Ноктюрн для капитана

Провались ты пропадом, Кэп, со своими кошмарами!

* * *

Не понимаю, что на меня нашло? Как мутант мог оказаться той тварью в платочке? Она давно в тюрьме, далеко отсюда, или уже на Крезе, маленьком и далеком сателлите Доры.

Мы возвращаемся. Мне стыдно за свою реакцию, но, кажется, никто ничего не заметил. Питер так и не появился, ну и не надо. Виктор держит меня за руку – теперь я ему позволяю – и остроумно шутит. Я почти не слышу его, но поощрительно улыбаюсь и иногда смеюсь с остальными. С обездвиженной тварью остался один из парней, мы уже вызвали другую группу, которая ее заберет.

Напряжение не отпускает меня, я прислушиваюсь к своим ощущениям. Ночью мутанты гораздо активнее, некоторые из них могут выйти из логова и оказаться поблизости. Расслабляться опасно, нельзя забывать случай с погибшей девушкой. Так что мы должны как можно скорее добраться до базы.

На этот раз все без приключений. Завтра меня, как обычно, будут чествовать в столовой и поздравлять все, кого ни встречу. Завтра мой день – я герой. И буду отдыхать всю долгую девятидневную дорианскую неделю.

Уже сейчас нас по традиции встречают диспетчеры, которые отслеживали наше передвижение: дежурный руководитель – сегодня это Таниа (очень люблю эту немолодую приятную женщину с короткой стрижкой), несколько сотрудников, работающих ночью. Все пожимают нам руки и поздравляют – мою группу не меньше, чем меня, ведь они тоже герои, уж мне ли не знать. Они в который раз спасли мне жизнь, и этим все сказано.

Мы идем в столовую – нам полагается горячий ужин, или это уже завтрак, неважно. Обычно я здесь не задерживаюсь, ребятам разрешено немного выпить, а я пить не умею и не люблю. Да и аппетита у меня обычно после захватов не бывает. Минут через десять найду предлог и сбегу, как обычно.

Почему все-таки не было Питера, раз он так за меня волнуется? Это только наживкам не позволено выходить без двух вооруженных спутников даже днем. Пока не знала, кто я на самом деле, удивлялась, что меня так долго не выпускали с базы, списывая все на затянувшийся карантин. Обычно он длится на месяц меньше, что тоже немало – доряне плохо переносят земные инфекции.

Остальным ходить в город не возбраняется в любое время, надо только отметиться и записать цель выхода. Был случай, когда один из наших парней влюбился в дорянку и ходил к ней на свидания, а целью выхода так и указывал: «безумная любовь», все очень смеялись. Так что Питер, если бы захотел, мог даже пойти с нами. Ну не официально, конечно, а присоединился бы где-нибудь в городе. А завтра он наверняка дежурит, и я снова его не встречу. А вдруг он опять пропадет надолго и не станет показываться в Управлении?

Тайком я открываю общее расписание дежурств. Пролистывая его, привычно отыскиваю строку «технический выход». И ничего не понимаю: Peter Captain стоит в расписании на прошедший день – так и указано, p. m. То есть он заступил на дежурство практически сразу после нашего утреннего разговора у него дома, и вот уже пара часов, как закончил. И чего это вдруг ему понадобилось меняться и дежурить два дня подряд?

Виктор предлагает мне пива. Я привычно отказываюсь, но тут… В столовой появляется он – Дарк-Кэп, собственной персоной. От неожиданности я на мгновение замираю. Питер оглядывает всю нашу компанию и, разумеется, видит меня – ну и пусть! Я-то его не вижу и видеть не желаю. Поворачиваюсь к Виктору и с самой очаровательной улыбкой протягиваю ему свою кружку. Еще несколько минут я кокетничаю с Виктором, хихикаю и даже позволяю ему положить руку на спинку моего стула. Когда я украдкой перевожу взгляд, желая насладиться произведенным эффектом, то обнаруживаю, что Дарк-Кэпа в столовой нет.

И, кажется, я не хочу больше пива. Я хочу домой…

* * *

Утром я не иду на завтрак, потому что представляю, как меня чествуют, а мне этого сейчас совершенно не надо. Вместо завтрака сижу на диванчике, закутавшись в одеяло, и реву. Иногда, ничего не видя от слез, протягиваю руку к столику, нащупываю и надкусываю недоеденный со вчерашнего дня бутерброд. Мне очень-очень себя жалко, и в этом есть какое-то горькое удовольствие. Не помню, когда я плакала в последний раз – кажется, еще в школе. Когда слезы чуть утихают, усилием воли вспоминаю что-нибудь – маму, например, или злого Кэпа, или эту тварь в платочке – и всхлипывания вновь переходят в рыдания.

За этим занятием проходит не меньше часа. Настенный коммуникатор периодически освещается, принимая сообщения и звонки звук, – я выключила еще вчера. Наручный коммуникатор тоже вспыхивает и гаснет. Наверное, это Энн, хочет узнать, где я и почему не пришла.

Потом рыдания резко прекращаются, словно кто-то нажимает на кнопку. Я бодро вскакиваю и иду в душ. Настроение улучшается с каждой секундой. И что это было со мной? Вот глупости. Не думала же я действительно проторчать здесь весь день одна?

Энн наверняка собиралась пригласить меня в город. Выход неофициальный, но пока с нами дружат Плав и Виктор, у меня всегда есть двое сопровождающих. А вдруг они ушли без меня? Торопливо включаю звук на наручном коммуникаторе и звоню подруге.

Через пару часов мы уже гуляем в центре. Глаза у меня все еще немного блестят, зато нос совершенно не красный – мама научила меня, как этого избежать: даже когда рыдания в самом разгаре, я не забываю о том, что нельзя тереть лицо. Благодаря загадочному блеску в моих глазах Виктор сочувственно и вопрошающе смотрит на меня каждые две минуты.

Дорианская еда нас совершенно не интересует – кто может в здравом уме это есть? Конечно же мы снова идем в парк развлечений, все наши дороги обычно ведут туда. Тварей я не чувствую, да их и не может быть здесь, среди такого количества народа, днем. И потом, они прячутся в жилых кварталах, а парк занимает не один десяток километров. Это еще одна из причин моей любви к нему.

Наши мнения разделяются: на охоту, куда тянет остальных, сегодня я не хочу. Это, конечно, здорово: заходишь в павильон, тебя экипируют, вручают оружие и отправляют, например, в дорианский лес. Он совсем как настоящий, в нем живые деревья и растения. А можно выбрать побережье моря. Его вода отражает небо без купола, поэтому море кажется густо-фиолетовым. Поверхность у него не гладкая, как на Земле. Из воды, где целыми массивами, а где небольшими холмиками, торчат затопленные горные гряды, все с плоскими вершинами, словно тоже боялись устремиться ввысь, спрятались для надежности под водой и теперь опасливо оттуда выглядывают. Есть и красные пустыни с глубокими ямами-пещерами, в которые можно спуститься, чтобы погулять под землей. Или редкие темно-зеленые равнины вблизи городов, на которых пасется забавный, на наш земной взгляд, скот. Круглые, как шары, барашки с небольшими крыльями, подскакивая, перепрыгивают друг через друга. Барашков, если они застывают на месте, легко перепутать с другими цветными шарами, которые на самом деле оказываются тесными переплетениями веток – низкими дорианскими кустами. В их липкой сердцевине – гнезда небольших зверьков, очень похожих на кротов и роющих подземные туннели не хуже них.

Правда, долго любоваться и разглядывать пейзажи не получится – из-за каждого дерева и холма на тебя будут выскакивать дорианские хищники. Они потрясающие, хотя и не очень крупные. Никакое описание не сможет передать красоту и мощь темно-синего животного с огромными белоснежными зубами или скорость грациозно-гибких красных зверьков, которые могут спрыгнуть на тебя с ветки. Даже из воды может вылезти нечто одновременно восхитительное и ужасное, напоминающее дракона с рыбьей головой.

Животные, конечно же, цифровые, никто не стал бы заточать здесь настоящих, это по дорианским понятиям безнравственно. И даже в цифровых стреляют якобы из паралитических пистолетов: никакой крови, никаких убийств, даже воображаемых, – здесь больше всего боятся развить в детях склонность к насилию. Собственно, и охотой это называем только мы. Доряне произносят другое слово: «прогулка»… Что-то мне это напоминает.

Если ты не успеваешь отреагировать и выстрелить, за тебя это сделает возникающий из-за холма «защитник», но до этого ты в полной мере сможешь насладиться видом летящего на тебя существа с вытаращенными глазами и слюнявой клыкастой пастью. Только если накануне на тебя не летела другая туша с раскрытым слюнявым ртом. Так что на сегодня меня увольте.

Зато я хочу на скоростной аттракцион и, конечно же, в космопутешествие.

– Может, на исторический? – предлагает Леди в поисках компромисса. – Там мы еще ни разу не были.

– Скукотища, – зевает Плав. – Я ходил однажды, как только прилетел. Сделано классно, но какой смысл в чужой истории? Одни доряне побивают других сначала копьями, а потом чем-то вроде химического оружия, а потом исправляются и становятся паиньками. Везде одно и то же. Да еще что-то там про Прилусту, вроде как там почти те же доряне, родственники они, что ли. Я на земной-то истории всегда спал.

– Прилуста? – настораживаюсь я. – Говорят, что Чистые прилетели с Прилусты, вроде бы спасаясь оттуда. Там что-то об этом сказано?

– Чего-то наверняка сказано, – усмехается Плав, – но по-дориански.

Я мысленно киваю: наших знаний языка для серьезного экскурса в историю явно недостаточно. А жаль. Хотела бы я поговорить об этом с кем-то из местных. Общаются они с нами вроде бы с удовольствием, как с желанными гостями, вот только дальше обычных приветствий разговор никогда не заходит, отчасти, конечно, из-за языка, а отчасти потому, что местные обыватели, кажется, воспринимают нас как полезных, смышленых, но не слишком развитых гуманоидов.

– Так что будем делать? – нетерпеливо спрашивает Леди.

Плав вздыхает, с сожалением оглядываясь на охотничий павильон.

– Ладно, пошли на скоростной.

– Идите на охоту, – предлагаю я. – Здесь нет никаких тварей в радиусе пятидесяти километров, ручаюсь.

Все переглядываются. Инструкцией категорически запрещается оставлять наживку хотя бы без двух защитников.

– Я буду с тобой, – тотчас же говорит Виктор и, похоже, его не слишком расстраивает перспектива сегодня не поохотиться.

– Вот и отлично! – радуюсь я. – Тебя мне вполне хватит. Тогда мы – на американские горки!

Плав якобы неохотно кивает. Расходимся, довольные друг другом, хотя Плава, кажется, мучает совесть – настолько, что он даже не поправляет нас как обычно. Мы с Виктором смеемся: только мы вдвоем называем этот старый земной аттракцион «американским», остальные уверены, что горки как раз «русские».

Однако они дорианские и совсем другие. Кабинки перемещаются, словно по воздуху, без видимого механизма, но по определенному спиралевидному маршруту вокруг всего парка, при этом ямы, резкие подъемы и повороты здесь тоже гарантированы. Поэтому дорян тут обычно нет, разве что не остепенившиеся подростки. Виктор сияет: следующие полчаса мы будем сидеть, тесно прижавшись друг к другу, и с огромной скоростью пролетать под самым куполом города, как будто нас носит ветром. В дневное время, если нет постоянно льющего дождя, как сейчас, а небо прозрачно, можно даже увидеть, как мелкие осколки метеоритов врезаются в купол.

Выходим с аттракциона. Пошатываясь, повисаю на Викторе, чтобы удержаться на ногах. Интересно, если бы сейчас появился мутант, Виктор бы в него попал? Немного придя в себя, двигаемся в сторону охотничьего павильона и плюхаемся на мягкую скамейку в ожидании наших. Виктор начинает рассказывать одну из своих баек – мне кажется, он сам их сочиняет, и у него здорово получается. Наверное, он мог бы стать писателем, а вместо этого таскается здесь с паралитическим пистолетом. Так что он тоже, без сомнений, герой.

На соседних скамейках восседают, покачиваясь, дорианские мамаши. Собственно, мы сейчас на детской площадке, если можно так назвать нечто напоминающее космодром. Вон там, левее, дошколята – катаются, как на пони, на маленьких толстых зверьках с широкими спинами и короткими лапами. А прямо перед нами на небольшой высоте кружатся и сталкиваются прозрачные шарики-капсулы с белобровыми разноглазыми малышами не старше четырех. Столкновения мягкие и безопасные – шарики, встретившись, отлетают друг от друга, малыши хохочут. Похоже, эта высота – предельная для дорян, потому что, повзрослев, они и на нее-то не поднимаются.

На космопутешествиях мы вообще были в прошлый раз одни. Сюда ходят только туристы да группы местных школьников, проходящих устройство Вселенной. А аттракцион потрясающий. Частично он расположен под землей, хотя основу составляет, я так понимаю, интерактив. Но при этом – ощущение полнейшей реальности! Капсула, в которой ты сидишь, настолько прозрачна, что кажется, будто она растворилась в межпланетном пространстве. И ты летишь. Летишь от Доры к другим планетам галактики, можно и за ее пределы, зависит лишь от времени и цены билета, с любой скоростью. Капсула облетает планеты и звезды, показывая их так близко, как ты захочешь. Можно зависнуть над одной из них и прослушать экскурсионную программу, но, как верно говорит Плав, для нас это бесполезно. Дорианский я учила с семнадцати, но понимать сложную речь в таком темпе так и не научилась. Автопереводчики тут не подходят, в дорианском слишком много нюансов, и автоматический перевод искажает смысл – только запутаешься.

В прошлый поход мы гуляли по этой планетарной системе, где на довольно далеком расстоянии вокруг своего большого, но ленивого светила вертятся Дора с Прилустой. В другой раз мне интересно было бы «долететь» до нашей Земли и попробовать понять, что о ней говорят местные.

Одна из дорианских мамаш, забеспокоившись, спешит мимо нас к ребенку. Я с интересом разглядываю ее. Все-таки забавные у них представления о красоте: чем белее, тем красивее. Молодая женщина напоминает снежную королеву: на лице у нее нарисована, нет, даже налеплена, настоящая изморозь, длинные белые пушистые ресницы явно искусственные. Надо спросить у Леди, где можно прикола ради купить подобную тушь, пошлю своей подружке на Землю. Я-то косметикой вовсе не пользуюсь, по-моему, это смешно, и дорянки – лишнее тому подтверждение. Интересно, как относится к этому Кэп. Никогда не видела рядом с ним ни одной девушки.

Виктор неожиданно умолкает, я поворачиваюсь к нему, испугавшись, что он обиделся, – я ведь совсем не слушаю. Но он смотрит за мое плечо расширенными глазами. Я поворачиваю голову и тоже вижу его.

* * *

Это Чистый. Впервые встречаю его в реальности. Он стоит в самом центре детской площадки, а вокруг, сшибая друг друга и ударяясь об него, летают малыши. Хоть это и ощущается, наверное, не больнее, чем удар подушкой, но все-таки неприятно, удивительно, что он совершенно не реагирует, даже не пытается уклониться. Высокий, вытянутый, с длинными серыми – я думала, они серебристые – волосами, он стоит в самом эпицентре «побоища», и шары отталкиваются от его головы как от чего-то неодушевленного, она только смещается под ударами вправо-влево, как боксерская груша. Это было бы смешно, если бы не выглядело так странно.

Почему-то я сразу понимаю, что он здесь именно из-за детей. Хочется сказать «ради детей», но боюсь, это неправда.

– Что он делает? – тихо спрашивает Виктор. – Воздействует на них? Умиротворяет? Воспитывает, что ли, мысленно?

– По-моему, он их… осмысляет, – неожиданно нахожу нужное слово я.

Не просто «изучает», а проникается смыслом, проецирует этот смысл куда-то в будущее, возможно. Подумав так, начинаю собой гордиться. А Питер считает меня дурочкой! Надо запомнить фразу и выдать ему при встрече… если она еще будет, встреча-то.

Настроение у меня портится. Я смотрю на Чистого, и во мне поднимается раздражение. У меня, между прочим, такой же редкий ген, и тварь распознает меня мгновенно. Однако Чистому нет до меня никакого дела. Он не чувствует во мне родной души. Его не волнует, что меня мучают по ночам кошмары, что я вместо него встречаю мутантов, летящих на меня, чтобы разорвать. Он просто гуляет, видите ли, в парке, не желая прятаться в Стеклянном доме. И как бы еще нам не пришлось его провожать – впрочем, попробуй ему навяжись… Не ходить же за ним, куда он – туда и мы.

– Надо вызвать группу? – вторит моим мыслям Виктор. – Если что, его некому защитить.

– А мы? – слышится голос Плава.

Они только что подошли и тоже уставились на Чистого.

– Мы здесь ради Осы, – возражает Виктор.

– А Оса – ради него, – тихо говорю я, и все молча смотрят на меня.

Только ради таких моментов и стоит терпеть ночной страх, но Дарк-Кэп умудрился испортить мне и это скромное удовольствие, поэтому сейчас я лишь морщусь под их уважительными взглядами.

– Ой, да хватит вам! – Леди приходит в себя первая. – В городе они никогда не бывают одни, наверняка сейчас вокруг них куча охраны. Да вон же, смотрите!

Действительно, поодаль располагаются двое дорян в форме охранников. Но они, в отличие от меня, не узнают о приближении твари. Интересно, а сам этот Чистый, почувствовав тварь, даст кому-нибудь знак или продолжит свои наблюдения, пока его не сожрут? Не удивлюсь, если второе.

Внезапно я испытываю настоящий кураж. Или как это еще назвать, когда ты вдруг понимаешь, что сделаешь сейчас нечто из ряда вон выходящее и никто тебя не остановит? Тем более что капсулы с доряшатами уже приземлились, а следующий залет минут через десять. Я вскакиваю со скамейки и решительно направляюсь к Чистому, встаю прямо напротив него, заглядываю ему в глаза. Голова у меня значительно ниже, но не заметить-то меня никак нельзя!

Но он не замечает.

Кстати, «чистые» они, очевидно, только в душе. В Стеклянном доме за ними ухаживают, бреют, одевают и обувают. Доряне очень трепетно относятся к антуражу. Но этот, видать, давно не был в Стеклянном доме. Одежда, похожая на монашеский балахон, если и была когда-то белой, то недолго. Пояс он, видимо, потерял, поэтому подпоясался тонкой гибкой веткой от желтого дерева. А в начинающей отрастать серой, как и волосы, бороде застряли несколько крошечных лепестков – наверное, прицепились, когда он подбирал с земли эту ветвь. Допустить, чтобы кто-то сломал у дерева ветку, здесь невозможно.

Поскольку он не обращает на меня никакого внимания, я могу рассматривать его без всякого стеснения. Даром что вокруг уже собрался народ: невиданное зрелище для дорян – кто-то пристает к Чистому!

До моего поступка все взрослые посетители вежливо его обходили, делая приветственные благоговейные знаки, на которые он обращал внимания не больше, чем сейчас на меня. Его охрана теперь тоже приблизилась, на лицах у всех написано любопытство и недоумение. Но мне плевать! Я знаю, что такое страх, и уж это точно не то, что я испытываю сейчас.

Лицо у него, в отличие от обычных дорян, длинное и продолговатое, хотя такое же белое, как и у всех. Поэтому он еще больше, чем они, напоминает привидение. Длинные бледные кисти рук сложены на груди в замочек, но вывернуты ладонями наружу – то ли в знак отторжения, то ли, наоборот, открытости и беззащитности. Темно-бутылочного, почти черного цвета глаза посажены глубоко, они огромные для землянина, но, скорее, средние при его размере головы.

– Здравствуйте, – произношу я по-дориански очень громко, словно имею дело с глухим, и делаю приветственный жест.

Пока я раздумываю, не стоит ли дернуть его за рукав, Чистый переводит на меня взгляд. Тут у меня возникает первая сложность. Я и не такие взгляды могу выдерживать, благо есть опыт с Дарк-Кэпом, но тут чуть было не смущаюсь. И нет, дело не в напыщенной галиматье, что он якобы видит меня насквозь и знает все мои грехи – с чего бы это? И даже не в том благоговении, которое я всегда к ним, к Чистым, испытывала, иначе стала бы я ради них… Просто для меня становится очевидным, что я отвлекла «человека» от важного дела. Вот, как если бы кто-то нес тяжелый предмет, но пришлось положить его в паре шагов от цели, а потом-то – опять поднимать…

Голова Чистого только что была занята чем-то сложным, иным, а теперь он видит препятствие, но не знает, откуда оно возникло и что с ним делать. Его взгляд пытается поймать меня в фокус и навести на меня резкость. Кажется, ему это наконец удается.

– Мы прибыли сюда с Земли, – говорю я гордо и четко.

Он смотрит.

– Это такая планета. И у нас нет никакой крыши, – я показываю наверх. – И мы видим свое небо! И звезды. И солнце.

Он молчит.

Кураж мой начинает иссякать. Не знаю, возможно ли чувствовать себя большей идиоткой, чем я сейчас. Я уже готова пробормотать извинения, но тут краем глаза замечаю, что рядом стоит вся моя группа и… Питер. Он тоже здесь, смотрит на меня насмешливо; еще чуть-чуть, и покажет мне на мозги.

– Да, нет крыши! – в отчаянии повторяю я почти враждебно.

А Чистый вдруг отвечает. Голос у него оказывается шелестящим, серым, как его волосы.

– Ее снесло? – спрашивает он.

Я таращусь на него. Слышу чей-то смех; не оборачиваясь, понимаю, что это может быть только Виктор. Но Чистый не шутит, он ждет ответа.

– Нет, – бормочу я, – ее не было. Никогда.

Виктор хрюкает.

– Мы прилетели сюда, чтобы вас защитить. Мы, земляне, спасаем вас! – провозглашаю я, но голос мой будто протух.

Теперь его фокус наведен точно на меня. Меня тоже сейчас осмысляют, и мне не кажется это слишком приятным. Однако надо продолжать, потому что если я замолчу, придется тут же спасаться от этого позора бегством.

– Конечно, нам за это платят, то есть можно сказать, что это доряне вас защищают, но мы, между прочим, тоже… мы рискуем жизнью. Вы хоть знаете об этом?

Почему-то я говорю «мы», хотя жизнью рискуют только такие, как я.

Но нет смысла вдаваться в подробности. Осмысление, похоже, закончено, и информация о землянах заняла нужную ячейку в его работе над будущим мира, если я вообще правильно понимаю то, что он делает. Что-то подозрительно быстро. Неужели мы такие неинтересные? Или это просто побочное исследование? Надеюсь, он понимает, что я – не самое лучшее, что у нас есть, иначе земную цивилизацию ждет плачевный исход.

На лице у Чистого появляется подобие улыбки – губы его при этом пребывают почти в неподвижности, но мимика щек позволяет подозревать именно эту эмоцию.

– Спасибо, – произносит он.

Мне не слышится в этом никакой искренней благодарности. Вроде как «спасибо за внимание, вы свободны». Но почему Виктор давится и кашляет позади меня, словно поперхнулся? И тут я осознаю: Чистый поблагодарил меня на идеальном русском.

– Вы понимаете по-русски?!

– Не понимаю, – шелестит он, – понимать – это слишком долго. Пока я только знаю все ваши слова.

Но я не вижу на его шее автопереводчика, а руки у него не светятся, они так же сложены на груди, и, похоже, у него нет никакого коммуникатора. Да и вообще, откуда ему знать, какой из земных языков – мой родной? Однако сейчас надо спросить главное, раз уж со мной говорят.

– Вы не боитесь… – я невольно сама перехожу на русский, – не боитесь этих тварей… то есть мутантов?

– Они не живые, – следует ответ. – Я их не понимаю и не вижу.

– Неживое не движется! – возражаю я. – Вот, например, звери…

– У живого есть душа. У этих она погибла, а движется только тело.

– А, знаю, зомби и так далее. А я… я все равно… мне страшно, когда они приближаются. Они ненавидят меня… вас… Разве вы не знаете? Не чувствуете?

– Ненавидеть способно только живое, – возражает он мне по-прежнему на чистейшем русском. – А их больше нет. Они виноваты не больше, чем камень или гроза. Ты боишься грозы или камня? Ненавидишь их? Они тоже приближаются и могут тебя убить. Мы не можем думать об этом, иначе нам некогда будет учиться понимать живое.

Глупости, думаю я. Конечно, они ненавидят. Иначе что я тогда ощущаю?

– Но я… я же чувствую! Я их слышу! Они…

– Зеркало тоже смотрит, – непонятно отвечает Чистый.

На его лице снова появляется подобие улыбки, и я понимаю, что разговор закончен. Он не двигается с места, не делает никакого знака, но фокус его глаз больше не направлен на меня, его взгляд ушел.

Я пячусь назад, врезаюсь в Виктора, который стоит ближе всех, готовый меня защитить. Он берет меня за руку и решительно отводит подальше. Все расходятся: представление закончено. Глупая земная девчонка помешала Чистому в его сложном великом деле, требуя от него благодарности, и он даже снизошел до разговора с ней, практически объяснив, что в ее услугах вовсе и не нуждается. И вообще, извините, сильно занят.

Красная, я стою чуть в стороне от своих, не прислушиваясь к обсуждению. На Питера не гляжу, но уверена, что он нарочно не сводит с меня глаз – никакого такта! Кажется, они решают, надо ли им сопровождать Чистого или его охрана справится сама. Хотя, казалось бы, решать это надо мне, дело ведь не в охране, а в том, почувствую ли я приближение твари. А мне сейчас вовсе не хочется его защищать! Раз ему не страшно, пускай себе пребывает в астрале. У меня, между прочим, выходной.

Но ведь он же не виноват, с укором говорю себе я. Он просто не способен заниматься такими делами, защищать себя, думать о безопасности. Именно поэтому мы и здесь. И наша миссия от этого еще более героическая – ведь спасать того, кто даже не сможет этого оценить, кто тебе… гм… не очень-то теперь и приятен, – это высшая степень добра и жертвы! Наверное, на моем лице что-то отражается, потому что я встречаю взгляд Питера и вспыхиваю еще больше. Он смотрит на меня все с тем же насмешливым прищуром.