Танго втроем

– Подними ногу.

– Нет.

Я шагнула назад. Я поняла, что ему нужно. Это не секс, блядь, не секс! Саша рывком поднялся с кресла. Я сделала ещё один шаг назад. Потом развернулась и побежала. По коридору, потом лестнице, рискуя споткнуться и скатиться кубарем, переломав все кости. До выхода мне не добежать, я слышу Сашины шаги. Я забежала в столовую. И чудо! Дверь на террасу была открыта. Настежь. И там где-то впереди море, там свобода, там не задают ненужных вопросов. Я почти добежала. О, я знала, что такое опоздать. Я ценила каждую секунду. Я помнила, что значит опоздать на одно лишь мгновение. Опоздала я и сейчас. Хотя на кону всего лишь мой покой.

Саша, настигая меня, толкнул в спину, когда я была уже на пороге. Я грохнулась вперёд, не успев даже выставить руки. Ударилась всей правой стороной тела, в голове загудело, несколько секунд я даже не чувствовала руку, не могла поднять её. Саша опустился на карточки передо мной. Он был одет, я голая. На террасе. Зато, наконец, вышла на улицу. Морем пахнет так, что крышу сносит, дышать – не надышаться.

– Что это? – спросил Саша.

– Шрамы, – спокойно ответила я.

Он провёл пальцем по внутренней стороне бедра. Отметины сровняло время, но все они были там. Неровные кружки, в каждом заключён кусочек боли и памяти. Навсегда. Я истлею и они со мной, я даже выводить их не буду. Они моё клеймо.

– Я вижу. Откуда они?

– Сашенька, – взмолилась я. – Чего ты хочешь, а? Анал, орал, порка? Наручники, подвешивание? Хочешь, я даже притворюсь, что тебя люблю. Только в душу не лезь, пожалуйста.

– Откуда? – повторил он.

Я посмотрела на него и поняла, что не отстанет. Что всю душу вынет, вытрясет, но не успокоится.

– Это сигареты, Сашенька. Когда горящую сигарету втыкают в кожу, получается такое вот пятно. А если воткнуть много раз, то мозаика. Если бы ты меньше пил, то заметил бы раньше.

– Кто?

Я приподнялась на руках, села. Посмотрела прямо в его глаза, которые были напротив моих. Светлые, предзакатное солнце отражается в них, словно мёд переливается. Красивые. Чужие. Улыбнулась. Потянулась к нему. Он попятился назад, словно испугался, трусишка, какой же он ещё ребёнок. Наглый, испорченный, избалованный. Ну что же, ребёнка всегда можно отвлечь красивой игрушкой. Саша снова подался назад, опрокинулся на спину, так как до этого сидел на корточках. Я провела рукой  по его руке. Коснулась языком ключицы. Скользнула по ней выше. И выключила мозг.

Тем летом, когда Даньке уже перевалило за два года и он с топотом носился по дому, подобно маленькому тайфуну, меня ждало два открытия. И оба ломали, выворачивали, ставили жизнь с ног на голову.

Первое случилось воскресным утром. Мы планировали спать подольше, Макс был дома, но Данька решил иначе. А его мощь Арина сдержать не могла. В итоге в начале восьмого он залез в нашу постель,  начал срывать с нас одеяло, вынуждая встать. Мы подчинились.  После завтрака Макс играл с сыном, я слышала их смех, доносившийся из гостиной. Аришка гладила Данькины вещи, я убирала со стола. По воскресеньям прислуга к нам не приходила. Телефон мужа лежал на столешнице, забытый и вроде как ненужный. Он стоял на беззвучном режиме, но его экран то и дело загорался. Не знаю, какой чёрт толкнул меня под руку, надоумил. Я взяла телефон, сняла блокировку, я не раз её видела. Раньше у меня и в мыслях не было залазить в его телефон. А тем утром…

То, что у моего мужа были другие женщины, ударило меня словно обухом по голове. Я прочитала несколько СМС, посмотрела фотографии, списки вызовов. Положила телефон на место. Села на стул. Осмыслить бы, да не думается. Ни одной дельной мысли в голове.

Максим подошёл сзади. Присел, обнял. Руки скользнули пол футболку. По животу, накрыли грудь.

– Арина с Даней собралась гулять. Может, доспим?

И улыбнулся в мою шею. А я не знала, как его теперь любить. Обнимать, целовать. Делать вид, что все как раньше.

– Голова болит, – ответила я. – Не сейчас.

Сбросила с себя его руки и ушла гулять вместе с ребёнком. Данька смеялся и норовил пробежаться по лужам, что остались после вчерашнего дождя. Наш пес, карликовый пудель, которого звали Бо, единственное, что умел говорить сын, когда щенка принесли в дом, носился вокруг нас с заливистым лаем. Вот вроде все, как прежде, и одновременно понимается, что изменилось. И я прекрасно осознавала, что, если хочу сохранить свой брак, мне придётся сделать вид, что я ничего не знаю. Но знание при мне, и как его нести дальше, неизвестно.

Той ночью у Даньки поднялась температура, я ушла спать в его комнату, вызвав удивление Арины, которая уверяла меня, что и сама прекрасно справится. А потом я стала поступать так все чаще и чаще. Во мне закипал протест, я не могла жить так, словно ничего не произошло.

Второе открытие тоже было не из приятных. Я влюбилась. Смешно и глупо. Замужняя женщина и молодая мать вдруг поняла, что такое любить. Хотя сейчас, с высоты своего опыта, я понимаю, что это была не любовь. Это была жажда любви. Я томилась в своей темнице, безудержно скупая все, что видела, пытаясь развлечь себя. Заводила одноразовых друзей. Но ничего не помогало.

И тогда появился он. Ввалился в наш дом поздним июльским вечером. Максим смеялся и жал ему руку, суетился, подгоняя меня накрывать стол. Илья, так звали его старого друга, последние годы прожил за границей. А теперь вернулся, имея большие деньги и желание их вкладывать. Он был таким же дельцом, как мой муж. И одновременно другим. Внимательным и чутким. Максим был полностью занят беседой, а Илья всегда одним глазом просматривал, как там я. Вдруг мне надо что-то подать, отодвинуть стул, если я встаю. Задавал мне вопросы, если чувствовал, что я затосковала. Тогда я ушла, не стала мешать мужчинам. Но Илья запомнился.

Он вложил свои деньги в бизнес Максима, став его полноценным партнёром. Они оба бурлили планами и мечтами. Говорили о миллиардах так, словно им любых денег было мало. Я не представляла, что нужно делать, чтобы потратить то, что уже есть, а они… Илья стал частым гостем в нашем доме. Я ловила на себе его задумчивые взгляды, и мне казалось, что он понимает, что такое быть ненужным, запертым неверным мужем в золотой клетке. Он был не таким, как остальные мужчины.

Не прошло и месяца, как я втрескалась по уши. И если я раньше не знала, как жить, то теперь и подавно. Сомнения терзали, разрывая душу надвое. Максим сразу стал далеким, чужим. Однажды, когда я сидела вечером одна и размышляла, что делать, чтобы заполнить пустой вечер, он приехал. Я открыла.

– Привет. А где Максим? Не могу до него дозвониться.

– Работает. Наверное.

Или спит с какой-нибудь более сексуальной и привлекательной девушкой, чем я. Но этого я не сказала. Предложила чаю, он согласился. Мы сидели и молчали, но молчать с ним было комфортно. Молчание не тяготило, не давило невыносимым грузом.

– А где Данька?

– У бабушки.

После того как на свет появился Данька, у меня появилась свекровь. Ранее я её не интересовала. Хотя сейчас тоже. Её интересовал один внук.

– Наверное, тебе не просто, – сказал, подумав Илья. – Я так жил за границей. Все есть. Деньги, возможности. И одновременно понимаешь, что ни одного близкого тебе человека рядом. Даже дома на улицах и те чужие. Что совсем один. Я терпел, сколько мог. И вернулся. Конечно, одиночество мучает и здесь, но в родном городе легче.

Он меня понимал! Это было удивительно и прекрасно. А на прощание задержал мою руку в своей. Я даже с трепетом и страхом думала, что он меня поцелует. Это было и боязно и волнительно. Но к счастью, этого не произошло. Не сегодня…

У нас была шумная вечеринка. Я их не переносила – мой дом наполнялся кучей чужих людей. Сегодня смириться было легче, среди них был Илья. Я носилась, помогая Наде, моей поварихе, накрывать столы в беседке, пахло шашлыками, кто-то завёл моторку на озере, оттуда доносились крики и смех. Я понятия не имела, где Максим. Я ужасно устала, хотя само застолье ещё и не началось. Стояла середина августа, на город опустилась жуткая духота.

– Я в душ, – шепнула я Наде. – На десять минут буквально.

Она кивнула, расставляя по столам тарелки. Я торопливо поднялась на второй этаж. Дома было прохладно, тихо гудели кондиционеры, но всем хотелось пьянку на улице. Зашла в свою ванную. Ополоснулась, стараясь не смыть макияж, надела другое платье. Хотелось просто лечь, вытянуть ноги, и гори оно все синим пламенем, пусть развлекаются сами. Но Максим не поймёт. Я шла по коридору босиком, туфли в руках. Тихо. Но у библиотеки я замерла, словно ведомая каким-то чутьем. Даже дыхание затаила. Из-за запертых дверей доносится тихий смех. И голос моего мужа. Не зная, зачем это делаю, я приникла к дверям.

– Моя жена где-то внизу, – говорил Максим.

– Да брось, это уже норма.

Максим засмеялся. Я не выдержала и чуть приоткрыла дверь. Увидят меня, и хер с ними, я-то у себя дома! Но они были слишком заняты поцелуем. На Максиме трендовая футболка, которую я купила на прошлой неделе, старые любимые джинсы. Девушки не видно. Только тёмные, почти чёрные волосы, краешек синего платья и туфельку, украшенную стразами. Я шагнула назад. Спустилась на первый этаж. На кухне, под удивленным взглядом Нади, налила и опрокинула в себя полную рюмку водки.

– Все хорошо, – сказала я. – Это просто допинг. Давай я возьму вот эти блюда, а ты неси салатницу.

К вечеру я надралась. Максим почти никогда не видел меня такой и смотрел настороженно. Все мои студенческие попойки долгими одинокими вечерами и ночами так и остались для него тайной. Я вдруг подумала, что он ничего про меня не знает. Ему просто не интересно. Горько было, обидно, я буквально ощущала эту горечь на языке. Ещё я целых полчаса выискивала среди приглашённых брюнетку в синем платье. Нашла. Я думала, она любовница одного из друзей Макса, наивная. Красивая. Не такой красотой, как я. Более вызывающей, броской. Уверенная в себе. Под стать Максу. А я… лишняя.

Мне хотелось плакать, хотелось к Даньке, который опять был у бабушки. Сбежать отсюда. Но я молчала. К концу вечеринки, когда все разбились на пьяные группки, я выпила столько, что меня с трудом держали ноги. Я дошла до кухни, упала на стул и расплакалась.

– Что-то случилось?

Илья. Я вытерла слёзы, досадуя на себя. Нельзя никому показывать, что чувствуешь.

– Нет, все в порядке.

Он сел рядом со мной, подал мне салфетку. А потом приобнял одной рукой. А мне так нужна была поддержка, хоть какая-нибудь, что я разревелась ещё сильнее.

– Все наладится, – сказал он, а я вытирала лицо салфеткой.

Потом подняла глаза, на него посмотрела.

– Правда?

– Конечно.

Он был так близко. Вроде бы чужой человек, но, боже, как хотелось довериться хоть кому-нибудь. Я коснулась его щеки, он перехватил мою руку, легонько сжал в своей. А потом поцеловал меня. Я не скажу, что во мне взрывались фейерверки, тот же Макс целовал меня куда ярче. Но он где-то там и не меня целует.

– Прости, – сказал Илья. – Это ошибка.

А через неделю приехал, когда Макса дома не было и быть не могло, когда не было и Даньки – на два часа он ходил в подобие садика для новых русских. И тогда мы ошиблись снова. Ошибались снова и снова, оторваться не могли друг от друга. Лежали голые, уставшие и разговаривали. Я даже не помню, когда последний раз разговаривала с мужем. А с Ильей было так легко, так просто…

Ещё через неделю мы уже встречались постоянно. Я ушла в гостевую комнату, Максим бесился и кричал, а мне было все равно. Я мечтала о следующей встрече. Вот именно тем летом и была точка отсчёта. Тем летом начался путь, который в итоге привёл меня к этому дому на берегу моря, к Александру, с таким упоением терзающему моё тело

Глава 7

Саша спал. Первый раз за все это время он уснул рядом со мной. Его грудь размеренно вздымалась, ресницы чуть подрагивали. Интересно, что ему снилось? Я вдруг подумала, что могу убить его прямо сейчас. Сонный он даже не успеет отреагировать. Задушить наверняка не смогу, любой мужик даже спросонья сильнее меня. Но вот если взять нож… Но все внутри меня этому сопротивлялось.

Да, я, наверное, дура, но мне его жалко.  Я тихонько поднялась с постели и вышла из комнаты. Уже вечерело, подходил к концу очередной день. В доме было все так же тихо, словно весь остальной мир сдох к чертям собачьим, и с трудом верилось в то, что всего на расстоянии в пару километров стоят другие дома, в которых наверняка есть люди. Мне казалось, что всем этом мире остались только мы. Сумасшедший, запутавшийся Саша и я, вычерпанная досуха, пустая, уставшая.

Я прошла в свою комнату и впервые за все эти дни нормально оделась. Попила холодной воды из-под крана. Входные двери заперты на все замки. А вот та самая роковая дверь на террасу в столовой открыта. Я обернулась – дом тих и темен. Сделала несколько шагов. Обошла стол на пару десятков персон.  Вожделенную дверь видно плохо, она прозрачна, лишь чуть бликует на поверхности далекий свет. Открыта она или мне кажется? Может, я выдаю желаемое за действительное? Я потянула ручку на себя. Дверь открылась.

– Стой, – сказал Саша откуда-то сзади.

– А если нет?

– Я проверял тебя.

– Ты придурок. Я тебя убить хотела. Нахрен ты мне нужен? Вечно моя слабость выходит боком.

– Стой.

Я вздохнула. На улице, видимо, сгущались тучи. Небо совсем тёмное, только где-то на побережье огни отражаются в море. Воздух сырой, тяжёлый. Можно выйти и бежать, бежать. Не убегая даже, а просто наслаждаясь возможностью бега.

– Я тебя пристрелю.

Я засмеялась. Нет, я нисколько не сомневалась, что он выстрелит. Со страху – запросто. И одновременно хотелось шагнуть вперёд. Испытывая и себя, и его, и свою судьбу. Я шагнула.

– Дура, – сказал он и выстрелил.

Выстрел оглушил. Я не чувствовала боли, но на мгновение мне вдруг показалось, что я умерла. Я обрадовалась – сейчас к Даньке, к маме. Тишина, наступившая после выстрела, была плотной, материальной, хоть ножом режь. Руку обожгло. Я посмотрела вниз – надо же, кровь капает.

– Идиот. Ты в меня попал.

Загорелся, зажигаясь во всю свою многокиловаттную мощь, свет. Я села на ближайший стул. Посмотрела на руку – чуть содрана кожа. Саша белее полотна, того и гляди пистолет выронит.

– Чего смотришь? Аптечку давай.

– Сама иди.

Он показал мне пистолетом, чтобы я отходила от двери. Похоже, его паранойя была даже жестче моей. Я пожала плечами, встала и пошла в кухню.  Включила свет, посмотрела на руку. Только чуть содрана кожа, хотя кровищи натекло будь здоров. Пришёл Саша, наверняка заперев сначала все двери. Принёс аптечку. Залил рану перекисью, она обожгла, хотя не должна была. Запузырилась, закапала на пол. Затем перетянул рану бинтами, да так, словно мне, по меньшей мере, руку оторвало.

– Отпустил бы ты меня.

– Не могу. Иди в кабинет.

Этой ночью уснуть не получилось. Ссадина на руке ныла, не давая сосредоточиться ни на чем. Я подумала – ещё один шрам в мою копилку, ещё одно клеймо. Рассвет занимался медленно, нехотя. Солнце никак не могло пробиться сквозь плотную пелену туч. Я прихлебывала адское пойло – в бокал плеснула половину своей умиротворяющей водички и долила виски. Вкус был ужасным, прогретым к тому же до комнатной температуры. Но мне хотелось выключиться, надоело. Тем более Сашу я больше не боялась. Ничего хорошего от него не жду, но и ничего хуже того, что он уже сделал, тоже. Фантазия его, к моему счастью, весьма скудна. Вырубилась я тогда, когда утро вступило в полную силу.

Уснула сидя, как смотрела в окно, так и отключилась. Спина болела страшно, чуть тошнило, в голове муть. Лучше бы сдохла, честное слово. Надо мной стоял Саша, смотрел сверху вниз.

– Спасибо за таблетки, – прохрипела я, прочистив горло. – Будь добр, увеличь дозу.

Встала, покачиваясь, прошла по привычному маршруту до ванной. Душ не взбодрил. Зато, когда вышла, пошла на запах уже готового кофе. Чашка ждала меня на столе и даже яичница с крупно порубленной в неё сосиской. Я подцепила самый маленький кусок, с трудом проглотила, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота. Запила слишком крепким кофе. В таком кофе наверняка гвозди растворять можно, но мне грех жаловаться.

– Расскажи, – попросил Саша, дождавшись, когда я волью в себя убийственный кофе.

– Зачем?

– Мне просто интересно.

Я с тоской посмотрела в свою чашку. Только чуть заметная муть кофейного осадка. Я бы лучше ещё ведро этого пойла выпила, чем по душам беседовать. Потом – на Сашу. Сидит, на столе рядом пистолет лежит. Я не выдержала и рассмеялась. В последние дни смеюсь в разы больше, чем за все последние годы. Воистину, то ли время лечит, то ли абсурдность жизни. Саша насупился, ему не нравился мой смех. Пусть подавится им.

– Вот если бы ты обещал меня пристрелить, я была бы сговорчивей.

– Я тебя пристрелю, – сказал Саша и даже улыбнуться забыл.

– Давай вопрос за вопрос.  Где твой отец?

Я смотрела на Сашу, он – на меня. Я молчала и ждала, чего молчал он, непонятно. Часы тикают навязчиво, в раковине снова гора посуды, на столешницах пыль. Если ничего не изменится, то вскоре пылью покроемся и мы. И сдохнем, и никто про нас не вспомнит. Про меня-то уж точно, а у Саши наверняка до такого добра наследники найдутся.

– Он на кладбище, – наконец услышала я ответ. Холодный, равнодушный голос. – Похороны были на днях.

– Понятно.

Я встала из-за стола и пошла прочь. В голове все так же стучало, гулко, мерно, словно маятник.

– А ты?

– Пристрели меня, – посоветовала я и пошла наверх

Даже оборачиваться не стала. У меня уже был метод борьбы со временем. Сейчас зайду в свою комнату и напьюсь таблеток. Выпью одну и усну. А может, десяток. Давно мечталось, да не моглось.

– Ты куда?

Я не стала отвечать. Вошла в свою комнату, заперла за собой дверь. Вряд ли Саша откроет её так же быстро, как Макс. Мои вещи перевёрнуты, но самое главное, в том числе и баночку, я спрятала. Зажала её в кулаке, закрылась ещё и в ванной. На стеклянной полке стакан. Я сполоснула его, набрала воды, села на пол. Высыпала свои таблетки горкой на пол. Одна укатилась куда-то под ванну, неважно. Их ещё много, это радует. Взяла одну, подержала на языке, словно стремясь прочувствовать вкус. Его почти не было, лишь лёгкая кислинка. Потом запила водой, позволяя таблетке провалиться в желудок. Подумала. Потом взяла ещё одну. И ещё одну. По моим меркам, прошло уже несколько минут, скоро должны начать действовать. Скоро спохватится Саша. Интересно, что произойдёт быстрее? Интересно, насколько и зачем я ему нужна? Заодно и проверим, вроде фортуны. К тому времени, как начали биться в дверь спальни, я успела выпить ещё три таблетки. Пока открылась дверь ванной – ещё три. Я уже не чувствовала кончиков пальца, словно они уже уснули, а я ещё нет. Я легла на пол, размеры ванной комнаты позволяли вытянуться во весь рост. Положила руки вдоль тела. Они были уже ватными, непослушными. Вычурная люстра – на хрена такая люстра в ванной? – кружилась и подпрыгивала, отказываясь стоять на месте. Я захихикала.

Вспомнились мои студенческие пьянки. Много-много алкоголя, много танцев, веселые разноцветные таблеточки. Жаль, нет у меня таких. Если не сдохну, надо будет попросить у Саши. Наверняка, веселенькой я понравлюсь ему куда больше.

Саша что-то кричал. Я плавно отъезжала.  Люстра вместе со мной. Она то визуально приближалась ко мне, сверкая бликами на многочисленных гранях, то возвращалась на место. Саша поднял меня, пытаясь посадить, но я валилась на бок, словно кукла, и от этого мне тоже было смешно.

– Пей! – донеслось до моего мозга, пробилось через вату, забившую уши, в моё сознание.

Стакан бьётся о мои зубы. Я хочу отвернуться, но и на это сил нет. Вода льется в мой рот, моё горло, я кашляю, поперхнувшись. Рвота, которую я сдерживаю все утро, рвётся наружу. Во рту горечь кофе, язык корежит от кислоты начавших уже растворяться таблеток. Они падают на пол, уже потерявшие форму, но почти целые. Я считаю – три, четыре… остальные внутри. Я уже почти сплю, а меня все заставляют пить, вода копится во мне, булькает внутри, в животе, в горле. Меня снова рвет. Мне кажется, я нахожусь на заблеванном полу ванной уже целую вечность. Время вообще понятие весьма условное. Какие-то мучительные моменты растягиваются в сотни тысяч лет, а вот коротенькая жизнь моего сына, казалось, промелькнула одним лишь мгновением.

Я открываю глаза –  Саша передо мной близко-близко. «Дура», – говорят беззвучно его губы. Я улыбаюсь и пытаюсь кивнуть, соглашаясь. А он такой смешной и такой испуганный, этот богатый мальчик, жизни не видевший.  Пытается поить меня какой-то горько-соленой гадостью, которая раздирает и без того измученное рвотой горло. Бьёт меня по щекам. На какое-то мгновение мне даже кажется, что я не усну.

– Ты ещё скорую вызови, – шепчу я. Голос мой скрипит, шуршит, как лист сминаемой бумаги. И говорю ему то, что не говорила никому и не скажу, наверное, никогда. – Их было трое. Это длилось три дня. Каждый день за год прожитой моим сыном жизни. О, тебе никогда не достигнуть вершин насилия, Саша. Как бы ты не старался. Три дня, целых три дня. А я мечтала, чтобы они натрахались, наигрались со мной и свернули мне шею. Потому что тем самым первым утром на моих глазах умер мой сын.

– А что дальше? – спросил Саша.

Я поняла, что все это для него лишь страшилка. Далекая, невзаправдашняя. А это моя, сука, жизнь.

– Двоих из них убил мой муж.

Я вдруг почувствовала, что смогу встать. Схватилась за подставленную руку, встала, поскальзываясь на рассыпанных по полу таблетках, мокрых, склизких.

– А третий?

– А третьего убила я.

Пол скакнул под ногами, я полетела вниз лицом, в кафельную плитку, в белые кружки таблеток, в забвение.

– Он тебя не отпустит, – шептал мне Илья в наши короткие встречи. – Он отберет у тебя Даньку.

Я отмахивалась. Глупости. Во-первых он уже давно живёт своей жизнью. Точнее он всегда жил своей жизнью, и она была параллельна моей. А во-вторых зачем ему хлопоты о маленьком ребенке? Ребёнок должен быть с матерью, это все знают. Отец это существо, которое приходит и уходит, убивает мамонтов, зарабатывает деньги. А растит и воспитывает мать. Какие могут быть принципы?

Неделя текла за неделей, я все глубже взяла в болоте своих сомнений. С Максимом мы ходили на грани страшного скандала. Он не понимал, почему ему отказали от тела, я не знала, как сказать, что ухожу от него. Маленький Данька метался между нами, пытаясь сгладить углы, но его усилий было мало. Маленький мой несмышленый Данька, по детски наивный, невозможно мудрый, самый любимый.

– Где папа? – спрашивал он меня вечерами, когда Макса не было.

Тот появлялся дома все реже, словно мне назло. А страдал Данька. Я улыбалась ему, а он гладил меня по щеке, словно ободряя, понимая. Залазил на колени, прижимался маленьким плотным тельцем. Но надолго его сочувствия не хватало, он был слишком мал. Прибегал Булька, пес, звонко лаял, стаскивал ребёнка с моих колен за штанины. Данька смеялся и убегал. И я снова оставалась одна, разрываемая между домом, сыном, любовью.

– Я ему скажу, – сказала я Илье в следующую встречу. – Сколько уже можно?

– Потерпи. Я все решу сам. Мы поговорим по мужски.

Я терпела, ждала мужского разговора, а время все тянулось. Однажды я задержалась слишком сильно, я была уверена, что Макс на работе. Вернулась в начале девятого – детское время. Я успевала даже Даньку уложить. Муж был дома. Мне стоило бросить лишь один взгляд на него, чтоб понять, что разговор меня настиг сам. Я замерла в дверях гостиной, не зная, что делать, с каких слов начать.

– Ребёнка уведи, – бросил Макс Арине.

Та бросила на меня испуганный взгляд, подхватила Даньку на руки, и скрылась в глубинах огромного дома. Я закрыла за ней двери – для меня публичное выяснение отношений было практически равноценно смерти. Я боялась, раньше даже не представляла, насколько мне будет страшно.

– Тебе что нужно? – начал Максим. – Тебе чего то не хватает? Денег? Что нужно тебе?

Я хотела многое сказать. Что мне нужно элементарное внимание. Что мне надоело куковать в этом ненавистным доме одной. Что хочу в прежнюю квартирку, просыпаться в семь утра, вести Даню в садик, бежать на работу, после неё за ребёнком и ещё успевать готовить горячий ужин? Он засмеётся. Да я и сама себе не верила. Я слишком привыкла быть богатой. Поэтому я продолжала молчать. И смотреть на него не могла. Надо же, сколько раз перебирала аргументы, и хоть один бы вспомнить.

– Кто он такой? Как зовут?

Я поняла, что про Илью он ещё не знает. Это и плохо, и хорошо. Признаться я сама не смогу, это плохо. Избегу кары – хорошо.

– Че ты, блядь, молчишь? – крикнул Макс и бросил в меня горшком с цветком.

Я зажмурилась, но горшок пролетел мимо и разбился о стену. Я поняла, что так он пытается выпустить гнев и не убить при этом меня. Хотел бы – попал бы.