Жестокие принципы

По какой-то причине я сразу понимаю, что это кровь, и поднимаю голову, чтобы получить ответ от Островского. Он молчит, вероятно не желая давать разъяснения в присутствии Таси.

– Ничего страшного, постираем, – произношу хрипло, стараясь не выдать волнения, от которого раздаются глухие удары в висках, и я слышу собственную речь словно из-за толстой преграды. – А Гриша где?

– Костя ему сказал на другой машине ехать: белой, с красным крестиком. Такая к бабуле часто приезжала. Там тётя его сразу отдыхать положила.

– Отдыхать? – понимаю, что Тася имеет в виду носилки в скорой, а это значит, Грише требуется помощь врачей.

– Да. Он, когда меня сжал крепко-крепко, – обхватывает себя руками, показывая, – разговаривал не как обычно и шатался в разные стороны. Посадил меня в кресло и дверь закрыл. А потом Костя приехал и меня забрал.

– Понятно, – сжимаю маленькие ладошки в пушистых варежках.

– Лена, зайди в дом и куртку мне отдай. – Островский кивает на Тасю.

– Зачем?

– Так нужно, Лена, – говорит с нажимом и поднимает меня за локоть, направляя в дом.

Раздеваю Тасю и отдаю вещь Парето, ища в его глазах ответ на множество вопросов. Меня трясёт от мысли, что дочка могла пострадать, поэтому желаю знать все нюансы произошедшего. Мужчина молча разворачивается, оставляя меня в неведении, но я не унимаюсь:

– Что…

– Позже, – отрезает. – Проверю Гришу и вернусь.

Тася тянет меня на кухню, где Петровна тут же выставляет перед ней тарелку с супом, который ребёнок с жадностью уплетает. Она не поняла, что произошло, да и мне пока не всё известно, но главное – дочка в хорошем настроении рассказывает, как прошёл день в саду. Через время Тася всё же возвращается к случившемуся, вызывая недоумение Ларисы Петровны, которой сразу даю понять, что в присутствии ребёнка эту тему обсуждать не буду. Пока управляющая отвлекает Тасю расспросами об играх в саду, готовлю панна-котту для Островского на завтра, занимая руки в ожидании его возвращения.

Попрощавшись с Петровной, отправляемся в коттедж, а проходя мимо соседнего, отмечаю, что в окнах темно. Не вернулся, значит, с Гришей всё намного серьёзнее, чем показалось моему ребёнку. Искупав Тасю, укладываю в кровать, и под мультики она быстро засыпает, размеренно посапывая. Мне же не спится, и я то и дело посматриваю в окно, ожидая своего соседа. Ближе к полуночи на дорожке появляется силуэт, в котором я точно определяю Парето, и, не успев открыть дверь, получаю сообщение, в котором всего одно слово: «жду».

Мне кажется, я ещё никогда настолько быстро не преодолевала расстояния, потому что через минуту врываюсь к Островскому, застывая на пороге.

– Дверь закрой. Садись, – указывает на кресло рядом, придвигая ко мне бокал с виски. – Выпей.

– Не хочу.

– Выпей, – говорит с нажимом, не оставляя мне шанса отказаться.

Делаю пару глотков, и в горле жжёт от крепкого алкоголя. Скривившись, отодвигаю бокал и зажимаю рот ладонью. Чувствую, как внутри разливается приятное тепло, обволакивая внутренности. Островский сверлит меня взглядом ещё некоторое время, видимо оценивая, готова ли я к принятию информации.

– Позавчера, когда Гриша вступился за тебя и сцепился с Вороновым, фактически поставил на себе мишень. У Шакала слишком ранимое самолюбие, чтобы позволить кому-либо так борзо разговаривать, да ещё и в присутствии своей охраны. Методы у него грязные и топорные, по старинке, хотя сам довольно молод. Играть тонко навыков не хватает, поэтому наказывает силой. Люди Воронова ждали, когда Гриша из машины выйдет, а вышел он за Тасей. Успел среагировать и закрыть ребёнка, получив две пули в спину.

– Он…

– Жить будет, не переживай. Жизненно важные органы не задеты, а мясо заживёт, – произносит будничным тоном, словно ничего серьёзного не произошло.

– Всё из-за меня, – всхлипываю, закрывая лицо ладонями.

– Брось, Лена, ты так скучно живёшь, что даже приличными врагами не обзавелась.

– Но ведь Гриша пострадал по моей вине. Оттащил Воронова, который лез своими противными губами и предлагал себя, словно товар в магазине.

– Предлагал себя? – Островский напрягается. – С этого места поподробнее.

– Уверял, что вы используете меня и избавитесь, как и от множества других, а он более выгодная кандидатура во всех смыслах.

– Сука-а-а. – Парето запрокидывает голову назад и заливисто смеётся. Проходит немало времени, прежде чем смех мужчины сходит на нет, и он вновь становится серьёзным. – И как, понравился предложенный товар?

– Нет.

– Отчего же? Он копия твоего мужа, а так как ты до сих пор за ним замужем, значит, данный тип мужчин в твоём вкусе.

– Уже нет.

Сталкиваемся в немом диалоге взглядами. Пространство между нами трещит по швам, потому что я только что дала понять Константину Сергеевичу, кому симпатизирую на самом деле.

– Почему не развелась? – недоверчиво прищуривается, отпивая виски из бокала.

– Не до того было: каждый день работала допоздна, а затем и вовсе оказалась на улице.

– А потом, когда сюда попала?

– Вы в первый же день забрали у меня все документы, – напоминаю ему, хотя сомневаюсь, что Островский может о чём-то забыть. – Даже новую карту не могу получить, потому что отдала вам паспорт.

– Карту?

– Да, кошелёк украли вместе с ней, но через приложение можно заказать перевыпуск. Что я и сделала. Мне пришло оповещение из банка, что можно забрать. На неё перевели расчёт из супермаркета, да и Альберт Витальевич говорил, что зарплата в конверте не выход.

– Помню-помню…

Парето поднимается и отходит к окну, уставившись в одну точку, и замирает на несколько минут. Опасаюсь отвлечь, потому что чувствую, что именно в этот момент он принимает важное решение, которое коснётся и меня в том числе. Трудно сказать, как работает огромный механизм в его голове, но однозначно ни я, ни кто-либо другой и близко не способен предположить, в какую сторону направлены его мысли.

– Девочка в сад больше ходить не будет…

– Спасибо, – складываю ладони вместе. – Я и сама хотела вам это предложить…

– Я не закончил, – обрывает меня, окинув жёстким взглядом. – Ребёнок не может находиться в одиночестве, пока ты работаешь, поэтому наймём няню. Завтра займусь этим вопросом, и уже послезавтра она приступит к своим обязанностям.

– Я не могу позволить себе няню.

– Лена, я не спрашиваю у тебя – констатирую факт. Это понятно? – Киваю, соглашаясь, что мои возражения не имеют силы. – Няню выберу лично, соответственно, для тебя это гарант благонадёжности и профессионализма. Документы скоро отдам, карту заберу сам, когда буду в городе.

– А что делать мне?

– Неукоснительно выполнять указания и не задавать лишних вопросов. А теперь иди.

– Но вы же…

– Неукоснительно, Лена. Это означает не пререкаться, не возражать, не спрашивать. – Подходит и, накинув на мои плечи куртку, подталкивает к двери. Широко открывает, и, уже стоя на пороге, вздрагиваю от прикосновения горячих губ на шее. – Иди.

Глава 16

Как и обещал Островский, уже через день в доме появилась профессиональная няня. Женщина лет сорока со строгим взглядом, прикрытым очками, и в форме, похожей на мою. Немногословная, сдержанная и предельно тактичная, она не понравилась Тасе сразу. После их первого дня вместе пришлось целый вечер объяснять дочке, что это распоряжение Кости, с которым мы обязаны согласиться. Я не в том положении, чтобы отказываться от предложенных привилегий, которые оплачивает Парето. По какой причине он это делает, вероятно, я никогда не узнаю, а изъедать себя вопросами без вероятных ответов себе дороже.

До конца недели Тася занята с Ираидой Валентиновной – няней, поэтому я спокойно выполняю свою работу, уверенная, что мой ребёнок под присмотром и в безопасности. Дочка каждый вечер открыто говорит, что женщина ей не нравится, постоянно одёргивает и делает замечания, но мне лишь остаётся уговаривать Тасю смириться с положением вещей.

В субботу возвращается Гриша, левую руку которого поддерживает бандаж-косынка, и Тася проносится мимо меня и няни, чтобы с радостными визгами обнять его. Прошло слишком мало времени, чтобы он полностью восстановился, но, несмотря на болезненные ощущения, мужчина поднимает ребёнка одной рукой и обнимает. Дочка как заведённая рассказывает всё, что пропустил охранник, пока находился в больнице, не забывая упомянуть нелюбимую няню.

– Гриш, поставь её. Тебе же больно, – прошу, замечая, как он кривится, когда Тася слишком активно раскачивает ножками.

– Всё нормально, Лен. Знаешь, я даже соскучился по её болтовне, – тепло улыбается, тут же заслужив поцелуй в щёку. – У меня два племянника, пацаны, не слишком разговорчивые и ручные, так что её щебетание мне нравится. Я уже привык, что каждое утро и вечер Тася рассказывает мне занимательные истории про её кукол или же новую серию мультфильма.

– О, тебе повезло! – смеюсь, снимая дочку с рук Гриши. – Целый день ты бы такое не вытерпел.

– Легко! Мне почему-то кажется, что нам бы не было скучно. Да, Таисия?

– Да, – скачет вокруг большого мужчины, а затем резко останавливается и охает. – Гриша, а может, ты будешь моей няней?

– Тася! – одёргиваю дочь. – Гриша не может быть няней, потому что у него другая должность, и в его обязанности не входит целый день проводить с балованным ребёнком.

– Я не балованная, – бурчит себе под нос. – Я просто не хочу гулять с Иридой Валентиновной, – обиженно надувает губы, отворачиваясь от нас.

– Ираидой – так правильно. Не притворяйся, пожалуйста, что не можешь выговорить имя няни. Ты уже достаточно чётко произносишь даже самые сложные слова. А теперь беги за дом и веди себя, пожалуйста, прилично, чтобы мне не было стыдно за тебя.

Поправляю шапку с большим помпоном, которую Тася опять стащила набок, и отправляю к няне, оставшись наедине с Гришей.

– Ты прости, пожалуйста, что так получилось, – не решаюсь смотреть в глаза охранника. – Константин Сергеевич объяснил, что тебе досталось из-за меня, точнее, по причине твоего вмешательства в недавний конфликт с Вороновым.

– Если бы не вмешался, досталось бы больше. Но уже от Парето.

– И за Тасю спасибо, – шепчу трясущимися губами, пока по щекам скатываются солёные капли.

Много раз, прокручивая страшную ситуацию в голове, с ужасом представляла, что Гриша не успел бы среагировать и я потеряла бы дочку. Не знаю, как отблагодарить этого человека и возможна ли вообще в таких случаях ощутимая благодарность.

– Знаешь, я ведь в тот момент только о мелкой думал. Не сохрани я её, меня бы Парето на месте пристрелил. Разбираться бы не стал.

– Гриш, ты не обязан…

– Обязан. – Его голос становится увереннее и жёстче. – Мы знаем, на что соглашаемся. Каждый пункт детально прописан в договоре, который мы подписываем с открытыми глазами. Главное, Тася не поняла, что случилось, и не успела испугаться, а я через неделю буду здоров и полон сил.

– Ещё раз спасибо.

Благодарность, которая томилась внутри, наконец вырвалась, достигнув цели. Опасалась, что Гриша будет обвинять меня в случившемся, но он, кажется, вполне спокоен и настроен доброжелательно. Радует, что он свободно со мной общается, в то время как другие охранники обходят стороной, потупив взгляд и сдержанно приветствуя. Первые недели в этом доме каждый из них открыто улыбался и даже позволял делать мне комплименты, но в какой-то момент мужчины дистанцировались, и сейчас я удостаиваюсь лишь односложных фраз.

Вряд ли это из-за связи с Островским, потому что мы оба не заинтересованы в огласке и открытости. Я не желаю афишировать наши отношения по причине их недолговечности, он не признает, что связался с прислугой. К тому же после последнего разговора остаться наедине не получилось, а приглашения зайти в соседний коттедж я не получала. Разочарование сменилось радостью, когда я поняла, что, закончив эту связь в зародыше, спасу себя от болезненных надежд и разочарования. Такие, как Парето, способны лишь уничтожать, оставляя после себя выжженный полигон, а чтобы возродить в этой пустоте что-либо новое, понадобится не один год.

До вечера кручусь на кухне, занимаясь делами, которые на меня оставила Петровна. Она вчера уехала к внукам, но прежде убедила, что я вполне могу остаться на несколько дней за старшую. Своего рода испытание, насколько я свыклась со своими обязанностями и способна уследить за жизнью в этом доме. Приёмов в ближайшее время не предвидится, но и на этот случай инструкции Ларисой Петровной оставлены.

Возвращаюсь к Тасе, когда опустилась ночь, замечая, что в соседнем коттедже горит свет, а в окне виднеется Островский, который разговаривает по телефону, шагами измеряя пространство. Он взбудоражен, брови сошлись к переносице, а на лице отпечаток злости. Практически всю неделю я почти не видела его, уезжающего рано и возвращающегося за полночь. Лишних вопросов не задавала, опасаясь ещё больше разозлить мужчину не в настроении, но и узнать, в чём дело, не представилось возможным, потому как обратиться я могу лишь к Грише, который вернулся только сегодня. Остальные охранники на контакт не идут, а примитивная беседа о погоде и природе вводит мужчин в ступор, и они стараются ретироваться.

Тася уже спит, за что спасибо Ираиде Валентиновне. Няня придумывает для дочки множество игр и занятий, после которых она вмиг отключается до самого утра. Несколько раз подхожу к окну, чтобы взглянуть на соседний коттедж. Пойти сама не имею возможности, чтобы не попасть под горячую руку Парето, но увидеть его хочется до невозможности.

Разум твердит, что Константин Сергеевич не тот, к кому я имею право испытывать хоть какие-то чувства, но человек становится зависимым, когда глупое сердце уже выбрало того, кому распахнёт свои двери. Здесь не срабатывают негативное мнение окружающих, слухи и тёмное прошлое человека, потому что по факту ты уже глух к доводам всех, вместе взятых, зацикленный на одном человеке. Вот и я гипнотизирую окно напротив, желая выхватить хотя бы его силуэт, когда телефон в кармане вибрирует и на экране высвечивается «жду». И я, словно мотылёк, который стремится к свету, накидываю куртку на плечи, окинув взглядом спящую Тасю, и отправляюсь к тому, кто в итоге опалит мои крылья неистовым жаром.

Вхожу не постучавшись, наблюдая Парето в кресле с бокалом в руке. Расслабленная поза обманчива, челюсти сжаты, а крупный кадык дёргается, выдавая нервозность. В этом доме я больше месяца, но с таким Островским мне посчастливилось не встречаться. До сегодняшнего дня. Именно поэтому замираю, оставляя его без приветствия, и жду дальнейших указаний.

– Куртку сними. – Послушно вешаю верхнюю одежду и не успеваю открыть рот, как в спину прилетает: – Сюда иди.

Островский хлопает себя по колену, приглашая устроиться, и, как только опускаюсь на него, обхватывает руками, прижимая к груди. Его густой запах обволакивает, дразнит рецепторы, волнуя, а я не сдерживаюсь и жадно втягиваю горьковатый аромат мужчины. Не останавливает, откинувшись головой на спинку кресла и подставляя под мои губы шею. Молчание как знак согласия, и вот я уже оставляю на коже влажные дорожки, приближаясь к груди, но мужская ладонь резко стягивает мои волосы на затылке, отрывая от приятного занятия, и Парето впивается в мой рот. Развязный, требовательный поцелуй, которому я подчиняюсь, вовлекаясь в танцы языком и губами.

Вгрызается в мой рот, увлекая в развратную игру, а резкость движений и пальцы, до боли сжимающие моё бедро, кричат о том, что сегодня гнев Парето выльется в бешеный секс. Когда злость смешивается с возбуждением, в итоге получается нечто незабываемое, оставляющее воспоминания и желание повторения.

Но я больше не поддаюсь стеснению, поэтому так же яростно отвечаю, обхватив ладонями его лицо, и меняю положение, оказавшись сверху на мужчине. Островский ведёт ладонями по бёдрам, поднимает форму к животу и сжимает ягодицы, заставляя двигаться на нём. Сквозь ткань чувствую твёрдый член и усиливаю давление, получая в ответ шипение. Он сам затеял эту игру, и сам же недоволен её развитием, будучи возбуждённым до предела. Форма откинута в сторону, туда же отправляется и лиф, а пальцы Островского обхватывают грудь, переминая между фалангами соски, которые в ответ на его ласки становятся тугими и острыми. Тело мгновенно реагирует на прикосновения мужчины, а неудовлетворённость закручивается тугой спиралью между ног, желая его внутри.

Парето, словно обезумевший, глубоко проникает в мой рот, затягивая во властный поцелуй, спускается на подбородок, ощутимо прикусывая, скользит по шее, а затем втягивает попеременно соски, отпускает и дует, вызывая дрожь в теле. Мне нравится то, что он творит со мной, умело подстраивая под себя и не забывая удовлетворить мои потребности.

Остановившись, поднимает меня под бёдра и, быстро расстегнув брюки, спускает вместе с бельём, освобождая налитой член. Обхватываю горячий орган ладонью и провожу большим пальцем по крупной головке, растирая прозрачную каплю и вызывая сдавленный стон Островского. Вверх-вниз, пока его дыхание не становится чаще, а движения, проталкивающие член в моей ладони, быстрее. И пока я увлечённо доставляю удовольствие Парето, из ниоткуда появляется презерватив, и мужские пальцы вмиг раскатывают латекс по всей длине. Сдвинув полоску трусиков, врывается до основания и, не позволяя подстроиться, сам задаёт неистовый темп, тараня меня членом. Вырывающиеся из моего рта стоны разрывают тишину и перекликаются со всхлипами от каждого проникновения в моё лоно, а завершаются вскриком, когда я бурно кончаю и бьюсь в сладких конвульсиях. Парето догоняет спустя несколько толчков, уткнувшись в мою шею и издав звук, больше похожий на рёв животного. Сдавливает до отметин поясницу, удерживая на себе, а я тихонько стону, улавливая утихающую пульсацию члена.

С Парето я забываюсь, падая в наслаждение, которого никогда не знала, и жажду продолжения, безоговорочно принимая его правила. И пусть всегда ведёт он, не позволяя взять инициативу на себя, я приму эти правила без возражений. Сейчас есть пара минут, чтобы получить от него нечто похожее на ласку, и я прикасаюсь к сухим губам, оставляя в благодарность поцелуй, пока мои ладони скользят по шрамам на груди. Потребность прикоснуться к неровной коже, напомнив себе каждый бугорок, болезненная и необходимая. Словно каждый раз я вновь подтверждаю своё согласие на то, что вижу, и опровергаю своё непринятие его таким.

Но всё заканчивается в тот момент, когда Островский отстраняет меня, и я понимаю, что пора покинуть мужчину. Поднимаюсь и, схватив с пола одежду, собираюсь одеться, когда Парето вскакивает и оказывается за спиной, произнеся с хрипом:

– Стоп. – Убирает волосы на плечо и ведёт тыльной стороной ладони вдоль позвоночника. Передёргиваю плечами от приятных мурашек, расползающихся по телу, и закрываю глаза, полностью отдавшись шероховатым пальцам. – Мы не закончили.

Заканчиваем через несколько часов, когда голос сорван от стонов, тело влажное и разгорячённое, а между ног приятно тянет после умопомрачительного секса. Одеваюсь под изучающим взглядом Островского без смущения, затягиваю волосы в хвост и, нажав на ручку двери, замираю в ожидании. Словно прочитав мои мысли, Парето дёргает уголком губ и произносит:

– Ты свободна.

Глава 17

Три часа сна отразились на мне усталостью и мешками под глазами. Тело возвращает к приятным событиям ночи ломотой и синяками, оставленными пальцами Островского. Его появление на кухне сопровождается тишиной и сдержанностью. Но Петровна права: он привычно свеж и бодр, как будто отдыхал часов десять, а не провёл полночи на мне.

Молча ставлю перед ним тарелку с панна-коттой, кофе и собираюсь уйти, чтобы Константин Сергеевич насладился завтраком в одиночестве, когда на кухне появляются Тася и Гриша.

– Мам, а Гриша теперь моя няня! Не будет больше Ириды и запретов! – нарезает круги возле охранника, весело подпрыгивая.

– Ч-что? – непонимающе перевожу взгляд с Островского на Гришу, считая, что дочка выдаёт желаемое за действительное.

– Кстати, да. Забыл предупредить, – откликается Парето, с аппетитом уминая десерт. – Дай вторую порцию, – отталкивает пустую тарелку.

– Гриш, я знаю, что Тася вчера высказала такое предложение, но это не означает, что нужно идти у неё на поводу. Ты сюда не нянькой нанимался работать, – жду ответа от парня, одновременно выкладывая десерт на тарелку и заливая вишнёвым соусом.

– Я сам попросил.

– Сам? Зачем?

– Подвижность руки полностью восстановится лишь через месяц, и до этого момента проку от меня в рядах охраны мало. Сидеть на месте не привык, а одному находиться в квартире удовольствие не по мне. А так я при деле, и мелочь довольна, – смотрит сверху на Тасю, которая прижалась к Грише, радостно улыбаясь. – Ну что, мелкая, пойдём твой кукольный дом смотреть?

– Ой! Точно! Пошли! – тянет за руку большого мужчину, который послушно исполняет её приказ. – А потом мультики, а потом гулять.

– Если что, мы в коттедже, – последнее, что успевает обронить Гриша, и исчезает за дверью.

– Зачем это всё? – оставшись наедине, не стесняясь, могу обращаться к Островскому.

– Он сам попросил.

– Все в этом доме знают, что последнее слово всегда за вами. Даже не за Альбертом Витальевичем. Просьба Гриши ничего не значит, если только вы не заинтересованы в подобном решении.

Островский пожирает взглядом, отправляя в рот очередную ложку с десертом, и оставляет моё высказывание без ответа. Не дождавшись реакции, забираю грязные тарелки, чтобы сгрузить в мойку, когда по уже сложившейся традиции Парето подходит сзади, прижимаясь сильным телом. Его близость будоражит, воскрешая картинки прошедшей ночи.

– Ты слишком эмоционально реагируешь на простые вещи, Лена, – говорит полушёпотом. – Иногда я принимаю решения исходя из сложившейся ситуации без планов на будущее и собственной выгоды. Ярову предстоит восстановиться после ранения, девочке с ним комфортно и спокойно, соответственно, их нахождение вдвоём имеет свои плюсы. После возвращения Гриши к привычному графику я подумаю, кто будет присматривать за твоей дочерью. Но, возможно, это уже будет неактуально.

– Неактуально? – реагирую на последние слова и разворачиваюсь в кольце его рук, чтобы оказаться в паре сантиметров от лица мужчины. – Вы… вы планируете избавиться от нас? То есть от меня? – Паника охватывает тело, а губы трясутся. – Я плохо работаю, Константин Сергеевич? Исполняю приказы, тружусь с раннего утра до позднего вечера, не беру отгулов и выходных, прихожу к вам, когда пожелаете.

– Значит, секс со мной тоже работа, Лена?

– Нет, – отвожу взгляд, понимая, что к перечисленному добавила лишнего. – Другое.

Разве он не видит, что давно стал для меня кем-то большим, чем начальник службы безопасности, которого все без исключения боятся?

– Что именно?

Поднимаю глаза, мгновенно утонув в его синих. Горло сжимает тугим кольцом, а слова застревают на кончике языке. Скажи я сейчас всё, что скопилось внутри, имею шанс получить удар под дых, который станет для меня смертельным.

– Мой тебе совет: надень броню на своё маленькое доброе сердце. Иначе я его уничтожу.

Покидает кухню, оставляя меня сражаться с множеством разрывающих мыслей и невысказанных слов. Всё, что необходимо Островскому, – секс. Эмоции – это по моей части, и с ними придётся справляться самостоятельно, потому что ему глубоко плевать, что, сам того не желая, проник в то самое маленькое сердце. Такому человеку не нужна дурочка, способная принять его зазубрины характера, особенности темперамента и выделяющуюся внешность. Островский давно определился с направлением, в котором движется, не считаясь с помехами, возникающими случайно. Так же просто он избавится и от меня, когда того, что я даю, станет слишком мало для человека, который привык брать всё.

Готовлю завтрак для Аронова и, накрыв стол в малой столовой на половине хозяина, возвращаюсь к ежедневным заботам. Кручусь на кухне, когда мой сотовый оживает. Предвкушаю, что звонит Валя, с которой мы давно не делились новостями, но на экране высвечивается «Рома», и я мгновенно принимаю звонок. Четыре буквы, которые возвращают меня в прошлую жизнь, вспоминать которую нет желания. И всё же, несмотря на убеждения Островского, я хочу услышать ответ на свои вопросы. Но в трубке тишина, и только прерывистое, сдавленное дыхание указывает на наличие собеседника.

– Ром, – начинаю, надеясь на ответ. – Рома, это ты? Ром, ответь. У тебя проблемы? Во что ты снова вляпался? – разговариваю словно сама с собой, смотрю на экран, подтверждая, что звонок продолжается, а секунды отсчитывают время, которое перевалило за минуту. – Зачем позвонил, если не планировал что-либо говорить? – начинаю злиться, чувствуя себя идиоткой, потому что беспокоюсь за человека, который легко наплевал на нас с дочерью. – Если нечего сказать, не стоило и звонить, – повышаю голос и отключаюсь, не желая продолжать монолог.