Плесень

Андрей Филимонов

Плесень

Железная дорога пролегала посреди тайги. Стояла тихая, летняя ночь. Пассажирский поезд, который ехал уже пятые сутки к конечной станции, до которой оставалось не более четырёх часов, плавно продвигался среди деревьев. Почти все окна вагонов были темны, отражая слегка колышущиеся деревья. Только в немногих окнах ещё горел свет. Одно из таких окон, открылось, и в лес, тёмный, дремотный лес полетел небольшой свёрток. Прямоугольный, мелькнувший желтоватым отсветом, взвился в воздух и пролетев небольшое расстояние, затерялся среди кустов и деревьев. Окно закрылось. Через несколько минут свет в нём погас. Поезд продолжал свой путь.

До отправления поезда оставалось буквально пара минут. Лиза, уложив свои вещи в двухместном купе, познакомилась с соседкой и вышла в коридор. Она стояла у окна и смотрела как капли дождя стекают по другой стороне стекла. Вечерело, но из-за тяжёлых туч, казалось, что уже наступила ночь. Сквозь оконное стекло можно было увидеть вдалеке огни города, города, в котором Лиза родилась и выросла, в котором прожила двадцать три года, и, который покидала навсегда. По крайней мере таково было её решение. Из-за темноты снаружи девушка прекрасно видела своё отражение. И струйки дождя, что стекали по оконному стеклу, казались слезами на её щеках. Хотя, она и в самом деле плакала. Но это уже было привычно, наверное, поэтому Лиза не сразу осознала, что слезинки катятся по её щекам. Так же привычно было для неё видеть слегка удивлённые взгляды людей, той же соседки, проводницы, других пассажиров, которые они бросали в её сторону. Она то, давно привыкла к своему образу, который так тяжело укладывался в умах “нормальных” людей. То, что она выглядела в свои двадцать три, точно так же, как и в свои восемнадцать, и в свои шестнадцать, и даже в свои двенадцать. Да она практически не изменилась. Прибавилось немного роста, но незначительно. Если в двенадцать росту в ней было 85 сантиметров, родилась она очень маленькой и росла очень медленно. Сейчас она была примерно полтора метра, без пары сантиметров. Щуплое телосложение, как у подростка. И белизна. Белыми были волосы, не седыми, а именно белыми, какие бывают у кукол. Белой была кожа, настолько белой и тонкой, что казалось она просвечивала насквозь. На коже не было ни одного пятнышка, ни родимого, ни веснушки, ни даже маленького прыщика. Никогда в своей жизни Лиза не переживала из-за прыщика на носу или где-либо ещё. Ещё одна особенность, которая отличала её от “нормальных” людей – Лиза никогда не загорала. Не в том смысле, что она не загорала на пляже или не любила этого делать, нет, просто её кожа не была восприимчива к ультрафиолетовым волнам. Она могла несколько часов находиться на пляже, на самом солнцепёке и совершенно не загореть, коже оставалась белой. Наверное, именно поэтому сверстники дразнили Лизу – молью, бледной поганкой, белянкой… Об этом не хотелось думать, не хотелось вспоминать, но что можно сделать если воспоминания напоминают о себе сами.

До нового места жительства Лизы поезду придётся проделать путь в сотни километров, по времени же, около пяти суток. На этот случай Лиза запаслась парой книг, купила в киоске пару сканвордов, скачала на телефон несколько фильмов. Сейчас же на неё нахлынули воспоминания. Они были хаотичными, непоследовательными. Они были обо всём сразу, о всей её жизни. И об университете, и о бабушке, и о выпускном балле, и о родителях. Они скакали, плясали пред её внутренним взором. Лиза уняла внутреннюю дрожь и решила, что за время поездки, она постарается упорядочить воспоминания, как говориться – вспомнить всё, и, расставить всё по полочкам. Поезд дёрнулся и огни за окном начали своё движение. Где-то вдали сверкнула молния, но звука грома слышно не было. Был слышен только перестук колёс, который всё более и более ускорялся. Лиза зашла в своё купе, соседка разговаривала с кем-то по телефону. Девушке звонить было не кому. Родных не осталось. Друзей не было. Или были, когда-то давно, в детстве? «Об этом тоже надо вспомнить» – подумала Лиза. Она прилегла на своё место, прикрыла глаза. «Так», – начала размышлять она, – «ехать примерно пять суток, с соседкой около двух, а дальше одна». В такую даль, в которую ехала она, много желающих ехать туда же не было. Что ж, одна в купе (вот повезло так повезло, одна в двухместном купе). Ей было не привыкать к одиночеству (ну не любила Лиза компаний, даже из одного человека или, может быть просто привыкла к одиночеству). Колёса поезда мерно перестукивали тук-тук, тук-тук, вагон слегка покачивался и это убаюкивало. Сон пришёл внезапно, мысли оборвались. Лиза провалилась в глубокий сон без сновидений.

Пробуждение стало таким же неожиданным, как и погружение в сон. В дверь купе постучали и почти сразу она открылась. Проводница, весёлая женщина средних лет, с пышной копной рыжих волос заглянула в купе улыбаясь во весь рот.

– Доброе утро, – сказала она. – Через пол часика завтрак. И прикрыв за собой дверь, удалилась будить остальных пассажиров. Лиза сладко потянулась, потёрла глаза, взглянула в окно и увидев проплывающий в нём пейзаж, поняла, что он ей ни о чём не говорит и не напоминает. Пожелав доброго утра соседке, она пошла в туалет, почистить зубы, умыться.

На завтрак дали яичницу с беконом, кусочек масла, булку с кунжутом и чай. А так хотелось кофе. Позавтракав, Лиза пошла к проводнице, узнать есть ли у неё кофе. Кофе был, растворимый, не известной марки, и, как оказалось в последствии с непредсказуемым, непередаваемым отвратительным вкусом. Ничего не оставалось делать, как дождаться, когда будет более-менее продолжительная остановка и вот тогда купить хороший кофе. Соседка вновь увлеклась телефоном, тем самым ясно давая понять, что к общению не расположена, ну ни капельки. Лизу это конечно же ничуть не расстроило. Она вышла из купе и встала у окна. За окном мелькали деревья, поля, речки. Была середина лета, всё было зелено и живо. Девушка смотрела в окно отрешённым взглядом и не замечала всю эту буйность красок и жизни. Взгляд её был устремлён внутрь. Такой взгляд порой можно заметить у некоторых людей, вот стоит человек с открытыми глазами, смотрит куда-то, но по выражению его лица понятно, что все образы, которые сейчас у него перед глазами, никак не связаны с тем миром, который прямо перед ним. Эти образы зачастую связаны с фантазией, мыслями о будущем или воспоминаниями. Лизавета, вспомнилось, что так называл её отец, смотрела в прошлое. Радостных воспоминаний было не очень много, больше не то, чтобы плохих, но не радостных. Раннее детство, как и большинство людей, Лиза помнила очень смутно. В детский сад она не ходила, так как часто болела. В этот период её детства самым ярким воспоминанием была бабушка, Ефросинья Викторовна, баба Фрося. Милейшей души человек, с такими же белыми волосами, как и у внучки, только они у неё побелели от возраста. Когда они гуляли вдвоём, то были похожи на два одуванчика. Ефросинья Викторовна очень любила свою внучку, ну и конечно же слегка баловала. У девочки всегда были в наличии конфеты, спасибо бабуле. Сама она к сладкому относилась не то, чтобы равнодушно, а как к обыденности, ну есть и есть, можно и съесть. Поток воспоминаний прервала девочка лет одиннадцати, в белом с огромными цветами платье, с двумя красиво завитыми косичками и огромными глазами. Она вышла из соседнего купе, круто развернулась, упёрла руки в боки и заявила – не хочу я эту кашу, сами ешьте, – и демонстративно повернулась к окну. Однако голос, вероятно отца девочки, прозвучавший из купе, не грубо, но очень требовательно и властно, заставил юную бунтарку подчиниться и принять свою участь. Тяжело вздохнув, девочка развернулась и вернулась в купе, прикрыв за собой дверь. Девочка эта напомнила Лизе её подругу, лучшую подругу, с которой они были не разлей-вода. Маша, единственная в классе, кто решился дружить со странной девочкой Лизой. Лучшая подруга, которая подарила ей радость общения, веселье игры, таинственность секретов, совместный досуг и труд, сколько домашних заданий Лиза помогла ей сделать. Лучшая подруга, которая первая (кто же как не лучший друг?) дала вкусить горечь предательства. В самом начале учебного года, Лиза отправилась в школу, настроение было отличное, под стать погоде, в тот день было солнечно, тепло и сухо. До школы было не далеко, и, Лизавета шла неспешным шагом. К школе вела широкая аллея, но ближе к учебному заведению, она как бы раздваивалась, потому что посередине были высажены кусты акации. И вот, подходя по одной из дорожек к школе, Лиза услышала на соседней, по другую сторону густых кустов, знакомый голос подруги. Обрадовавшись, она подошла ближе к кустам и невольно услышала неприятную для себя правду.

– Да как ты можешь дружить с этой молью, – спрашивал голос старосты их класса, Новиковой Оли. – Да, дружить с белянкой, фу, – чуть не хором, подпели ещё три голоса, ближайших подруг-подхалимок Новиковой Насти, Вики и ещё одной Насти. И тут, Лиза услышала страшные слова.

– Да, вы что, девчонки? Нужна она мне… Просто, она умная, домашку мне помогает делать, если бы не она, у меня троек было бы полным-полно. А так, я твёрдая ударница, и родители не ругаются. Вот, если бы ты Вика, помогала бы мне с домашкой, я, ну ни в жизнь, не дружила бы с этой поганкой бледной, больно надо. Давайте, я с вами дружить буду, а не с этой, самой противно притворяться. Только с уроками помогайте мне, пожалуйста.

Повисла минутная тишина, и затем голос старосты вынес вердикт:

– Хорошо, ты в команде, в команде лучших, нормальных девочек. И с уроками поможем. Только, если увидим тебя с «Этой», на нашу дружбу не рассчитывай.

– Ой, девочки, этот так здорово, спасибо вам. Да, я на километр больше не подойду к этой бледнолицей, – произнёс голос лучшей подруги, которой с этого мгновения у Лизы не было.

Что самое странное, слёз не было, не было истерики, была только пустота… И с этой самой пустотой, преданная девочка, на ватных ногах, продолжила свой путь в школу. Она никому не рассказывала о случившемся, даже любимой бабушке, просто что-то произошло внутри, что-то с корнем было вырвано из её души, из сердца. Было больно, даже дышать. Боль сковывала движения. Боль и пустота, пустота и боль. Говорят, что время лечит, но это не так. По прошествии времени, боль утихла, улеглась, свернула свои иглы, которые в тот день вонзились прямо в сердце. Но боль не ушла, Лиза это знала, чувствовала. Боль свернула свои длинные, острые иглы, но лишь для того, чтобы напитать их кончики ядом. Теперь, стоя у окна, Лиза вновь почувствовала, как боль расправила свои острые иглы и вонзила в душу, впрыскивая яд обиды в самую сущность девушки. Пустота и боль, после того случая всегда сопровождали Лизу, а после очередного предательства, только усилились, а пустота стала необъятной.

Поезд продолжал свой путь, он одновременно и удалялся, и приближался. Удалялся от города, где Лиза родилась и выросла, от всей её прошлой жизни и приближался к другому городу, который девушке не был знаком, но который она выбрала для дальнейшей жизни. За окном менялись пейзаж за пейзажем. В дали сверкнула своими водами река, промелькнула берёзовая роща, а в небе облака будто соревновались друг с другом разнообразностью форм и очертаний. «Белые, белые облака, как мои волосы» – подумала Лиза, любуясь этим зрелищем. Говорят, любимые нами люди, что ушли от нас, там. Мама и папа… Прошло примерно три года с того первого случая, когда боль впервые вонзила свои отравленные иглы в сердце маленькой девочки и как будто бы всё наладилось. Ну нет друзей, к этому, к сожалению, можно привыкнуть, но зато есть любящие тебя родители и конечно же бабушка. Но боль сдаваться не собиралась. Как-то вечером, когда уроки были сделаны, ужин съеден, и Лиза с бабулей сидели у телевизора, раздался звонок в дверь. Лиза, думая, что это папа с мамой вернулись с работы, они работали на одном предприятии, побежала открывать дверь. Но на пороге стоял полицейский в форме.

– Здравствуй девочка, – сказал нежданный гость.

– Есть в доме кто-то из взрослых? – задал он вопрос.

– Здравствуйте, да, мы с бабулей, сейчас позову, – ответила девочка. – Вы проходите.

Полицейский, казалось бы, нехотя переступил порог дома и остался стоять в прихожей. Бабушка Фрося вышла из комнаты, и Лиза увидела, как лицо бабушки изменилось и как та положила руку на сердце. Взрослые прошли на кухню, а Лиза пошла смотреть телевизор. Но когда до неё донеслись из кухни всхлипывания Бабули она тоже направилась туда же. Картина, представшая перед ней, удивляла. Полицейский стоял, поглаживая бабушку по плечу, та же трясущимися руками пыталась сделать хоть один глоток воды из стакана, который так и плясал в её руке. Лиза не знала, как реагировать на такую ситуацию, поэтому спросила первое, что пришло ей в голову:

– А, мама с папой скоро придут?

Бабушка подняла на внучку глаза полные слёз, еле сдерживая рыдания, сказала:

– Лизонька, девочка, они больше не придут. – И больше не сдерживалась.

В тот день боль чуть не убила Лизу, вонзив глубоко, глубоко свои отравленные иглы. А пустота заполнила собой всё и этого ей казалось мало. Она как – будто просачивалась сквозь кожу, и окружала собой пространство вокруг девочки, создавая свой неповторимый ореол, ореол пустоты. Лиза потеряла сознание.

Позже, когда Елизавету уже выписали из больницы, она узнала, что произошло. У большегрузной машины отказали тормоза, и она на большой скорости врезалась в маршрутное такси, перевернув, смяв её. Не выжил никто, в том числе и родители Лизы, возвращавшиеся с работы домой. Боль слегка утихла, пустота же разрослась до неимоверных размеров. На дворе стояло лето, такое же тёплое как в этом году, году, когда Лиза уезжала навсегда из родного города. До школы было ещё полтора месяца, на улицу не хотелось, друзей нет, теперь и родителей тоже нет, а бродить одной, сами понимаете – одиноко. Лиза ходила по квартире, как будто стараясь что-то или кого-то найти, и, иногда находила бабушку. Бабушка Фрося постарела ещё сильнее, как-то вдруг и сразу. Улыбчивое лицо стало печальным-печальным, печаль, словно загар въелась лицо любимого человека. Лиза же как – будто стала ещё бледнее. Она истаивала, истончалась будто хотела слиться с пустотой, что окружала её. Дни тянулись долго, как будто день забыл сколько в нём часов и длился месяцами. Но, как это и бывает всегда в жизни, когда ждёшь наступления чего-то или, когда закончится определённый период, учебный год наступил неожиданно.

– Завтра в школу, милая. – Сказала бабушка.

Из пустоты пробился голос Лизы: – Хорошо. И больше ничего сказано не было. Бесцветное, безжизненное, бесплотное, серое – «Хорошо».

С учёбой были проблемы. Сквозь ореол пустоты плохо просачивалось то, что говорили учителя, одноклассники и все остальные люди. Пустая оболочка девочки по имени Елизавета, окружённая той же пустотой, ходила в школу и возвращалась домой, ела и спала, что-то кому-то говорила и кого-то слушала. Учителя не ругали её, не делали замечаний, смотрели и их взгляды говорили, что они всё понимают, сочувствуют, сопереживают, смотрели с жалостью в глазах. Девочку их взгляды не занимали, ведь это она, а не они потеряли родителей, это она, а не они бредут по жизни, окружённые пустотой. Это ей, а не им больно так, что хочется кричать, выть, всех застрелить, всех обнять, расцарапать все глаза, что смотрят на неё и выплакать свои. Боль стала её постоянным спутником, но была не резкой и сильной, а постоянной и ноющей. Лиза пыталась поделиться своей внутренней пустотой с чистыми листами бумаги, пыталась нацарапать на них ручкой, хоть какую-то мысль, своё внутреннее ощущение, боль, в общем всё что было на сердце, внутри. Но если внутри пустота, что можно из неё извлечь? Впрочем, девочка сочинила несколько стихов, а мысли, что она пыталась выразить, зачастую, так и оставались, если можно так сказать: недовыраженными, не смогли родиться. Начали, но не смогли… Поэтому, у неё было полно недописанных листов, строк, предложений. Но стихи Лиза периодически перечитывала, были они конечно же о пустоте, о предательстве, о смерти. Сейчас стоя у окна, в поезде, она вспомнила один из них:

Не везёт в любви,

В смерти повезёт

Только не грусти,

Мне сказал пророк

Зарастёт травою

Холмик у реки,

Он тебя укроет,

Только не грусти.

Грустно!

А поезд продолжал своё движение мимо городов, сёл, деревень, рек и озёр, лесов и полей. Глядя на всё это своими глазами-окнами, но не запоминая. Не ведая забот и треволнений ни Лизы, ни, кого-то ещё из тех людей, которых он заглатывал в своё нутро и выплёвывал из него на разных вокзалах, станциях, полустанках.

День близился к вечеру, но было ещё очень даже светло, ведь на дворе стояло лето. Проводница объявляла, что через десять минут будет длительная остановка, около сорока минут, и, просила всех, кто собирается выходить из вагона, поразмять ноги, прикупить чего-нибудь, не опаздывать. Елизавета собралась сходить за кофе и печеньем. Вокзал был большим и красивым. В нём было много людей, кто ходил, кто-то сидел, кто-то, сбившись в кучку о чём-то беседовал. Все были заняты. Изредка девушка ловила их любопытные взгляды, которые как бы говорили: «Это ещё, что за привидение?». Лиза оглядела вокзал и пошла неспешным шагом искать продуктовый магазин или ларёк. Она уже привыкла к тому, как реагируют люди, когда видят её и потому, не обращала внимая на любопытные взгляды, которые разглядывают её бледность и белёсость. Купив то, что собиралась, походила по вокзалу, разглядывая то, на что можно было посмотреть и взглянув на огромные часы с гербом города, поняла, что пора возвращаться. Выйдя на улицу, она заметила, что стало темно. Тяжёлые тучи надвигались на вокзал, на перрон, на поезд, на неё. Дождь, ливень сплошной стеной приближался по полю, прилегающему к вокзалу. Ей не хватило нескольких метров, чтобы укрыться от ливня в чреве поезда и в вагон она входила мокрая насквозь. Благо было во что переодеться. Попросила соседку выйти из купе, так уж случилось, что девушка стеснялась своей внешности, а тут ещё и переодеваться перед незнакомой женщиной. Но та, окинув её взглядом, в котором читалось: «было бы на что смотреть», вышла. Лиза сняла мокрую одежду и переодевшись в сухую, открыла дверь купе, нашла взглядом соседку и сказала: «Спасибо, можете заходить». Соседка ещё постояла немного и только после этой мхатовской паузы, соблаговолила занять своё место. Поезд тронулся, стук колёс пытался перестучать дождь. Сидя у окна купе Лиза слушала как соревнуются колеса с каплями дождя в том, кто кого перестучит. Колёса выстукивали какое-то подобие монотонной мелодии, дождь же пытался убедить всё вокруг, что миром правит хаос. Иногда в это стучащее соревнование вмешивался отдалённый рокот грома, и молния рассекала небо, как бы предупреждая: «Если кто-то из вас собьётся с ритма стука, тот будет неминуемо наказан». Мелодия колёс и дробный стук крупных капель дождя убаюкивал. И, конечно же, Лиза не заметила, как заснула. Сон, как часто она прибегала к его спасительному забытью. Лиза любила вздремнуть после обеда в выходной день. Сон спасал от реальности, от перипетий жизни, от воспоминаний, от боли и пустоты, от суеты, от людей, от всего, что окружало её. Ей, за редким исключением не снились сны. Сегодня настало то редкое исключение. Лиза видела отца, но не полностью, она почему-то не могла вспомнить в подробностях его лицо. Помнила только, что оно было добрым. Добрыми были глаза, улыбка, даже нос казался добрым и ямочки на щеках. Ещё, Лиза помнила, что на лице отца были усы. А вот руки она помнила очень хорошо. Сильные руки папы, которыми он её обнимал, которыми подкидывал её вверх и ловил, когда она была маленькой. В такие моменты ей не было страшно, рукам отца она доверяла, и они никогда её не подводили. Ещё отец не любил одежду с коротким рукавом, даже в жару он носил рубашки с длинным рукавом, закатанными по локоть или чуть выше. Лизе так же запомнились волоски на руках у отца, они были такие мягкие и она любила их гладить, когда они вместе смотрели мультики или читали книжки. Маму Лиза помнила очень хорошо. Это была красивая женщина с тёмными, длинными, вьющимися волосами, до середины спины. Стройная. Ей очень шли сарафаны. Она часто улыбалась. Она была счастлива. Порой у Лизы возникал вопрос: как у такой красивой женщины могла родиться дочь такая, как она? Но она никогда не хотела знать на него ответа. И вот этой ночью, эти любимые ею люди пришли к ней во сне. Она видела, как папа с мамой в ослепительном солнечном свете идут к облаку, и заходят в него. Внутри облака были сиденья, а также там были другие люди. Вдалеке, среди других облаков, стояла не молодая женщина, с облаком на голове, или это были волосы, такие же, как и у неё. Женщина махала рукой маме с папой. Это бабушка Фрося, поняла девушка. Родители помахали ей в ответ, сели на свободные места и дверь, представляете, в облаке закрылось, и оно стало двигаться. Оно влилось в поток других облаков, которые двигались упорядоченно, как машины на проезжей части. Вдруг Лиза заметила, чёрную-чёрную тучу. Она мчалась на огромной скорости, нарушая чинное движение облаков. Лиза хотела зажмуриться, но не могла. И вот, эта чёрная туча разрослась до неимоверных размеров, заполнила собой пол неба, скрыла солнечный свет и врезалась в облако, в котором мирно сидели её родители. Чёрное смешалось с белым. Но чёрного было больше. Раздался лязгающий звук. Лизавета открыла глаза. Она лежит на кровати в купе. Поезд, лязгнув ещё раз и задрожав всеми своими суставами, дёрнулся в последней конвульсии, остановился и тяжело выдохнул воздух из тормозной системы. В окне был «нарисован» вокзал. Немногочисленные люди не спеша сновали по «нарисованному» вокзалу. Повернув голову, девушка увидела соседку с чемоданом, готовую покинуть этот мир, который зовётся – закулисье вагона поезда дальнего следования. Соседка слегка улыбнулась, и пожелав хорошей дороги, навсегда покинула свою спутницу. Лиза осталась одна. В который раз.

Девушка полежала ещё, глядя в потолок купе минут десять, пытаясь окончательно проснуться и вспомнить воспоминания, которые успела вспомнить. Вот ведь абракадабра. Скинув ноги в тапочки, вновь посмотрела в окно. Вокзал. Большой. Чистый. Первые мысли этого утра. Солнце постепенно набирало силу, пытаясь забраться в каждый уголок, под навесы и крыши, и осветить их собою. Жаль, подумала Лиза, что солнце не может забраться своими лучами в душу, чтобы там стало светло и тепло. Чтобы боль растаяла как снег. После всего, что произошло в её жизни и после решения уехать из родного города, дышать стало легче. А удаляясь всё дальше от своего прошлого, становилось ещё легче. Но тяжесть ещё была, и боль, она знала, чувствовала, никуда не делась. Свернулась калачиком, свернув свои иголки, как ёжик.

Продолжительность стоянки, как объявила проводница, продлится час и целых пять минут. Долго. Можно размять слегка затёкшие ноги. Шагнув на перрон, девушка зажмурилась от яркого утреннего солнца. Вокзал оживал. Вокзал был современным. Сказать, что он был красивым, тут уж, как говорится на вкус и цвет. Но он точно был удобным. Раздвижные двери, скамейки удобные и целые, колонны отделаны мрамором, витражные окна тонированы. Люди неспешно, за редким исключением, перемещались в пространстве сообразно своим планам, желаниям, нуждам. Стоя на перроне, Лиза огляделась вокруг. В дали справа от вокзала, если стоять к нему передом и спиной к поезду, виднелись многоэтажки города. Слева, то ли лес, то ли парк. Зелёная крона шелестела под лёгким ветерком. Если повернуться спиной к вокзалу, вагоны поезда загораживали основной обзор, а поверх вагонов виднелась небесная даль. Синева, ни облачка. И много путей, состоящих из рельсов и шпал. «Пути, куда они ведут, и какой из них мой?» – промелькнула мысль в голове, украшенной белыми-белыми волосами. Оставив эту мысль, что посмела бесцеремонно вторгнуться в мирное созерцание окружающего мира, прямо там на перроне у вагона, девушка продолжила осматривать вокзал. Постояв минут десять, глядя на окружающий мир, Лиза вздохнула и пошла к дверям, которые открываясь и закрываясь заглатывали или выплёвывали людей. Беззубый рот дверей разомкнул перед ней свои «губы» и, простояв несколько секунд, девушка шагнула в них.

Вокзал внутри был чист, отделка была современной, стояли скамьи для ожидающих, несколько магазинчиков, обрамлённых стеклом, кофе-автоматы, закусочные, билетные кассы и справочная. За спиной, через затемнённые, огромные, от пола до потолка окна виднелся перрон, впереди была арка выхода в город, ну и входа из города, если направляться в здание вокзала, а не из него. Виднелись металлоискатели, стояли полицейские, осматривающие входящих. Окна на этой стене были не очень большие и не тонированные. Справа, почти во всю стену информационное табло с расписанием поездов, над ним огромные часы. Утро, возвещали часы, восемь тридцать пять по местному времени. Слева расположились кассы, справа от них виднелась большая дверь с надписью «Ресторан», а слева, ну куда же без них, ТУАЛЕТЫ. Людей было не так чтобы и много, но были. Лиза как обычно опустив глаза в пол, двинулась, без особой цели вперёд. Уже много лет она именно так и передвигалась в этом мире, глядя в землю, в пол, в общем вниз, не глядя в лица людей, в их глаза. Ведь очень часто, эти глаза говорили. Одни говорили, что они удивлены видом то ли девушки, то ли привидения, другие, что им искренне жаль от того, что тебе досталась такая внешность и, что они сопереживают, но поделать ничего не могут. А многие, к сожалению, говорили, что они обязательно всем расскажут, как повстречались с ТАКИМ вот чудом, даже не в белых перьях, а в белом пухе. Живя в таком режиме, девушка повидала на своём, недолгом веку уйму всяких ботинок, кроссовок, туфель, сандалий и другой обуви. Она жила в мире обуви, а не в мире людей. Сделав полукруг по вокзалу, Лиза остановилась у витрины с книгами. Стояла и читала названия. Красивые обложки, современные авторы и классики, названия и жанры на любой вкус. Девушка, читала и читала названия, разглядывала обложки потеряв связь с настоящим. Сейчас ничего больше не существовало. Лишь изредка вторгался голос говорящий несвязные слова. Сколько она так простояла? Десять минут, пол часа или несколько лет? Голос вдруг, смог прорваться сквозь её отрешённость, и она уловила что-то знакомое, что-то нужное именное ей. «Повторяю» – сказал голос, – «Поезд номер 453 следующий по маршруту «» отправляется через десять минут с третьего пути». Лиза с некоторым усилием оторвала взгляд от зачаровавших её обложек, направилась к одной из закусочных. Что-то типа «Бургер-Кинга» местного масштаба. «Королевский бутерброд» гласило название. На стойке красовался слоган: «Положи-ка себе в рот, самый вкусный бутерброд». «Ух, какой же это должен быть рот, чтоб вместил весь бутерброд» – мелькнула мысль в голове у Лизы. Очереди не было, девушка быстро пробежала глазами меню, выбрала «бутерброд со вкусом» и газировку, оплатила и всё так же глядя в пол, направилась к выходу на перрон, где поезд уже заждался свою пассажирку. Он прямо весь вздрагивал от нетерпения двинуться дальше в путь и шипя, нервно выпускал воздух, давая понять, что ждать он больше не намерен. Лиза поспешила к своему вагону. Проводница приветливо улыбнулась, пропуская Лизу в чрево этого металлического, зелёного монстра. Она ещё шла по коридору к своему купе, а поезд, конвульсивно дёрнувшись уже начал своё движение.