который заглядывал мне в глаза.

Петя производил на меня впечатление странного парня. Может, с ним с детства никто не дружил, потому доброе отношение уже было дружбой.

– А вы п-п-плавали там? – спросил он, указывая на рисунок на моем гипсе.

– Это рисовала девочка, которая не видела тех мест, где я плавал. Она младше тебя на два года. Соня говорит, что тоже хотела бы плавать, но боится. Ты боишься плавать?

– Н-н-нет. У меня п-п-папа рыбак. Я с ним иногда п-п-плаваю. А к-к-как вы сломали ногу?

– Я заплыл туда, куда нельзя было заплывать. Хотел проплыть коротким путем между скал. А там сильные волны и скалы густо стоят близко к поверхности воды. Байдарка разбилась, я сломал ногу, рыбаки спасли меня.

– Скалы н-н-нужно обходить п-п-подальше, – кивал Петя. – А к-к-куда вы плыли?

– На остров с озером. Там с одной стороны горы, – начал объяснять я Пете, но он меня перебил.

– З-з-знаю. Мы там с п-п-папой были один раз. Но озера я н-н-не видел.

– А хотел бы?

– Д-д-да. Г-г-говорят там растут грибы. Мы на биологии с-с-сегодня изучали.

– А говорил, ничего нового не узнал.

– Так это н-н-не новое. Я н-н-неделю назад про них читал. Я учебники з-з-заранее читаю.

Это меня и удивило и немного насторожило. Если он читает учебники заранее, откуда у него столько двоек?

– Петя, тебе нравится в школе?

– Да, – кивнул он и даже не заикнулся.

– Почему?

– З-з-здесь спокойно, можно п-п-почитать книги.

– А дома ты книги не читаешь?

– Н-н-нет. Там р-р-родители постоянно кричат, с-с-сорятся.

– А что тебе еще нравиться в школе?

– Т-т-тетя Таня.

– Это кто?

– У-у-учительница литературы. Она д-д-добрая.

– А остальные учителя?

Петя пожал плечами, но ничего не сказал.

– А что ты не любишь в школе?

– К-к-контрольные и экзамены.

– Почему?

– Т-т-там надо говорить, а я н-н-не умею.

– В смысле, не умеешь?

– Я б-б-боюсь. Сильно б-б-боюсь.

С Петей мы разговаривали до конца занятия, из класса к нам больше так никто и не подошел. После урока я отправился в школу. Мне не давали покоя оценки Пети. По его разговорам он не был похож на бездельника. Я попросил все его оценки и последние видеозаписи занятий, которые еще не стерли. В этот день Петя писал контрольную и его одноклассники активно списывали у него. По контрольной у него стояло четыре. У него не было двоек по письменным занятиям, но по всем устным стоял неуд. Из-за того, что в аттестат шла средняя между письменным и устным заданием, у Пети были двойки.

Когда я спросил у человека, который занимался отчетами по успеваемости, почему так происходит, он ответил, что такова система, и что знания Пети мало применимы, если он не умеет общаться с людьми. Я еще раз пересмотрел его аттестат. Конев говорил, что ему нравится тетя Таня, но и по литературе у него по устному экзамену была двойка.

– А есть записи с устного экзамена?

– Уже все стерто, отчеты отправлены. Но завтра у него будет устный экзамен по географии, можете посмотреть.

На следующий день в десять я был в школе в кабинете отчетности и смотрел через камеру, как мой класс сдает экзамен. Когда пришла очередь Пети, он вышел к доске и первый же вопрос ввел его в ступор. Ребята сидели и хмуро друг с другом переглядывались. Преподаватель тяжело вздыхал. Конев не ответил ни на один из трех вопросов. По его лицу не видно было, чтобы он боялся. Он просто впадал в оцепенение. Я записал эти три вопроса и, дождавшись, когда у ребят закончатся уроки, встречал Петю у выхода из школы. Он с радостью подбежал ко мне.

– З-з-здравствуйте, – заглядывал он мне в глаза.

– Привет. Как дела?

– Д-д-да н-н-ничего так, – пробормотал он, но глаза не опустил.

– Я вчера забыл у тебя спросить. Ты говорил, что плавал на тот остров, на который я хотел попасть. А с какой стороны вы к нему подплывали?

– Д-д-да, п-п-плавал, – оживился Петя и начал подробно рассказывать, как они подплывали к острову, и от чего лучше держаться подальше. Мы сели на лавочку недалеко от школы и разговаривали. Мимоходом я спросил его три вопроса по географии, на которые он не ответил на экзамене. Он рассказал все, что знал. Я не знаю на какую оценку, но кое-что он точно знал. Мы расстались с ним где-то через час. Когда он ушел, я проверил ручку-диктофон, которую взял у папы. Там были четко слышны ответы.

В кабинете отчетности уже работали со средними цифрами. Когда я дал послушать ответы сотруднику, он сказал, что ничего не может с этим поделать. Таковы правила.

– На сколько он ответил, если бы этот ответ звучал перед классом?

– Ну, я думаю, на четыре. Ответ не полный, но, по все критериям, – он заглянул в бумажку у себя на столе, – четыре.

– Хорошо, – развернулся я и вышел из кабинета.

Я отправился к директору школы.

– А вы активный ученик, – сказал директор, выслушав меня. – Но правила есть правила. Петя мальчик неплохой, но у него психологические проблемы. Семья, знаете ли. Мы не вправе указывать семье, – бормотал неохотно сухощавый мужчина лет пятидесяти, катая пальцами по столу карандаш.

– Семье? – удивился я.

– Да. Мальчик очень любит своего папу. Папа очень добрый, играет с ним, многому учит, берет с собой на рыбалку. Но только когда трезвый. А вот когда пьяный… Я всех подробностей не знаю, только случайно услышал от ребят, что он его начинает дрессировать и часто кричит «в глаза смотри, смотри мне в глаза». В общем, пьянство отца тоже воспитывает мальчишку.

– В правилах школы должны быть оговорки для особых учеников.

– Но он не числиться как особый ученик.

– Вы сами сказали, что у него психологические проблемы.

– Да, но он должен проходить программу как и все дети.

– Он и проходит. Поменяйте ему условия прохождения устного экзамена.

– Мы не можем на каждого распыляться.

– Это особый ученик.

Я в упор смотрел на директора, который периодически поглядывал на часы, видимо, спеша домой.

– Я соберу учителей и мы подумаем, что можно сделать.

– Спасибо.

Из-за того, что я провел целый день в школе, я не сделал свои упражнения и чувствовал себя некомфортно. Мне казалось, что у меня болит нога. Настроение у меня было тоже не очень. Вся та ситуация, в которой жил Петя, все его окружение было безразличным к нему. Папа, который занимался дрессировкой, мама, которая позволяла это делать. Учителя и директор, которые не хотели внести вклад со своей стороны, чтобы его жизнь хотя бы в школе была справедливее. Всем было все равно. Родители отметились в этой жизни как родители, учителя отрабатывали свою зарплату, директор следовал правилам. Петя в свои пятнадцать заглядывал в глаза как щенок и ходил в школу, в которой в спокойствии можно было читать книги. Поздно ночью, когда я лег спать, я лежал в своей кровати, смотрел в темноту и думал, какой же я счастливчик. Я жил в семье, в которой не все равно не только на себя.

В следующую пятницу я сидел на стадионе и ждал своих учеников. В скором времени я увидел знакомые лица. Почти половина из них опять осталась на площадке с турниками. Ко мне подошло восемь человек.

– З-з-здравствуйте, – сел возле меня Петя.

Остальные тоже поздоровались и присели. В моих планах по учебе, которые мне выдали в институте, я должен был своим обаянием уже привлечь внимание не меньше, чем у половины группы. Кажется, мне удалось догнать мой учебный план. Я встал, чтобы всех увидеть, и сказал:

– Поскольку цель моего обучения здесь научить вас чему-то хорошему и прекрасному, давайте поговорим. Расскажите мне, что вы понимаете под справедливостью.

Кажется, я попал прямо в цель с первой темой, потому что те, кто пришел, стали на перебой рассказывать, что они подразумевают под справедливостью. А потом начали спорить между собой. У меня с трудом получилось вставить несколько предложений, после каждого из которых опять начинались бурные споры. Ребята вели себя настолько шумно, что на половине урока к нам с площадки с турниками пришло еще пять человек.

После урока я зашел в кабинет отчетности и узнал, что вопрос с Петей был решен, и что за устный экзамен по географии ему поставили четыре. Судя по всему, этой четверке я обязан появлением на моем уроке дополнительных учеников.

Вечером, когда я вернулся домой, я сел расписывать план занятий и понял, что тридцати двух уроков, которые остались у меня, мне не достаточно. Тридцать два часа – это слишком мало, тридцать два часа – это ничто. Совсем недавно я не понимал, что мне делать с этим временем, потому что казалось, что его много. Теперь я не знал, что мне делать с этим временем, потому что казалось, что его слишком мало.

– Чем ты так занят? Тебя не дозовешься, ужин остывает, – ворвалась в мою комнату Вера и уже заглядывала в мои бумажки. – Воля, сочувствие, вина… Ты готовишь отряд священников?

– У нас нет церквей для них, – буркнул я.

– Так я чувствую, что скоро будут, – прикоснулась она ладонью к моему лбу.

– Пойдем, – одернул я ее руку.

– Как там Петя? – спрашивала Вера, выбегая за мной на улицу.

– Х-х-хорошо, – ответил я, присаживаясь в беседке.

– Бедный парень, его еще и учитель дразнит.

– Как директор? Исправился? – спросил папа, придвигая к себе тарелку.

– Исправился, – ответил я.

– Серьезно? – округлились глаза у Веры. – А ты не так прост, Эмиль.

– А что сказал Петя? – оторвался папа от тарелки, услышав такую новость.

– Ничего. Но сегодня на занятии у меня было от восьми до тринадцати человек.

– Они размножались у тебя на глазах? – не понял папа.

– Клеточное деление, – посмотрела на папу мама.

– Ты кого-то разрезал пополам? – продолжила каламбур Вера.

– Сначала пришли восемь человек, но на половине занятия с турников приползло еще пять человек.

– Это успех, – посмотрел папа на маму.

– Это уважение, – сказала мама, глядя на меня.

– О чем ты с ними говорил? – хитро улыбалась мне Вера.

– О справедливости, – посмотрел я на нее.

– Самое время, в пятнадцать лет это то, что нужно, – отметил папа.

– И в тридцать лет это то, что нужно, и в пятьдесят, и даже в восемьдесят. Ну и как, у них что-то получилось? – спросила мама.

– Они старались.

– Можно вечно смотреть, как течет вода, как горит огонь, и как люди ищут справедливость, – философствовала Вера.

– Может тебе стоит поговорить и с моими коллегами? – разговаривал папа с тарелкой супа. – А? – перевел он взгляд на меня.

– Мне? – сделал я непонимающий вид. – Мне кажется, они слушком умны, чтобы говорить о справедливости.

– Угу, и слишком хитры, чтобы вообще говорить.

После того как папа узнал, что со мной почти не работали в институте, никто ничего не показывал и особо не рассказывал, папа стал выяснять, в чем проблема. Он один из руководителей института, хотя и не особо любит там появляться, но старательно работает над теоретическими материалами, чтобы как можно быстрее и продуктивнее работали учителя. Все остальное время он посвящал своей исследовательской работе, потому и не ходил в институт. Потому что он туда не ходил, он пропускал многие моменты, отсутствие наглядных примеров для учеников в том числе. Сейчас он ходил туда три раза в неделю, скандалил со своими соруководителями и делал наставления подчиненным. Он не любит обилие отчетов и считает, что это отвлекает учителей, потому он надеялся на то, что сотрудники будут устно сообщать ему о своих проблемах. Но сотрудники оказались молчаливы, потому он расписал себе график таких же молчаливых проверок и приходил с ними на занятия без предупреждения. Это быстро дало свои результаты. Мне, наконец, выдали материалы для изучения и пригласили на открытый урок, где я должен был набраться опыта.

– Как там экспериментальный участок? – спросил я Веру.

– Отлично, мы его активно изучаем.

– И мы взяли еще один участок, – сказала мама.

– Этого мало? – удивился папа.

– Этот слишком хорош. Нам его не с чем будет сравнивать. Потому мы взяли пустырь недалеко от нас, там, где вы раньше играли в футбол.

– Там где даже палку невозможно вставить в землю? – спросил я, улыбаясь.

– Именно. Сейчас мы готовим почву, чтобы высадить деревья по периметру участка. Для начала нам надо закрыть его от выветривания. Потом мы будем прикрывать его от палящего солнца. Скорее всего, листьями и травой с хорошего участка. Но пока из-за ветра там ничего не будет держаться. Нам нужна защитная полоса.

Через несколько недель, как раз когда мне сняли гипс, я отправился вместе со всеми высаживать деревья и кустарники. Поскольку я еще ходил на костылях и находился на реабилитации, мне разрешили придерживать деревья во время того, как засыпали их корни землей. Недавно прошел дождь, но и до этого мама, Вера и Саша ходили сюда поливать и рыхлить землю для будущей посадки. Деревья и кустарники мы садили в несколько рядов.

– Интересно, как быстро они здесь погибнут? – спросил я, возвращаясь с третьего дня посадки. В этот момент мы высадили около половины саженцев.

– Будем следить, – говорила мама, – если повезет с погодой, то большая часть приживется. Если нет, мы кое-что постараемся полить. Но что-то в любом случае погибнет. Скорее всего, нам придется несколько раз садить деревья.

Всю неделю мы садили деревья, а потом ставили улавливатели влаги между ними для дополнительного полива. Неделя прошла очень быстро и снова настала пятница. Ко мне на занятия все так же приходило то восемь, то десять человек. Мы уже рассмотрели с ними, что такое целеустремленность, организованность, терпеливость. Они были на удивление активны на занятиях, а некоторые даже после занятий искали информацию в библиотеке. Судя по разговорам я понял, что та часть класса, которая во время моих занятий сидела на площадке с турниками под предводительством Кохи, была очень хорошо осведомлена о всех темах и деталях моих уроков. Они предпочитали игнорировать меня и выбирали своими учителями своих одноклассников. Меня это вполне устраивало. У меня не было проблем, занятия проходили спокойно и без конфликтов, а информация была донесена до всех. Но я отставал от своих заданий. По идее до этого времени я должен влюбить в себя практически всех своих учеников. Но я был нелюбим и не собирался подходить к шайке Кохи и общаться с ними, как рекомендовал мой папа. Это был их выбор, и я готов уважать его, даже если я не оправдаю надежд института. Мне было откровенно на них наплевать, хотя они и пытались подпортить результаты моего труда, подкидывая довольно странные идеи ребятам. Мне не составляло труда ставить все на место за две – три минуты. Это был неравный бой, у них не было того опыта, который был у меня. С детства мои родители учили меня всему, что они знали. А знали они очень много в отличие от родителей тех ребят, которые были у меня в классе. Они были безразличны своим родителям, их отправили в школу, чтобы они не мешали. Я был как тот первый экспериментальный участок, надежно прикрытый со всех сторон родительским воспитанием. Ребята же напоминали второй участок, их постоянно хлестал ветер и выжигало солнце. У них была очень большая проблема. Они были одни. В это время я считал, что учить надо только тех, кто этого хочет и не думать о тех, кому интересно что-то другое.

В выходные, когда мама и Вера пошли проверять посаженные нами деревья, мы с папой готовили ужин.

– Ну, что, ты подходил к ребятам на турниках? – спросил он меня, когда все наши разговоры о еде, продуктах и рецептах закончились.

– Нет, и не собирался.

– Почему?

– Не вижу в этом смысла.

– У тебя разве нет задания привлечь внимание всех?

– Есть. Но что я могу сделать, если они не хотят?

– Сделать так, чтобы они захотели, это твоя основная цель учебы.

– Гонятся за мальчиками-переростками, которые ничего не хотят делать?

– Ничего?

Я открыл рот и тут же закрыл его. Они ведь знали, что мы обсуждали на занятиях, значит, что-то они все-таки хотели.

– Если ты не хочешь подходить к ним, сделай так, чтобы они подошли к тебе. Не можешь сделать так, чтобы они пришли все вместе, переманивай по одному. Ты учишься быть учителем, человеком, который без внимания окружающих не может сделать ничего в своей жизни. Узнай, что ими движет, их мотивацию. Сейчас тебе кажется, что надо голову сломать, чтобы найти к каждому подход, но это не так. Сейчас у тебя только два типа людей: одни хотят с тобой говорить, другие – нет. Как только ты разберешься со своим первым классом, все будет только упрощаться, ты перестанешь видеть в них конкретных людей, а поймешь, каким идеям они служат. Если ты сейчас их бросишь, это будет значить, что ты сдался, даже не начав.

Я ничего не ответил. Мне не хотелось с ними общаться. Они в моей жизни были чем-то инородным. Возможно, на меня так повлияло первое занятие и их глуповатые хихикающие лица. Между нами была стена, и я не желал что-либо с ней делать.

Мы расставляли на столе в беседке тарелки, когда вернулась наша прекрасная половина семейства.

– Вы что, опять сажали деревья? – спросил папа, увидев, какие грязные руки у Веры и мамы.

– Мы решили, что надо прикрыть землю у корневищ, потому ходили за травой, чтобы использовать ее.

– Думаю, пока мы все накроем, деревья успеют засохнуть, – говорила Вера, усаживаясь за стол.

– Не успеют, но нам надо постараться сделать так, чтобы погибло как можно меньше деревьев. Не хочется, чтобы все растянулось на столетие, – говорила мама, насыпая себе салат.

– А ты думаешь, все будет быстрее? – удивился папа.

– Зависит от того, как мы поработаем вначале.

– Я могу вам помочь, – отозвался я.

Честно говоря, я готов был хоть сейчас идти и укрывать корни деревьев. Мне хотелось сменить обстановку, чтобы меня не преследовали мысли о моих учениках. Отец раззадорил меня своими наставлениями и в моей голове боролись человек, желающий всех победить и человек, желающий, чтобы от него все отстали.

После ужина я отправился на берег моря. Уже взошла луна и вокруг все заливало светом. Я зашел по пояс в воду и долго стоял, покачиваясь в такт волнам. Эти волны будто успокаивали мою ногу. Нога постепенно набирала мышечную массу, но ныла, чесалась и постоянно чувствовалась какая-то ломота. Мне надо было поскорее восстанавливаться, и мне нужно было искать новую байдарку. Так хочется сбежать на остров.

На следующий день я пошел с мамой и Верой на участок. Костыли не давали мне особо разгуляться, потому помощник из меня был так себе. На участке уже было немного травы, которую они принесли вчера.

– Оставайся здесь, а мы сходим еще за травой. Надо обкрутить немного травы вокруг ствола, вот так, – мама показала мне, как завязывать кольцо из длинной травы, чтобы ее не унесло ветром.

– Вы правда хотите все это накрыть? – недоумевал я.

– Нет. Но нам в любом случае придется накрывать здесь землю, если мы хотим, чтобы все получилось. Потому несколько раз в неделю мы будем снова приходить и делать это. Трава держится за деревья, деревья меньше сохнут из-за тени от травы. Потом тень начнут отбрасывать деревья, еще от травы насеятся семена. Если мы хотим, чтобы все происходило быстрее, надо помочь растениям. А мы очень хотим, – улыбнулась мама.

Они оставили меня и пошли за травой, я стал накрывать землю вокруг деревьев, сидя на небольшом жмутке травы и ерзая от дерева к дереву, потому что приседать и вставать мне было тяжело. Солнце обжигало землю, вокруг был песок. Из-за того что на нем ничего не росло, он сильно утрамбовался. Как только я остался один, я опять стал думать о школе. В этот раз все не казалось так трагично и раздражающе. Я успокаивал себя разными мыслями. С одной стороны мы были в чем-то похожи с этими ребятами. Я не хотел общаться с ними, они со мной, это было похоже на поведение баранов. С другой стороны, бараны – это животные, а значит, их надо приручать. И если они меня приручать не собирались, то значит, я должен приручить их. Я обкрутил вокруг очередного дерева траву, там мне попались семена. Я вытрусил их из семенной коробочки на ладонь и стал рассматривать. Маленькие, черные, не больше миллиметра. Из них вырастала целая сеть длинных отростков, не меньше метра длиной. На этих отростках были еще отростки покороче, а на вторых еще короче. Все отростки были густо покрыты мелкими листьями и цветочками. Миллиметровое семечко увеличилось в миллионы раз на плодородной почве, которую ему оставили предшественники. На пустой земле семечко расти не хотело.

– Медленно работаешь, – услышал я Верин голос.

Я обернулся. Они принесли по большому мешку полусухой травы.

– Кажется, собирается дождь, – посмотрел я на небо.

– Полчаса у нес еще есть, – высыпала мама содержимое мешков. – Остальное придавим камнями, чтобы не разлетелось.

Дождь пошел, когда мы уже заходили через калитку. Папа колдовал над ужином в беседке.

– А вот и мои борцы с выветриванием явились. Как успехи? – говорил папа, жуя зелень.

– Мы вызвали дождь, – ответила Вера, моя руки.

– Я знал, что это вы.

Мы сели и тут же принялись за еду. На улице стало приятно прохладно. Пахло дождем. Дождь был мелкий, медленный, убаюкивающий, явно на всю ночь. Под каплями тихо шелестела листва. Все сидели молча, но перед десертом папа спросил меня:

– Ты думал, как будешь привлекать внимание?

– Нет, – тяжело вздохнул я.

– Колокольчики, ушки кролика, малиновый костюм?

– Нет.

– Другие идеи?

– Нет у меня идей. Я им не авторитет и не томная дева, чтобы привлекать внимание.

– Маша, что мы сделали с нашим сыном? – посмотрел папа на маму.

– А что с ним? – удивилась она.

– Он не ценит себя.

– Да? А по-моему, он не хочет заниматься тем, чем занимается сейчас.

– В смысле, не хочет?

– Это ты нам объясни, ты же специалист по вопросам желаний.

– Чтобы что-то захотеть, надо что-то увидеть. Желания не возникают сами по себе, они возникают относительно чего-то. Это одна из форм мотивационного состояния.

– Угу, – посмотрела мама на папу и перевела взгляд на меня. – Как там с примерами обучающего процесса в институте? – спросила она.

– На следующей неделе я иду на открытый урок. Наверное, там я увижу то, что меня замотивирует.

– Тебя не может замотивировать один открытый урок, – запротестовал папа, – то, что ты увидишь на уроке – это капля в море. Замотивировать может только конечный результат.