Джек Ричер: Без права на ошибку

Она провела их еще через одну непримечательную дверь, свернула за угол, и они оказались в огромном полутемном зале размером едва ли не с футбольное поле.

– Это наш главный вестибюль, – объяснила она.

В мраморной пустоте ее голос отдавался гулким эхом. Освещение было совсем тусклое. Белая горная порода во мраке казалась серой.

– Вот тут, – показала она.

Мраморные стены украшали гигантские рельефные панели, украшенные по краям резьбой в классическом стиле. На той, под которой стояли они, на самом верху была выгравирована надпись: «Министерство финансов Соединенных Штатов Америки». Надпись эта протянулась футов на восемь-девять. Под ней имелась еще одна: «Список павших». Дальше, начиная с левого верхнего угла панели, шел список имен и дат. Их здесь было три или даже четыре десятка. Предпоследним в списке значилось: «Дж. Ричер, 1997». Завершало список имя «М. Б. Гордон, 1997». Дальше оставалось еще много свободного места. Примерно полторы колонки.

– Это Джо, – сказала Фролих. – Вот так мы отдали ему дань уважения.

Ричер смотрел на имя брата. Все буквы вырезаны весьма аккуратно. Каждая высотой около двух дюймов, инкрустирована сусальным золотом. Пронизанный прожилками и разводами мрамор казался холодным. В памяти всплыло лицо Джо, когда ему было лет двенадцать: он сидит за столом, завтракает или обедает; как всегда, на долю секунды раньше других схватывает смысл всякой шутки, а улыбается на долю секунды позже. Потом в голове мелькнуло еще одно воспоминание: брат выходит из дома – тогда они жили в служебном домике с верандой в какой-то жаркой стране, – рубашка Джо взмокла от пота, за плечами вещевой мешок. Он направляется в сторону взлетной полосы аэродрома, чтобы сесть на самолет и преодолеть путь в десять тысяч миль до Вест-Пойнта[10]. Потом Ричер вспомнил Джо на похоронах матери – тогда он в последний раз видел брата живым. С Молли Бет Гордон он тоже успел познакомиться. Примерно за пятнадцать секунд до ее смерти. Яркая, жизнерадостная блондинка. Очень похожа на Фролих.

– Нет, это не Джо, – сказал он. – И не Молли Бет. Это просто имена на мраморе.

Нигли бросила на него быстрый взгляд, а Фролих, ничего не ответив, повела их обратно в маленький вестибюль с единственным лифтом. Они поднялись на третий этаж и попали совсем в другой мир – мир узких коридоров и низких потолков. Все тут создавало деловую атмосферу: звукоизоляция над головой, галогеновое освещение, белый линолеум с серыми ковровыми дорожками; офисы делились на более мелкие помещения обитыми тканью панелями высотой до плеч и на регулируемых ножках. Телефоны, факсы, компьютеры, стопки бумаг. Звуки тоже свидетельствовали о том, что идет работа: гудели жесткие диски и вентиляторы, приглушенно шумели модемы, негромко звонили телефоны. Сразу за входной дверью находилась стойка регистрации, за которой сидел мужчина в костюме. Он прижимал плечом телефон к уху и что-то записывал в журнал регистрации сообщений, поэтому лишь окинул их недоуменным взглядом и рассеянно кивнул в знак приветствия.

– Дежурный, – объяснила Фролих. – Они работают в три смены круглосуточно. Здесь постоянно кто-то должен сидеть.

– Войти можно только тут? – спросил Ричер.

– Сзади еще есть пожарная лестница, – ответила Фролих. – Но не забегайте вперед. Видите камеры?

Она указала на потолок. Миниатюрные камеры наблюдения виднелись везде, где только можно; похоже, они охватывали каждый сантиметр каждого коридора.

– Примите их во внимание, – посоветовала она.

Фролих повела их вглубь комплекса, сворачивая то налево, то направо. Наконец они оказались, должно быть, в самой дальней части этажа. Длинный и узкий коридор привел в квадратное помещение без окон. У одной из его стен располагалось рабочее место секретаря с письменным столом, картотечными шкафами и полками, заставленными папками и объемистыми стопками бумаг. На стене висел портрет действующего президента, а в углу стоял свернутый звездно-полосатый флаг. Рядом с флагом – вешалка для одежды. И больше ничего. Везде чистота. Все, казалось, на своем месте. Позади секретарского стола размещался пожарный выход – крепкая дверь с покрытой прозрачной пленкой табличкой, на которой был изображен бегущий зеленый человечек. Над дверью глядела вперед немигающим стеклянным глазом камера видеонаблюдения. Напротив стола находилась еще одна дверь. Наглухо закрытая.

– Это кабинет Стайвесанта, – сообщила Фролих.

Она открыла дверь и провела их внутрь. Щелкнула выключателем, и комнату залил яркий свет галогеновых ламп. Кабинет оказался довольно маленьким. Гораздо меньше, чем квадратное помещение перед ним. Окно было закрыто на ночь белыми жалюзи.

– Окно открывается? – спросила Нигли.

– Нет, – ответила Фролих. – Да и оно все равно выходит на Пенсильвания-авеню. Если кому-то вздумается проникнуть сюда, придется лезть на третий этаж по веревке – на улице обязательно заметят, вы уж поверьте.

Бо́льшую часть кабинета занимал огромный письменный стол с серой композитной столешницей. Совершенно пустой. Ровно посередине к нему вплотную было придвинуто кожаное кресло.

– У вашего начальника что, нет телефона? – спросил Ричер.

– Он держит его в ящике стола, – ответила Фролих. – Любит, чтобы сам стол был абсолютно пустой.

У стены стояли высокие шкафы, облицованные таким же серым композитом, что и стол. Еще в кабинете были два кожаных кресла для посетителей. И больше ничего. Место, лишенное суеты. Место для человека с ясным умом.

– Итак, – начала Фролих. – Почта с угрозой пришла в понедельник, через неделю после выборов. В среду Стайвесант отправляется домой около семи тридцати. Как всегда, оставляет стол абсолютно пустым. Секретарша уходит через полчаса после него. Но сначала, как обычно, заглядывает в кабинет босса. Позже она подтвердила, что в ту минуту стол был пуст. Не заметить посторонний предмет было нельзя, согласны? Если бы тут лежала бумага, она бы сразу бросилась в глаза.

Ричер кивнул. Стол выглядел как палуба линкора, подготовленного к адмиральскому смотру. Тут бы и пылинку заметил каждый.

– В четверг, в восемь часов утра, на работу снова приходит секретарша, – продолжала Фролих. – Садится за стол и трудится. Дверь Стайвесанта вообще не открывает. В десять минут девятого является сам Стайвесант. С портфелем и в плаще. Снимает плащ, вешает его. Секретарша обращается к начальнику с каким-то вопросом, он ставит портфель на стол, и они некоторое время беседуют. Затем он открывает дверь и входит в кабинет. В руках у него ничего нет. Портфель он оставил на столе секретарши. Секунды через четыре, может пять, Стайвесант появляется в дверях. Просит секретаршу войти. Оба утверждают, что лист бумаги в тот момент на столе уже лежал.

Нигли обвела взглядом кабинет, прикинула расстояние между дверью и столом.

– У вас только их показания? – спросила она. – Или что-то записано камерами видеонаблюдения?

– Есть и то и другое, – ответила Фролих. – Камеры все записывают на отдельные видеокассеты. Я просмотрела одну из них: дело было именно так, как рассказали Стайвесант и его секретарша, от и до.

– Значит, ни тот, ни другая этой бумаги на стол не клал, если, конечно, они не в сговоре.

– И я так думаю, – кивнула Фролих.

– Тогда кто же это сделал? – спросил Ричер. – Кто-нибудь еще на записи есть?

– Уборщики, – ответила Фролих.

Она провела Ричера и Нигли в свой кабинет и достала из ящика стола три видеокассеты. Подошла к полкам, где между принтером и факсом стоял маленький телевизор «Сони» со встроенным видеомагнитофоном.

– У нас копии, – сказала она. – Оригиналы спрятаны под замком. Запись ведется по таймеру, на каждой кассете шесть часов. С шести утра до полудня, с полудня до шести вечера, с шести до полуночи, с полуночи до шести и так далее.

Фролих нашла в ящике пульт и включила телевизор. Вставила в щель магнитофона первую кассету. Механизм щелкнул, зажужжал, и на экране появилось тусклое изображение.

– Это вечер среды, – сказала она. – С восемнадцати часов и далее.

Изображение было черно-белым, детали прорисовывались не совсем четко, но приемлемо. Объектив камеры, расположенной за головой секретарши, полностью охватывал квадратную приемную. Женщина сидела за столом и разговаривала по телефону. Пожилая. Волосы белые. Дверь Стайвесанта виднелась в правой части экрана. Она была закрыта. В левом нижнем углу картинки светились цифры – дата и время. Фролих нажала на быструю перемотку, и движение ускорилось. Белая голова секретарши двигалась рывками, что выглядело довольно комично. Рука дергалась вверх-вниз: она то поднимала трубку телефона, то опускала ее. Вдруг в кадр влетел какой-то человек, передал пачку конвертов и выскочил прочь. Секретарша с невероятной скоростью, как машина, принялась сортировать почту. Вскрывала каждый конверт, складывала письмо в одну из аккуратных стопок, хватала штемпель, опускала его на штемпельную подушечку и ставила на письме штамп.

– Что это она делает? – спросил Ричер.

– Отмечает дату получения, – ответила Фролих. – Все документы требуется аккуратно оформить. Так делается всегда.

Левой рукой секретарша загибала каждый лист, а правой ставила штамп. Из-за большой скорости пленки казалось, что женщина сошла с ума. Дата в нижнем углу оставалась неизменной, а цифры, показывающие время, менялись так быстро, что трудно было уследить. Ричер оторвал взгляд от экрана и оглядел кабинет Фролих. Типичный правительственный офис, практически такой же, как и кабинеты, в которых он работал в армии, только гражданский – демонстративно аскетичный и будто бы с трудом втиснутый в интерьер изысканного старинного здания. На полу жесткий нейлоновый ковер серого цвета, мебель из ламината, аккуратные белые провода. Повсюду кипы бумаг высотой в фут, к стенам прикноплены донесения и распоряжения. Застекленный шкаф, на полках которого сложены инструкции, методические пособия. Окна нет. А вот растение есть. Бледное и чахлое в пластиковом горшке на столе – кажется, с трудом пытается выжить. Не видно ни одной фотографии. Никаких памятных вещей. Ничего личного, кроме разве что легкого запаха духов и тканевой, а не кожаной обивки кресла.

– Так, здесь Стайвесант отправляется домой, – сказала Фролих.

Ричер снова взглянул на экран и увидел, как счетчик времени проскочил девятнадцать тридцать, затем девятнадцать тридцать одну. Из кабинета с утроенной скоростью выскочил Стайвесант. Это был мужчина высокого роста, широкий в плечах, слегка сутулый, с сединой на висках. В руках он держал тощий портфель. Из-за быстрой перемотки двигался он со смехотворной прытью. Подбежал к вешалке и сорвал с нее черный плащ. Накинул его на плечи и помчался к столу секретарши. Резко наклонившись, что-то сказал ей и скрылся из виду. Фролих удвоила скорость показа. Секретарша дергалась и покачивалась в кресле. Цифры счетчика времени расплылись почти до неразличимости. Семерка сменилась восьмеркой, секретарша вскочила, и Фролих замедлила скорость, чтобы поймать секунду, когда она откроет дверь в кабинет Стайвесанта. И вот секретарша взялась за ручку, приоткрыла створку, сунула голову внутрь, оторвав одну ногу от пола, тут же повернулась и закрыла дверь. Пробежавшись по пространству квадратной приемной, похватала сумочку, зонтик и пальто и скрылась во мраке в дальнем конце коридора. Фролих еще раз удвоила скорость воспроизведения, цифры в нижнем углу опять замелькали быстрее, но картинка оставалась совершенно неизменной. Время мчалось вперед, но в опустевшем офисе все застыло.

– Когда приходят уборщики? – спросил Ричер.

– Незадолго до полуночи, – ответила Фролих.

– Так поздно?

– Они работают и по ночам. Уборка делается круглосуточно.

– И до их прихода совсем никакого движения?

– Совсем никакого.

– Тогда мотайте. Здесь уже все понятно.

Фролих щелкала кнопками, переключаясь с ускоренной перемотки, когда экран словно застилало пеленой снега, на нормальную, когда появлялась картинка и можно было проверить время записи. В двадцать три пятьдесят Фролих поставила обычную скорость. Счетчик щелкал, отсчитывая секунду за секундой. В одиннадцать пятьдесят две в дальнем конце коридора возникло какое-то движение. Из темноты вышла группа из трех человек. Две женщины и мужчина, одетые в темные комбинезоны. Латиноамериканцы. Все невысокого роста, плотные, темноволосые, бесстрастные. Мужчина толкал перед собой тележку. Спереди к ней с помощью обруча крепился черный мешок для мусора, а сзади на полках стояли лотки с тряпками и баллончиками. Одна из женщин несла пылесос с длинным шлангом и с широкой насадкой. Он висел у нее на спине, как рюкзак. Вторая женщина в одной руке держала ведро, а в другой – швабру. У швабры на рабочей части оказалась квадратная поролоновая накладка, а посередине ручки – какое-то сложное устройство для отжимания лишней воды. Все трое уборщиков были в резиновых перчатках светлого оттенка. Возможно, прозрачных, а может, светло-желтых. На лицах мужчины и женщин читалась усталость. Как у всех, кто трудится в ночную смену. Но выглядели уборщики опрятно и казались настоящими профессионалами. У всех были аккуратные короткие стрижки, а лица как бы говорили: «Мы понимаем: работа у нас не самая интересная в мире, но мы исполняем ее как следует». Когда группа подошла к двери кабинета Стайвесанта, Фролих поставила запись на паузу, и все на экране замерло.

– Кто они? – спросил Ричер.

– Штатные сотрудники, нанятые непосредственно правительством, – ответила Фролих. – Большинство уборщиков офисов в этом городе работают по срочному договору, получают минимальную зарплату, не имеют льгот – текучка кадров очень высокая. То же самое в любом другом городе. Но мы нанимаем сами. Кстати, ФБР тоже. Конечно же, отбираем только тех, кто заслуживает доверия. У нас работает две постоянные бригады. Все кандидаты проходят собеседование, их проверяют на благонадежность, и, если кто-то оказывается замешан хоть в чем-то предосудительном, его отсеивают. Платим уборщикам хорошо, предоставляем полную медицинскую страховку, куда входит и стоматология, оплачиваемый отпуск – словом, все как положено. Они считаются такими же сотрудниками отдела, как и любой другой работник.

– И как они проявляют себя?

– Как правило, просто потрясающе, – ответила она.

– Но вы подозреваете, что письмо незаметно пронес кто-то из них?

– Других вариантов у нас нет.

– Так где же оно сейчас? – Ричер указал на экран.

– Может быть, в мусорном пакете, в плотном конверте. Может быть, в файлике, приклеенном скотчем к днищу одного из лотков или к полочке. Или даже к спине мужчины, под комбинезоном.

Она нажала на кнопку «Пуск», и уборщики продолжили путь в кабинет Стайвесанта. Дверь за ними захлопнулась. Камера тупо смотрела перед собой. Счетчик времени тикал: прошло пять минут, семь, восемь. Наконец пленка закончилась.

– Полночь, – сказала Фролих.

Она извлекла кассету и вставила вторую. Нажала кнопку воспроизведения; дата сменилась на четверг, а таймер запустился ровно в полночь. Время медленно ползло вперед: две минуты, четыре, шесть.

– Они определенно работают тщательно, – заметила Нигли. – В нашем офисе уборщики за это время вычистили бы целое здание. Вот только спустя рукава.

– Стайвесант любит работать в идеальной чистоте, – сообщила Фролих.

В семь минут пополуночи дверь открылась – уборщики вышли из кабинета.

– Значит, теперь, как вы считаете, письмо лежит на столе? – спросил Ричер.

Фролих кивнула. На видеозаписи уборщики занялись рабочим местом секретарши. Ничего не пропустили. Каждый уголок был избавлен от пыли, каждая поверхность натерта чуть не до блеска. Пропылесосили каждый дюйм ковра. Мусор бригада отправляла в черный мешок – тот раздулся чуть ли не в два раза. Мужчина так старался, что волосы у него растрепались. Фут за футом он толкал тележку, двигаясь к входной двери, и женщины шли вместе с ним. В шестнадцать минут пополуночи уборщики скрылись во мраке, и приемная снова стала совершенно пустой.

– Ну вот и все, – объявила Фролих. – Следующие пять часов сорок четыре минуты ничего не происходит. Вставляем очередную кассету и с шести утра до восьми, когда появляется секретарша, не видим, опять же, ничего интересного, а дальше события происходят точно так, как утверждают она и Стайвесант.

– Как и следовало ожидать, – раздался голос от двери. – Думаю, нашим словам можно доверять. В конце концов, я нахожусь на государственной службе двадцать пять лет, а моя секретарша, полагаю, еще дольше.

Глава 5

У двери стоял Стайвесант. Сомневаться не приходилось: Ричер сразу узнал человека, которого только что видел на экране. Высокого роста, широкоплечий, за пятьдесят, но все еще в хорошей форме. Красивое лицо, усталые глаза. В костюме и галстуке, хотя на календаре воскресенье. Фролих смотрела на начальника и явно волновалась. Тот же внимательно разглядывал Нигли.

– Ага, вы та самая женщина на видеозаписи, – понял он. – В бальном зале, в четверг вечером.

Видно было, что он напряженно размышляет. Прокручивает в голове умозаключения и, сам не замечая того, кивает, когда убеждается в их правильности. Еще мгновение – и Стайвесант, переведя взгляд на Ричера, шагнул в приемную.

– А вы брат Джо Ричера, – сказал он. – Вы очень на него похожи.

– Джек Ричер, – кивнул Ричер, протягивая Стайвесанту руку.

– Соболезную вашей утрате, – сказал он, отвечая на рукопожатие. – Я понимаю, что опоздал с этим на пять лет, но в Министерстве финансов до сих пор с любовью вспоминают вашего брата.

Ричер снова кивнул.

– А это Фрэнсис Нигли, – представил он коллегу.

– Ричер попросил ее помочь с аудитом, – объяснила Фролих.

– Я так и понял, – скупо улыбнулся Стайвесант. – Ловко придумано, ничего не скажешь. И каковы результаты?

В кабинете воцарилась тишина.

– Прошу прощения, если обидела вас, сэр, – сказала Фролих. – Ну, помните, когда говорила про запись. Хотела просто прояснить ситуацию.

– Каковы результаты аудита? – снова спросил Стайвесант.

Фролих ничего не ответила.

– Все настолько плохо? – догадался Стайвесант. – Ну что ж, определенно этого следовало ожидать. Я тоже знал Джо Ричера. Не так хорошо, как вы, но время от времени мы пересекались. Он производил большое впечатление. Полагаю, его брат по крайней мере вполовину так же умен. А мисс Нигли, вероятно, еще умнее. Значит, они должны были найти наши слабые места. Я прав?

– Трижды правы, – подтвердила Фролих.

– Бальный зал – это само собой, – начал перечислять Стайвесант. – Возможно еще, дом Армстронгов, а также это чертово мероприятие на открытом воздухе в Бисмарке. Я прав?

– Да, – ответила Фролих.

– Но это был исключительный уровень работы, – сказала Нигли. – Вряд ли кому-то удастся повторить…

– Пойдемте-ка в конференц-зал. – Стайвесант, прерывая ее, поднял руку. – Я хочу поговорить о бейсболе.

По узким извилистым коридорам он привел их в относительно просторное помещение, расположенное в самом центре комплекса. В нем стоял длинный стол с десятью стульями, по пять с каждой стороны. Окон здесь не оказалось. Под ногами лежал все тот же серый синтетический ковер, а над головой были все те же белые звукоизоляционные панели. И все тот же яркий свет галогеновых ламп. У одной стены стоял низкий шкаф. Дверцы закрыты, сверху три телефона. Два белых, один красный. Стайвесант сел за стол и махнул рукой, приглашая рассаживаться и остальных. Ричер взглянул на огромную информационную доску, к которой было приколото множество бумаг с грифом «Секретно».

– Буду с вами откровенен, что для меня не очень характерно, – начал Стайвесант. – Но только на короткое время, сами понимаете. Считаю, что мы должны вам кое-что объяснить, и потому что Фролих привлекла вас к работе с моего личного согласия, и потому что брат Джо Ричера – часть нашей, так сказать, семьи, и, следовательно, коллега брата – тоже.

– Мы вместе работали в военной полиции, – вставила Нигли.

Стайвесант кивнул с таким видом, словно знал об этом уже давно.

– Давайте поговорим о бейсболе, – предложил он. – Вы следите за этой игрой?

Все молча ждали, что будет дальше.

– Когда я приехал в город, бейсбольный клуб «Вашингтон сенаторз» уже там не играл, – продолжил он. – Так что мне пришлось довольствоваться ребятами из «Балтимор ориолс», что иногда было удовольствием весьма сомнительным. Но вы же понимаете, в чем уникальность этой игры?

– Длительность сезона, – понял Ричер. – Процент побед.

Стайвесант улыбнулся так, будто удостоил его похвалы.

– Возможно, вы даже больше чем наполовину такой же умный, как Джо, – сказал он. – Дело в том, что обычно в бейсболе за сезон проводится сто шестьдесят две игры. Намного, очень намного больше, чем в любом другом виде спорта. В остальных видах сезон примерно в два раза короче – в баскетболе, хоккее, американском футболе, футболе, да где угодно. И игроки могут вообразить себе, что способны победить в каждом матче сезона. Практически эта цель вполне реальная, она поднимает дух команды. Порой ее даже достигают. Но в бейсболе такое совершенно невозможно. Лучшие команды, самые великие чемпионы примерно треть своих игр обязательно проигрывают. Терпят поражение как минимум от пятидесяти до шестидесяти раз в год. Представьте себе, каково это с психологической точки зрения. Ты превосходный спортсмен, ты рвешься в бой, но точно знаешь, что все равно будешь проигрывать, причем не раз. Приходится менять настрой, иначе с этим чувством обреченности никак не справиться. Защита президента – то же самое. Вот к чему я клоню. Побеждать каждый день невозможно. И к этой мысли надо привыкнуть.

– Вы проиграли только один раз, – сказала Нигли. – В тысяча девятьсот шестьдесят третьем году[11].

– Нет, – не согласился Стайвесант, – мы проигрывали далеко не раз и не два. Просто не все проигрыши были столь серьезными. Как и в бейсболе. Не каждое попадание противника в цель приводит к твоему поражению, не каждое поражение лишает возможности участвовать в мировом чемпионате. И у нас не каждая наша ошибка приводит к гибели охраняемого.

– Так что вы хотите сказать? – спросила Нигли.

Стайвесант наклонился вперед:

– Я хочу сказать, что да, ваш аудит безопасности много что выявил, но вы все равно должны верить в наши силы. Не каждая наша ошибка обходится дорого. Прекрасно понимаю, постороннему человеку подобная самоуверенность может показаться легкомысленной. Но вы должны понимать, что мы просто вынуждены так мыслить. Ваш аудит выявил несколько дыр, и теперь мы должны подумать, возможно ли эти дыры заткнуть. И целесообразно ли. Я оставляю это на усмотрение Фролих. Теперь ее выход. Но я хочу, чтобы вы, как рядовые граждане, избавились от сомнений в наших возможностях. В нашей состоятельности. Потому что никакого провала пока не было. А дыры будут всегда. Такова уж наша работа. Таковы условия демократии. И с этим надо смириться.

Он откинулся на спинку стула, давая понять, что закончил.

– А как насчет конкретной угрозы? – спросил Ричер.

Стайвесант помолчал, потом покачал головой. Выражение лица его изменилось. Казалось, изменилась и сама атмосфера в комнате.

– Здесь моя откровенность заканчивается, – сказал он. – Я же говорил, что это временная уступка. То, что Фролих раскрыла вам существование угрозы вообще, – очень серьезная ошибка. Могу лишь сказать, что мы сталкиваемся со множеством угроз. И разбираемся с ними. Как именно – информация совершенно секретная. Хочу, чтобы вы понимали: вы обязаны никогда и никому ни слова не говорить о том, что мы обсуждаем. И вообще о любом аспекте нашей деятельности. Это обязательство закреплено в федеральном законе. И в случае чего я могу применить к вам предусмотренные законом меры.

Ричер не произносил ни слова, Нигли тоже молчала. Фролих, казалось, расстроилась. Но Стайвесант на нее не обращал никакого внимания: он пристально смотрел то на Ричера, то на Нигли, в глазах его сверкала некоторая враждебность, через некоторое время вдруг сменившаяся задумчивостью. Он снова напряженно размышлял. Потом встал и подошел к низкому шкафу, на котором стояли телефоны, присел на корточки, открыл дверцы и достал два желтых блокнота и две шариковые ручки. Положил блокноты на стол – один перед Ричером, другой перед Нигли. Обошел вокруг стола и сел на свое место.

– Запишите ваше полное имя и фамилию, – сказал он, – а также все без исключения псевдонимы и агентурные клички, дату рождения, номер социального страхования, военного билета и текущий адрес проживания.

– Зачем? – спросил Ричер.

– Просто сделайте это, и все, – отрезал Стайвесант.

Ричер помолчал, потом взял ручку. Фролих с тревогой следила за его движениями. Нигли тоже бросила на него взгляд, потом пожала плечами и стала писать в блокноте. Ричер подождал еще немного, а затем последовал ее примеру. Он закончил намного раньше ее. У него не было ни среднего имени, ни постоянного адреса. Стайвесант подошел к ним по очереди со спины, забрал блокноты. Сунул их под мышку и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Дверь за ним с грохотом захлопнулась.