Сеятель

– Они что, завели себе другую семью? – спросил я отца, сидящего рядом.

– Они ходят подыскивать себе экспериментальный участок, – пробормотал папа, не отрываясь от книг.

– Экспериментальный участок?

– Да. Они ищут участок с плодородной землей, чтобы изучить его. У них новая идея фикс – выращивание плодородной земли. Ты же видишь наш двор – сплошной песок. Землю приходится завозить. Вот они и решили, почему бы ее не выращивать самим?

– Каким образом? – недоумевал я. Отец посмотрел на меня с приподнятыми бровями.

– Спроси у них, они в этом лучше разбираются.

Я сидел, пытаясь понять, что я вообще сейчас услышал. Я знаю, что можно выращивать семена и цыплят. Даже знаю, что можно выращивать минералы. Но выращивать почву? Похоже, я недооценивал амбиции женской половины нашего семейства. Я с нетерпением ждал, когда они вернуться, чтобы выяснить подробности, но их не было долго. Я начал рассматривать книги, которые лежали на столе и которыми был так занят отец. «Корни души», «Рождение сознания», «Борьба со страхами», «Влияние окружающей среды на психику человека», «Тайные желания». Все книги были разного качества, от серьезных трудов ученых мужей до читалок-однодневок, над которыми никто особо не заморачивался. Но отец читал их все, глядя на издательство и фамилии авторов чисто для заметок.

– «Тайны младенчества: вспомнить все», – зачитал я вслух название одной книги, – серьезно? Ты никак не оставишь эту затею узнать, откуда берутся желания? – посмотрел я на отца.

Это была папина идея фикс, узнать, откуда берутся желания, мечты и страхи. У него уже исписано множество блокнотов той информацией, которою он находил и которая ему казалось, была стоящей. Он пытался вывести что-то типа закона или правила, по которому человек начинает что-то хотеть или чего-то бояться. Он обращался ко всему, от науки до магии, от математики до астрологии, от передовых достижений до дремучей древности, лишь бы выудить хоть какую-то информацию. Но все ему казалось мишурой, а суть была скрыта где-то внутри. Только вот внутри чего?

– Да, – ответил он, – «Тайны младенчества». В отличие от взрослого, младенца опросить невозможно. Но все время, пока человек растет, он получает информацию. И в младенчестве этой информации немыслимое количество, потому что вся она новая для тела, для мозга, для нервной системы.

– Старая, – перебил я. – Она одна и та же для всех детей. Скажи «мама», понюхай цветочек, покушай, покакай, скажи «пока-пока». Мы в детстве все как мартышки.

– Не только в детстве. Всегда. Мы имитаторы по своей сути, Эмиль. Часто, даже в своих желаниях и страхах. Но, похоже, не всегда, и не все. По крайней мере, опыты говорят о том, что не все копируют одни и те же модели поведения. Некоторые вовсе не копируют. Некоторые делают выбор в пользу противоположного поведения. Но вот как они делают этот выбор?

В этот момент открылась калитка и вернулась наша ботаническая половина семьи с отростком. Вера была со своей подругой Сашей, жуткой занудой, хотя и милой в своей наивности.

– Мы его нашли, – сказала мама, усаживаясь в беседку.

– Он умен и галантен? – острил папа.

– Он мохнат, дремуч и достаточно сырой, чтобы мы могли там что-то найти, – ответила мама, отодвигая «Тайны младенчества».

– Звучит не очень. Надеюсь, это не будут клещи и клопы, – смотрел папа на маму.

– Надейся, – ответила она, – девочки сегодня переписали около ста видов растений, и это далеко не все.

– Вы захватили какой-то остров? – в удивлении приподнялся папа с кресла.

– Я же тебе говорила, нам нужен хороший участок с плодородной почвой. На плодородной почве должно быть много растений. Мы его нашли.

– Саша, на участке есть клещи? – спросил я Верину подружку.

Это была нескладная девушка Вериного возраста, с большими васильковыми глазами и двумя косичками. Она постоянно ходила в широкой тунике, широких штанах и мокасинах. На ее плече постоянно болталась большая сумка с увесистой книгой. Саша брезгливо поморщила свой нос с десятком конопушек на нем и ответила:

– Нет, такой живности на участке мы не заметили. Но поскольку клещи очень маленькие создания, то возможно в каком-то секторе участка они имеются.

Сашиными любимыми выражениями были «нет, но…» и «да, но…». Вообще, всю жизнь она могла свести к одному большому «НО». Я смотрел на нее и вспоминал то, о чем мне говорила Соня. С друзьями ты говоришь о своих интересах, узнаешь себя. С Сашей конечно же можно было говорить о своих интересах и узнавать себя, но… В этот момент я заулыбался. Мне стало смешно от моей мысли. Саша видимо восприняла это по-своему, покраснела и отвернулась.

– Ты видела, как Соня разрисовала ему гипс? – вдруг вспомнила Вера о моей ноге. – Посмотри.

– Угу, я видела, – прятала свое лицо Саша, уткнувшись в тетрадку, в которую они записывали названия растений.

– Оставь ее, потом посмотрим, – тянула ее за руку Вера. Саше пришлось сдаться и повернуться на мой гипс.

– Посмотри как здорово, – лепетала Вера, – видишь, сколько байдарок. Когда Эмиль выздоровеет, мы все поплывем с ним кататься на байдарках, да? – пихнула она локтем Сашу, Саша опять раскраснелась.

– Поехали, Саша, там на островах много растений, тебе понравиться, – смотрел я внимательно на нее.

– Да, это хорошо. Но мне нравятся не только растения, – ответила она.

Я с трудом сдерживал смех, Саша опять прятала свое покрасневшее лицо. Вера ткнула меня пальцем в больную пятку и погрозила кулаком.

– Ай, ты что творишь? – рявкнул я на нее.

– Знаешь, Эмиль, ты хороший парень, но иногда ты такой вредный, – улыбнулась мне Вера, я улыбнулся ей в ответ.

– Пойдем ко мне в комнату, будем сортировать растения, – потащила она за собой Сашу.

Когда они уши, я заметил, как смотрит на меня папа.

– Что? – спросил я.

– Бессовестный, – сказал он.

– В смысле?

– В прямом.

– Я тебя не понимаю.

– Зачем ты обижаешь девушку?

– Я ее не трогал.

Я уже понял к чему идет разговор, потому быстро нащупал костыли.

– Сбегаешь, трус? – не отставал от меня папа.

– Да в чем проблема?

– Ты ее постоянно дразнишь. Как только она приходит, в тебя вселяется невыносимый грубиян.

– Я ей не грубил.

– Насмехался.

– Нет.

– Хромуша.

– Ну, знаешь…

Я поднялся на костыли и собрался уходить.

– Красивая девочка, правда?

– Я с тобой не разговариваю.

– Милая и застенчивая.

– «Тайны младенчества: вспомнить все», – буркнул я, в надежде на то, что он отвлечется на свое занятие, и вышел из беседки.

– Хорошо, что в младенчестве у тебя была своя комната.

– О нет, остановись, прекрати, это уже перебор, – говорил я.

– У тебя правда была своя комната в младенчестве, – задумчиво сказала мама.

– И ты туда же?

Я шел в свою комнату и слышал отвратительное хихиканье родителей за моей спиной.

– Не травмируй ребенка, – слышал я мамин голос.

– Больше не буду. Он теперь сам себя может травмировать.

Я не знаю, зачем они делали это, но кажется, это из забавляло. Меня же не особо, тем более, что мне приходилось сбегать на костылях. Около недели мне вообще приходилось по большей части сидеть в доме, потому что Вера весь день просиживала с Сашей в беседке, сортируя растения с участка. Даже если бы я ничего не говорил про Сашу, мои родители все равно бы напомнили мне о ней.

Месяц до учебы, который мне сначала казался вечностью, прошел будто несколько дней. Я уже почти летал на костылях и мог обходиться без помощников. Институт, в котором я должен был учиться, находился на соседнем острове. Там работал и мой отец, но появился он там раз в месяц, в основном, чтобы сдать отчеты. Свои лекции он вел через сеть из своего кабинета дома. Так же он занимался и своей научной деятельностью. В его обязанности входило облегчение жизни студентам, а точнее, разработка разного рода планов и методик, которые могут сократить сроки обучения. Чаще всего такие заказы делали разного рода предприятия институту, а институт уже раздавал задания своим сотрудникам. Я, как ученик, в институте должен был появляться несколько раз в неделю, чтобы брать задания, отрабатывать практику и сдавать контрольные работы. Поскольку я не шел учиться на конкретного преподавателя, а только на годовые курсы учителя, программа обучения у меня отличалась. По идее, те, кто оканчивал этот курс, должны были быть связующими между институтом и предприятиями. Они как бы объясняли предприятиям, в чем суть проделанной работы и должны были обучать сотрудников. Потому у нас не было особой специализации. Мы должны были сами быстро обучаться тому, чему должны были учить других. Для меня это было странно, непонятно, и невообразимо. Невообразимо это для меня было потому, что основной моей задачей в учебе было научиться быстро объяснять информацию разным типам людей. Мне надо было научиться коммуницировать. Мне. Тому, кто не любит людей, не хочет с ними общаться и даже не желает с ними знакомиться. Мне, кому самым главным другом был попутный ветер. Мне, человеку без малейшего желания выходить к людям, дали класс подопытных мышей для того, чтобы я на них тренировался. В конце первой недели, когда мне доходчиво объяснили, что из меня собираются лепить, мне сообщили, что я должен направиться в школу номер 243, которую содержал торговый порт. Это была школа для детей, в основном из бедных семей, которые получали усредненное образование. Я понимал, куда я иду. Я учился именно в такой школе, где учились и те, кто хотел учиться, и те, кто не хотел, но мешал это делать остальным. Я посещал школу только для того, чтобы знать, что там происходит. Образование же я получал дома, где мне помогали родители. Мне дали класс с пятнадцатилетними мальчиками-переростками. Я даже не сомневался в том, что я там увижу. Каждую неделю у меня с ними было одно занятие под названием «Воспитательные беседы». Мне разрешалось говорить с ними о чем угодно, лишь бы это воспитывало в них созидательные склонности.

– Ты можешь говорить с ними о добре, чести и достоинстве, сочувствии, самообладании. Чем угодно, что воспитает в них достойных членов общества, – рассказывал мой руководитель, давая мне направление.

– Вы серьезно? – с удивлением посмотрел на него я.

– От этого зависит твоя учеба. Ты должен научится вдалбливать в мозг людям что-угодно. Любым людям любую информацию. Это твоя учебная задача.

– Им по пятнадцать. Я на два года старше них, а выгляжу младше некоторых из них. Я им даже не авторитет, – держал я в руках бумажку, которая давала мне право строить по линейке двадцать рослых ребятишек.

– Так стань им. Тебя будут обучать, а ты применяй полученные знания на практике. Это полезно, Эмиль, работать над собой.

Он хлопнул меня по плечу и удалился. Я стоял посреди коридора и тупо смотрел в бумажку без единой мысли. Это было плохо. Хуже, чем перекладывать бумаги или быть продавцом. Я посмотрел в окно, из него было видно море. Волны манили меня к себе, я готов был бросить все, прыгнуть в байдарку и помчаться навстречу скалам. Помчаться мне не давали костыли и тяжелый гипс, который обещали снять возможно через месяц, а возможно и невозможно, в зависимости от состояния моей ноги, которая, как мне кажется, стала худее, чем была. Настроение у меня было паршивое. Я поехал в школу, отдал бумажку и через пару часов пошел на свой первый урок «Воспитательных бесед». Я зашел в класс, в котором все орали, сел на стул, а на другой стул водрузил свою загипсованную ногу и стал смотреть в окно, из которого так же, как и в коридоре института было видно море. Через несколько минут я услышал первый звук из класса в свою сторону.

– Классный гипс, – рявкнул кто-то.

Все засмеялись. Я посмотрел на них, они смотрели на меня и хихикали. Потом все замолчали и стали периодически переглядываться друг с другом, ожидая от меня представление. Я молчал, глядя на них.

– А где вы ногу сломали? – опять послышался тот же голос и то же хихиканье в классе.

– В море, – ответил я, внимательно глядя на лица учеников.

– Типа акула укусила?

В классе опять был смех. Я, наконец, увидел, кто это так всех развлекал. Это был рослый пухляш, даже сидя за партой его рост выделялся. На его лице был яркий красный румянец.

– Ударился об скалу, – ответил я, глядя на пухляша.

– А это вы сами на гипсе рисунок нарисовали? – продолжал он, глядя на меня. Его глаза сверкали.

– Знакомая нарисовала.

По классу пронеслось громкое «у-у-у», почти все улыбались и переглядывались. Серьезными остались только несколько человек.

– А знакомая красивая? – искрил глазами пухляш.

– Вполне, – ответил я.

– Познакомите? – спросил он и все опять засмеялись.

– Нет.

– Почему?

– Ты ей не понравишься.

– Почему?

– Она любит тех, у кого есть чему поучиться.

– Так я ее многому научу, – его лицо полностью покраснело, все вокруг заливались смехом.

– Чему? – спросил я.

Я посмотрел на парня, который сидел передо мной за первой партой. Он один не смеялся. Это был смазливый худой парнишка, с которого можно было писать нежных персонажей для романтических картин.

– Ну, разному. Вы же знаете, – продолжал пухляш, заливаясь краской.

– Не знаю. Расскажи, – посмотрел я опять на него.

– Ну как, вы знаете, девушка, парень. То да се.

Все продолжали хихикать и краснеть.

– Не знаю. Я в твоей семье не жил. Без понятия чему тебя там учили.

– А причем тут семья? – настроение пухляша вдруг изменилось, он ощетинился, краска с лица спала, глаза заблестели как у звереныша.

– Как причем? Ты же там узнал, как себя ведет парень с девушкой, то да се. Как себя ведет мужчина с женщиной. Тебя же этому папа научил?

– У меня нет папы, – злобно ответил пухляш.

– А кто тебя воспитывает?

– Мама.

– Одна.

– Да, – цедил он сквозь зубы.

– Значит, мама постоянно на работе, а ты где-то на улице научился, как ведут себя девушки и парни? Как тебя зовут?

– Коха.

– Коха, перед тем как учить кого-то чему-то, удостоверься, что ты сам выучил то, что надо.

– А вы выучили, чтобы учить нас? – на меня смотрело двадцать пар глаз. Одни со злостью, другие с испугом, третьи с любопытством.

– А я не учить вас пришел. Я пришел учиться у вас. Так мне сказал мой руководитель. Потому у меня к вам предложение. Я предлагаю перенести наши занятия на улицу, на спортивную площадку. Тот, кто хочет меня слушать, остается со мной и слушает. Тот, кто не хочет, занимается на площадке. Есть только два условия: не мешать мне и не уходить с площадки до конца занятия.

В классе послышался радостный шум.

– Хорошо, – закивали они.

– Тогда я предупрежу директора, что на моих уроках вы дышите свежим воздухом. По моему предмету у вас не будет оценки, но будет зачет или не зачет. Ваш зачет зависит от вашего уважения ко мне.

После занятия я зашел к директору и взял информацию на класс, который мне дали. Потом я пошел к морю и долго сидел на берегу, глядя, как пенятся волны. Моим заданием к первому уроку было привлечь внимание к моей личности и заинтересовать учеников общением со мной. После спора с сиротой моя личность должна была максимально привлекать внимание. Мне нужно было выучит все анкеты, чтобы на следующем занятии не подраться с кем-то из учеников.

Я вернулся домой, когда уже начало темнеть.

– Как-то ты припозднился, – сказал отец, встречая меня.

Мама уже накрывала на стол в беседке, Вера ей помогала.

– Как институт? Пора готовить план побега? – спросила мама, разливая суп по тарелкам. Я пошел к уличному рукомойнику и помыл руки. Потом сел за стол.

– Если вдруг я не вернусь как-то вечером, ищите мое тело возле 243 школы.

– Ты подружился с ребятами? Это хорошо. Общение – это очень важно в преподавании, – издевался надо мной папа.

– Ты правда меня так не любишь?

– Я горжусь тобой, сын. Ты оказался смелее меня. Что будешь делать?

– Изучать анкеты.

– Хороший ход, – взялся папа за ложку. – Сколько их?

– Двадцать.

– Двадцать это много. Двадцать по пятнадцать – это слишком много. Как у них с дисциплиной?

– Дисциплиной? Ты серьезно?

– Ну, они же не болтались на люстре, как орангутанги?

– Нет, они сидели за партами, как орангутанги.

– Это уже хорошо. Если увидишь в анкете кого-то с криминалом, бери с собой охранника, – посмотрел он на меня, улыбаясь. – Шучу. Это же твои подопытные мыши, расслабься.

– Там половина мышей больше меня в два раза.

– Запугивай их. Они все боятся. Тот, кто не боится, на уроки не ходит. Им нужен аттестат, или папа с мамой будут ругать. Мотивируй их.

– Кажется, только теперь я понял, что ты все это время имел ввиду под словом мотивация, – внимательно смотрел я на отца.

– Именно. Они к тебе попали слишком большими, чтобы применять другие методы.

– Я подумаю, – взял я ложку и принялся за суп. Папа улыбался. Это была не веселая улыбка, а насмешка. Он пытался сыграть на моем чувстве гордости. Порой, дома он вел себя как сотрудник института моделирования поведения личности. Кнопка выключения этой функции была только у мамы.

– Да, Эмиль, твой папа прав. Видишь ли, есть только один человек, который имел силу воли и выбор и воспитался как он того хотел. Это твой отец. Остальных же надо лепить, как глину. Я думаю, он тебе покажет как это делать. Возьми его следующий раз с собой, – обратилась мама ко мне.

Теперь уже с насмешкой смотрел я на папу.

– Ты же знаешь, что моя сфера – это теория, – посмотрел папа на маму.

– Ты говорил, что теория всегда должна подкрепляться практикой.

– Так и есть, этим занимаются специалисты. Я разрабатываю только теорию.

– И учишь как практически применять ее?

– Этому учат другие специалисты.

– Эмиль, тебе кто-нибудь что-нибудь показывал на практике? – спросила меня мама.

– Нет, – с интересом смотрел на нее я.

– Как так получилось? – посмотрела мама на папу.

– Недоработка, – ответил он.

Мама продолжала смотреть на него.

– Я спрошу, в чем проблема, – сказал он ей, оторвавшись от супа.

– Как вы учите тому, чего не делаете сами? – не отставала она.

– Делаем. Возможно, не хватает сотрудников. Я узнаю.

– Дай ему материалы.

– Дам, – недовольно ответил папа.

– Как быстро все забывается.

– Что? – отложил он ложку и посмотрел на маму.

– Ты мне три года подробно рассказывал, как тебя учили летать на котах, а теперь ты делаешь то же самое.

– Я не делаю то же самое. Для этого есть специальные люди.

– Ты один из руководителей института.

– Я тебя услышал, – уткнулся папа опять в суп. Его игривое настроение куда-то выветрилось.

После ужина я отправился изучать анкеты. Ко мне присоединилась Вера. У нее какая-то маниакальная любовь к разного рода сортировкам, классификациям, группировкам и прочей обработке информации. Она отсортировала анкеты по возрасту, месяцу рождения, семейному положению, району проживания, успеваемости, способностям, талантам, хобби, достижениям и разного рода нарушениям.

– Половина из них из неполных семей и большая часть живет с мамами. Это прям, ух, – комментировала Вера анкеты.

– Тогда можно считать, что половина из них явно или тайно уже ненавидит меня, – отвечал я, просматривая анкету Кохи.

– Ты гнобил сирот? – полушутя, полусерьезно говорила Вера.

– Прогадал с аргументами. А с чего ты взяла, что они сироты?

– Ну, я имела ввиду, духовные сироты, не физические. Некоторые живут с отчимами. Вон тот пухляш тоже с отчимом живет, – Вера смотрела на анкету в моих руках. – Ты с ним бодался?

– Ага.

– Крупный мальчик, ухоженный. Кстати, у него успеваемость одна из лучших.

– Да, вижу. Видать цепкая память. Я не наблюдаю у него никаких интересов, хобби, участия в конкурсах. Отличник, занятия посещает нормально, заводила. Все.

– А вот этот красавчик ходит на танцы и занимает призовые места, – Вера показала мне анкету того смазливого парнишки, который сидел прямо передо мной. – Учится тоже не плохо.

– И ведет себя неплохо, – кивнул я.

– Пусть он научит тебя танцевать, – встрепенулась Вера.

– Отстань от меня.

– Нет, ну правда!

Я не умел, не любил и не хотел любить танцевать. На семейных праздниках, куда часто приглашались друзья всех членов семьи, меня часто пытались упросить танцевать. Я делал это только пару раз. Каждый раз Вера называла меня «бревном на батарейках», потому я этого больше не делал. Но Вера не унималась и приставала со своими танцами.

– Его зовут Марк. Мне кажется, он тебе поможет. У него доброе лицо.

– Зато у меня нет, – буркнул я и взял следующую анкету. – Какие данные, – вздохнул я, Вера заглянула в анкету.

– Петенька, принципиальный двоечник, – улыбнулась она.

– Петр Конев. Никаких достижений, одни двойки. Зато ни одного пропуска за все годы учебы. Он точно здоров, пунктуален и умеет ходить.

– Это позитивные качества, – кивнула Вера.

– Это что? – спросил я ее, глядя на пять отложенных анкет.

– Это те, кто могут создать проблемы.

Я взял анкеты. Это были ребята, которых уличили в кражах, угрозах и был один, кого обвиняли в домашнем насилии. Он побил отчима.

– Ты можешь поверить, что он побил отчима? – спросил я Веру.

– А кто отчим? – переспросила она, глядя в анкету.

– Не написано. Странно.

– Ну, раз не написано, тогда нет. Небось, родственники пытались приструнить свирепствующего подростка.

– Даже не знаю, как я буду конкурировать в соревновании с такими родителями.

– Ты их не переплюнешь. Вот, все готово. Здесь все по таблицам. Все, что тебе может понадобиться. Ты уже придумал, что будешь им рассказывать?

– Сказки о добре и зле? – смотрел я на таблицы, которые мне сделала Вера.

– А ты умеешь рассказывать страшные сказки? Очень страшные?

– Попрошу папу, он умеет.

– Посмотри на анкеты. Они почти все хотят стать моряками. У вас много общего.

– Они хотят удрать из дома. Стать моряком – единственный выход для них.

– А что в твоем задании на следующую неделю?

– Сделать так, чтобы в моем занятии активно принимали участие три человека. Выработать у них устойчивый интерес к моим занятиям. Надо не забыть взять с собой орешки, чтобы подкармливать их после каждой выполненной команды.

– Создай с ними тайное общество.

– Ни за что.

– «Костяная нога» будет хорошим названием.

– Отстань.

– Отстаю. Я пошла спать. И попроси Марка научить тебя танцевать.

– Спокойной ночи.

– Спокойной.

Я еще пару часов перебирал анкеты и думал над ними. Всего неделю назад я был счастливчик, у которого не было проблем. Теперь у меня кипела голова. У меня оставалось 34 занятия, и я понятие не имел, чем с ними все это время заниматься.

Всю следующую неделю я больше не заглядывал в анкеты, не думал о школе и вообще не думал об учебе. Я ходил на экспериментальный участок вместе с мамой, Верой и Сашей. Он находился в трех километрах от нашего дома, и это была хорошая возможность размяться. Девочки все так же изучали растения. После того как они собрали список, они описывали каждое растение по отдельности и добавляли те, которые случайно пропустили. Мама ходила с измерительными приборами по всему участку и записывала данные. Я сидел в тени под деревом и наблюдал за тем, что происходит на участке. Этот участок был в низине у холма, вокруг росли деревья, где-то с другой стороны был ручей. Вокруг щебетали птицы и жужжали насекомые. Через несколько часов исследователи вернулись ко мне, чтобы перекусить.

– Ну что? – спросила Вера маму, которая все это время была где-то вдалеке и старательно, то тут, то там, вставляла длинный прут в землю.

– Если верить прибору, то по всему участку внизу глина, а почва в разных местах шестьдесят – восемьдесят сантиметров.

– Здесь был лес? – спросила Саша, очищая яйцо.

– Сложно судить. Не хочу гадать. Здесь большое разнотравье, это важно. Большинство деревьев здесь уходят корнями глубоко в глину.

– Интересно, смогли бы они так вырасти из семени на чистой глине? – опять интересовалась Саша.

– Только если бы глина была хоть немного прикрыта, иначе она бы не держала влагу.

– Или здесь было много дождей.

– Вряд ли на пустынном месте будет много дождей. Для этого нужны растения, – отозвалась Вера.

– Для дождей? – хихикнул я, расчищая второе яйцо.

– А ты не знал, что растения притягивают дожди? – удивилась Вера.

– Нет, прости. Я не задумывался о таких сверхспособностях растений.

– Почему же сверхспособностях? Планета – это единая система и растения имеют такую же взаимосвязь с ней, как и мы. Но, конечно, не вникающие в это люди считают это смешным, – объясняла Саша.

Вера внимательно следила за мной, чтобы я опять не засмеялся над очередным «но». Я был для этого слишком занят, размышляя о глубоких взаимосвязях растений с планетой.