Танго втроем

– Это тебе за то, что ты обрезала свои волосы. Они мне нравились. А это за то, что ты разбила мне нос.

Он пинает снова. Я сворачиваюсь калачиком. Стараюсь думать о чем угодно, но не о том, что происходит. Чиркает, расстегиваясь, ширинка. Я закрываю глаза. Слушаю. Шелест мокрой ткани, и она падает, больно врезаясь в мою кожу. Терпи, Вера, терпи. Ему же надоест, ты это знаешь. Рано или поздно он устанет. Уснет. И тогда придёт моё время, главное – не сдохнуть раньше.

– Вставай.

Открываю глаза. Он стоит прямо надо мной. Голый. И да, вид голой и беспомощной женщины его возбуждает. Настолько, что я наконец-то понимаю, что пощады не будет. Что влипла по полной. Он зовёт, я встаю. Стою на коленях, его член перед моим лицом. Перед моим ртом. Я думаю, насколько все чертовски несправедливо. Это, блядь, изнасилование, пусть сам у себя сосёт! Но испуганная девочка умоляет не провоцировать. Я сдаюсь. Закрываю глаза, открываю рот. Касаюсь губами тёплой нежной кожи. У неё вкус морской соли. Или это мои слёзы? Я не могу удержаться, выкидываю руку, касаюсь своей щёки – сухая. Не буду плакать. Столько, сколько смогу.

Я не занималась сексом четыре года. Я… отвыкла. Его член кажется мне пугающе огромным. Мне ни за что не взять его целиком. А Александр вынуждает, толкается глубже. Его руки скользят по моей голове, я злорадствую – он бы наматывал мои волосы на кулак, но их нет. Член пытается проникнуть глубже, я с трудом сдерживаю рвотный позыв. Если меня сейчас вырвет на него алкоголем вперемежку с водопроводной водой, которой я успела напиться в ванной, он меня точно изобьет. Не так, как сейчас, а по-настоящему.

Александр толкает меня на спину, я падаю на ковёр. Мои ноги согнуты в коленях и чуть разведены. Он опускается на пол рядом со мной. Проводит пальцем по моим царапинам на животе – выбиралась из подвала я с потерями. Вздыхает, словно сожалея, что я посмела испортить себя настолько. Что не такая, как ему хотелось. Или о том, что эти метки поставил не он. Мне так хочется, чтобы это все скорее закончилось, что я готова его умолять трахнуть уже меня без всех этих пародий на ласки. Трахнуть и отстать. Но он все медлит, а я кричать хочу. Но молчу, я знаю, что нужно молчать, не кричать, не плакать, это только раззадоривает.

Он хватает мои лодыжки, вынуждает меня раздвинуть ноги, растянуть их в стороны. Подхватывает под бедра, подтягивает ближе к себе.  Скользит по ногам, по животу, к груди. Я изумляюсь, зачем он это делает? Рассчитывает, что мне понравится? Что я буду ему благодарна? Ложится на меня сверху, придавливая своим телом. Я смотрю в сторону, он дышит в мою шею.

– Какая ты… скучная, – разочарованно говорит он.

И кусает меня. Я не кричу, но долбанная слезинка стекает по щеке. Он видит её. Слизывает, пробует на вкус. Наверное, доволен. Ему хочется, чтобы я плакала, он сжимает мою грудь что есть сил, комкает плоть в своих ладонях. Кусает, снова и снова. Я молчу. Я кукла. Резиновая, нелепая, со смешно торчащими сиськами и полным равнодушием на лице. Но, к сожалению, до равнодушия этой сексуальной игрушки мне ещё литры слез.

Он касается меня между ног. Наверняка, разочарован тем, насколько я суха. Пора бы привыкнуть – я одно разочарование. Он не пытается решить проблему. Толкается внутрь меня так.  Первые движения причиняют такую боль, что я стискиваю зубы, чтобы не скулить. Александр нависает прямо надо мной. Лицо сосредоточено, глаза закрыты, успевшие высохнуть волосы бьют его по лбу в такт движениям. Я отвожу взгляд. Смотрю на потолок. Забавно, но на нем фреска, которую я раньше не видела в упор. Смотри, как красиво, говорю я девочке, которая прячется во мне. Не думай о том, что происходит.

Александр отрывается от меня. Я возвращаюсь в действительность, на миг мне кажется, что он уже все, уже закончил. Но нет, его не устраивает кислое выражение моего лица. Он вынуждает меня поменять позу. Я встаю на четвереньки. Теперь вместо тусклых паззлов фрески, сплетающихся в причудливый узор, передо мной бежевый ворс ковра. Зато я не вижу его, Александра. Он бьёт меня по ягодицам, пересмотрел порнухи на мою голову. Зато наконец плюет на мою промежность, и я вздыхаю с облегчением – моей выдержке тоже есть предел. Теперь терпеть легче.

Главное – не закрывать глаза, начинает кружиться голова, чертов алкоголь, голодовка. Ворсинки ковра сливаются в одно мутное пятно. Александр стонет и кончает в меня. Его руки стискивают мои бедра, наверняка оставляя синяки. Я пытаюсь вспомнить, какое сегодня число. Мысль о том, что сейчас внутри меня может зарождаться новая жизнь, ужасает. У меня уже был ребёнок, больше мне не

нужно… тем более от него.

Александр отрывается от меня, падает на ковёр. Грудь ходуном ходит, кожа блестит от пота. Я переворачиваюсь на спину, чувствую, как из меня вытекает сперма. Тёплая. Надо мной снова фреска.

– Тебе понравилось? – смеётся Александр. Ему-то точно. Он собой доволен.

– Когда ты расслабишься, я тебя убью, – спокойно отвечаю я.

– Я сам тебя убью!

Он вскакивает, тушуется под моим взглядом. Я все так же лежу у его ног, даже не делая попытки прикрыться. Он смотрит на меня удивлённо – словно впервые увидев.

– Давай, – соглашаюсь я и улыбаюсь. – Либо я тебя, либо ты меня.

Мне смешно, а девочка, которую я спрятала глубоко от всех ещё тогда, несколько лет назад, спрятала просто для того, чтобы она не сдохла от страха, кричит. Она кричит, а я смеюсь. Александр уходит и громко хлопает дверями. Я возвращаюсь взглядом к фреске, скольжу по ней, пытаясь разобраться в хитросплетении узора, словно, если я это сделаю, распутаю узел, сложенный из разноцветных кусочков, то что-то изменится.

Я так долго и внимательно смотрела на этот узор, что у меня закружилась голова. Надо вставать, идти. Я заставила себя подняться. Ноги болели, в голове чуть шумело. Я толкнула дверь, вышла в тёмный коридор. Прошла на кухню голой. В темноте, наощупь добралась до холодильника. Открыла дверцы, зажмурилась от яркого света. На стерильно чистых полках еда в аккуратных контейнерах. Умом я понимала, что надо что-нибудь съесть, пока вообще на ногах могу стоять, но аппетита не было. Я заставила себя взять помидор. Откусила, не чувствуя вкуса. И так и пошла наверх, с ним в руке. Прошла по коридору, открыла дверь в комнату Игната. Представляю, как он удивится, если он сейчас здесь, конечно, если я завалюсь к нему лысая, голая, вся в синяках и с помидором. Но Игната не было. Его постель была пуста и аккуратно застелена. Я щелкнула торшером, освещая комнату. Села в кресло; сидя на нём, я обычно читала Игнату. Доела помидор, подогнула ноги, откинулась на спинку и закрыла глаза.

Если вспоминать все, что произошло, с целью выяснить, где же именно я ошиблась… можно сойти с ума. Вся я – ошибка. Порой я думаю, что если бы не родилась, было бы гораздо лучше. Но тогда мне становится стыдно – я подарила восемнадцать лет счастья своей матери.

– Ты слишком красива, чтобы жить самостоятельно, – сказал мне отец. – А я слишком много работаю. Мы с Игорем поговорили и нашли тебе мужа.

Игорь – это мой брат. Холодный, высокий, сероглазый. Даже не верилось, что тот, кто с трудом мирился с моим существованием, вообще может печься о моей судьбе. Сейчас я хотела домой. В нашу квартиру, которая наверняка покрылась пылью, к своему пианино, которое занимало чуть не половину гостиной. Забрать нашу Маркизу у тети Нади. Наша самая старая кошка, её ещё котенком много лет назад принесла бабушка. Наверняка, скучает по нам, не понимает, куда мы исчезли. Было бы честно, если бы она умерла на моих руках.

– А домой? – решилась робко спросить я.

– Куда? – удивился отец. – Твою квартиру продали, деньги лежат на твоём счёту. Ты сама подписывала документы. И я не позволю тебе жить одной, я обещал твоей матери.

Так я вышла замуж. Впервые Максима я увидела за неделю до свадьбы. Организация уже кипела, правда, в стороне от меня. Я продолжала изображать Золушку и ждать фею крестную. Но как-то так получилось, что принц мне достался без её участия, и даже без хрустальной туфельки. Я сидела и читала книгу. Как всегда спрятавшись в своей комнате. Постучалась Зоя, домоправительница отца. Странным было то, что она вообще про меня вспомнила.

– Расчешись, – грубо сказала она. – Жених твой пришёл, ждёт внизу.

Я посмотрела в зеркало. Мамы и бабушки нет, но вбитые ими устои на месте. Пусть на меня никто не обращает внимания, я всегда должна быть опрятна. Сейчас мои волосы заплетены в сложную косу, я плела их мастерски. На мне простое домашнее платье по колено. Если Зоя считает, что в таком виде я не могу показаться таинственному жениху… Это её дело. Во мне впервые зрело нечто, отдаленно напоминающее протест. Я шла, как на заклание. Думала, если жених – ровесник отца, я уйду. Буду на вокзале жить.

Лестница закончилась до обидного быстро. Я замерла в холле. Голоса мужчин раздавались из библиотеки. Но Зоя поманила меня в гостиную. Я вошла и села на кресло. Места себе не находила. Что делать? О чем говорить с ним? Как представляться? И как вообще жить дальше? И тогда из холла раздались шаги. Я выпрямила спину, ещё немного, и зазвеню, как натянутая пружина. А потом одно движение – и лопну.

Дверь открылась. Вошёл он. Таких красивых я ещё не видела. Как из картинки в журнале. Пожалуй, даже в сериалах, к которым мама питала слабость, таких не водилось. Я думала, таких вообще в жизни не бывает. А оказывается, бывают…стоит, улыбается.

– Привет, – сказал он. Улыбнулся и подмигнул.

Господи, его улыбка была такой доброй. Шальной. Словно у ребёнка-непоседы, который уверен в своей неотразимости и исключительности. В том, что его все любят. И меня отпустило. Я чуть не заплакала. От облегчения. Мне вдруг показалось – он сможет меня любить. Такую, какая я есть. Заберет меня из этого ужасного дома. Будет защищать меня от нападок. Разрешит завести котёнка. А может быть даже забрать Маркизу…

Господи, каким я была ребёнком, вспоминать больно. Тогда, при встрече, я покраснела и не могла выдавить из себя и слова. А потом считала часы. И гладила шелк свадебного платья, что висело в шкафу. И снова начала мечтать. Жадно, безудержно. О том, что могу и буду счастливой. Рисовала себе сценки нашей совместной жизни.

В день свадьбы я чувствовала себя принцессой. Отцу было до меня мало дела, но свадьбу он организовал по высшему разряду. Даже к алтарю меня отвел, как в американских фильмах. А там меня ждал Максим. И принял мою руку. И держал её всю церемонию, из которой я не вспомню и слова. Я с трудом выдавила из себя «да», и очень боялась уронить кольцо. Потому что примета плохая… Но жизнь можно испоганить без каких-либо примет и суеверий, своими руками.

Тем вечером я уехала с ним на лимузине, украшенным лентами. Максим жил в квартире, небольшой, двухкомнатной, но просторной и хорошо обставленной. Я с любопытством осматривалась – теперь это моё жильё.

– Три раза в неделю приходит домработница, – сказал мой муж. – Чувствуй себя, как дома.

И снова улыбнулся. О, как он улыбался! Помог мне расстегнуть платье, и даже не лез руками. Пока я раздевалась, принял душ. Потом в душ пошла я. Рассматривала себя в зеркале и не верила, что стану женщиной. Что меня будет любить это божество. Вспоминала его целомудренные поцелуи со свадьбы и заливалась горячей волной. А потом набралась решимости и вышла. Выпила бокал вина, чувствуя на себе его взгляд. Он потянул меня за поясок халата, а потом уронил его с плеч. Я зажмурилась, а он засмеялся.

– Иди сюда, – сказал он. – Моя девочка.

И я пошла. И по сей день могу сказать – та ночь была лучшей. Лучше не было и уж точно не будет. Мне было даже все равно, что больно. В кои-то веки мне казалось, что меня любят. Ночью он спал, а я слушала его дыхание. И говорила «спасибо». Нет, не Богу. Маме. Мне думалось, что это она там, на небесах, замолвила за меня словечко. Шепнула на ушко. И теперь-то у меня все будет хорошо.

Утром я проснулась совершенно одна. Это было даже странно. У отца, я всегда чувствовала чьё-то присутствие, чувствовала себя чужой. А тут – дома. На столе записка. Максим ушёл на работу. Но зато оставил мне карточку и пинкод рядышком. В тот день я гуляла по городу и улыбалась без причины. Все мои покупки – одно лишь мороженое. Но скоро-то я пойму, что тратить деньги –  это очень приятно, скоро мне станет мало любой суммы.

Максим вернулся поздно. Он всегда возвращался поздно, порой не приходил совсем. Я ждала, набирая его телефон десятки раз. Тогда он был смыслом моего существования. А он работал. Очень много работал.

– Детка, – говорил он, куря за утренним кофе, поглядывая на часы. –  Я много работаю. Ты хочешь виллу в Испании?

– Не знаю, – пожимала плечами я. – Я и не была-то там ни разу.

– Исправим.

Уходя, он целовал меня в макушку. Но в то утро медлил. Думал.

– Знаешь, – сказал вдруг он. – Тебе надо поступить в университет. Чтобы не скучала.

Я пошла на медицинский. Не на врача, нет. Я не чувствовала себя в силах вершить чужие судьбы. Я решила стать социальным работником. Максим снова засмеялся – о, как много он раньше смеялся. Сказал, что может оплатить мне обучение в любом из университетов, в самом крутом, да так, что меня ректор по утрам будет встречать и за ручку вести на занятия. Но я все решила. Я хорошо помнила, как уходили мои родные. И когда представляла, сколько брошенных стариков умирает в одиночестве, мне становилось больно. Тогда я хотела обнять весь мир, помочь каждому.

Я училась, Максим работал. Иногда мы встречались только для того, чтобы заняться сексом, до того заняты были его дни. Он все обещал деньги, много денег. А мне они были не нужны. Я хотела приходить из университета, готовить ужин для своего любимого, ждать его с работы. Но готовила домработница – три раза в неделю, но впрок. Когда я заикнулась, попросив уволить её, Максим велел не забивать голову.

Зато у меня появились друзья. На моём факультете мажоров было мало. Но они, и те, кто жаден до чужих денег быстро нашли меня своим встроенным чутьем. Максим меня не контролировал, я не умела жалеть денег на тех, кто считался моим другом. Сначала я оплачивала обеды в университетской кафешке, потом пьянки в ночном клубе…

К тому времени, когда муж ввёл меня в свою тусовку, я уже любила и ценила деньги. Уже не боялась всех этих красивых женщин, которых приводили богатые друзья Максима. А сам он наряжал меня, как куколку, и страшно гордился мной. Самое страшное – собой начинала гордиться и я.  И мне страшно нравилось жить так, как я живу. Весело, пьяно, богато. А муж до сих пор видел во мне девятнадцатилетнюю девочку-девственницу.

Нет, я ему не изменяла. Хотя желающих было много. Измена была для меня страшным грехом. Это не алкоголь, танцы и лёгкие наркотики. О них муж, которого постоянно нет дома, даже не узнает….

А на третьем курсе я забеременела. Я всегда пила таблетки, Максим считал, что нам ещё рано заводить детей, но они закончились, а купить новую упаковку не доходили руки….Так в нашу жизнь вошёл Данька. Мы купили загородный дом, я ушла в административный отпуск. Меня резко оторвало и от друзей, которым беременная я оказалась совсем не интересна, и от учёбы. Я бродила по огромному дому с видом на озеро, поросшее вокруг соснами. Сквозь сосны виднелись крыши других дорогущих домов, но ни с кем из местных жителей я была не знакома. Интернет живого общения возместить не мог. Зимой озеро замерзло, я поднималась на второй этаж, смотрела на белую, расстилающуюся передо мной гладь, и плакала от тоски. Я плакала, а ребёнок во мне барахтался, напоминая о себе. Я никогда в жизни не имела дела с детьми, они меня пугали. По сути я сама была ребёнком.

Но когда Данька родился, все изменилось. Он был такой смешной. На затылке завитки, а на макушке плешка. Я боялась,  что так будет всегда. Лежал рядом со мной, сучил ножками и ручками. А я смотрела на него, как на чудо, волшебство, которое сотворило моё тело. Максим где-то далеко, а у меня есть сын. Маленький, мой.

Моё тело пришло в норму. Грудью я не кормила, просто потому, что это посоветовала одна из жён Максимовских друзей. Какая я была глупая. Данька сопел, сосал сосредоточенно бутылочку и рос, у нас появилась Арина. Молодая девушка, педиатр. Светлая, как солнышко. Ей не было стыдно оставить своего ребёнка, что я и делала с удовольствием. Потом Арина тоже… умрет.

Где-то в доме хлопнул дверью Александр. Сейчас я даже была благодарна ему, вспоминать, что было дальше не хотелось. Больно.

 Я приняла душ, оделась. Спустилась на первый этаж, подергала дверь. Заперто.

– В окна можешь не лезть, я включил сигнализацию.

– Отпусти меня а, я в тюрьму лучше сяду, – ласково попросила я, оборачиваясь.

– Успеешь. Пошли.

Он дёрнул меня за руку. Повёл снова наверх, в одну из многочисленных комнат. Я вошла и огляделась. Кабинет. Кожаный диван, книги рядочками в многочисленных шкафах, массивный стол.

– Бывший кабинет отца. Переночуешь тут, отсюда не сбежать.

Вышел, в замке заворочался, отсекая меня от мира ключ.

– А как же ночь любви, милый? – издевательски спросила я.

Он промолчал. Я нашла в баре початую бутылку виски, откупорила её, сделала глоток. Закрыла глаза, чувствуя, как тепло растекается по телу. Поставила бутылку на место, свернулась калачиком на диване. Кожаная обивка скрипела, к ней противно липла кожа. Но я слишком устала, слишком. Я уснула сразу, как только закрыла глаза.

Глава 6

Саша смотрел на меня настороженно, исподтишка. Не знаю, когда я начала называть его Сашей. Про себя, к нему я старалась не обращаться никак вообще. Шёл третий день моего заточения. Когда про меня вспоминали, то выводили в ванную. А ещё, к полудню первого дня меня отвели в кухню. Я стояла посреди комнаты и смотрела на него, вокруг. На столе – гора грязной посуды, полная раковина, на полу сор.

– Как ты понимаешь, прислугу я распустил, – сказал он. – Поэтому готовить будешь ты.

– А если нет? – с вызовом спросила я.

Он ударил меня с размахом, по щеке. Я отшатнулась, врезалась в стоящий за мной шкафчик так, что звякнула посуда. Но я все поняла. Наверное ещё в тот первый день. Саша – трус. Он боится и ситуации, в которую попал, и меня. Поэтому я не боялась. Чувствовала себя сильнее его, хотя он мог скрутить меня в бараний рог одной рукой.

Во рту навязчивый вкус крови. Я подошла к раковине и сплюнула розовую слюну, потрогала  языком разбитую о зубы щеку. Помолчала.

– Хорошо. Но весь этот срач я убирать не буду.

Удивительно, но он загрузил и запустил посудомоечную машину. Я думала, что он не знает с какой стороны к ней подходить, а гляди ты. Пожарила мясо, потушила овощи, нарезала салат. Все это время он был рядом. Небритый, босой, в одних джинсах. Трезвый и мрачный. Ели мы все в таком же молчании. Потом меня заперли в кабинете.

Я смотрела на море. Отсюда оно было видно прекрасно. Окно не открывалось, не разбивалось. Не знаю, какие секреты хранились раньше в этом кабинете, но защищались они надёжно. Впрочем грех жаловаться – здесь гораздо комфортнее, чем в подвале. Так прошло три дня. Саша не приходит ко мне, не посягал на моё тело. Я не представляла, что мой тюремщик будет со мной делать дальше.

К вечеру четвёртого дня меня снова отвели в ванную.  Я решила не мелочиться. Как бы смешно не звучало, но я уже привыкла к размеренному укладу жизни последних дней. Много спала, читала книги, которых в библиотеке было достаточно. Сейчас вот ванну решила принять с пеной. Пока вода набиралась, я рассматривала себя в зеркало. Волосы ещё не отросли, но полоски голой кожи уже не так бросались в глаза. Сами глаза казались огромными на бледном лице. Царапины заживали. На мне, как на собаке…

Ванна была полна, пена белой шапкой сползала на пол. Я опустилась в теплую воду, закрыла глаза. Скрипнула, отрываясь, дверь, но я никак не отреагировала. Наконец, когда ждать стало уже невыносимым, открыла. Саша стоял прямо надо мной. В глазах буквально плещется алкоголь.

– Почему ты меня не боишься?

Я пожала плечами и снова глаза закрыла. Он накрыл моё лицо рукой, надавил. Я стукнулась затылком о дно ванной, забарахталась, пытаясь высвободиться, ухватилась за его руку, пытаясь отодрать её, задержала дыхание. Выпустил он меня через долгую минуту. Я никак не могла отдышаться, а он стоял и смотрел. А затем опустился в воду прямо в джинсах, схватил мою скользкую от пены ногу, притянул меня к себе…

Он удовлетворял свою похоть, я смотрела в его глаза. В конце концов он не выдержал, и я снова оказалась на четвереньках. Когда все закончилось, я вышла из воды.

– Ты спрашиваешь, почему я тебя не боюсь, – сказала я, чуть подумав. – А ты ведь даже не можешь трахнуть меня трезвым.

В меня полетела бутылка с пеной для ванны, но он промазал. Она гулко ударилась о стену, упала на пол, разлилась пахучей липкой лужей. Я перешагнула через неё и пошла в кабинет. Он, голый и злой, за мной следом. Захлопнул дверь моей темницы, не забыв запереть. Я вытерла волосы, которые высыхали теперь очень быстро, и легла на свой диван с книжкой.

На день мне выдавалось три бутылочки с водой. Не перье, но и на этом спасибо. Спаивание меня началось именно в тот день. Наверное, он поменял бутылки прежде, чем пойти ко мне в ванную, пьяным и смелым. Я выпила половину первой бутылочки и вскоре поняла, что строчки сливаются, читать становилось все сложнее. Голова начала кружиться. Клонило в сон. Не знаю, что он добавлял в воду, наверное сильное успокоительное. Не пить совсем не получалось. Я старалась напиваться пока принимала душ, а бутылки, выданные мне, выливать в кадку, в которой медленно умирала диковинная пальма. Но держаться весь день на нескольких глотках воды не выходило, и я все равно пила. В результате не ходила, а плавала. Саша улыбался, ему это нравилось.

– Отпусти меня, Саш, – сказала я на следующий день за завтраком. – Не пойду я к ментам.

– Конечно не пойдёшь, – фыркал он. – Тебя посадят.

И все тянулось дальше. И чем дальше, тем абсурдней. Я ночевала в кабинете уже пять дней. Либо Саша боялся, что сбегу, либо и правда верил, что я убью его во сне. Время тянулось, складывалось в один серый сюрреалистичный день. Иногда я просыпалась ночью, вздрагивая. Мне казалось, что я провалилась в один из тех мучительно долгих дней четыре года назад, и оглядывалась. Выступающий из темноты стол, пальма, которая на Сашиных таблетках начала вторую жизнь… Нет, те дни позади.

На следующий день меня только раз вывели в ванную. Я приняла душ, по привычке напилась. А затем, словно забыли. Мне хотелось стучать в дверь, спрашивать куда делся мой мучитель, что я хочу есть, писать, в конце концов. Но я терпела. Саша, мне кажется, пытался вывести меня хоть на какую-то реакцию.

К вечеру я лениво думала о том, что похоже пальме придётся смириться и с тем, что я в неё пописаю. Но меня это не особо мучило – я не сдержалась и выпила бутылку волшебной воды. Я как раз примеривалась, как бы половчее присесть, когда дверь открылась.

Я прошла мимо него до ближайшие ванной. Спасла свою пальму, к которой за дни заточения уже привыкла, как к единственному собеседнику, умылась. Саша ждал меня прямо у дверей.

– Трезвый? – усмехнулась я.

Я ждала удара, но он не последовал. Саша увлёк меня за собой в одну из комнат. Безликая, наверняка гостевая. Отстраненно подумала – интересно, за какой из дверей его обиталище? Как выглядит? Но это не так меня занимало, чтобы ломать над этим мозг. Так же мало меня занимал и Саша. Гораздо интереснее был выход из этого дерьма, но как найти его я ещё не знала.

– Раздевайся, – велел Саша и сел в кресло.

– А не боишься трезвым?

У Саши желваки заиграли на щеках, я решила не передергивать, у меня ещё прошлые синяки не прошли. В окно светило клонящееся к горизонту солнце, Саша рассматривал меня нарочито незаинтересованно. Господи, как скучно все это. Хочу промотать обратно. Изменить что-нибудь. Нет, мотать на четыре года назад я и мечтать не смею. Хотя бы в тот день. В ресторане поезда. Просто сказать Максиму все, что я думаю. Плеснуть ему в лицо его же виски. Вынудить его меня убить. Вот это было бы правильно. А вместо этого вот это все…

Я стянула через голову футболку. Лифчика под ней не было. Бросила на пол у своих ног. Надеюсь, он не рассчитывает на то, что я буду танцевать? Нет, пусть лучше бьёт. Я согласна смиряться, но изображать энтузиазм не желаю. Саша молчал. Я сняла шорты. Они были простыми, на резинке. И под ними тоже ничего. Мне принесли мою одежду, но про нижнее белье забыли. А может сексуальной рабыне оно не полагается.

– Иди сюда.

Я подошла. Яркие солнечные лучи заливали моё тело, окрашивая в тёплый золотистый свет. Он смотрел на меня. Внимательно. Не упустил ни одного сантиметра. Мне вдруг захотелось сбежать. Я испугалась того, что этот осмотр может не иметь никакого отношения к сексу. А мне лучше перетерпеть его, чем душу выворачивать.