Короткие рассказы

Могли ли энглизированные чада господина Ананасиса, которым гувернантка с безупречным оксфордским произношением читала "Ветер в ивах", предположить, что их папаша в нежном возрасте слушал русские сказки о мертвой колдунье, живущей на лесном погосте в срубе без окон, без дверей, стоящем на высоких еловых пнях как на курьих лапах. Или, еще хлеще, древние былины о зловещей седовласой ведьме, скачущей по сарматской степи во главе бешеной девичьей конницы.

И что уж говорить о кровожадных пиратах, жестоких индейцах и черных людоедах с островов Арафурского моря. Стивенсон, Купер, Лондон – это яд; просто пагуба для не окостенелого детского воображения.

Впрочем, нравы этих персонажей хоть как-то вписывались в повседневную жизнь преуспевающего бизнесмена, но вот всплывшая из глубин памяти во время деловых переговоров строчка из Блока или, еще хуже, Ходасевича, порой могла стоить предприятию господина Ананасиса до десяти процентов упущенной прибыли.

Жена однажды что-то заподозрила, когда супруг на ее глазах подал милостыню нищей старушке, но это теперь не важно.

И все-таки время пришло. К шестидесяти годам господин Ананасис наконец решился со всей неистовой силой разорвать золотые путы скаредного миллионера, и предстать перед окружающими в своем истинном обличии беззаботного авантюриста и смелого путешественника с тонкой душевной организацией.

Стадвадцатиметровая океанская яхта с командой, обслуживающим персоналом и двумя гарвардскими приживальщиками для игры в покер достались господину Ананасису за полцены. В порту приписки на Мальте судно было переименовано в "Золотую акцию", за что, встреться господин Ананасис в открытом море с головорезами Флинта, у всего экипажа могли быть крупные неприятности.

Пиратские костюмы для официантов шились от "Армани". Капитану пришлось вдвое увеличить жалованье, чтобы тот согласился называться шкипером, отпустил бороду на пятьдесят сантиметров и ходил на вахту исключительно с черной повязкой на глазу и парой пистолетов.

Внешность своего корабля господин Ананасис менять не стал. Стилизацию современной яхты под каперский флиб-бот не мог себе позволить даже он. Но внутренняя отделка преобразилась кардинально. Полгода две дизайнерские конторы трудились над интерьером кают, переделывая гостевые салоны под крют-камеры, матросские кубрики с парусиновыми койками, обустраивали открытый гальюн под фор-штевнем. И результаты получились впечатляющими: на каждой стилизованной под дерево балке на камбузе или в трюме имелась латунная бирка с названием престижной фирмы-производителя, принайтованные вдоль фальшбортов чугунные корабельные пушки отлитые по спецзаказу кричали о богатстве и солидности их владельца. Возле них были живописно развешены сверкающие хромом абордажные крючья. Да что пушки – достаточно было заглянуть в каптерку и взять в руки простую швабру, чтобы почувствовать непревзойденную эргономику и авторский вкус талантливого дизайнера.

Свой кабинет главаря господин Ананасис обставлял собственноручно. Закупал чучела хищных рыб и львиные шкуры, заказывал на антикварных аукционах обитые медью деревенские сундуки, указывал на стенах места для китобойных гарпунов, ржавых сабель и мушкетов. Завозил дорогую старинную мебель.

Не забывал и про комфорт: в подвесных потолках скрывались кондиционеры, за потайной дверью в его командирской спальне имелся вполне современный санузел с джакузи, биде и маленьким бассейном. Над покерным столом, за которым господин Ананасис теперь проводил время в компании своих, тоже костюмированных, приживалов, была устроена вытяжка для сигарного дыма, и на расстоянии вытянутой руки имелся удобный бар-холодильник в виде бочонка рома, чтобы не ждать лишний раз прислугу.

С переделкой судна следовало торопиться. На следующую весну было заказано весьма дорогое и чрезвычайно романтичное сафари в Кении по хемингуэевским местам. Потом отдых на багамском курорте. А еще через два месяца, грандиозная охота на австралийских акул – любимейшее занятие настоящих пиратов, как гарантировала всемирно известная туристическая фирма.

Революция

Господин Мак-Манус лежал в инвалидной коляске на веранде своей полковничьей дачи и глядя полуслепыми глазами через решетчатые окна в летний яблоневый сад грезил старческими воспоминаниями.

Он был щуплый старикашечка, ветхий как облетевший одуванчик. Когда он шевелил беззубой челюстью, его длинный небритый подбородок то поднимался к самому носу, то падал вниз, разлепляя синие губы. Скрюченные пальцы рук похожие на членистые лапки насекомого неподвижно лежали на замусоренном крошками пледе прикрывающем ноги.

Все чаще в грезах господину Мак-Манусу приходила его героическая молодость которую он провел на войне, самом достойном и увлекательном занятии мужчин.

… Только что была смята римская черепаха и толпа рабов вооруженная топорами, древними пиками, кухонными ножами ворвалась в боевые порядки дрогнувшего легиона. Потери рабов были чудовищны, но люди, чья жизнь на невольничьем рынке в Бриндизи ценилась не дороже половины динария за голову, рвались вперед видя вблизи свои жертвы. Закачавшись упал серебряный орел, впереди кучились спины и медные затылки бегущих легионеров.

– Кровь и смерть! – ревел в восторге бородатый сотник, бывший гладиатор – Вот те, кто вешал нас за ребра как свинину. Теперь они в наших руках! Кровь и смерть!

Пятнадцатилетний господин Мак-Манус споткнулся об обернутый алым плащом изрубленный труп, подобрал свое копье с самодельным древком и бросился в гущу резни…

Его слегка качнуло когда внучка решила переставить инвалидную коляску ближе к столу. Полная круглолицая шаркающая тапками женщина в неряшливом халате принесла обед. С равнодушием ветеринара ставящего клизму коровам на индустриальной ферме она стала терпеливо совать в рот господину Мак-Манусу ложкоу с манной кашей.

– Мы построили гражданское общество! – отчаянно отбиваясь прошамкал он старый партийный лозунг.

– Ешь, не вертись.

– Кровь и смерть!

Внучка вздохнула:

– Думали до весны не доживет, а теперь уже лето к концу – пробормотала она про себя.

– Мы построили…

– Ешь уже – ему сунули в рот полную ложку.

– Столько благовоспитанных людей зря порезали – сердито проворчала толстуха – Может сейчас моя Верка в Смольном институте бы училась, а у меня десяток горничных было, если б не вы.

Она вытерла ему подбородок вонючей кухонной тряпкой, откатила от стола коляску, забрала миску и ушла за чаем.

"Чем же в тот день все закончилось?", силился вспомнить господин Мак-Манус- "Бестолковая девка!". Он пожевал измазанными кашей губами собираясь с мыслями – "Ах да, мы гнали их по Аппиевой дороге…".

Мечты

Из кормового трюма еще не успели вытащить все тюки с шелком, а с носа купца уже потянуло дымком и шарившие там пираты стали быстро вылезать на палубу.

– Ну кто там не утерпел?! Через полчаса здесь будет пекло как в аду – крикнул с рулевого мостика чернобородый господин Барбос в красном кафтане с капитанского плеча – Быстрее тащите барахло в шлюпки!

Океан был удивительно спокоен, лазурно чист до самого горизонта и плавно покачивал с борта на борт погибающий корабль. Возле бизань-мачты десяток пиратов в измазанных кровью матросских рубахах кололи пленных и переваливали тела через разбитый ядрами фальшборт.

– А не зря мы прошли проливом старого Дрейка – весело крикнул широкий как краб шкипер, волоча по палубе сундук с серебром.

– Такой шопинг, а ты идти не хотел – со смехом отозвался господин Барбос – Но кто так рано запалил матросский кубрик? Повесить того мало! – заорал он, глядя на поваливший из люка дым.

Очередная шлюпка груженая мебелью, мешками, рундуками, ворохом тряпья отвалила от борта и сидящие на веслах пираты, весело скалясь, взяли курс на стоящую в полумиле шхуну.

Возвращавшийся от трапа шкипер взошел на мостик и, запыхавшись, хлопнул по плечу атамана:

– Теперь-то тебе хватит денег на небольшой коттеджик под Гринвичем?

– На домик с балкончиком и мезонином может и хватит, а вот на участок с розарием, большим газоном, прудом с лилиями – придется еще попотеть.

– Грандиозные у тебя планы. Мне бы простую ферму с пестрыми коровками.

– Пестрые коровки! Я хочу чтоб мои дети в элитном колледже учились, а моя матушка чтоб по утрам чай пила в собственной гостиной.

– Культурный ты человек, господин Барбос.

– Эй, малый – крикнул атаман молодому пирату несущему на животе ящик с севрским фарфором – Отложи-ка для меня эти чашки, да смотри не поколоти. Так и вижу себя гуляющим по светлой лужайке под ручку с образованной юной женушкой на каком-нибудь изящном пикничке под Уимблдоном.

– Я там видел неплохие парчовые гардинки для спальни – вставил шкипер.

– Где?!

– Уже в шлюпку запихали.

– Помнут, засранцы – расстроился господин Барбос, сжимая рукоять абордажной сабли.

– Слышишь, атаман – крикнул с полубака тощий седой кок с обрубком вместо руки – Тебе канарейку в клетке не надо?

– Волоките в шлюпку, там рам разберемся.

"Действительно, облезлый старый попугай на плече, это то как-то не комильфо" – задумчиво бормотал господин Барбос теребя бороду.

Гражданин

В отдаленной колонии на самом краю Римской империи в городе Кучкино на улице Посейдона в квартале для бедноты жил грязный и абсолютно нищий раб господин Парнас.

Это был тихий щуплый человек с чахлой бородкой, маленькой плешью и глазами больной собаки. Целыми днями без перекуров и обедов он спокойно и усердно трудился месильщиком глины в горшечной мастерской своего хозяина и за двадцать пять лет непорочной службы достиг немалого профессионализма в своем занятии. Ночью он вместе со своими коллегами гончарами, такими же неимущими рабами, спал в ветхом сарайчике пристроенном к задней стене мастерской, на широких нарах сколоченных из корявых жердей и прикрытых для комфорта сухой травой нарванной на ближайшем пустыре. Утром перед работой и вечером после трудового дня все обитатели сарайчика дружно хлебали брюквенную баланду из общего котла, были всем довольны и не мыслили для себя другого существования.

Но к несчастью наступили времена, когда безмятежная жизнь города Кучкино была грубо потревожена и даже потрясена до самого основания. Дело в том, что проживающий в столице великий юпитероподобный император Рима решил продемонстрировать бесчисленным подданным свой божественный демократизм, гуманность, приверженность общечеловеческим ценностям и издал указ, согласно которому все население империи уравнивалось в правах не зависимо от места прописки и социального происхождения, так что даже презренные и угнетаемые рабы получали римское гражданство и могли делать что им заблагорассудится. Такая реформа, позже названная в сенате Перестройкой, действительно рисует образ императора как божества доброго и великодушного, хотя и не столь мудрого и дальновидного, сколь это требуется для такой ответственной должности.

Через пару месяцев высочайший указ на специальной фельдъегерской галере был доставлен в Кучкино и зачитан трибуном с возвышения на городской площади при большом скоплении недоуменно молчащего народа.

Потрясающая весть мгновенно облетела все Кучкино от дорогих особняков до самых гнилых закоулков и вызвала такой энтузиазм у новоявленных свободных граждан Рима, какой даже не могли себе представить респектабельные городские обыватели.

Господин Парнас сверкая голыми пятками несся по улице Посейдона к Центру во главе компании радостных гончаров, размахивал флагом враждебной Парфии и визгливым голосом злобно кричал антиправительственные лозунги. На площади Правосудия они задержались, чтобы сбросить с постамента и расколоть мраморную статую государя императора, после чего вместе с быстро возрастающей толпой освобожденных граждан двинулись громить здания городской администрации.

Последовавшие за этим события, оставшиеся в истории города как ночь большой Резни или праздник Свободы, как кому запомнилось, могут быть проиллюстрированы любым описанием разграбления поверженного города, которым овладела толпа кровожадных дикарей. Дорогое вино текло по улицам полноводными ручьями, сливаясь в канализационные решетки, золото, драгоценности, дорогие одежды раскрепостившиеся граждане вырывали друг у друга из рук, тут и там вспыхивала поножовщина, женщин насиловали прямо на тротуарах, не успевших спрятаться богатеев вешали в дверях их домов. Везде слышались угрозы и проклятия в адрес Рима, императора и законов. Каждый измазанный кровью пьянчуга кричал славу демократии, свободе и гуманизму.

Через неделю вакханалия стала понемногу стихать. Вызванная из приграничной крепости когорта легионеров заняла центр города и зажиточные граждане стали возвращаться из своих загородных усадеб, где они скрывались во время беспорядков.

Проголодавшиеся и хмурые с похмелья гончары, среди которых был побитый и присмиревший господин Парнас, пришли к окнам особняка своего хозяина, винились, катались в пыли, просили прощение за то, что ослепленные зловредной пропагандой господина Парнаса, разграбили дом и изнасиловали всех его жильцов. Униженно умоляли взять их обратно на работу.

Владелец горшечной мастерской, полный добродушный римлянин, довольный, что все так благополучно закончилось, простил своих неразумных холопов, хотя и распорядился всех кастрировать на всякий случай. Взял всех обратно на прежние должности и даже пообещал обращаться к ним "господа", впредь не называть их свиньями, а только гражданами, и говорить всем "вы".

Через месяц все совсем успокоились, и только маленький желчный господин Парнас, замешивая колотушкой глину в большом корыте, все никак не мог забыть свое гражданское достоинство и ворчал под нос:

– Почему же один император распоряжается всеми нашими финансами? Я тоже хочу свою долю от нефтесестерций. Когда же мы начнем делить государственную казну? Римляне мы, или дерьмо собачье? – за что был не раз нещадно бит рабами сослуживцами как злостный болтун и провокатор.

Падение

Падение королевского дома Магнусов произошло стремительно и трагично, и вовсе не по тому сценарию, что написала ему демократическая чернь.

В середине двадцать первого века в сильной европейской стране жизнь древнего королевского рода была превращена в недостойное шоу из сферы туристического бизнеса. Жители назывались подданными ее величества лишь из чувства глумления над опустившейся монархией. Распустившийся охлос мог ожидать от своей декоративной королевы максимум – истерической выходки со скандальным отречением от престола. Замечательное было бы представление, наверняка с привкусом интимной истории, где средства массовой информации блестяще доказали бы любознательной публике, что королевская семья – такие же свиньи, как и самые простые люди. Но вышло иначе.

Внук шутействующей королевы, молодой кронпринц, по традиции получивший военное образование в кадетском корпусе, собрал в старом замке Лис золотую молодежь королевства: офицеров гвардейских корпусов, потомков аристократических семейств. Всех значимых представителей дворянских родов, согласившихся явиться по его приказу, и объявил о монархическом заговоре с целью отмены республики, устранения парламента, низложения престарелой королевы и возведении на трон самого кронпринца.

Возражавших оказалось на удивление мало. Поднявшие на смех заговорщиков двое членов верхней палаты парламента были немедленно лишены всех титулов и, хихикая себе под ноги, удалились при полной тишине в зале. В старинном соборе замка архиепископ дрожащими от волнения руками возложил на голову молодого короля похищенный из музея золотой венец, после чего присутствующие офицеры были возведены в рыцарское достоинство вновь учрежденного ордена замка Лис и принесли клятву верности монарху.

Все произошедшее было настолько неожиданно, выглядело так несерьезно, но при этом так соответствовало настроениям присутствующих, что при выходе из замка новоявленные рыцари шли молча, не обмениваясь мнениями о только что случившемся событии.

Тем не менее, заранее проигрышный заговор стал неожиданно бурно развиваться. У монархического восстания, о котором на следующий день написали во всех газетах, оказалось на удивление много сочувствующих. Три гвардейских полка полным составом заявили о переходе на сторону мятежников. Некоторые офицеры армейских корпусов в открытую примкнули к заговору. Старая королева уединилась в летней резиденции и не смотря на требования премьер-министра хранила молчание.

Премьер и силовые министры правительства не знали что делать – не начинать же гражданскую войну из-за мальчишеской выходки избалованного юнца. Демократические подданные наслаждались скандалом в благородном семействе. Никто не верил в серьезность происходящего предполагая, что происходит очередное костюмированное представление разыгранное для удовольствия народа, пока недели через две низложенная старая королева не приехала в замок Лис, где под охраной лейбгренадеров пребывал ее внук.

Крепостные стены древнего замка давно растрескались, обвалились, и были превращены в туристическую достопримечательность, лишь цитадель с королевским штандартом на флагштоке выглядела по прежнему грозно и внушительно. Кортеж остановился перед подъемным мостом. Пожилая королева вышла из сверкающего лаком стилизованного кабриолета на газонную траву. Ее обступила небольшая свита. К ним толпой устремились корреспонденты с телекамерами и фотоаппаратурой.

Не обошлось без обязательного в таких случаях идиота, желающего попасть в теленовости. Некий эксцентричный хам вдруг сорвал с себя одежду и в голом виде устремившись к королевскому шествию попытался растолкать сопровождающих и плюнуть королеве в лицо. За это по демократическим законам полагалось два месяца исправительных работ на благо местного муниципалитета. Но тут один из охраняющих мост гвардейцев с расстояния полсотни метров выстрелил и попал идиоту в бок, так что из выходного отверстия на траву вылетели обрывки сочащихся кровью внутренностей. Тот упал и проскользив по газону затрепетал в конвульсиях. И тут лейбгренадеры на мосту открыли огонь из карабинов по толпе журналистов.

За стенами замка запела труба. Десяток гвардейцев в старинных черных мундирах и киверах выбежали из ворот и присоединились к часовым ведущим огонь на мосту. Оставшиеся в живых корреспонденты бросая телекамеры помчались к разворачивающимся на парковочной стоянке автомобилям.

Так восстание перешло в решительную стадию.

В столице батальон мятежников захватил парламент. Расстрельная команда десятками выводила народных избранников во внутренний дворик за библиотекой, ставила к стенке и казнила именем короля без зачтения приговора. Еще один штурмовой отряд захватил левое крыло здания адмиралтейства, но в центральный корпус проникнуть не смог, получив отпор со стороны частей столичного гарнизона. На центральной площади демонстрация республиканцев, возглавляемая несколькими спасшимися членами парламента, была рассеяна пулеметным огнем из бронетранспортера мятежников.

Премьер-министр, бежавший из столицы и укрывшийся в подземном бункере стратегического командного пункта, вызывал все возможные подкрепления из частей расквартированных на военных базах.

– Авиацию! Дайте нам авиацию! – кричал он по телефона начальнику генерального штаба, требуя поднять в небо все военно-воздушные силы страны.

Впрочем, заговорщиков оказалось гораздо меньше, чем представлялось вначале. К вечеру очаги восстания были локализованы верными республике войсками и подавлялись один за другим. Небольшая бронированная колонна мятежников, которую молодой король вел из замка Лис на столицу, была разгромлена мощным ударом стратегической авиации. Захваченная часть адмиралтейства превращена в руины огнем танковых орудий. Здание парламента стерто с лица земли. Так что утро следующего дня страна встречала свободной от монархической заразы.

Что же касается ничтожных, но как оказалось весьма опасных остатков самодержавия в лице престарелой низвергнутой королевы обвиняемой в причастности к заговору, то приговором военного трибунала с ней решено было покончить в духе старинного ритуала: с эшафотом посреди городской площади, плахой с топором, командой палачей и толпой любопытных.

Те зрители, кто из первых рядов мог рассмотреть лицо старушки перед казнью, утверждали, что она презрительно оглядывала толпу и самодовольно улыбалась.

Знаменитый путешественник

Знаменитый путешественник-одиночка, первопроходец и рекордсмен господин Гопкинс главной целью своей жизни поставил выяснять такие вещи, как: помрет ли человек, если, например, голым заберется но Джомолунгму, или все-таки не помрет? Или – сожрут ли его крокодилы, если он бросится к ним в болото?

И выяснил мужественный господин Гопкинс, что лично его они не сожрут. И на Джомолунгму он залезть может, и на льдине жить, и в океане плавать, и прочее, прочее, прочее.

Зимовал он с эвенками в тундре, попивая чемергес из голубики. В Сахаре туареги подвергли его обрезанию каменным ножом, похожим на зазубренный колун. В Америке он так стосковался по человеческой пище, что в Йелоустонском парке пошел с кинжалом на медведя. Завалил его на парковочной стоянке возле мотеля, с рычанием терзал, засовывая в окровавленный рот горячие куски нутряного сала, пил желчь из пузыря, сыто посасывал кишки.

Где бы он не появлялся, везде совершал подвиги.

В Гамбии женился на туземке и жил с ней в полной гармонии в ветвях раскидистого платана, пока жестокий местный патер, сказав, что это шимпанзе, насильно не забрал ее в зоопарк. Господин Гопкинс тяжело переживал семейную драму, но вскоре принял участие в гонках вокруг света на надувных лодках "Нырок" и единственный доплыл до финиша. А потом повторил свой путь на лодке "Алмега" Пермского завода, но это уже для души.

И еще много, много замечательного сделал в жизни великий господин Гопкинс, но всегда возвращался домой, в Москву, где в Бирюлево у него была маленькая, захламленная сувенирами двухкомнатная квартирка в хрущевской пятиэтажке. От метро до нее минут двадцать надо было ехать на троллейбусе. Не очень приятное занятие, особенно вечером, когда все возвращаются с работы. А потом еще идти от остановки до дома.

И однажды, когда господин Гопкинс сошел со своего троллейбуса вместе с несколькими старухами, женщинами, какими-то усталыми мужичками, он увидел безобразную картину: прямо перед остановкой, у всех на виду, стоял пьяный и нагло писал на фонарный столб. Но у кого хватит смелости сделать ему замечание?

– Эй, ты что там делаешь? – шумнул на него мужественный господин Гопкинс, проходя мимо.

Но тут случилось возмутительное. Пьяный из озорства скосил струю и обдал брюки господина Гопкинса чуть не по самый пояс. Господин Гопкинс остановился, посмотрел на свои брюки. Потом, с выражением странной скорби, на пьяного. Тот тем временем потряс, и спрятал в ширинку с оборванными пуговицами. Они посмотрели друг на друга, и пьяный повернулся, чтобы уйти. Но тут мужественный господин Гопкинс налетел на него сбоку и стал кулаками колотить его по затылку, по лбу, пинать коленями под зад! Под зад! лягать его в пах!

– Вот тебе, гад! Гад! Будешь знать! – кричал в исступлении господин Гопкинс – Получай! Не смей больше ссать где попало!

Пьяный, отбиваясь, махал руками и случайно попал грязным ногтем в глаз господину Гопкинсу. Но что тому какая-то царапина, когда он столько раз проваливался в бездонные пропасти и вырывался из зубов акул?! Господин Гопкинс дубасил пьяного, колотил, пока тот не закрылся руками и не начал пятиться.

Господина Гопкинса стали успокаивать женщины, сошедшие с другого троллейбуса. Держали его за рукава, и одна совала в нос ватку с нашатырем. Он то рвался у них из рук, то выкрикивал угрозы в след пьяному.

В общем, он не ударил в грязь лицом и на этот раз, но все же чем-то ему этот подвиг не понравился. В своих мемуарах он даже не стал его упоминать.

Эмансипация

(после "Льва мисс Мери")

Третий батальон отдельной Феминистической бригады штурмовал городок Бенкендорф, что сразу за переправой, на правом берегу Рейна.

Похожие на наглую подростковую шпану феминистки в хаки, касках, с тяжелыми винтовками в тонких руках перебежками продвигались от дома к дому закидывая гранаты в подвалы. Там, где фашистки оказывали сопротивление, их глушили громоздкими базуками или вызывали танк и дело двигалось быстро и ритмично.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.