Измена. Приобретая себя

– Зоя? – голос матери звучит так далеко, что ощущаю, как ухожу в себя. – Зоя, всё хорошо?

– Нет, – выдыхаю из себя слово, почувствовав горькое послевкусие. Щемящая боль изнутри, как запертая птица в клетке, норовит проломить ребра и вырваться наружу.

– Солнышко, что случилось?

Набираю побольше воздуха в легкие и вздымаю глаза на часы, что висят на кухонной стене. Подступающие слезы щиплют глаза.

– Зоя? Не молчи!…

– Миша ушел.

Легче после произнесенных слов не становится.

– Как ушел? – переспрашивает мама, будто бы не верит моим словам.

Да и кто в это поверит? Мы всегда были примерной семьей для всех, хотя никто и подумать не мог, что творилось за закрытыми дверями нашей квартиры. И я об этом никому не рассказывала. Не набиралась смелости и сил, чтобы вынести ссоры из избы.

– Вот так вот, – тихо отвечаю маме. – Собрал вещи и ушел…

– Но куда? Зоя, куда ушел Миша?

– К другой…

В трубке повисает молчание. Я слышу, как мама шумно вздыхает. Секунд десять, а то и меньше, мы молчим. Я не в силах сдерживать соленые слезы, что скатываются по моим щекам. Меня переполняет боль утраты человека, который был для меня всем миром…

– Зоя…

– Он бросил меня, – жалобно говорю в трубку. Жмурю глаза от слез, а потом шумно вбираю носом воздух. Легкие наполняются острой болью. Не свожу взгляд с часов. – Просто собрал вещи и ушел…

– Зоя… Милая моя, – мама, по всей видимости, ошарашена новостью не меньше, чем я сама. – Это…

– Вчера я приехала к нему в офис… – фраза слетает с моих уст так скоро, что я просто отпускаю ситуацию и позволяю себе выговориться. – А он… с другой… на столе… трахается.

Хнычу горючими слезами. Колющая боль в сердце, как отбойный молоток, отдается в правый висок. Дышать становится сложнее.

– Господи боже… – горько замечает мама.

– А как только я их застала, – продолжаю хныкать, да так, что слюни появляются на губах, – он выставил меня за дверь… Я даже не успела понять, что произошло. Я… я не верила своим глазам, – вновь ощущаю, как хлыст печали ударяется в самое сердце, – а потом… Мы как-то доехали до дому, и я стояла и смотрела, как он собирал вещи…

– Милая моя, – охает мама в трубку.

– Он сказал, – практически заикаясь, говорю, – что я убогая… Что… разлюбил…

– Вот же мудак, – говорит мама и сразу же добавляет: – Прости, господи. Полнейший козел!

Я ничего не отвечаю, продолжая горестно плакать в трубку. Еще никогда прежде я не плакала настолько горько. Настолько отчаянно, что практически сгибалась пополам от саднящей боли в груди.

Не знаю, сколько времени длился наш разговор, но мама старалась меня развеселить, постоянно хвалила меня и говорила, какая я у нее замечательная. И я успокоилась. Правда, мне потребовалось бы больше времени, чтобы прийти в себя, если бы я не поделилась с мамой своими переживаниями.

– Мне точно не нужно приезжать? – спрашивает в сотый раз мама на том конце провода.

– Нет, мам. Спасибо… Мне легче.

– Смотри, а то я подъеду…

– Спасибо, мам, правда, не надо… – говорю как можно искренней. – Я пойду… Нужно привести себя в порядок, а то завтра на работу…

– Да-да, – восклицает мама. – Время позднее, и надо выспаться перед завтрашним днем!

– Да…

– Давай, мое солнышко, иди, ложись спать.

– Так и сделаю…

– Я люблю тебя!

– И я люблю тебя, мам!

И мы разъединяем звонок.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Воздух приятно обжигает легкие, но не успеваю расслабиться, как слышу звонок в дверь.

Взгляд падает на настенные часы, которые показывают одиннадцать часов вечера.

Интересно, кого это занесло в столь поздний час?

Вытираю остатки слез, медленно идя к двери. Смотрю в глазок, и сердце резко падает в пятки. Дрожащими руками открываю дверь, и на пороге стоит Миша.

Глаза в глаза. Лицо Миши искривляется в довольной ухмылке. По всей видимости, он заметил еще не высохшие слезы на моих щеках.

– Я за вещами, – оповещает меня тот и отодвигает рукой от двери, чтобы я дала ему пройти внутрь. Провожаю его взглядом. Он, даже не разуваясь, проходит в комнату и становится на белоснежный ковер, совершенно не обращая на меня внимания. Словно меня не существует. Словно я – пустое место..

Миша открывает большую спортивную сумку и демонстративно, открыв дверцу шкафа, начинает выпихивать вещи на пол.

Облокачиваюсь на дверную коробку, сложив руки на груди. Миша выглядит выспавшимся, довольным и сияющим от счастья. Правда, его глаза говорят об обратном. Возможно, мне показалось, но я отчетливо видела, как в его глазах промелькнул огонек злости. Маленький, едва уловимый блеск заострил на себе мое внимание.

– Ты хотя бы поздоровался для приличия, – цежу сквозь зубы. Безусловно, мне неприятно, что меня не считают за человека: обходятся, как с пустым местом.

– Привет, – нехотя выпаливает из себя он.

– Ты даже не поинтересуешься, как я? Что нового?

– А что нового произойдет за сутки? Ты не поплачешь?

Стискиваю зубы от злости, которая появляется внутри меня. Ранее я никогда не испытывала такого к Мише – только положительные эмоции, и никогда не могла дуться дольше, чем минут пятнадцать.

– То есть семь лет мы просто так возьмем и выбросим в урну?

Миша ничего не отвечает. Он переходит ко второй секции шкафа и выбрасывает оттуда вещи. Они вперемешку с моими, а я продолжаю стоять и наблюдать за ним.

– Тебе нечего ответить или твоя совесть наконец-то проснулась?

Миша выпрямляется и кидает злобный взгляд в мою сторону.

– Вот не могу понять: я и вправду женился на такой дуре, как ты?

– Я тебе ничего плохого не сделала, чтобы ты так себя вел по отношению ко мне!

Нахмурила брови в конце фразы.

– Ты родилась уже убогой, – добавляет он и раскидывает мои вещи. – И кстати, верни украшения.

Миша выпрямляется и, поправив штаны, по всей видимости, ждет, когда я выполню его просьбу. Но я стою на месте, не пошевелившись.

– Ты слышала, что я тебе сказал?

Меня охватывает в холодные объятия злость: непоколебимое чувство отвращения от этого человека. И тут я понимаю смысл всенародной фразы: «от любви до ненависти один шаг». И кажется, я его только что сделала.

– Командовать будешь рядом с той, которую на столе натягивал.

– У убогой коготки появились? – смеется он и добавляет: – Я и сам могу отобрать то, что я покупал.

– Я только сейчас поняла, насколько ты мелочен.

Миша ничего не отвечает и начинает метаться по комнате. Уже однажды была ситуация, когда он отобрал у меня все подаренные украшения, и, наученная горьким опытом, я машинально вчера всё спрятала там, где он никогда это не найдет. Оставила только серебряные побрякушки, которые он не возьмет. Его интересуют розовое золото и бриллианты.

Миша выкидывает на пол всю мою шкатулку. Украшения разлетаются по бело-снужному ковру, и тот, присев на корточки, начинает искать то, что ему нужно.

– Где они? – в истерике спрашивает он. – Где?

Сглатываю тягучую слюну, и, быть может, если бы я поддалась эмоциям, тогда было бы еще хуже. Но я стараюсь держать себя в руках. Теперь же, смотря на то, насколько жалок этот человек в моих глазах, во мне просыпается неистовое желание отомстить за всё то, что он говорил мне. За то, как он обходился со мной все эти года.

– Я их продала, – вру ему, но стараюсь не показывать ничего на своем лице. – Сегодня вечером.

– Что? Ты совсем рехнулась? Там же миллионы!

– Это не твои деньги.

Миша подходит ко мне и добавляет:

– Но я их тратил на тебя!

– Потратишь еще, – поджимаю губы в плотную ниточку и сощурила глаза. – Если понадобится.

– Ебанутая, – выпаливает он, а я не могу это терпеть. Отваливаю громкую пощечину. Никогда в наших ссорах я не отвешивала ему оплеух, чтобы тот пришел в себя. И эта, по всей видимости, заставила его врасплох.

– Я убила на тебя семь лет брака и три года сверху, – стараюсь как можно спокойнее говорить, но чувствую, как мой голос дрожит. – Всю свою юность бросила под твои ноги. И ты еще осмеливаешься называть меня так?

Миша смотрит на меня ошарашенными глазами. А у меня ощущение, что меня бьют по оголенным нервам.

– Знаешь, что, Морозов, – набираю в легкие побольше воздуха, – выметайся из моего дома, пока беды не наслал на себя же.

– Эта квартира…

– Моя, – заканчиваю за него фразу.

– Ну ничего, – говорит тот, развернувшись ко мне спиной и направившись к сумке. – Я тебе такой развод устрою!

– Буду ждать с нетерпением, – к неожиданности для себя говорю.

И откуда во мне столько злости?

– Ты еще пожалеешь, что так себя ведешь сейчас!

– Ага.

Морозов собирает сумку, истерически застегивает ее на ходу и поспешно выходит из комнаты. Но, остановившись в коридоре, смотрит на небольшую статуэтку, стоящую на тумбе. Она в форме награды «Оскар». Золотая. Настоящая. Ему вручили ее за лучшие продажи от компании. Миша протягивает руку к ней и говорит:

– Это я тоже забираю с собой.

– Можешь не отчитываться, – цежу сквозь зубы, провожая его взглядом.

Миша, ничего не говоря, быстро выбегает из квартиры. Даже не дождавшись лифта, он бежит по лестнице.

Я медленно закрываю дверь и замираю. Слезы подступают и снова начинают жечь глаза. Я прислоняюсь спиной к двери, словно это единственная опора в моей жизни. Спускаюсь по ней и обхватываю ноги руками. Не сдерживая слез, чувствую, как натянута струна внутри меня, которая еще сильнее сжимает мое сердце.

Вот и всё. Теперь назад пути нет: Морозов еще пожалеет, что ушел от меня. И я это ему докажу.В доме, как-то, опустело. И заметила я это лишь тогда, когда Миша ушел. Почему-то раньше, приходя домой, мне хотелось тишины, хотя бы на пять минут. А теперь, эта тишина сдавливает виски.

Нет споров, нет упреков. Просто тишина, в которой слышится гул мотора холодильника, что так хорошо сливается с общим фоном.

Сижу и смотрю на экран смартфона. Нажимаю на сенсорную кнопку на нем, чтобы активировать.

Шторка уведомлений пуста. Точнее, я не вижу в ней того, чего хотела бы. Миша не пишет. Ни привета, ни ответа.

Я делаю глоток вина из бокала, но оно кажется мне безвкусным. Я делаю еще один глоток, будто бы пытаясь распробовать его. Это происходит на автомате, и сегодня я не хочу контролировать свои действия. Я вздыхаю с горечью, стараясь не поддаваться нахлынувшей истерике. Я так и не притронулась к еде. Тарелка с овощным салатом не опустела ни на грамм, и мне не хочется есть. Но я все же пытаюсь переубедить себя, что нужно хоть что-то съесть. Хотя бы одну ложечку…

Возможно, мне стоит попробовать что-то другое, чтобы вернуть вкус к жизни. Но пока я не нахожу в себе сил даже на обычный прием пищи.

Телефон вибрирует и на экране высвечивается: «мама».

Нервно сглатываю слюну и поднимаю трубку.

– Алло?

– Доча, привет! – встревоженный голос мамы меня настораживает. – Как твои дела?

А как мои дела? Я не знаю.

– Да потихонечку, – говорю неуверенно и мама это слышит. По крайней мере, мне так кажется. – А у тебя?

– Все хорошо, – говорит она и сразу же добавляет, – наш уговор в силе?

Сжимаю губы в плотную ниточку и не знаю, как набраться сил, подыскать правильные слова? Как не поддаться щемящей боли в груди и не расплакаться на ровном месте?

– Зоя? – голос матери звучит так далеко, что ощущаю, как ухожу в себя. – Зоя, всё хорошо?

– Нет, – выдыхаю из себя слово, почувствовав горькое послевкусие. Щемящая боль изнутри, как запертая птица в клетке, норовит проломить ребра и вырваться наружу.

– Солнышко, что случилось?

Набираю побольше воздуха в легкие и вздымаю глаза на часы, что висят на кухонной стене. Подступающие слезы щиплют глаза.

– Зоя? Не молчи!…

– Миша ушел.

Легче после произнесенных слов не становится.

– Как ушел? – переспрашивает мама, будто бы не верит моим словам.

Да и кто в это поверит? Мы всегда были примерной семьей для всех, хотя никто и подумать не мог, что творилось за закрытыми дверями нашей квартиры. И я об этом никому не рассказывала. Не набиралась смелости и сил, чтобы вынести ссоры из избы.

– Вот так вот, – тихо отвечаю маме. – Собрал вещи и ушел…

– Но куда? Зоя, куда ушел Миша?

– К другой…

В трубке повисает молчание. Я слышу, как мама шумно вздыхает. Секунд десять, а то и меньше, мы молчим. Я не в силах сдерживать соленые слезы, что скатываются по моим щекам. Меня переполняет боль утраты человека, который был для меня всем миром…

– Зоя…

– Он бросил меня, – жалобно говорю в трубку. Жмурю глаза от слез, а потом шумно вбираю носом воздух. Легкие наполняются острой болью. Не свожу взгляд с часов. – Просто собрал вещи и ушел…

– Зоя… Милая моя, – мама, по всей видимости, ошарашена новостью не меньше, чем я сама. – Это…

– Вчера я приехала к нему в офис… – фраза слетает с моих уст так скоро, что я просто отпускаю ситуацию и позволяю себе выговориться. – А он… с другой… на столе… трахается.

Хнычу горючими слезами. Колющая боль в сердце, как отбойный молоток, отдается в правый висок. Дышать становится сложнее.

– Господи боже… – горько замечает мама.

– А как только я их застала, – продолжаю хныкать, да так, что слюни появляются на губах, – он выставил меня за дверь… Я даже не успела понять, что произошло. Я… я не верила своим глазам, – вновь ощущаю, как хлыст печали ударяется в самое сердце, – а потом… Мы как-то доехали до дому, и я стояла и смотрела, как он собирал вещи…

– Милая моя, – охает мама в трубку.

– Он сказал, – практически заикаясь, говорю, – что я убогая… Что… разлюбил…

– Вот же мудак, – говорит мама и сразу же добавляет: – Прости, господи. Полнейший козел!

Я ничего не отвечаю, продолжая горестно плакать в трубку. Еще никогда прежде я не плакала настолько горько. Настолько отчаянно, что практически сгибалась пополам от саднящей боли в груди.

Не знаю, сколько времени длился наш разговор, но мама старалась меня развеселить, постоянно хвалила меня и говорила, какая я у нее замечательная. И я успокоилась. Правда, мне потребовалось бы больше времени, чтобы прийти в себя, если бы я не поделилась с мамой своими переживаниями.

– Мне точно не нужно приезжать? – спрашивает в сотый раз мама на том конце провода.

– Нет, мам. Спасибо… Мне легче.

– Смотри, а то я подъеду…

– Спасибо, мам, правда, не надо… – говорю как можно искренней. – Я пойду… Нужно привести себя в порядок, а то завтра на работу…

– Да-да, – восклицает мама. – Время позднее, и надо выспаться перед завтрашним днем!

– Да…

– Давай, мое солнышко, иди, ложись спать.

– Так и сделаю…

– Я люблю тебя!

– И я люблю тебя, мам!

И мы разъединяем звонок.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Воздух приятно обжигает легкие, но не успеваю расслабиться, как слышу звонок в дверь.

Взгляд падает на настенные часы, которые показывают одиннадцать часов вечера.

Интересно, кого это занесло в столь поздний час?

Вытираю остатки слез, медленно идя к двери. Смотрю в глазок, и сердце резко падает в пятки. Дрожащими руками открываю дверь, и на пороге стоит Миша.

Глаза в глаза. Лицо Миши искривляется в довольной ухмылке. По всей видимости, он заметил еще не высохшие слезы на моих щеках.

– Я за вещами, – оповещает меня тот и отодвигает рукой от двери, чтобы я дала ему пройти внутрь. Провожаю его взглядом. Он, даже не разуваясь, проходит в комнату и становится на белоснежный ковер, совершенно не обращая на меня внимания. Словно меня не существует. Словно я – пустое место..

Миша открывает большую спортивную сумку и демонстративно, открыв дверцу шкафа, начинает выпихивать вещи на пол.

Облокачиваюсь на дверную коробку, сложив руки на груди. Миша выглядит выспавшимся, довольным и сияющим от счастья. Правда, его глаза говорят об обратном. Возможно, мне показалось, но я отчетливо видела, как в его глазах промелькнул огонек злости. Маленький, едва уловимый блеск заострил на себе мое внимание.

– Ты хотя бы поздоровался для приличия, – цежу сквозь зубы. Безусловно, мне неприятно, что меня не считают за человека: обходятся, как с пустым местом.

– Привет, – нехотя выпаливает из себя он.

– Ты даже не поинтересуешься, как я? Что нового?

– А что нового произойдет за сутки? Ты не поплачешь?

Стискиваю зубы от злости, которая появляется внутри меня. Ранее я никогда не испытывала такого к Мише – только положительные эмоции, и никогда не могла дуться дольше, чем минут пятнадцать.

– То есть семь лет мы просто так возьмем и выбросим в урну?

Миша ничего не отвечает. Он переходит ко второй секции шкафа и выбрасывает оттуда вещи. Они вперемешку с моими, а я продолжаю стоять и наблюдать за ним.

– Тебе нечего ответить или твоя совесть наконец-то проснулась?

Миша выпрямляется и кидает злобный взгляд в мою сторону.

– Вот не могу понять: я и вправду женился на такой дуре, как ты?

– Я тебе ничего плохого не сделала, чтобы ты так себя вел по отношению ко мне!

Нахмурила брови в конце фразы.

– Ты родилась уже убогой, – добавляет он и раскидывает мои вещи. – И кстати, верни украшения.

Миша выпрямляется и, поправив штаны, по всей видимости, ждет, когда я выполню его просьбу. Но я стою на месте, не пошевелившись.

– Ты слышала, что я тебе сказал?

Меня охватывает в холодные объятия злость: непоколебимое чувство отвращения от этого человека. И тут я понимаю смысл всенародной фразы: «от любви до ненависти один шаг». И кажется, я его только что сделала.

– Командовать будешь рядом с той, которую на столе натягивал.

– У убогой коготки появились? – смеется он и добавляет: – Я и сам могу отобрать то, что я покупал.

– Я только сейчас поняла, насколько ты мелочен.

Миша ничего не отвечает и начинает метаться по комнате. Уже однажды была ситуация, когда он отобрал у меня все подаренные украшения, и, наученная горьким опытом, я машинально вчера всё спрятала там, где он никогда это не найдет. Оставила только серебряные побрякушки, которые он не возьмет. Его интересуют розовое золото и бриллианты.

Миша выкидывает на пол всю мою шкатулку. Украшения разлетаются по бело-снужному ковру, и тот, присев на корточки, начинает искать то, что ему нужно.

– Где они? – в истерике спрашивает он. – Где?

Сглатываю тягучую слюну, и, быть может, если бы я поддалась эмоциям, тогда было бы еще хуже. Но я стараюсь держать себя в руках. Теперь же, смотря на то, насколько жалок этот человек в моих глазах, во мне просыпается неистовое желание отомстить за всё то, что он говорил мне. За то, как он обходился со мной все эти года.

– Я их продала, – вру ему, но стараюсь не показывать ничего на своем лице. – Сегодня вечером.

– Что? Ты совсем рехнулась? Там же миллионы!

– Это не твои деньги.

Миша подходит ко мне и добавляет:

– Но я их тратил на тебя!

– Потратишь еще, – поджимаю губы в плотную ниточку и сощурила глаза. – Если понадобится.

– Ебанутая, – выпаливает он, а я не могу это терпеть. Отваливаю громкую пощечину. Никогда в наших ссорах я не отвешивала ему оплеух, чтобы тот пришел в себя. И эта, по всей видимости, заставила его врасплох.

– Я убила на тебя семь лет брака и три года сверху, – стараюсь как можно спокойнее говорить, но чувствую, как мой голос дрожит. – Всю свою юность бросила под твои ноги. И ты еще осмеливаешься называть меня так?

Миша смотрит на меня ошарашенными глазами. А у меня ощущение, что меня бьют по оголенным нервам.

– Знаешь, что, Морозов, – набираю в легкие побольше воздуха, – выметайся из моего дома, пока беды не наслал на себя же.

– Эта квартира…

– Моя, – заканчиваю за него фразу.

– Ну ничего, – говорит тот, развернувшись ко мне спиной и направившись к сумке. – Я тебе такой развод устрою!

– Буду ждать с нетерпением, – к неожиданности для себя говорю.

И откуда во мне столько злости?

– Ты еще пожалеешь, что так себя ведешь сейчас!

– Ага.

Морозов собирает сумку, истерически застегивает ее на ходу и поспешно выходит из комнаты. Но, остановившись в коридоре, смотрит на небольшую статуэтку, стоящую на тумбе. Она в форме награды «Оскар». Золотая. Настоящая. Ему вручили ее за лучшие продажи от компании. Миша протягивает руку к ней и говорит:

– Это я тоже забираю с собой.

– Можешь не отчитываться, – цежу сквозь зубы, провожая его взглядом.

Миша, ничего не говоря, быстро выбегает из квартиры. Даже не дождавшись лифта, он бежит по лестнице.

Я медленно закрываю дверь и замираю. Слезы подступают и снова начинают жечь глаза. Я прислоняюсь спиной к двери, словно это единственная опора в моей жизни. Спускаюсь по ней и обхватываю ноги руками. Не сдерживая слез, чувствую, как натянута струна внутри меня, которая еще сильнее сжимает мое сердце.

Вот и всё. Теперь назад пути нет: Морозов еще пожалеет, что ушел от меня. И я это ему докажу.

Глава 5. Василий

Василий К.

Целую в шею Настю, и она, закрыв глаза, наслаждается моими ласками. Она прижимается ко мне, и ее тело просит, чтобы я осыпал его нежными поцелуями.

Я нежно подталкиваю девушку к столешнице на кухне, продолжая ласкать ее тело. Мои руки устремляются к ее упругой груди, и я, недолго думая, запускаю их под легкий шелковый халат. Соски начинают твердеть, и я чувствую едва уловимое возбуждение. Нежно сдавливаю сосок между пальцами и слышу тяжелый вздох, который срывается с уст девушки.

Ее руки, скользя по моей футболке вниз и дотягиваясь до тугой резинки спортивных штанов, умело проникают внутрь. Настя знает, как доставить мне удовольствие, поэтому незамедлительно начинает прелюдию. Медленно сжимая член, ее рука совершает мягкие движения вверх и вниз.

Я страстно целую девушку в губы, наслаждаясь легким привкусом ванили. Рукой развязываю ее халат, который падает на пол. Опускаю лямки ее черной кружевной сорочки, и ее упругая грудь выныривает из-под шелковой ткани. Розовые соски так и манят меня, и я машинально целую их. Настя медленно, но верно возбуждается.

Сжимая грудь девушки в своих руках, я мягко оттягиваю ее возбужденные соски. С ее губ срывается тихий стон. Мои руки медленно скользят по ее талии, огибая изгибы бедер. Кружевное нижнее белье умоляет меня поскорее снять его. Но мне хочется немного подразнить Настю. Через ажурную ткань трусиков я надавливаю на ее клитор, продолжая водить по нему круговыми движениями. От этого девушка сильнее сжимает мой член рукой. Отодвигаю трусики и дотрагиваюсь рукой до клитора. Настя вздрагивает, и стоны, слетающие с ее губ, становятся громче. Я усаживаю ее на столешницу и страстно целую в губы, а свободной рукой продолжаю ласкать ее клитор. Сквозь поцелуй я слышу, как Настя требовательно стонет. Ей не хватает воздуха, поэтому она старается вобрать его в себя через поцелуй, который я не хочу прерывать.

Мне нравится, когда Настя отвечает на мои ласки. Нравится чувствовать вкус ее тела. Нравится слышать ее стоны. Нравится смотреть, как она ласкает мой член ртом. Секс с ней – это настоящее эстетическое удовольствие.

Когда я почувствовал, что Настя намокла, я опустился на колени и провел языком по ее клитору. Она снова вздрогнула и не смогла сдержать более громкий стон. Я провел языком по ее вульве, наслаждаясь слегка сладким ароматом ее сока. Движение за движением, мой язык скользил через ее складки. Стон, который срывался с ее губ, разжигал во мне неистовое желание овладеть ею. Ее тонкие пальцы рук вцепились в мои волосы, и она едва заметно двигалась в такт моим движениям. Я добавил один палец, входя в нее.

– Ох… – стонет Настя.

Пару движений внутрь, и я добавляю второй палец, продолжая ласкать ее клитор языком. Ее влажная и тугая киска возбуждает меня до предела. Мы оба начинаем двигаться быстрее, и я чувствую, как она сжимается внутри. Еще несколько секунд, и Настя достигает пика. Она крепко прижимает меня к себе, впиваясь руками в мои волосы. А внутри становится так жарко, что я ощущаю ее дрожь.

Отстраняюсь от нее и, поднявшись, страстно целую ее в губы. Настя отвечает взаимностью и пытается снять с меня штаны. Я помогаю ей в этом.

Обхватив член рукой, я медленно вожу головкой по ее мягкой киске. Чувствую, как ее соки попадают на головку и тянутся тягучей линией, когда я отстраняюсь от нее. Вверх, вниз. Наше возбуждение достигает нового уровня, и в свете ночных неоновых ламп, которые освещают только столешницу, я резким движением вхожу в нее.

– Оу… Да… – стон сорвался с губ Насти.

Выхожу из нее полностью и вновь вхожу до самого упора.

– Ах…

Я прижимаюсь к девушке бедрами, немного опустив ее ниже линии столешницы. Руками опираюсь о твердую поверхность и продолжаю увеличивать темп.

Узкая киска словно играет со мной. Я чувствую, как с каждым глубоким движением внутрь Настя содрогается. Я немного сбавляю темп, чтобы насладиться неистовым зрелищем: сочные груди так и манят прильнуть к ним губами. Немного замедляю темп и ласкаю языком розовые соски. Настя извивается подо мной, как змея, и я понимаю, что нужно сменить позу. Тяну ее к себе и ставлю к себе спиной.