Белые кресты

Козырев перевел взгляд на девушку в короткой майке и юбке с изображением лимонов, надеясь услышать что-то вразумительное. Наташа все это время сидела рядом с матерью, стиснув кулаки. На следователя глаз не поднимала, лишь изредка посматривала на мать.

– Наташа, а ты ведь видела Аню в тот вечер там, у «Гудка», да?

– Да, но мы просто поздоровались, и все, больше ее я не видела.

– А в чем была Аня? Ну, в чем была одета?

Наташа растерянно посмотрела на мать, потом на Козырева.

– Неужели не запомнила?

– Кажется, в юбке… и топик белый.

– Топик – это что?

– Майка такая без лямок.

– А юбка какого цвета?

– Цветная.

Козырев встал из-за стола, сообщил, что сейчас вернется, и вышел из кабинета. Быстро спустился к дежурному и потребовал найти заявление, которое приносила мать погибшей. Тот посмотрел на следователя округлившимися глазами:

– Так мы же его не приняли. Она потом с Игорем Петровичем ушла и…

– Но куда-то заявление дели. Ты же его показывал Шмидту? Он его с собой забрал?

– Нет. Он женщину с собой в кабинет повел, новое будто писать или чего там, не знаю. А то, что она написала, это даже не заявление, а так, записка. Ну там имя, фамилия, возраст, описание и фотография.

– Где это все?

– Здесь, наверное, где-то лежит.

– Ищи! Мне нужно это все. Игорь сказал, что мать описание дала.

С заявлением и фото погибшей Козырев тут же направился обратно к себе в кабинет, читая на ходу: «…Кравцова Анна Романовна, 15 мая 1983 года рождения… была одета в белую майку и юбку с завязками, на которой изображены желтые лимоны…» «Будто лимоны бывают другого цвета», – подумал он про себя. Уже возле самого кабинета Козырев поглядел на фото погибшей. На него смотрела совершенно юная красавица, от которой так и веяло целомудрием и чистотой.

Спрятав все в карманы брюк, следователь открыл дверь, извинился за свое отсутствие и продолжил допрос:

– Наташа, а вот вы встретились у «Гудка» вечером, верно?

– Да. Она подошла, поздоровалась и ушла.

– А днем вы виделись?

– Нет. Мы не виделись днем.

– Мама Ани утверждает, что она ушла около шести часов вечера. Обычно ведь это время до начала дискотеки Аня проводила у тебя?

– Раньше было такое, но потом нет.

– А когда последний раз у тебя была Аня?

– Кажется, на День молодежи.

– Так это же в июне, получается. Месяц тому назад?

– Ну, получается, да.

В их диалог вклинилась мама Наташи:

– Аня действительно была у нас последний раз давно. Да и Наташа сейчас дружит с другими девочками. Аня была в июне – это я точно помню. Я тогда еще печенье пекла. Чай они пили. Соседские девочки у нас были. Они потом все пошли в городской парк на праздник. Но больше Аню я у нас не видела. Встретила ее как-то с мамой на рынке и все.

– Хорошо, Нина Константиновна. Я с вашего позволения задам еще один вопрос вашей дочери.

– Я вам говорю, у нас Ани не было.

– Я это услышал. – Козырев немного повысил голос, а потом спокойным тоном обратился к Наташе: – В тот вечер у «Гудка» Аня была одна?

– Да. Она была одна.

– Хорошо. Можете идти.

Женщина с дочерью вышли из кабинета. Козырев подошел к открытому окну и взял в руки пачку сигарет, но отложил ее в сторону и вынул из кармана листок с фотографией. Мысли в голове не могли собраться в кучу. Козырев вернулся к столу и только собрался прочитать протокол допроса, как вдруг зазвонил телефон.

– Алло. Да, Игорь, слушаю.

– Алексеевич, были у соседки погибшей – вроде как они общались, друг к другу ходили, но, как утверждает девчонка, давно уже не было такого тесного общения. Мол, последний раз на речке вместе были в середине июня. Про последний месяц ничего не знает, да и вообще редко видела Аню.

– Понял. Странно это все. Никто ничего не видел. Я так понял, что третья в списке контактов тоже ничего не знает?

– Я сам с ней не общался, но мать ее по телефону ответила оперативнику, что дочь вообще к бабушке уехала и понятия не имеет, где Аня и чем занималась этим летом.

– Не понимаю я ничего. Будто весь июль Аня сама по себе была. Так ведь не бывает. Она же матери говорила, что идет к подружкам. На танцы. С кем-то же она общалась?

– И складывается ощущение, что все эти подружки знают с кем. Но говорить нам об этом не хотят. Мекают, словно ягнята.

– Да, так и есть. Тут сидела близкая подруга сейчас у меня. Приходила с матерью. Мать не давала ей толком ничего сказать. Все одно твердила: ничего не знаем, ничего не видели. И еще одна странность есть, пока не могу ее объяснить.

– Какая?

– Ты ведь в воскресенье утром встретил мать погибшей у входа, когда та обратилась в дежурку и оставила заявление?

– Да, но там даже не заявление, а так, данные по девочке.

– Ну да. В частности, описание, в чем была Аня в тот вечер – в юбке с лимонами. Ты мне сам об этом потом сказал.

– И в чем странность?

– Понимаешь, вот эта подружка Наташа, она пришла в юбке с лимонами, точно такой же, как в описании.

– Ну, может, они купили две одинаковые. Как подружки.

– Может. Но пока не уверен. Давай в больнице встретимся, узнаем, как там мать, а дальше уже посмотрим.

– Хорошо. Кстати, хоронить завтра будут.

Глава 5. Поминки

У ворот дома, где жила Аня, с самого утра собирались люди. Калитка и входная дверь в дом были нараспашку. На крыльце стояла крышка от гроба, а рядом – венки от родных и близких. Все ждали положенного часа, когда будут выносить тело, и обсуждали случившиеся, вспоминали, какая девочка Аня была при жизни.

Вдруг из толпы вышла женщина преклонного возраста и приблизилась к Козыреву.

– Вы ведь следователь, да? Я директор школы, где Аня училась и где ее мама работает учителем.

– Да, здравствуйте. Говорят, Аня хорошо училась и была участницей олимпиад.

– У Ани был большой потенциал. Со своими успехами она бы в жизни многого добилась, если бы не эта трагедия. Такое горе, конечно. Аня участвовала не только в школьных олимпиадах, она еще и победительница областного конкурса, класс фортепьяно. В газете об этом даже писали.

– Слышал я про газету. Видел, точнее. Какие у нее были отношения с одноклассниками? С учителями, я так понимаю, хорошие?

– Учителя Аню любили. С одноклассниками, думаю, тоже все было хорошо, по крайней мере, прецедентов не было. Вы же понимаете, обычно учительской дочери или сыну поблажки делают всякие, но это не про Аню. Она все сама, это честно. Мама ее, Тамара Александровна, очень хороший педагог, да и дети ее очень любят. Коллеги по работе уважают и многие обращаются за помощью – подтянуть их чадо по иностранному языку. Сейчас весь мир учит английский, не удивлюсь, что однажды мы забудем свой родной язык и перестанем быть нацией. На прилавках в магазинах весь шоколад, вся химия – да все уже на чужом языке.

– Возможно, в двадцать первом веке так и будет, как вы говорите, но давайте вернемся к событиям последних дней. Что вы можете сказать про подруг Ани? В частности, про Наташу Попову?

– Обычная девочка. Правда, учится слабо; учителя говорят, ленится много, на уроках ворон считает. Да вы спросите классного руководителя, она тоже сейчас здесь.

– Думаю, не стоит здесь больше привлекать внимания. Вы попросите учителя со мной связаться, а лучше подойти ко мне завтра. У вас же сейчас каникулы?

– Каникулы у детей, а у нас в порядке очереди отпуска, но не переживайте – я попрошу. Так даже лучше, что у вас в кабинете. А то тут и правда не место, да и не время. Вы не знаете, как Тамара Александровна себя чувствует? Мне сказали, ее сегодня домой привезли на «скорой».

– В сопровождении медика. Врач говорит, что-то вроде шока у нее, она все эти дни молчит, даже не плачет.

– Так и есть, не плачет. У гроба сидит, с места не двигается. Платком черным укутана, а дочь, словно невеста, вся в белом. Даже веночек смастерили. Вы знаете про обычай?

– Какой обычай?

– Если умирает девушка, не успевшая связать себя узами брака, ее принято хоронить в свадебном платье.

– Что-то слышал об этом. Спасибо за разъяснения. Кажется, нам пора, люди со двора выходят.

Козырев попрощался с директором школы и стал наблюдать за происходящим.

Ко двору со всей улицы подтягивались соседи. На дорогу в ожидании церемонии вышли четверо ребят с цветами в руках. Небо было затянуто тучами, и, хотя дождем не пахло, кто-то из толпы произнес: «Даже небо плачет». Козырев, разглядывая присутствующих, заметил подруг погибшей – Наташу, Веру-соседку и еще двух девушек, первых из списка друзей. Он снова попытался понять, что именно его смущало в их показаниях, и принялся мысленно выстраивать картину того злополучного вечера, но его вдруг прервал оперативник:

– Владимир Алексеевич, вопрос есть, я насчет комнаты девочки.

– Что-то нашли? Вчера ребята мне сказали, ничего необычного, все как у любой школьницы.

– Вы знаете, так и есть. Дневника или записной книжки не было, только девчачьи анкеты. Вы просили из них выписать сведения о близких подругах: их интересы, любимое имя мальчика – все то, о чем на допросах не спрашивают. Тетради, книги, журналы какие-то и вырезки находятся сейчас на изучении, но по предварительным данным там тоже ничего необычного нет.

– Тогда в чем вопрос?

– Понимаете, у меня есть младшая сестра, ей тринадцать лет; когда родители погибли, я взял ее под опеку как старший брат. Живем мы с ней вдвоем, она вообще у меня молодец, по дому все делает, готовит, убирает. У меня, кроме нее, больше и нет никого. Так вот, она однажды утром в туалете закричала, я к ней бросился, стал в дверь стучать. Она, когда открыла, вся заплаканная, по ногам кровь течет, я, если честно, сам поначалу испугался, а это оказались простые месячные, первый раз пошли. Вы извините, что я вам вот так в подробностях. Так вот, у погибшей, у Ани, я обнаружил в шкафу спрятанные кровавые трусики. Они были завернуты в носовой платок и лежали в коробке среди вкладышей от жвачек и оберток шоколада. Кстати, все обертки подписаны датами, вам доложили?

– Датами? Что за даты?

– Самая ранняя на «Альпен Гольд» с изюмом от первого мая.

– С изюмом, говоришь, первого мая. Находку экспертам отдал?

– Отдал, конечно, ну то есть Игорь Петрович забрал.

– Да, он что-то говорил про нее.

– Я просто почему рассказал вам про сестру свою и про то, что нашел у Ани в шкафу: зачем шестнадцатилетней девочке прятать кровавое пятно на белье? Мать же ей, наверное, рассказала про месячные, это нормально, так со всеми девочками происходит.

– Не факт, что это были месячные.

– А что?

– Вариантов немного, подождем заключение эксперта.

С этими словами Козырев направился к своему автомобилю. Спустя время он был на кладбище, где над открытым гробом слышны были плач и слова прощания. Осматривая еще раз всех присутствующих, он остановил взор на матери погибшей. Тамара не издавала ни звука, окружающие просили ее подойти ближе к дочери и попрощаться. Но женщина, не меняясь в лице, продолжала стоять на одном месте. Когда гроб стали закрывать, отец покойной заплакал. Тамара среагировала и обратилась к мужу:

– Я хочу домой. Скоро Аня придет, а у меня ужин не готов.

Все тут же на нее обернулись. Одна из женщин взяла Тамару под руки и подвела к гробу. Убитый горем отец не понимал, что происходит, и пытался объяснить жене, что их дочери больше нет.

Аню Кравцову похоронили рядом с братом.

Козырев не стал дожидаться окончания церемонии и уехал. По дороге в отдел он все думал о своей жизни, профессии, семье, о приближающемся переезде, но мысли то и дело возвращались к убитой Ане Кравцовой.

Возле магазина, у которого следователь остановился, чтобы купить сигарет, к нему подошел мужчина кавказской национальности.

– Алексеевич, совсем не бережешь себя. Смотрю, туда-сюда по городу мотаешься. Заехал бы к нам в кафешку, шашлык покушал, отдохнул.

– Некогда отдыхать, Рамзан. Как с работой будет проще, так заеду сразу же.

– Ты, говорят, уезжать от нас собрался. Это хорошо, но не забудь о моей просьбе – все-таки племянник. Ну повздорили ребята, с кем не бывает. Он же старший сын у сестры моей, отца нет, мне их на ноги поднимать. Алексеевич, надо помочь, слышишь?

– Я помню наш разговор. Вот только как объяснить матери того мальчишки, что сын ее на всю жизнь инвалид? Ваши толпой ходят. Чем помешал паренек? Шел, никого не трогал.

– Слушай, трогал не трогал – какая разница, я тебе говорю: вопрос реши как надо, а там дальше смотреть будем. Ты уезжаешь скоро, вот до отъезда и реши. Проводы тебе соберем, барана закажем, все как надо, для человека хорошего ничего не жалко.

– Мне пора, Рамзан.

– Я и не задерживаю. Кстати, забыл сказать: жена твоя, кажется, приходила сегодня к нам. Ну не к нам, а… ты понял.

– Понял. Разберусь.

– Конечно разберешься.

Мужчина похлопал Козырева по плечу и отошел к своему автомобилю. Козырев посмотрел вслед Рамзану и задержался взглядом на номерах. После чего купил в магазине сигареты и бутылку минеральной воды и отправился в отдел.

На входе Козырев встретил капитана Шмидта и удивился:

– Ты не на поминках?

– Не смог остаться. Заехал в столовую, посмотрел только на народ. Все свои, сказали соседи, малознакомых и посторонних не было. Вот, правда, что-то с матерью там совсем плохо. Будто разума лишилась.

– Да я в курсе, на кладбище видел, что она того. Тебе коробку дали. Что-нибудь интересное нашел?

– Нет пока, да и времени не было, если честно. Я тут с бумажками с самого утра бегаю по личному вопросу.

– Что за бумажки?

– Вызов пришел. Срок на все про все «чем быстрее», как говорится.

– Вызов – в смысле в Германию?

– Ну да, вот ждали же. Дом почти продан, сейчас у тещи будем жить. Мои рады, конечно, жена вещи распродает, посуду там всякую. Тебе не надо случайно?

– Нет. Давай коробку посмотрим.

– Давай, конечно. К тебе пойдем или у нас в кабинете?

– Давай ко мне, наверное. Надо же было так всем нам в одном здании оказаться. Ни в одном соседнем районе такого нет, чтобы все структуры под одной крышей.

– Обещали, что расформируют. Время такое сейчас. Старое отделение милиции с древних времен стояло, проводка уже ни к черту, вся на изоленте, так нет же, понатащили оргтехники этой современной, оно и не выдержало. Все сгорело одним днем.

– Может, и расформируют. Но, я так понимаю, мы с тобой свидетелями этого дня не будем.

– Верно говоришь. Ты уже в сентябре уезжаешь, а я вот тоже, как говорится, не сегодня – завтра.

– Слушай, я только что Рамзана видел, номера у него новые.

– Они как обезьяны друг перед дружкой! Увидел, что Умаров новую тачку пригнал и номер получил блатной, и не «зеркальный», а с первыми двумя нулями, так побежал к «гайцам», возмущался, почему ему в прошлый раз сказали, что нет возможности такие выдать. Умаров, мне кажется, уже все номера красивые забронировал под свое семейство.

– Ну этот тоже нашел с кем тягаться. Все знают, какой вес Умаровы имеют.

– Знают, и мы с тобой знаем, но лучше об этом молчать. А вот насчет племянника Рамзана надо бы вопрос закрыть, а то ведь сам знаешь.

– Решим. Помню я про этого придурка. Сколько он жизней загубит, если вот так все ему с рук спускать. Буквально весной старуху сбил насмерть – и тут вот пацана молодого пырнул.

– Слушай, пацана жалко, за старуху родственникам денег дали, но мы не можем за всех отвечать и сами страдать. И потом, не мы приказы отдаем – сам знаешь, что да как и какие договоренности с вышестоящим руководством.

Козырев воздержался от комментариев на последние слова Шмидта и предложил приступить к изучению содержимого коробки.

Каждая обертка была подписана разными датами в сопровождении букв «У» и «А». Козырев выписал все даты в последовательности. Тут же в коробке он нашел маленький календарик хозяйки с изображением кролика, на обратной стороне некоторые числа были отмечены крестиком. Сравнив их и даты с шоколадных оберток, он обнаружил, что они частично пересекаются. Одно число было обведено кружком красной ручкой. Рядом изображено сердце и снова две буквы «У» и «А». Даты на обертках в основном выпадали на выходные или праздничные дни. Лишь две выбивались – четверг и пятница, за неделю до смерти Ани. На карманном календарике они были обведены в кружок с квадратом обычной ручкой, которая, судя по всему, мазалась сильно, подумал Козырев, пытаясь разобрать эти странные мистические символы.

Среди прочего Козырев обратил внимание на маленькую коробочку, от которой шел приятный запах. На упаковке было изображено лицо, внутри находился миниатюрный флакон духов, формой напоминающий женские губы, а крышка флакона соответствовала форме человеческого носа. Повертев в руках коробку, Козырев заметил на ее дне надпись: те же самые буквы, что и на обертках, уже больше похожие на инициалы, и дата рождения покойной Ани. Взглянув на Шмидта, Козырев спросил:

– Есть предположения, кто этот загадочный У. А.? Список одноклассников и старшеклассников сверили?

– Сверили. Ни одного совпадения. И странно, почему подруги не знают о наличии молодого человека у Ани.

– Может, и знают, но молчат. Может, это далеко и не молодой парень.

– Что ты имеешь в виду – не молодой?

– Коробка с духами. Это не дешевая туалетная вода, которую можно на рынке купить. Такие духи продают в дорогом отделе парфюмерии в больших городах. У нас в городе не так много специализированных магазинов, но есть один, там по блату и под заказ можно.

– Откуда ты знаешь, сколько они стоят?

– Просто поверь тому, что я говорю. Знаю, и все. Кроме духов тут еще полно оберток от шоколадных плиток. Много ли ты знаешь молодых пацанов, которые могут себе позволить потратить деньги на такие подарки? Вот, к примеру: купить две бутылки пива или одну шоколадку – чувствуешь разницу? Вот ты детям часто покупаешь шоколад? Старшему, наверное, уже неинтересно?

– У меня этим жена занимается. Старший тот еще сластена. Что-то покупает им, но не часто, конфеты там всякие в вазе у нас есть, а такой шоколад и все эти батончики новомодные – каждый день, конечно, не имеем возможности. Вот уедем скоро, там-то уже раздолье моим будем! Каждый год родня посылки присылает, полные коробки конфет, вкусные такие, а главное…

– Я тебя понял, – перебил Козырев и продолжил: – Отправь кого-нибудь из своих к эксперту за заключением, тот обещал к вечеру сделать, а время уже сам видишь.

– Сейчас организую. Слушай, так ты думаешь, та кровь у нее на белье – это она припрятала как доказательство лишения девственности?

– Ну, то, что это было не против ее воли, точно факт, а вот хранить белье окровавленное – мне не совсем понятен смысл.

– Слушай, в тот день, когда пришла мать погибшей, я ведь спрашивал в первую очередь: если не у подруг осталась с ночевкой, то, значит, у парня, но мать заявила, что никакого парня у ее дочери нет.

– Думаю, мать о нем просто не знала. Поэтому и утверждаю, что, скорее всего, это взрослый мужчина и при деньгах. Надо подруг дожимать, они точно знают, но почему-то скрывают.

– Может, боятся чего?

– Может, и боятся. Игорь, мне надо уехать, завтра тогда обсудим все, что у нас есть. Хотя что у нас есть…

– Добро.

Козырев вышел на улицу и подкурил сигарету, после чего сел в машину и тронулся с места. Доехав до перекрестка, он замешкался, не зная, какой поворотник включить, и, как только послышался звук сигнала позади, повернул направо. Через несколько улиц Козырев подъехал к своему дому.

Во дворе пес разрывался лаем в своем вольере. Пройдя в дом, Козырев понял, что никого нет. Он зашел на кухню и осмотрелся: в раковине была гора посуды и кусок мяса, видимо уже размороженный, так как имел кровавые подтеки. На столе остатки какой-то еды и три рюмки, тут же на полу опустошенная бутылка коньяка. Козырев поднял голову – вокруг одинокой лампочки в центре потолка летали мотыльки. Козырев достал из холодильника кастрюлю с остатками супа, немного подогрел, добавил хлеба и вынес псу на ужин, после чего вернулся в дом, выключил свет, закрыл дверь и вышел за двор. Глянул по сторонам и направился в конец улицы. Пройдя несколько домов, остановился у нужного и посмотрел на окна. После чего сделал пару контрольных стуков и вошел.

Еще с улицы из открытых окон были слышны голоса и музыка – все было понятно, но Козырев не хотел никакого общения и выяснения, он хотел лишь одного – забрать детей и пойти домой спать.

За столом кроме хозяйки сидели какая-то малознакомая женщина и жена Козырева. Стоя в дверях, Козырев посмотрел на жену, и та воскликнула:

– Вы посмотрите, кто пришел! А что случилось, дорогой? Ты решил сегодня не трахать свою официантку? И вспомнил вдруг о семье?

– Нон, где дети? – Козырев старался держать себя в руках.

– Дети? Ты вспомнил про детей?

Козырев развернулся и направился в соседнюю комнату, откуда доносились крики детворы и звуки громко работающего телевизора. Едва он туда вошел, к нему подбежала старшая дочь с криками: «Папа, папа приехал!» София была похожа на девочку из рекламы сока, которую регулярно показывали по ТВ: такие же голубые и добрые глаза, светлые волосы и широкая улыбка. Обняв отца, дочка подняла голову и произнесла:

– Ты помнишь, что я скоро иду в школу?

– Конечно помню!

– А почему уже всем все купили, а мне нет? У Тани рюкзак, большой, розовый! А мне когда купят? И фломастеры, и краски, и альбом, и пластилин?

– Софи, скоро приедет бабушка и поможет нам собрать тебя в школу. Обещаю, у тебя будет самый красивый рюкзак и самое большое количество цветов у фломастеров. А где близнецы?

– Они спят там, у тети в спальне. Мама опять пьяная?

– Мама просто устала. Собирайся домой.

По дороге к себе жена Козырева кричала и пыталась ударить его по лицу, но попала только один раз – в спину, после чего упала на землю. Козырев донес близнецов до дома и вернулся за женой, которая сидела на дороге, поджав под себя ноги, и рыдала, обвиняя мужа в ее никчемной жизни. Маленькая Софи жалела мать и гладила ее по волосам, пытаясь помочь встать на ноги.

Как только Козыреву удалось уложить жену и детей, он принялся убирать на кухне. После чего постелил себе на диване и сразу же уснул.

Глава 6. Мнимый свидетель

Утром в доме следователя зазвонил телефон. Козырев не сразу сообразил сквозь сон, что происходит, а потом резко вскочил с дивана и поднял трубку:

– Да, слушаю.

– Владимир Алексеевич, убийство тут у нас, подозреваемого задержали.

– Что за убийство?

– Семья местного предпринимателя, Чернышовы. Ночью к ним в дом вломились, в живых дочка осталась, она без сознания была, а потом в себя пришла, позвонила родственникам.

– Скоро буду, адрес знаю.

Козырев положил трубку и обернулся, за спиной стояла София. Убедившись, что отец больше не разговаривает по телефону, девочка подошла к нему, обняла:

– Я сама братиков покормлю, а тебе бутерброд сделаю, только ты чайник нагрей, а то я спичку боюсь.

– Хорошо, дочка. Нагрею чайник и кашу для близнецов сейчас сварю. Мама пусть спит, а я тебе звонить буду, телефон вот на кухне будет стоять.

Маленькая Софи заверила отца, что беспокоиться ему не о чем, и направилась к холодильнику. Козырев помог ей нарезать хлеб и сварил кашу.

После чего, на ходу откусывая бутерброд, залпом выпил остывший чай, схватил ключи от машины, сигареты и вышел из дома.

На улице было комфортно, не так жарко, как в последние дни. Козырев сел в автомобиль, доел остатки бутерброда, отряхнул брюки от крошек и тронулся с места.

У ворот дома, к которому он подъехал, стояли люди, судя по всему соседи, и оперативник, который что-то записывал в блокнот. Подойдя ближе, следователь протянул в ответ руку для приветствия и прошел во двор, где вовсю уже работала оперативная группа.

– В машине все произошло? – обратился к эксперту Козырев, который обследовал автомобиль убитого.

– Приветствую, Алексеевич. Начали в машине. Здесь хозяину нанесли несколько ударов, остальным жертвам уже в доме – я туда пока не дошел. У Шмидта спроси, что там у них за картина вырисовывается.

Козырев взял под мышку папку с документами и направился к дому, откуда в этот момент на крыльцо вышел капитан Шмидт, который ему тут же принялся рассказывать:

– Скорее всего, нападающие ждали, когда хозяин откроет ворота и загонит автомобиль, вот и воспользовались возможностью проникнуть во двор. В гараже стоит второй автомобиль, а этот, видимо, все время ставили во дворе под навесом. Главу семейства здесь всего исполосовали, а потом вошли в дом. По предварительным данным жены и дочери дома быть не должно было, но они там были. В общем, женщину избили прямо в прихожей и, так подозреваю, задушили, на шее бельевая веревка, а дочка в комнате спала, проснулась от шума. Ну ее чем-то оглушили, она упала, потеряла сознание. Почему не добили – непонятно. Как только она пришла в себя, тут же позвонила родителям своего отца.