Призраки затонувшего города

– Я ждала тебя. Ночью видела во сне. Ты шла по пустыне, обессиленная, томимая жаждой, под нещадно палящим солнцем. Ты искала источник или колодец с водой. Я поняла, что должна открыть тебе этот источник. И вот ты здесь.

У стола, как из ниоткуда, материализовалась та же старушка в черном и поставила перед гостьей высокий бокал темного стекла.

– Это мой специальный освежающий напиток. Пей, не бойся. И рассказывай, что тебя тревожит.

Мадам Софи открыла шкатулку и достала колоду карт. Такую – с драконами на рубашках – Ирина видела впервые.

Пока гадалка умелыми движениями тонких длинных пальцев тасовала карты, Ирина, сделав глоток из бокала, рассказывала о цели визита:

– Я хотела бы, чтобы вы посмотрели мои отношения с мужем. Вернее, не совсем так. Мне сложно сформулировать, я совсем запуталась. Он, кажется, что-то от меня скрывает. И это связано с финансами, с его планами. Я не понимаю, что происходит. Боюсь, он может со мной расстаться.

Разволновавшись, Ирина залпом осушила бокал с напитком.

Софи успокаивающе проговорила:

– Сейчас мы сделаем расклад на ваши взаимоотношения, потом – на финансовое положение. Если останутся вопросы, то задашь конкретный – тоже посмотрим.

Для постоянных клиентов гадалка практиковала сложные расклады – Кельтский крест, Подкову. Одну за другой раскрывала она особенным образом разложенные карты и объясняла Ирине их значение применительно к поставленным вопросам.

Увы, все сводилось к тому, что впереди ее ждали неприятности, конфликты, ложь и даже распад брачного союза. Выпадали и финансовые потери, и одиночество. Все это было странным и пугающим. Сама того не замечая, она делилась с гадалкой деталями своей семейной жизни, чего никогда ранее не делала. Отказ от научной карьеры, ведь Олег всегда настаивал, что настоящее место жены и матери – это дом, полное подчинение интересам семьи и близких, неочевидный, но тотальный контроль со стороны мужа, – все это привело Ирину к потере собственного «я». У нее даже слезы потекли от жалости к себе.

Но мадам Софи, раскрывая очередную карту, обнадежила:

– Не все так плохо, милая. Тебя ждет неожиданная поддержка, я бы сказала, рыцарь-спаситель. Кто-то придет тебе на помощь в трудную минуту. Это будет новое чувство, новый путь в твоей жизни. Не теряй веры в себя, свои силы.

Воодушевленная предсказаниями, Ирина расплатилась за сеанс, попрощалась с гадалкой и чуть ли не вприпрыжку сбежала по лестнице. Яркое солнце ослепило ее после полумрака салона, и несколько минут она постояла, прищурившись и глубоко вдыхая свежий воздух. Казалось, она провела у мадам Софи полдня, а на самом деле – всего час. Значит, у нее еще есть время прогуляться и успеть к приходу мужа приготовить ужин. Ирина вытерла с лица остатки слез и зашагала в сторону набережной.

Окрестности Рыбнинска

Октябрь 1935 года

Игнатию не спалось. То ли разгулявшийся ветер, завывавший в печной трубе, тревожил, то ли боль, сводившая по ночам пальцы. Последние дни было много работы в артели, где он числился ответственным за агитационное оформление. Колхоз готовился к празднованию годовщины Октября, вот и приходилось с утра до вечера малевать плакаты, транспаранты и даже портреты вождей Революции. И это ему, одному из лучших студентов Высшего художественного училища при Императорской Академии художеств! Попасть туда простому пареньку из провинции было делом нелегким, жаль, проучиться пришлось всего год с небольшим. В апреле 1918 года Академию упразднили, и ему еще повезло, что смог пристроиться рисовальщиком на ткацкую фабрику. А спустя полгода, когда училище вновь открылось под названием Петроградские государственные свободные художественно-учебные мастерские, удалось восстановиться благодаря крестьянскому происхождению. Но принять новые направления и идеи Пролеткульта он так и не смог. В училище набирали не имеющих подготовки, но отличившихся в деле революции студентов. Прожить на стипендию, которой едва хватало на хлеб и селедку, было невозможно. А тут из дома пришла весть, что слег отец. Игнатию пришлось вернуться в родные края, взять на себя заботы о матери и младших сестрах. Он устроился преподавать рисование и черчение в школе, на досуге давал частные уроки и даже подрабатывал в типографии. И встретил Анастасию. Девушку, перевернувшую всю его жизнь…

Ветер снова взвыл, как раненый зверь, и в ответ ему заскулил дворовый пес Тишка. Игнатий давно жил один. Мать померла десять лет назад, сестры вышли замуж и перебрались – одна в Рыбнинск, другая в Вологду. Только он бобылем в старом доме на окраине и остался. Так, видать, в одиночестве коротать свой век придется.

Тишка гавкнул и замолк. Игнатию послышался скрип калитки. Ночных гостей он не жаловал, потому поднялся с лавки и, все еще потирая занемевшие пальцы, осторожно вышел в сени. Прислушался к шороху за дверью. Кто-то тихонько постучал: тук, тук-тук, тук, тук. Сердце, казалось, ухнуло в пятки и забилось в такт этому знакомому, долгожданному стуку. Скинул щеколду, распахнул тяжелую деревянную створку. Даже в неясном лунном свете он сразу узнал эту фигуру, пусть и облаченную в темные монашеские одежды. Игнатий хотел что-то сказать, но ночная гостья приложила палец к губам, проскользнула в сени, быстро закрыв за собой дверь. Так же молча прошла в избу, перекрестившись на красный угол, и устало опустилась на стул, прижимая к груди холщовую суму.

Игнатий зачерпнул ковшиком воды из ведра, стоявшего у печки, налил в большую кружку, поставил перед монахиней. Она жадно выпила и снова перекрестилась на иконы. Жестом показала на окна. Понимая ее без слов, хозяин плотно задернул занавески, приглушил свет. Присел напротив у стола, терпеливо дожидаясь объяснения столь неожиданному визиту.

– Ты что ж не спишь, Игнатий? Неужто меня дожидался?

Господи, как же он скучал по этому голосу, мягкому, журчащему, как лесной ручей! Но сейчас в нем слышались твердые, решительные нотки.

– Не поверишь, Настенька, как предчувствие какое, не мог уснуть. Но тебя, признаюсь, не ждал увидеть. Сколько лет мечтал об этой встрече!

– Имя мирское мое забудь, Феоктиста я. Но и его лучше не упоминай без причины. Времени у меня мало, к рассвету надобно вернуться в монастырь. С просьбой я, Игнатий. Никому больше не могу довериться, только тебе.

– Говори, все для тебя сделаю, ты же знаешь. Хоть в огонь, хоть в воду.

– Не для меня, для Господа нашего, для церкви православной прошу. – Феоктиста положила суму на стол, осторожно вынула из нее внушительный сверток.

Тонкие пальцы, слегка огрубевшие от работы и холодного ветра, бережно разворачивали тряпицу. Игнатий еле сдержался, чтобы не схватить ее руки и не покрыть поцелуями.

Монахиня выпростала из свертка свою ношу – ею оказалась икона, в которой опытный глаз художника сразу увидел работу искусного мастера. Печально и мудро смотрела на него Богородица. С молчаливого согласия Феоктисты он взял икону в руки, бережно осмотрел, определяя материал доски и паволоки, особенности полей и ковчега и, конечно, возраст – иконе было не менее трех столетий. Игнатий положил ее на стол и вопросительно взглянул на свою гостью. Как и прежде, они понимали друг друга без слов.

Феоктиста пересказала все, что услышала от матушки Параскевы.

– О том, что икону я принесла тебе, не будет знать никто, кроме нас двоих. Даже матушке неизвестно о моих планах. Так мы условились, чтобы не было соблазна тайну раскрыть. Богом прошу тебя, Игнатий, схорони ее надежно. Коли сложится, вернусь за ней, когда время придет. Ежели случится со мной что-то, сбереги икону и сам прими решение о дальнейшей ее судьбе. Тебе сей дар вверяю.

Она вгляделась в лицо Игнатия, тронутое временем, но по-прежнему красивое, родное, в темные, слегка запавшие от постоянной работы глаза. Густые, тронутые сединой волосы, про такие говорят – соль с перцем. Даже заношенная рубаха не скрывала его крепкое, мускулистое тело. Больше всего хотелось ей сейчас прижаться к этой широкой груди, почувствовать силу его объятий. Феоктиста быстро прочитала молитву, безмолвно шевеля губами…

– Уже светает, мне пора. Прости и прощай, Игнатий. Дай Бог, свидимся.

– Останься, милая, зачем тебе возвращаться в монастырь, если скоро его не станет? Кто нам помешает быть вместе? Отца твоего нет давно, ты сама себе хозяйка.

– Что ты говоришь, глупенький? Я дала обет, и теперь Всевышний – моя вторая половинка, а монастырь – моя семья. И ты же помнишь, что случилось с моим батюшкой, царствие ему небесное. Хотя я до сих пор не верю, что это он печатал те листовки и брошюры, даже зная, что революцию и советскую власть он так в душе и не принял… Меня сразу сошлют, это в лучшем случае.

– Так давай уедем! У меня есть небольшие сбережения. Есть старый товарищ, еще по Петербургу, он какие хочешь документы нарисует. Доберемся до Одессы, а там в Бессарабию.

– Годы тебя не берут, Игнатий, ты все такой же мечтатель и сказочник. Не могу я бросить своих сестер, матушку Параскеву. Видно, таков мой удел, одному Господу ведомы наши пути. Прощай! Береги икону!

Феоктиста схватила свою суму, низко поклонилась и стремительно выбежала из дома. Занимался рассвет, встречаемый петушиным пением, где-то на другом конце улицы слышалось мычание коров – это пастух уже гнал стадо на выгул. Мелькнула фигурка в темных одеждах мимо просыпающихся домов – и исчезла за околицей, будто и не было ее.

Леськово

11 июля 2018 года

– Олег, я не понимаю, зачем было так спешить с этой журналисткой, с этой статьей. Дом еще не готов. И Кира Юрьевна тоже считает… – Ирина ходила за мужем из комнаты в комнату, пытаясь добиться ответа.

Круглов только что приехал в усадьбу, привезя с собой какие-то коробки с посудой из городской квартиры и несколько картин.

– Что ты собираешься делать? Откуда эти картины?

– Ира, перестань бегать за мной как собачонка. Сядь и успокойся. Через час приедет съемочная группа из журнала. Ты позвонила Деминой? Почему ее до сих пор нет? Тебе ничего нельзя поручить! Нам надо быстро решить, что куда развесить и расставить.

– Олег Владимирович, я уже здесь. – В гостиную вошла Кира, сменившая простой рабочий комбинезончик из хлопка на изящное платье. Следом за ней спешил рабочий с инструментом в руках, другой тащил стремянку. – Мы готовы. Давайте посмотрим, что тут у вас.

Круглов облегченно вздохнул, выразительно взглянул на жену и принялся рассказывать Кире о своих находках.

– Этот пейзаж я купил на вернисаже, посмотрите, он напоминает вид с нашей веранды. Даже шпиль колокольни заметен. Местный художник, не очень именитый, но колоритно ведь, правда? Цену, правда, заломил не по-божески. А этот милый натюрморт с розами и фруктами – прямо в духе Коровина, вы не находите? Что, если его повесить в столовой?

– Не знала, что вы так хорошо разбираетесь в живописи, Олег Владимирович. Это и правда удачное подражание Константину Алексеевичу, такие же сочные, радостные краски, ритмика мазков, игра света и тени. Мне очень нравится. Ирина, а вам?

Круглова удивленно и с некоторым замешательством слушала этот диалог, внимательно вглядываясь в картины.

– Да-да, очень симпатично, я доверяю вашему мнению, Кира…

– Тогда давайте пейзаж повесим в гостевой спальне, он будет компенсировать отсутствие в ней вида на реку. А натюрморт действительно уместен для столовой. – Кира показала помощникам место на стене. – Так, а это…

Она с интересом разглядывала портрет голубоглазой молодой женщины в платье, напоминающем придворную моду начала прошлого века. Но не только черты довольно аристократичного лица привлекали внимание. Взгляд невольно возвращался к необычному медальону, украшавшему наряд незнакомки. Правая рука с тонкими музыкальными пальцами, казалось, тянулась к нему, левая сжимала складки одежды. Что-то тревожное чувствовалось в этом жесте. Вообще каждая деталь на картине была выразительна и говорила о мастерстве художника.

– О, это наша небольшая семейная, если можно так сказать, реликвия, – пошутил Круглов. – Моя двоюродная бабка по матери. Видимо, позировала какому-то начинающему художнику. Ценности не имеет, но дорога мне как память. С ней, знаете ли, – не с картиной, с этой девушкой, – связана любопытная история, легенда о роковой любви. Вот я и подумал, что в нашем родовом гнезде будет правильным иметь напоминания о прошлом. Куда бы нам ее повесить?

Кира, которую картина явно заинтересовала, задумчиво посмотрела вокруг.

– А что, если нам оставить ее в гостиной? Вот тут, над комодом? Посмотрите, как раз светильники в виде канделябров будут гармонировать и давать нужный свет.

– Но мы же заказали сюда зеркало, – решилась подать голос Ирина, о которой, казалось, снова забыли.

– Да погоди ты со своим зеркалом, – оборвал жену хозяин. – Что за дурацкая привычка везде разглядывать свое отражение? Кира Юрьевна, как всегда, права и лучше нас знает, что куда положить, повесить. Ты бы лучше пока сервиз достала из коробки и расставила в буфете. Портрету же быть здесь! Эй, ребятки, тащите-ка сюда вашу лестницу, поторопимся, у нас осталось полчаса…

К приезду команды архитектурного журнала все было готово. Посуда расставлена в антикварном буфете, найденном Кирой на распродаже. Комод, над которым теперь красовался портрет, был сделан как реплика к буфету, в том же стиле. Видя, что Ирина немного расстроена и нервничает, Кира успокоила хозяйку, что место для зеркала в кованой раме обязательно найдется, и отправила ее в сад за цветами, а сама принесла из кухни большой фарфоровый кувшин – он занял свое место прямо под картиной. Букет из лилейников, садовых колокольчиков и львиного зева поставил последнюю точку в приготовлениях как раз в тот момент, когда Круглов широким шагом гостеприимного хозяина вернулся в гостиную вместе с журналисткой и фотографом.

Корреспондентка журнала «Модный дом» Татьяна выглядела совсем не гламурно. Лет тридцати пяти, с темными волосами на прямой пробор, в роговых очках, в слегка помявшемся в дороге брючном костюме, она скорее напоминала учительницу. Но была, очевидно, крепким профи в своем деле.

– Знаете, это редкий случай, когда к нам обращаются не дизайнеры, а хозяева. Не все готовы вот так пустить в свой дом, если только вы не светский персонаж. Но мы сейчас как раз готовим выпуск о возрождении русской усадьбы, о традициях в работе отечественных дизайнеров, и я вижу, что не зря приехала в такую даль. Удивлена, что не слышала о вас раньше, Кира, но надеюсь, мы подружимся. Я бы хотела посмотреть ваше портфолио, думаю, получится хорошая статья. Давайте начнем с проекта, его концепции, особенностях, а потом поговорим с хозяевами. Я, знаете ли, люблю какие-то личные истории, человеческий фактор, читателям это нравится. Мой коллега пока поснимает снаружи, общие планы, а потом сделаем серию фото внутри. – Татьяна уверенно руководила процессом, и всем оставалось только подчиниться ее указаниям.

Кира, которой польстили комплименты журналистки, с готовностью провела экскурсию по дому, рассказывая о проделанной работе, своих авторских решениях и тех фрагментах, которые еще предстояло завершить. Круглов, неотступно ходивший следом, то и дело вставлял свои восторженные комментарии. Лишь Ирина осталась сидеть на веранде и выглядела отрешенной и усталой. К интервью она не проявляла никакого интереса, лишь попросила фотографа не пугать обитателей ее мини-фермы.

Наконец, обойдя дом, все вернулись в гостиную. Татьяна попросила хозяев попозировать у камина – идея с изразцами привела ее в восторг. Обратила она внимание и на портрет над комодом. А услышав семейную легенду, которую с энтузиазмом рассказал Круглов, решила сделать ее центром репортажа.

– В наше время копиями и даже подлинниками известных мастеров в частных коллекциях уже никого не удивишь. А вот такие живые, с историей, экспонаты могут стать изюминкой. Вы не пытались узнать имя художника, найти другие его картины?

– Увы, о нем никаких сведений не сохранилось, по крайней мере, мне мать ничего не смогла рассказать. Анастасия, старшая сестра моей бабки, в молодости ушла в монастырь. Ее отец, владевший в начале прошлого века типографией в Рыбнинске, запретил дочери выйти за любимого. Тот был из какой-то простой, бедной семьи, то ли учитель рисования, то ли работник этой типографии. В знак протеста Анастасия постриглась в монахини и оборвала все связи с семьей. Бабушка моя, Лиза, была намного моложе и запомнила только, что Настя отличалась красотой и крутым нравом, в этом она пошла в своего папеньку. Нашла коса на камень. – Круглов усмехнулся: – Наш характер, что ни говори. Елизавета перед самой войной вышла замуж, и примерно в то же время в их доме появился этот портрет. Кажется, его принес несостоявшийся жених Анастасии. Кто знает, может он и нарисовал свою возлюбленную?

– Ну, тогда ваш прадед явно промахнулся, отказав талантливому художнику от дома, – заметила Кира, любуясь портретом. – А что, о судьбе Насти больше ничего не было слышно?

– Следы ее оборвались в конце тридцатых. Монастырь же был затоплен, все его обитательницы разошлись кто куда. Ходили слухи, что кто-то из них не захотел покидать обитель… но за достоверность я не ручаюсь. Таких историй в наших местах много рассказывают. Никто ее больше не видел, а портрет передается из поколения в поколение как память. Будет теперь украшать наше родовое гнездо.

Ирина, присоединившаяся к компании и внимательно слушавшая мужа, вновь превратилась в любезную хозяйку и пригласила всех выпить чаю в столовой. Разговор переключился на рецепты аппетитных пирожков, живописные окрестности усадьбы и планы по дальнейшему ее обустройству. Вскоре столичные гости уехали. Татьяна на прощание пообещала разместить репортаж в ближайшем выпуске электронной версии журнала. Кира вернулась к себе, оставив Олега и Ирину отдыхать после насыщенного и суетного дня.

Как и говорила Татьяна, статья об усадьбе Кругловых вскоре появилась на сайте «Модного дома» под заголовком «Преданья старины: как воссоздать современную усадьбу», и начиналась она с истории Анастасии и ее портрета.

Из дневника следователя Савельева

Леськово

20 июля 2018 года

В Леськово мы приехали часам к семи вечера, еще засветло. Пришлось немного потолкаться на выезде из города, пятница, все стараются после работы вырваться на природу, на дачи. На въезде в деревню нас уже ждал местный опер на старенькой, но крепкой «Ниве».

– Товарищ майор, старший оперуполномоченный Сидорчук! – Он рапортовал бодро и даже с видимым облегчением, наверное, хотел поскорее скинуть неудобное дело, грозящее стать висяком, на городских коллег. – С чего начнем – с места обнаружения трупа или с дома, из которого картину похитили?

– Так, Сидорчук, не кричи и не торопись, – я решил остудить его пыл. – Как тебя по имени-отчеству?

– Михаил Федорович, товарищ майор.

– Значит, так, Михаил. Меня зовут Игорь Анатольевич, это Вячеслав, мой помощник. Будем проще, согласен? Отлично. И давай без суеты. Сначала посмотрим на вашего утопленника, потом уже будем разбираться с картинами.

– Так точно, товарищ… ой, Игорь Анатольевич. Ехайте за мной, тут по деревне дорога у нас хорошая, но потом к реке спускаться – там похуже, колея глубокая. Да и темняет уже. Лучше будет машину оставить и пешком.

– Пешком так пешком, мы хоть ноги разомнем, воздухом подышим. Поехали, ребята, пока и правда не стемнело.

Деревенька расположилась на оконечности мыса, образовавшегося при затоплении водохранилища, замыкая череду дачных поселков, турбаз и самодеятельных кемпингов, разбросанных вдоль берега. Одноэтажные избы, побитые временем, чередовались с домами современной постройки, последние явно вытесняли старожилов.

– Эх, исчезает дух деревенский, теряется колорит, – посетовал Славка, отгоняя комаров, пока они спускались к реке по извилистой тропке.

Сидорчук, показывающий дорогу, возразил:

– Зато такие деревни, как Леськово, не вымирают, не пустеют. Многие дачники перебираются насовсем. У нас тут не только рыбнинские, ярославских много, питерских и даже с самой Москвы. А это значит, и дороги зимой чистят, и магазин работает, и медпункт. Несколько деревень объединены в поселение, в центре и школа есть, и детский садик, и Дом культуры. Выше по течению построили парк-отель, там весь сезон, с мая по октябрь, не бывает свободных номеров. Опять же, асфальт проложили, автобусы регулярные пустили. Нам, конечно, дел прибавилось, но все больше ерунда – то драка, то опойки кулемесят [13], то украдут что по мелочи. А тут такое…

Место, где был найден труп, охранял молоденький лейтенантик. Дежурный судмедэксперт уже закончил осмотр и собирал свой чемоданчик. Я с облегчением узнал старого знакомого – Зотова, опытного специалиста, с которым не раз приходилось работать. Он быстро ввел нас в курс дела:

– Что имеем, Анатольич: труп мужчины в возрасте около пятидесяти лет, время смерти примерно двенадцать часов назад, по всем признакам, от утопления. Внешних следов постороннего воздействия нет. Точнее скажу после вскрытия, но, судя по всему, просто утонул. Вероятнее всего, из-за судорог. Так что зря нас дернули. Ты взгляни, и будем забирать тело. Отчет завтра к вечеру подготовлю.

– Товарищ майор, – вмешался в разговор Сидорчук, – почему же зря? Утопленник-то у нас главный подозреваемый в ограблении, мы как раз его разыскивали, допрашивать собирались, обыск провести, а тут…такое… И вообще странно, что он утонул, ведь в воде как рыба был, как-никак мастер спорта по плаванию. А тут че ж, в тарнаве [14] запутался?

– А ну-ка расскажи мне поподробнее, кто таков и почему ты его подозреваешь. Слава, ты пока здесь все внимательно осмотри, а мы с Михаилом вот тут на бревнышке присядем. Миш, кто тело обнаружил? Тот мужичок с удочкой? Отлично, Слава, свидетеля тоже опроси.

– Значит, так, – начал Сидорчук, – это Иван Полежаев, из местных, живет тут же, в Леськово, промышляет рыболовством, приторговывает уловом. В сезон туристов возит на рыбалку, на прогулки по островам. К нам на зеленую [15] много приезжает. У рыбнадзора претензий к нему не было. В прошлом – спортсмен, чемпион области по плаванию, вроде как и выше был отмечен. Но потом что-то у него по этой части не задалось, то ли в сборную не взяли, то ли на какие-то важные соревнования. Это я еще не проверил, все-таки лет двадцать уже прошло. Но из спорта он ушел, хотя приглашали его детские команды тренировать. По слухам, после этого запил, жена его бросила. Он квартиру в Ярославле ей оставил, а сам вернулся в деревню, в родительский дом. Они-то, Полежаевы, спокон веку в Леськово обитали. Ну и с тех пор он тут и живет… ой, то есть жил.

– Хорошо, Михаил, ты на всякий случай соседей его опроси, не было ли с кем ссоры в последнее время. И отправь кого-то из ребят в его дом, но чтобы аккуратно, не затоптали там ничего. И пусть двери опечатают, мы потом с тобой внимательно все осмотрим. Может, он спьяну утоп?

– Нет, что вы, Иван, как из города вернулся, капли в рот не брал. Конфликтов тоже не припомню. Хотя, конечно, у наших рыбаков всегда есть повод: у конкурентов и улов богаче, и рыба крупнее, и покупателей больше. Но за рамки никто никогда не выходил, побастандить [16] могли, сети порезать, бензин из мотора слить. Но чтоб драки – нет, не было. Да потом, Полежаев-то здоровый, сильный был мужик, с ним вряд ли бы кто захотел связаться. Думаю, это случайность, что он утонул. Но как-то не вовремя. Ниточка у нас оборвалась…

– Вот и я не верю в случайности. А объясни-ка, почему ты его в краже заподозрил?

– Так это, хозяева дома, откуда картина пропала, сами рассказали, что Иван надысь [17] к ним заходил, рыбу приносил свежую да долго топтался на кухне, зыркал по сторонам. Выходит, он под подозрением. Рабочих, что у Кругловых ремонт закончили, мы проверили, они тут же, в деревне, домик снимали, но пару дней назад почти все съехали на новый объект, под Вологду. С тамошним участковым я созвонился, он подтвердил, что бригада вся на месте и никто не отлучался. Двое, что остались доделывать что-то, с вечера в баре отеля на берегу просидели. И еще художница, что ремонтом руководит, тоже видела, как Полежаев крутился вокруг дома и с хозяином разговаривал. Она, кстати, у меня пока как свидетель проходит, но что-то мне кажется в ней подозрительным. Рыбак-то вряд ли в живописи понимал, а вот она, говорят, к этой картине большой интерес проявляла…

– Хм, интересно, надо с ней побеседовать. По утопленнику подождем от Зотова заключения, а вот к художнице твоей давай-ка мы сейчас наведаемся. Уже темнеет, нам еще назад добираться.

– А как же хозяева картины и гости ихние, что со вчера ночевать остались, вы с ними говорить не будете? Я велел никому не уезжать, вас дожидаться.

– С ними после встретимся, никуда ж они не убегут. Слава, ты закончил? Догоняй нас!

Сидорчук, знавший местность как свои пять пальцев, повел нас не улицами, а тропинками над рекой. Берег был высокий, обрывистый, но местами попадались более пологие спуски к воде, к небольшим песчаным отмелям. Над головой шумели высокие сосны. Заходящее солнце окрасило и небо, и реку в золотисто-алый цвет, где-то в кустах свои вечерние трели начали выводить соловьи. Сейчас бы сидеть в саду у Курочкиных, пить холодное пиво с ароматными пирожками, готовиться к утренней рыбалке…