Полная версия
Моя Ойкумена
Мела и его кореша Санька в пионеры пока что не принимали из-за плохой успеваемости и неудовлетворительного поведения. В этот период они вообще боялись ко мне подходить – понимали, что отколотить пионера – это уже вопрос политический. Мне было приятно ощущать, что «система» дает защиту своим птенчикам.
Через некоторое время ко мне подошел Санек – он был самым сильным из моих обидчиков – и спросил, не хочу ли я дружить с ними:
– Эй, знаешь че? Давай вместе ходить!
Вначале внутри меня все заиграло от радости: теперь они меня не будут трогать! А потом я подумал: «И что же, я, пионер, буду вместе с ними бить других пацанов? А как же мой план – вырасти, стать десантником и отомстить им всем?.. Когда я вырасту, не будет ли мне стыдно, что моими друзьями были Мел и все эти???» Я посмотрел на Санька, набрался смелости и ответил:
– Ни за что на свете!
– Как хочешь! Хуже будет! – буркнул он, не ожидая от меня отказа.
Но хуже не было – от меня отстали, ведь я уже перестал быть «новеньким».
Тогда у нас не было модного понятия «двойные стандарты», но мы вполне обходились словом «лицемерие». В школе нам говорили, что нужно быть добрым, мягким, хорошо учиться, всех слушаться, ни с кем не драться и не ссориться. Однако школа не давала ответа на вопрос: что делать, если тебя обижают? Поэтому старшие втихаря подучали малышей выживать в реальной обстановке:
– Что делать, если бьют?
– Всегда давай сдачи! А еще лучше – бей первым, если прав.
– Так нам же говорят, что нельзя драться!
– А ты хочешь, чтоб тебя били?
– Нет!
– Тогда сам бей!
– А по-другому нельзя?
– Пока никто не придумал. Или ты, или – тебя…
Война без атомных бомб
Сидя на уроке, я опять разглядывал свой пионерский галстук и продолжал мечтать о подвигах. Ведь я уже – пионер, и если погибну, совершив подвиг, то могу тоже стать пионером-героем! Только обязательно нужно, чтоб все узнали о моем подвиге, – иначе обидно просто так умирать, какой тогда в этом смысл? В мирное время вряд ли можно придумать подвиг, поэтому жалко, что сейчас нет никакой войны. А вот если бы была война, то и голову ломать не надо – нужно просто подорвать вражеский танк или дот… Только вначале нужно убедиться, что все это видят и что потом останется кто-нибудь в живых, чтоб рассказать.
– Вот это был человек! В жизни такой скромный, с ним мало кто дружил. Но как возникла опасность – первым бросился в атаку. Жалко, что погиб, но мы за него отомстим и вечно будем помнить! – кто-то один это говорит, а все сидят грустные, девочки даже плачут и приговаривают:
– Да, жалко, что мы его не замечали. А ведь он был лучше всех!
А если повезет, то присвоят звание Героя Советского Союза посмертно. Вот родители тогда будут гордиться! Мама, наверное, вначале поплачет, но потом скажут, что достойного сына вырастила. Даже Мел с Саньком признаются:
– А зря мы с ним так сначала. Наш парень. Как нам повезло, что мы с ним были знакомы!
Для всего этого ну очень нужна война! А где же ее взять? Мы, граждане Советского Союза, боремся за мир во всем мире и не хотим войны! Ну все-таки, может быть, на нас кто-то нападет? А кто? Напасть могут только американцы, так как все остальные нас боятся. Но если они нападут, то сразу начнут сбрасывать атомные бомбы, а тогда никакого подвига совершить не успеешь. Вот если бы такую войну, на которой не будет атомных бомб!
Очнулся я оттого, что учитель хлопнул меня по плечу длинной деревянной линейкой. Все в классе смотрят на меня и смеются, и до меня вдруг доходит смысл его фразы:
– К доске!!!
Я подскакиваю и пишу мелом под диктовку фразу из газеты: «Китай выводит свои войска из Вьетнама». Вот кому-то повезло! Там идет война и совершаются подвиги. Но это «там» – за пределами моего мира…
Но вскоре в школьной раздевалке я случайно услышал, что кто-то из старших братьев наших школьников вернулся с войны из Афганистана. Вот это новость! Где это? Я стремглав побежал в кабинет географии к карте. Я знал примерно расположение этой страны, но никогда до этого она не привлекала моего внимания. Ничего себе! Это ж рядом с Индией! Неужели там воюют наши солдаты? В голове это не укладывалось. Дома я спросил:
– А правда, что где-то идет война?
– Кто тебе сказал такую ерунду?
– Мальчишки в школе!
– Пусть не выдумывают всякие глупости!
…Димка Рыжий (он жил в нашем подъезде и учился на год старше) сидел с гитарой в школьном коридоре на батарее отопления, фальшиво бренчал и визгливым голосом орал во все горло незнакомую мне песню про ЗИЛы, которые тянут груз по горным дорогам. Вообще, Рыжий всегда был выпендрежником и любил покрасоваться. Я никогда не слушал его блатных песен, но эта песня о необычной войне привлекла мое внимание. Все остальные военные песни, которые я знал, были о прошлой войне, и там груз возили не ЗИЛы, а полуторки. А эта песня явно была о войне сегодняшней, ведь ЗИЛ – современный грузовик. Откуда же эти песни? И как это так – песни о войне есть, а самой войны нет? Я стал обращать внимание на все, что говорилось об этом вокруг. И вот, узнал еще одну деталь от старших мальчишек: убитых солдат с той войны привозят в цинковых гробах. Ну не могли же все это выдумать? Я перестал спрашивать об этом у взрослых – знал, что от них правды не услышишь, и ее надо искать самому.
И вот появилось неопровержимое доказательство – из армии вернулся Костик, старший брат нашего одноклассника Вовы. Когда я увидел его в дембельской форме – все сомнения улетучились: он пришел с войны, как приходили 40 лет назад наши деды. Загорелое лицо, на груди рядом с десантными аксельбантами – орден Красной Звезды. Мой дед получил такой орден в 1940-м за войну с белофиннами. Ну не дают такой орден за уборку картофеля, строительство школ и поднятие целины! Но и это было не главной сенсацией. Когда через неделю Костик протрезвел, то начал рассказывать про душманов. Кроме того, вопреки всем запретам, он провез зашитую в швы одежды магнитную пленку с солдатскими песнями. Мы впервые все вместе слушали группу «Каскад», которая ярко и откровенно пела о том, как «на Афганской выжженной земле спят тревожно русские солдаты». Мы переписали эти песни и регулярно собирались слушать их как откровение, как запрещенное зарубежное радио:
Опять тревога, опять мы ночью вступаем в бой.Когда же дембель, я мать увижу и дом родной?Когда забуду, как полыхают в огне дома?Здесь в нас стреляют, здесь, как и прежде, идет война…Теперь хотелось побыстрее вырасти – уж этой войны должно и на меня хватить!
Полевая сумка
В школу вместо портфеля я гордо носил кожаную офицерскую полевую сумку – ведь это не какой-нибудь школьный ранец! Сумка была полностью укомплектована: компас Адрианова, курвиметр, офицерская линейка, карандаши. Точно такие же сумки были практически у всех детей офицеров – по ним мы сразу отличали «своих». На моей с внутренней стороны клапана было написано «ЗабВО» – Забайкальский военный округ. Офицеры в Сибири, я помню, шутя расшифровывали «Забудь Вернуться Обратно». Как-то раз во дворе школы меня окружили незнакомые ребята и заявили:
– Сумку подари!
– Не подарю!
– А че такой жадный? Книжки назад отдадим!
– Мне отец ее подарил, а дареное не дарят!
– Умный, что ли? Отец еще с работы сопрет!
– Отец у меня ничего не прет – ему выдают, что положено…
Но договорить я не успел – ударили откуда-то сбоку, зрение на мгновение потухло. Опомнился я уже на земле – лежал на боку, вцепившись в сумку. Ее тянули за ремень, но я не отпускал. Вдруг издалека послышалось:
– Эй! Вы че около нашей школы делаете? А ну дуйте отсюда!
Я увидел приближающихся наших старшеклассников. На говорившем висела точно такая же полевая сумка. Повторять дважды не пришлось – при этих словах все сразу разбежались.
– За что тебя?
– За полевую сумку – отобрать хотели.
– Не отдал?
– Как видишь! Только компас разбили, гады!
– Молодец! Ты из военного городка, что ли?
– Да, а ты?
– Я раньше там жил, сейчас нам квартиру в городе дали. Меня Денис зовут, я из 7-го «А». В случае чего обращайся!
Я в глубине души порадовался – «случаев чего» было много, а старшего брата у меня не было, и «обращаться» к отцу я тоже не мог – в таких ситуациях это не принято, считается «стукачеством». Жалко, что вскоре семья Дениса уехала – их отправили служить куда-то на ракетную точку на космодроме Байконур. Я встретил его случайно только через много лет при совершенно других обстоятельствах…
Приезд деда
Ура! К нам опять приехал наш любимый дед. Уже в дверях, не успев пройти в дом, он начал раздавать подарки. Мне так нравился его саквояж! Открывает две пряжки по бокам – щелк! И достает всякие чудеса. Дед любил книги, любил внуков и любил дарить книги внукам. Вот – томик Джека Лондона отцу, вот – маме собрание сочинений Проспера Мериме, вот раскраска для Валерки, вот Жюль Верн для меня… Когда он одарил уже всех, я увидел у него одну книгу и прочитал название: «Книга будущих командиров».
– А это для кого?
– Это для твоего старшего двоюродного брата.
– А можно полистать?
– Конечно! – дед посматривал на меня с любопытством.
Я открыл и затрясся от восторга. Там были истории с картинками обо всех великих полководцах – не только о тех, кого я уже знал (Александр Невский, Дмитрий Донской, Суворов, Кутузов, Жуков), но и о других – об Эпаминонде, Фемистокле, Александре Македонском. Я не смог сдержаться и, смотря деду в глаза, произнес:
– Я бы хотел, чтобы эту книгу ты подарил мне. Я могу отдать взамен другие книги, которые ты мне подарил до этого, даже Жюля Верна.
Он внимательно посмотрел на меня, улыбнулся и ответил:
– Не нужно отдавать ничего взамен. Если эта книга тебе так нужна, то она будет твоею, а брату я найду что-то другое.
Потом он вдруг, переменив тему, спросил:
– У тебя есть друзья?
– Есть Денис из седьмого класса, он меня выручил один раз, когда мне драться пришлось.
– Этого мало! Нужны друзья-ровесники! У тебя есть друзья среди одноклассников?
– Наверное, пока нет, – задумчиво произнес я.
– Ну что ж, нужно будет сходить в твою школу!
– Зачем же?
– Ну так, на разведку, – и дед игриво подмигнул, – с учителями познакомиться, на ребят посмотреть!
Дед был всегда бодр духом и радовался всему происходящему – не пропускал на улице ни одного мальчишку и ни одну собаку. С пацанами он здоровался и заводил беседу, кобелям просто свистел и улюлюкал. Деду на войне оторвало осколком мизинец правой руки, и он пользовался этим, чтобы сыграть такой трюк с незнакомыми мальчиками: подходил, здоровался, протягивал руку для рукопожатия, а потом с криком выдергивал ее, тряс, смотрел на отсутствующий палец, хмурил брови и строго спрашивал своего нового знакомого:
– Ну зачем же ты, Игорек, палец старику оторвал, а?
Но как только он видел изумленное лицо мальчишки, этого ему было достаточно, он начинал громко хохотать, рылся в кармане и давал ошарашенному пацану конфету.
Увидев мохнатого пса, справляющего малую нужду на улице, дед оживился и спросил меня:
– Кстати, знаешь, почему все кобели задирают вот так ногу?
– Нет, откуда ж мне знать?
– А я тебе разве не рассказывал?
– Нет!
– Ну, было это давным-давно, когда жил-был на свете первый кобель – праотец всех сегодняшних…
Зная деда, я уже приготовился к подвоху и не ошибся:
– Ну так вот, тот кобель-предок подбежал к забору и так увлекся, что подмыл его. Забор упал на него и чуть насмерть не придавил! С тех пор все кобели поддерживают заборы и столбы ногой!
Ну это было рассчитано совсем уж на маленьких и доверчивых! Вместо того чтоб смеяться, обиделся. Деда это не смутило, и он начал сам хохотать над своей шуткой. Он жил в своем веселом жизнерадостном мире. Как это ему удавалось? Он сам себя постоянно веселил, не пропуская ни одного повода. А поводы для радости он видел там, где другие их не видели, – вот и весь секрет! Это, наверное, было главной душевной особенностью моего деда, которая притягивала к нему людей. И люди, смотря на него, начинали понимать, что только таким удивительным людям под силу было пережить то, о чем написано столько книг и снято столько фильмов. Не только пережить, но и победить. Победить войну, голод, холод, разлуку с любимыми, победить себя…
В школе дед поговорил с нашими учителями и получил приглашение выступить перед учениками нашего класса в честь Дня Победы. В назначенный день он пришел при параде – на груди красовались два ордена Боевого Красного Знамени, орден Александра Невского, орден Красной Звезды и медали «За боевые заслуги», «За оборону Киева», «За оборону Кавказа», «За освобождение Варшавы» и «За взятие Берлина».
Он поздоровался со всеми, снял фуражку, вытер сверкающую лысину носовым платком, предупредил, что плохо слышит и начал… Все сидели и слушали, открыв рот. Рассказ деда был простым и впечатляющим. Мы уже понимали многое, и он в подробностях поведал нам о том, как в 41-м с потерями приходилось отступать по Украине и каждый день хоронить друзей, как потом, собравшись с силами, в 42-м «мы дали им прикурить под Сталинградом», а в 43-м «наложили им танковый массаж на Курской дуге, да так, что погнали их на Запад, через Польшу в Германию»… Как в 44-м году при освобождении концлагеря Майданек в Польше на руках выносили замученных людей, которые весили по 20 килограммов, и как некоторые из них тут же погибли лишь оттого, что командиры недоглядели и солдаты без спросу накормили узников – а этого делать нельзя после долгого голодания. И, наконец, дед подошел к самой мажорной части – как наши танки и самоходки ворвались в Берлин, «в логово зверя». Мне нравились яркие смачные слова вперемежку с немецкими названиями: «Наш самоходный полк прошел по Франкфурт-аллее, остановился перед берегом Шпрее и 100-миллиметровые орудия начали лупить через реку прямой наводкой по Рейхсканцелярии». Это ли не поэзия?
В своих мечтах я сидел не за партой, а на броне СУ-100 с автоматом ППШ. Оглянувшись назад, я увидел лица своих одноклассников. Они были сосредоточены и внимательно слушали деда. В этот момент я даже почувствовал, что у нас у всех есть нечто общее, общее даже с Мелом и Саньком.
Этот День Победы
9 мая мы с дедом пошли на Парад Победы – это был самый главный праздник в нашей семье. Все поздравляли не только ветеранов, но и друг друга – и взрослых, и детей. А ветераны уже за неделю до праздника нацепили орденские колодки или ордена и ходили гордо по городу, стараясь распознать своих однополчан среди прочих ветеранов. И если вдруг такое случалось, то разговоров было на весь день:
– Так ты тоже на Воронежском фронте в сорок втором воевал? Ну, брат ты мой! Вот это встреча! А где войну закончил? Дай-ка на медали посмотрю! А, в Будапеште!
– Да, у Балатона было дело. А ты, я посмотрю, до Берлина дошел?
– До самого Рейхстага! Там мы эту крысу и добили!..
Я улучил момент и спросил деда:
– Дед, а правда, что ты поднимал солдат в атаку со словами: «За Родину! За Сталина!»?
– Правда!
– Значит, ты за Сталина воевал?
При этих словах дед задумался и, грустно посмотрев на меня, объяснил:
– Мы воевали за другое, внучок!
– А за что же тогда?
– Мы воевали за то, чтобы наши дети и внуки жили в мире и чтобы им не пришлось пережить того, что пришлось пережить нам! Мы били фашистов, так как это были враги, которые пришли на нашу землю грабить и убивать. Просто тогда Сталин был наш вождь, и мы верили в него, а наши враги его боялись…
Мы пришли на парад специально, чтоб посмотреть, как марширует отец. Рано утром он надел парадную форму цвета морской волны, подпоясался ярко-желтым ремнем. Форма сидела на нем очень ладно, и я мечтал, что скоро буду таким же красавцем, даже лучше – ведь на мне будет десантная форма с аксельбантами!
Отец преподавал в военном училище иностранным курсантам – их было очень много, и всех цветов. Я имею в виду и цвет их кожи и цвета униформы – яркие, громкие, как у волнистых попугайчиков. Глаз нельзя было оторвать – они и маршировали все по-своему: кто-то с прямыми руками, кто-то с согнутыми коленками. Вот маленькие тихие вьетнамцы, вот индусы-сикхи с высокими тюрбанами, вот разноцветные веселые кубинцы, вот ангольцы с лицами такого же цвета, как и их сапоги. Это про них, наверное, впервые сказали, что «сапоги – лицо солдата». Это – немцы из ГДР, которые не фашисты, а наши, это – болгары-братушки, это – чехословаки (мое любимое слово в этом списке, я иногда называл их «словакочехи», мне говорили, что это неправильно, но не могли объяснить почему). Все интересно, но мы ждем самого главного: сейчас пойдут наши отцы!
И вот, наконец-то, на центральную площадь города выходит строевым шагом прямоугольник цвета морской волны. Весь город кричит «Ура», заглушая военный оркестр, потому что никакие иностранцы так маршировать не умеют. У всех мурашки по спине и слезы в глазах, люди выбегают прямо перед строем и дарят цветы первым шеренгам. Кому повезло – тот вручил букет своему отцу.
На площади начинается грандиозное представление – курсанты выкатывают гаубицы и разворачивают их в боевое положение. Из-за орудий показываются БТРы, из них выпрыгивает пехота и бежит в атаку. Навстречу – «враги». Начинается учебный бой – холостые автоматные очереди разрывают ушные перепонки. Непривычные к этому гражданские визжат и отдают назад, но мы, пацаны, как по команде вылетаем на площадь собирать гильзы. И вот пехота сшибается с дикими воплями в рукопашной схватке. В дело идут штыки, приклады, лопатки, кулаки. Броски, удары, лязг металла, крики – несколько секунд, и враг уничтожен. Мы знали всех курсантов-рукопашников по именам и хотели быть похожими на них. Сейчас у современных тинейджеров вместо этого есть карточки с портретами их кумиров-бейсболистов.
Иностранцы тоже показывают, на что они годятся. Вот вышел чернокожий каратист Луис из Мозамбика. У нас в стране карате запрещено, а нашим африканцам повезло – им можно тренироваться. Луис демонстрирует защиту от нападения шестерых противников. Он очень красиво выглядит – абсолютно черно-белый: лицо одного цвета с поясом, кимоно одного цвета с зубами и глазами. Только розовые пятки мелькают, выбиваясь из общего фона. Луис ловко раскидывает всех руками и ногами, а в толпе стоят два наших лейтенанта в парадной форме – они только что маршировали и ведут вполголоса такой диалог:
– Ногами-то красиво машет, но на прошлой неделе махнуть не успел, как от Тесемникова в глаз получил!
– Это за что же?
– Да за Светку! Подходил к ней в «Ландыше» и плел что-то на ухо!
– Мало ли, кто что ей плел, Светке-то?
– Ну, видать, не всем можно!
– Не знаю, как со Светкой, но зато в одном ему повезло точно: физиономия черная, фингала-то и не видно!
– Это что же выходит, их каратисты против наших боксеров – никак?
– Выходит, так!
В воздухе повис приятный пороховой запах, и победители вместе с побежденными, весело болтая, в обнимку идут к полевой кухне, которую уже выкатили на площадь. Солдатской кашей угощают всех желающих: папы, мамы и дети в праздничных нарядах стоят в очереди за своей порцией. А в это время из громкоговорителя поет Иосиф Кобзон:
…Это радостьСо слезами на глазах.День Победы! День Победы! День Победы!Припев как три удара колокола…
Ветераны стоят и улыбаются – они могут спать спокойно, ведь свой долг они выполнили: спасли мир от фашизма и вырастили таких сыновей, которым можно спокойно передать дело защиты нашей Родины. Пусть весь мир знает, что теперь на нас никто не посмеет напасть – у нас самая сильная армия и самые верные союзники во всех частях света.
Летние каникулы
На все лето нас с сестренкой отправили к дедушке с бабушкой, у которых я как-то прожил целый год, когда сестренка была еще маленькая. Наши каникулы проходили весело в компании наших двоюродных брата и сестры: Олежика и Леночки. Брат был ровесником мне, сестра Леночка – ровесница моей сестре. Виделись мы редко, только на каникулах, и внешне отличались друг от друга очень сильно: они были совсем светлые, беловолосые и голубоглазые, а мы с сестрой – потемнее. Олежик был очень тщедушным и говорил писклявым голосом, а Леночка была пухленькой и розовощекой. Они жили в большом городе, где их папа, мой дядя Слава, был большим начальником на автозаводе и всегда привозил с собой какие-нибудь диковинные штуки. То томатный соус под названием «кетчуп», то пепси-колу из Сочи. Брат с сестрой важно демонстрировали нам эти чудеса.
Все мы ждали этого дня – начала каникул, когда родители договаривались и одновременно привозили всех нас к деду с бабушкой. Это был настоящий праздник – в маленьком домике собиралось столько родственников, что все не умещались на кроватях и весь пол застилали матрасами и всякими тряпками, и ложились спать дружно в один ряд. После того как взрослые наговорятся и напоются песен, сестренки просили бабушку:
– Расскажи какую-нибудь сказку!
– Какую же?
– Нашу любимую давай! Про хрустальный гробик!
И бабушка начинала своими словами пересказывать сказку Пушкина о спящей царевне и семи богатырях. Когда этот ритуал заканчивался, мы с бартом переходили к следующему:
– Давай лучше какую-нибудь страшную историю расскажем, кто страшнее!
– Ну давай: в одной черной-черной стране, в черном-черном городе…
Надо в нужном месте неожиданно крикнуть, чтобы сестры завизжали от ужаса и разбудили храпящего деда, – в этом и была задумка. Дед после этого давал всем нагоняя, и потом все засыпали.
Утром родители собрались и разъехались по своим городам, оставив нас на три месяца в нашем детском раю – в этом волшебном деревенском доме, в котором было несколько зачарованных помещений: чулан, чердак и подпол. Там можно было найти все что угодно: старинные инструменты, книжки, лыжные ботинки, посуду. У деда в подполе стояла бутылочка наливки, поэтому бабка запрещала туда ему залазить. Как только бабушка ушла за хлебом, он засиял, полез туда и предупредил:
– Так, бабке только не говорите, что я лазил в подпол, понятно?
– Понятно!
Когда вернулась наша бабушка, он спросила:
– Ну, как у нас дела, чем вы занимались с дедом?
Наши сестренки хором ответили!
– У нас все хорошо, мы весь день играем, а дед в подпол не лазил!
В ответ бабушка так сверкнула глазами, что дед быстро вышел во двор, «от греха подальше», как он обычно говаривал.
После этого мы начинали завтракать. Но Леночка с Валеркой отказывались доедать кашу, тогда дед доставал из тумбочки свои фронтовые медали и объявлял, что тот, кто доест первым – получит медаль. Выиграл Олежик, но, слава богу, медалей хватило на нас всех.
– Теперь можно пойти на улицу?
– А кто будет мыть тарелки? – поинтересовалась бабушка.
– Отстань ты от них Христа ради, а то вообще к тебе больше не приедут! Идите играйте во двор! – скомандовал дед, и мы молниеностно сбежали, чтобы не участвовать в опасной дискуссии.
Никаких других игр, кроме игры в войну, я не признавал, а мой брат любил играть в машинки. Может быть, потому, что его отец, дядя Слава, был начальником на автозаводе и у них у самих была своя машина. А может быть, и потому, что не понимал главного: единственная достойная уважения мужская профессия – это Родину защищать, как говорили в любимом кино. В машинки можно поиграть и дома, а на улице мы все-таки начали в войнушку.
Ни на какую другую роль, кроме командира, я был не согласен и имел для этого веские основания. Во-первых, у меня были настоящие полевая сумка, кобура от пистолета, портупея и пилотка; во-вторых, я был чуточку старше всех; а в-третьих и в-главных – я семь лет прожил на настоящей государственной границе, и мои отец с дедом были командирами. Итак, брат был моим солдатом, а сестры – на то они и сестры – медсестрами. Народу было маловато, да и врагов не было, поэтому эта игра быстро им всем надоела и все захотели ее прекратить. Тогда я сильно разозлился и по законам военного времени решил расстрелять всех как трусов, дезертиров и предателей.
«Расстрелянные» попали в лучший мир и радостно убежали играть в вышибалы.
Сестер я отпустил сразу, а Олежику пришлось помучиться:
– Кто же так умирает? Давай как взаправду!
– Ну я же упал как на самом деле!
– А почему ногами не дрыгал? Что, не видел в кино, как надо? Вставай, еще раз попробуем!
– Ну ладно!
– Бах! Ну вот, теперь похоже! Можешь идти!
В этот момент на крыльцо вышел дед и, увидев меня, обвешанного с ног до головы воинской амуницией, засмеялся и сказал:
– Ну ты прямо вылитый Кирилл!
– Какой Кирилл? – обиделся я. – Это поп, что ли, с нашей улицы, к которому бабушка на похороны ходила?
