Жестокие принципы

Каждый человек, являющийся в нашу жизнь, учит нас чему-то, направляет и, если требуется, исправляет, чтобы следующий шаг мы сделали обдуманно, зная, куда ступать. Случайности не случайны, и всё, что дано, – бесценный опыт, который мы сможем применить впоследствии. Не знаю, по какой причине именно эти люди возникли на моём пути, но верю, что каждому из них суждено повлиять на моё будущее, оставив в нём след.

Субботнее утро начинается рано для меня и Петровны. Завтрак для Островского готов, мы же обсуждаем вечерний фуршет и меню, состоящее из множества пунктов. Появление Парето не отрывает от поставленной задачи, мы лишь отходим в сторону, чтобы не мешать своей болтовнёй, но звонок телефона отвлекает. Никак не могу привыкнуть к его наличию. Раньше звонки поступали от Армена, менеджера супермаркета и Ромы, теперь же лишь Валя набирает меня раз в неделю, чтобы узнать о новостях и поделиться своими.

– Привет, – радуюсь её звонку, – ты чего в такую рань не спишь?

– Слушай, вопрос есть. – Настороженный голос соседки мгновенно напрягает.

Выхожу в коридор, прикрыв за собой дверь, чтобы никто меня не слышал.

– Давай.

– Уже неделю замечаю, что во дворе припаркован чёрный тонированный джип. Стоит на одном месте – напротив дверей нашего подъезда. Думала, что к кому-то родня приехала или к какой-то соседке мужик, но несколько дней назад обратила внимание, что в машине постоянно сидят два здоровенных мужика. Утром подъезжает вторая машина, двое из джипа выходят, а на их место садятся другие – и так каждый день, своего рода сутки через сутки. Вот прямо сейчас меняются, наблюдаю из окна.

– И?

– Что «и»? Лен, они выслеживают кого-то, понимаешь? Я вот думаю, не Рому ли твоего. Приходили же к тебе пару раз требовать его долги, может, и эти по тому же вопросу?

– А на наш этаж они поднимались?

– Нет. Точно. У дверей квартиры я их не видела.

– Помнишь, ты говорила, что двое к тебе приходили. Не они?

– Не они.

– Валь, у нас тридцатиэтажный дом, в котором несколько тысяч жильцов, поэтому ждать они могут кого угодно. Успокойся и не обращай внимания, уверена, ты зря паникуешь. А люди, которые в нашей квартире живут, приехали?

– Нет, так и не появлялись. Председателю ТСЖ номер не оставили, контактов никаких, даже фамилия неизвестна, потому как квартира по-прежнему оформлена на бабушку Люду. Лен, может, подумаешь о том, чтобы оспорить сделку в суде? Я узнавала у знакомой: можно через суд признать сделку недействительной, если имеются сомнения в её законности. А в твоём случае сомнений целый мешок наберётся: начиная с вопроса, как парализованный человек мог поставить на договоре подпись, и заканчивая ситуацией с твоим выселением.

– Права ты, Валя, права. Но пока не имею возможности и средств для начала дела. Нужна консультация специалиста, просчёт рисков и возможность успеха в суде. В общем… не до этого мне пока.

Куча долгов, которые на мне повисли мёртвым грузом, не даёт двигаться дальше. Сначала рассчитаюсь с Валей, а дальше уже Парето и Аронов.

– С долгом не тороплю, просто знай. Как сможешь. Мой с вахты вернётся скоро, да и так не голодаем с мелким.

– Спасибо тебе. Мне пора, извини, много работы.

– Звони.

Иду обратно, обдумывая подозрения соседки. Странно, что Валя сразу же сделала предположение об ожидающих у подъезда мужчинах в отношении Ромы, не рассмотрев иных вариантов. Он, конечно же, не подарок, но и винить его во всём не стоит.

– Проблемы? – Петровна встречает вопросом, а меня удивляет, что Островский ещё не ушёл.

– Ещё кофе, – слышу за спиной твёрдый голос и исполняю приказ незамедлительно, выставляя перед Парето напиток и вторую порцию панна-котты.

– Так что, проблемы? – Женщина придвигается ближе, переходя на шёпот.

– Нет. Валя звонила, соседка. По сути, она единственная, кому интересна наша с Тасей судьба и я как человек. Номера остальных людей можно удалить из контактов.

– И что, кроме неё, никто не звонил? А начальник твой бывший?

– Тот, который меня лапал своими ручищами и просил оказать услуги сексуального характера за комнату? – Вмиг по коже проносятся тошнотворные прикосновения Армена, и, словно наяву, чувствую его гадкий язык. Вздрагиваю, сбрасывая внезапное наваждение.

– Да. Согласна. Я бы тоже не была в восторге от такого общения. Но ты красивая, притягиваешь взгляд, вот и не удержался. Знал, что по доброй воле не согласишься, решил с другой стороны зайти.

– Что движет мужчиной, который вопреки желанию женщины берёт её силой?

– Вожделение. – Синхронно оборачиваемся на звук голоса Островского, который не спеша пьёт кофе, не сводя с меня взгляда. – Знаешь, как рождается вожделение? – Сделав над собой усилие, отрицательно мотаю головой из стороны в сторону. – Мы вожделеем то, что наши глаза видят каждый день.

Время будто останавливается на долю секунды, когда я, затаив дыхание, смотрю в бескрайнюю синеву, явственно понимая: что бы он сейчас ни пытался донести, речь идёт не об Армене и его грязном предложении – Константин Сергеевич говорит о себе.

Опасно. Тонко. На грани. Чувствую кожей, как воздух сгущается, а обстановка искрит, накаляя и без того неустойчивый баланс между нами, но Парето резко поднимается и, не допив кофе, покидает кухню. Кажется, что с его уходом даже света в помещении стало больше и кислород наполнил лёгкие, даря облегчение.

– Чего это он? – Петровна удивлённо моргает, гипнотизируя закрывшуюся за Парето дверь.

– Понятия не имею, – отворачиваюсь к столу, раскладывая составляющие для десерта в нужном порядке, и дрожащими руками помешиваю горячий шоколад, желая, чтобы Парето после приёма хотя бы на несколько дней остался в городе.

Глава 9

– Мы прекрасно справились, Лена. Всё успели, оформили, остальное не наша забота. Фуршет обслуживают официанты. Пойдём, что-то покажу. – Петровна тянет меня за руку, увлекая в свою комнату, откуда прекрасно видны подъезжающие автомобили.

Вереница дорогих машин останавливается у входа, являя мужчин в смокингах и женщин в потрясающих вечерних платьях. Меха и украшения, дополняющие образ этих дам, стоят наверняка целое состояние.

Из очередного лимузина появляется высокий, красивый мужчина, резким движением головы откидывает пепельную прядь волос и идёт к входу, не заботясь о своей спутнице, шагающей следом.

– Это Ладыгин, – шепчет Петровна, хотя здесь мы вдвоём и вряд ли кто-то нас услышит. – Телеведущий, общественный деятель и просто неприятный человек, – кривится.

– Неприятный?

– Невероятно. Заносчивый, самовлюблённый индюк, который вечно всем недоволен: закуски не такие, пирожные слишком сладкие, а в шампанском мало пузырьков, – закатывает глаза, вероятно припоминая неприятные моменты. – После каждого такого приёма он составляет Аронову список претензий и настоятельно просит их устранить. Завтра нас ждёт очередной, но не расстраивайся, если твои десерты придутся ему не по вкусу. Это не тот человек, к мнению которого необходимо прислушаться.

– Правда?

– Это слова Аронова, – тихонько хихикает, зажимая рот ладонью, и становится понятно, что Альберт Витальевич тоже не в восторге от такого гостя.

– Зачем же тогда он его приглашает?

– Ладыгин – человек известный, узнаваемый и, несмотря на его отвратительные манеры, необходим Аронову для продвижения его проектов.

– Ясно. А это кто? – прилипаю к окну, засмотревшись на грациозную блондинку в ярко-алом платье.

На плечи накинуто белое меховое манто, которое она небрежным движением спускает по плечам, открывая глубокое декольте со значительной грудью. Идеальная причёска и красная помада довершают образ, и в этот момент я немного завидую, желая хотя бы раз оказаться в подобном наряде.

– Янина Гронская, фотомодель. Снимается для модных журналов, участвует в показах и выставках современных художников. Частый гость на подобных мероприятиях.

– А как она относится к деятельности Аронова?

– Никак. Такие… дамы, – прокашливается Петровна, – зачастую сопровождают влиятельных мужчин, являясь своего рода прекрасным дополнением и показателем статуса. Гронская – женщина дорогая, и не каждый может похвастаться её расположением, но сегодня она, похоже, одна, – всматриваемся и не видим, чтобы из машины показался кто-то ещё. – Значит, снова одинока. Такие мероприятия – прекрасная возможность заинтересовать статусного покровителя.

– Она ищет мужа?

– Лена, такие замуж не выходят. Они, словно пчёлки, перелетают с цветка на цветок, наслаждаясь жизнью и ища новых впечатлений. А вот и Виктория. – Женщина Аронова тоже в вечернем платье, но выглядит изысканно и тонко по сравнению с бросающейся в глаза Гронской.

– Значит, сегодня останется с Ароновым?

– Да. Отложи ей сладостей, а то завтра утром вновь будут драться с Островским за панна-котту.

Теперь уже вместе хохочем, но, следуя совету Петровны, возвращаюсь на кухню и откладываю для Виктории профитроли и птифуры нескольких видов. Две порции панна-котты для Парето приготовлены и оставлены застывать до утра. Проверяю наличие вишни для соуса, когда за спиной с громким хлопком закрывается дверь, но я не оборачиваюсь, уверенная, что вернулась Петровна.

– Почему ты ещё не готова? – подскакиваю на месте и, обернувшись, сталкиваюсь с Островским.

– Всё готово, Константин Сергеевич. Мы всё сделали, оформили, даже завтрак для вас…

– Почему ты не в платье?

– Каком?..

– Неделю назад мы купили тебе платье, помнишь? – Киваю. – Так вот, сейчас ты должна быть в нём и топать туда, – указывает на дверь, которая ведёт в большой хозяйский холл.

– Зачем? – нервно сглатываю, не понимая, чего добивается Парето. Отдельные предложения лишены смысла, и в моей голове не складывается картинка. – Я ведь работаю на кухне, а там есть официанты. Я там не нужна.

– Я что, тебе не сказал?

– Что именно?

– Лена, прямо сейчас ты направляешься в коттедж, надеваешь платье, туфли и идёшь со мной на приём.

Медленно поворачиваю голову, утыкаясь взглядом в толстую двустворчатую дверь, за которой слышатся приглушённые голоса, музыка и звон бокалов. Солнечное сплетение горит огнём от неожиданной новости и перспективы провести вечер среди незнакомых людей.

– Я не хочу, – мотаю головой, отступая назад. – И зачем? Я же никто, просто прислуга.

– Я не спрашивал твоего мнения, соответственно, ответа «нет» быть не может. Приказываю – ты выполняешь. Принцип понятен? – Неуверенно киваю. – У тебя полчаса на сборы. Время пошло, – рычит, и я, словно проснувшись, срываюсь с места в направлении выхода из дома, едва не сбив Ларису Петровну, которая провожает меня сочувственным взглядом.

Уже дойдя до коттеджа, вспоминаю, что неделю назад пакет с платьем остался в машине Островского. Я принципиально его не взяла, посчитав приобретение насмешкой, но уже тогда он знал, что мне всё же придётся его надеть. Вхожу и наблюдаю Тасю сидящей на полу в окружении незнакомых мне игрушек.

– Мам, смотри, – машет куклой в одной руке и каким-то блестящим лоскутом ткани в другой.

Опускаюсь перед ней, перебирая кукол, одежду для них и множество аксессуаров. Это те самые дорогие куклы, которые так хотела дочка.

– Тасенька, а ты где это взяла?

– Мне Костя принёс.

– Костя? Когда?

– Ещё светло было, – указывает на окно, за которым темноту освещают уличные фонари. – Он пришёл и сказал, что купил для меня. Я же такие хотела. – В магазине игрушек Островского с нами не было, и о желании Таси он знать не мог. – А ещё тебе вон то принёс, – показывает на пакет в углу, и я узнаю логотип магазина, в котором мы купили платье.

– Ты ему спасибо сказала?

– Да. Много раз, мам. А потом Костя сделал так, – стучит пальчиком по пухлой щёчке, – и я его поцеловала. Он улыбался, – хихикает, смешно сжимаясь, будто поделилась самым сокровенным секретом. – Костя хороший.

– Тась, а почему он хороший?

– Он добрый, не кричит, и от него не пахнет, как от папы. А ещё он мне кукол купил.

– А ты скучаешь по папе? – задаю вопрос, который крутится в голове не один день.

– Нет, мам. Давай будем жить здесь всегда?

И я не удивлена ответом ребёнка, который последние два года скорее боялся папу, чем испытывал к нему нежные чувства.

– А тебе не скучно? По будням ты в садике, а все выходные одна, пока я работаю.

– У меня есть мультики, пластилин, краски, а теперь вот, – крутит в руках куклу, – и они есть. Я тебя слушаюсь и веду себя хорошо. Хорошо ведь?

– Хорошо, – целую светлую макушку, прижимая к себе Тасю. – Ты у меня умница. Я сейчас уйду ненадолго с Костей, а тебя уложит спать Лариса Петровна, хорошо?

– Да. Если с Костей, то иди.

Островский странно воздействует на моего ребёнка, вызывая в Тасе тотальное доверие. Но не угрозами и жёсткими приказами, а заботой и хорошим отношением. Зачем ему это? Мы лишь временный момент в жизни этого дома и людей, которые появились на нашем с дочкой пути.

Закрываюсь в ванной и быстро привожу себя в порядок, насколько это возможно в рамках отведённого мне времени. Надеваю платье, распускаю светлые волосы по плечам, не имея вариантов самостоятельно сделать причёску, и наношу лёгкий макияж, подчеркнув серые глаза стрелками и выделив губы персиковым блеском. Отражение в зеркале меня не удовлетворяет, даёт понять, что, какое бы брендовое платье я ни надела, никогда не стану одной из тех девушек, которые сейчас расхаживают по холлу дома Аронова. Вот только ослушаться Островского нет возможности, и мне придётся подчиниться указаниям.

– Какая ты красивая! – Тася с открытым ртом осматривает меня снизу вверх. – Мамочка, ты принцесса!

– Чуть-чуть, – улыбаюсь.

– А принцессе нужен принц!

– У меня был принц – папа. А теперь его нет.

– Значит, нам нужен новый принц! – взвизгивает и кружится по комнате. – А пусть твоим принцем будет Костя!

Ну да, Островский скорее злая мачеха, которая не моргнув подсунет отравленное яблоко, а затем с удовольствием будет упиваться моими предсмертными хрипами.

– Я спрошу у него, – соскакиваю с темы, которая мне не нравится даже в варианте дочери. – Веди себя хорошо, ладно? Лариса Петровна позже придёт и почитает тебе сказку.

– Пока, мам. – Тася машет ручкой и вновь концентрирует внимание на новых игрушках.

Иду обратно, и, чем ближе дом, тем сильнее тело потряхивает, а ладони холодеют. Прошу Петровну через час проверить Тасю, надеясь, что максимум через полтора смогу тихо улизнуть с банкета, на котором мне не место. Несколько раз мою руки на кухне и вытираю полотенцем, тут же забывая, вымыла ли я их, и повторяю действие.

– Лен, ты кого-то оперировать собралась? Пятый раз моешь руки.

– А? Да… – растерянно застываю посреди помещения, не решаясь пойти в холл.

Есть ли надежда, что Парето забыл обо мне и вовсю занят гостями и обеспечением безопасности Аронова?

– Я сказал тридцать минут. Прошло сорок пять.

Не забыл. И об этом мне сейчас сигнализируют яростный потемневший взгляд и перекошенное лицо Островского. Когда он взбешён, шрам, пересекающий правую щёку, становится темнее, заметно выделяясь.

Молча прохожу мимо него и направляюсь к двери, замирая перед ней и не решаясь открыть. Может, это всего лишь очередная насмешка Парето, желающего унизить меня более низким положением, и прямо сейчас он рассмеётся мне в лицо, упиваясь моей растерянностью и обидой. Но нет, Островский отворяет передо мной дверь и подталкивает в холл, где много света, приятно пахнет и ненавязчивая инструментальная музыка разливается среди неспешно прохаживающихся состоятельных людей.

Константин Сергеевич успевает схватить бокал с шампанским у проходящего рядом с нами официанта и вручает мне.

– Я не пью.

– Пить не обязательно, Лена. Просто держи в руках, неторопливо прохаживайся и делай вид, что тебе интересно. Можешь улыбнуться?

Натягиваю дежурную улыбку, со стороны себя не вижу, но по реакции Островского понимаю, что выглядит неправдоподобно и наигранно.

– И так сойдёт. Для убедительности пообщайся с кем-то из гостей, расспроси, чем занимаются, и смотри по сторонам, вдруг увидишь кого-то знакомого.

Очередная колкость слетает с губ Островского. Кого я могу здесь знать?

– Не умею общаться с такими людьми. И что говорить, если они начнут интересоваться, кто я такая?

– Просто отвечай, что ты со мной, и вопросы отпадут сами собой.

– Константин Сергеевич, так зачем я здесь? – Парето делает шаг в сторону, но успеваю схватить его под локоть, останавливая и обращая на себя внимание. – Если вам было необходимо женское сопровождение, вы с лёгкостью могли найти кого-то более подходящего из вашего круга. На роль прекрасного дополнения я не гожусь.

– Знаешь, Лена, – наклоняется к моему уху, – мы так привыкаем к своему отражению в зеркале, что даже не представляем, насколько прекрасны в глазах других людей. Как ты понимаешь, я не о себе. Уродство и я неразрывны. – Улыбка с болью во взгляде и желанием опровержения его слов настолько явная, что я почти готова шептать слова утешения.

Он смирился со своим отражением в зеркале, не испытывая иллюзий и не ожидая понимания.

– Мы так привыкаем к своему отражению в зеркале, что даже не представляем, насколько прекрасны в глазах других людей, – возвращаю его же слова, сказанные минутой назад, и вижу растерянность, которая сменяется язвительной улыбкой.

– Хорошая попытка, Лена, я бы даже сказал успешная, если бы не одно но: каждый, на кого я смотрю в этом зале, опускает глаза, чтобы не лицезреть мою «прекрасную» физиономию или же чтобы не показывать явного отвращения. Так что заканчивай с комплиментами и развлекайся. Вперёд.

Подталкивает меня в спину, направляя в другой конец зала, где я замечаю выход в соседнее помещение, и смешивается с толпой, пропадая из вида.

Глава 10

За всё то время, что я работаю в этом доме, холл – единственное, что мне было позволено рассмотреть. Практически каждый вечер я готовлю кофе, выставляю на небольшой круглый поднос и иду в кабинет Аронова, где всегда компанию ему составляет Островский. И так как не только по внешнему периметру, но и внутри дома висят камеры, не позволяю себе задерживаться на хозяйской территории, быстро пересекая холл и возвращаясь на кухню.

Но сейчас тот самый момент, когда я на законных основаниях могу с открытым ртом прохаживаться по комнатам и не стесняясь осматривать каждый уголок. Соседний зал оказывается огромной гостиной с мягкими диванчиками на двоих, обитыми шёлком, на которых устроились преимущественно парочки; столиками с напитками и закусками, приготовленными мной и Петровной; резным камином, рядом с которым стоит Альберт Витальевич, разговаривая с Викторией. Она цепляет меня взглядом – мельком и продолжает беседу с Ароновым, но затем возвращается ко мне, распахивая глаза от удивления. Мне понятны её эмоции, и я лишь пожимаю плечами, что даёт понять – я здесь не по собственной воле. Она что-то шепчет хозяину, и он, повернувшись, пробегает по мне глазами, кажется не удивившись. Он в курсе, и моё присутствие здесь согласовано с ним.

Двигаюсь дальше, протискиваясь между людьми, и попадаю в комнату, которая погружена в полумрак, и лишь конусные лампы над бильярдными столами освещают присутствующих здесь мужчин. Алкоголь и смех, разговоры о делах и финансах для меня пустой звук. Задерживаюсь ненадолго, наблюдая за игрой. Лишь однажды Рома брал меня с собой в бильярдный клуб, где мы в компании друзей отмечали день рождения его коллеги. Муж даже пытался научить меня держать правильно кий и попадать по треугольнику из разноцветных шаров, но увы – это не моя игра.

– Нравится бильярд? – Рядом возникает Виктория, вырывая из приятных воспоминаний.

– Нравится, – подтверждаю, – но играть, увы, не умею. С наслаждением наблюдаю за людьми, которые в этом профи.

– Всему можно научиться.

– Меня учили, но, видимо, я плохая ученица, потому что даже по куче шаров попасть не смогла, не говоря уже об одном, который нужно загнать в определённую лузу.

– Меня Альберт научил, – улыбается, отпивая из бокала шампанское. – Иногда мы спускаемся сюда и разыгрываем партию на двоих. Нужно и тебя научить.

– Нет-нет, в обычные дни мне запрещено появляться в этой части дома. Только сегодня можно.

– Я была слегка удивлена, когда увидела тебя среди гостей.

– Это не моя прихоть, – оправдываюсь, услышав в голосе Виктории нотки возмущения. – Константин Сергеевич приказал надеть платье и стать гостьей. Я лишь подчиняюсь, и только.

– Островский… – произносит на выдохе и ухмыляется, словно поняла то, что я увидеть не способна. – Почти всегда он совершает действия, которые непонятны и нелогичны, кажутся лишними и бессмысленными. Но только видятся таковыми, потому что в итоге, когда картинка складывается, подобно пазлу из трёх тысяч фрагментов, понимаешь всю сложность многоходового плана. Он из тех людей, которые никогда ничего не делают просто так, для галочки или же примитивного удовлетворения. И если сейчас ты стоишь здесь в дорогом платье с бокалом в руке – ты уже часть его игры.

– А можно выйти из игры?

– Нет, Лена. – Блондинка заливисто смеётся, привлекая к нам внимание мужчин. – Войти в игру и выйти из неё ты можешь только с разрешения Парето.

– Я бы не хотела участвовать в игре, правил которой не знаю.

– Правила он создаёт сам. Спроси его о них.

– И вряд ли получу ответ, – разочарованно вздыхаю, провожая взглядом Островского, который беседует с каким-то мужчиной в другом конце зала. Чувствует, что я смотрю на него, и оборачивается, застыв на секунду, а затем возвращает внимание собеседнику. – Он всегда был таким? – задаю вопрос Виктории, не отрываясь от Парето.

– Умным – да, обезображенным – нет.

– Вы его знали до того, как он стал…

– Нет. Видела на фотографиях. Мы с Альбертом познакомились четыре года назад на одном из приёмов. Знаешь, я ведь из провинции, окончила журфак и приехала покорять большой город. Довольно быстро нашла работу на одном из телеканалов и поскакала вверх по карьерной лестнице. Одно время даже вела утреннюю передачу, являясь основным ведущим. Может, видела «Доброе утро в большом городе»?

– Нет, увы. Последнюю пару лет редко смотрела телевизор.

– Ладно, не важно, – тепло улыбается. – Затем мне доверили пятничное шоу, идею которого я разработала сама и теперь являюсь его режиссёром. На его презентации и познакомились с Альбертом. И с Островским, конечно же. Он тогда вообще только рычал на всех, заставляя опускать глаза в пол.

– Откуда эти шрамы? Я видела и у Альберта Витальевича подобный.

Вика делает несколько жадных глотков, опустошая бокал, и ставит на поднос проходящего мимо официанта, заменяя новым.

– У Кости жена была Надя и сын Никита. Не его, но он мальчика как своего воспитывал с трёх лет и считал родным. Островский же довольно состоятельный человек, а работа у Альберта так, для души, можно сказать. И бизнес имеется, и капитал немалый, но он никогда не останавливался, стремился приумножить в разы то, что имел. Так закрутился, что не заметил, как мальчик с плохой компанией связался, и в итоге умер от передозировки наркотиков, а Надя, не смирившись с утратой сына, покончила с собой. Островский в этот момент не в городе был, Альберт её нашёл, но поздно было. Позвонил Косте, тот прилетел ближайшим рейсом, мчались из аэропорта как ошалелые… – Виктория залпом выпивает шампанское, а я, кажется, не дышу, ожидая продолжения истории. – Водитель не справился с управлением, и их вынесло с трассы, перевернув автомобиль несколько раз. Парень за рулём погиб на месте, Альберт получил множественные переломы – с трудом врачи собрали, а Костя серьёзные травмы. На похороны он, конечно же, не попал, пролежав месяц на больничной койке.

Каждое слово Вики откликается во мне горечью и сочувствием к человеку, который лишился всего в один момент. Даже не знаю, через что мне пришлось бы пройти, потеряй я Тасю. После рассказа девушки иначе смотрю на сурового человека, который продолжает разговор в другом конце комнаты, и отчасти понимаю, как он стал таким, каким встретился на моём пути несколько недель назад.

– Через пару лет Альберт избавился от множества шрамов, прибегнув к помощи пластической хирургии. Остался лишь самый глубокий, часть его ты видела, а вот Островский избавляться от них не пожелал. Мне кажется, это его личное напоминание, которое не позволяет разорвать связь с прошлым и пойти дальше, построив что-то новое. Многие помнят его другим, но с обезображенным лицом он тот самый Парето, перед которым все тушуются.

– Я не считаю его безобразным, – говорю открыто, не стесняясь своего мнения, чем противоречу, вероятно, общепринятому. – И они тоже, – киваю в сторону Островского, к которому подплывают две женщины.

– Это чайки, – зло усмехается Вика.

– Кто?..

– Так я называю девушек, которые обхаживают состоятельных мужчин в надежде на привилегии и деньги. Чего только не сделаешь ради сытой жизни, даже Островскому будешь улыбаться. Вероятно, все уже заняты, и они пошли по остаточным вариантам.