Безупречный злодей для госпожи попаданки

В этот момент я еще не знаю, что три сестры, где-то на небесах скручивающие пряжу моей судьбы, уже дернули каждая за кончик своей нити, запутывая ее еще больше. И что их посланец уже стоит на пороге дома Али Меченого – первая глава моей новой жизни закончена.

10

Королевский дворец

Сегодня в тронном зале было чуть светлее, чем обычно. Кроме факелов мрак большого стылого помещения разгоняли установленные возле золотого трона жаровни – старый король отчаянно мерз. Отсветы тлеющих углей добавляли привычной полутьме кровавых оттенков, делая ее еще более зловещей.

Исполинские фигуры кверков возвышались за спиной Цварга Вечного. Неподвижные и молчаливые, словно каменные статуи, они готовы по первой команде хозяина уничтожить любого.

Сам властитель полулежал на мягких подушках, обильно устилавших жесткое сиденье его трона. Морщинистое лицо короля с глубокими провалами глазниц болезненно кривилось. Лежащие на подлокотниках руки дрожали и время от времени дергались в рваных конвульсиях. Ему было холодно и страшно от подступающей все ближе беспомощности.

– Ты нашел ее? – просипел Цварг, обращаясь к мужчине в сером плаще, склонившемся перед ним в приветствии. – Месяц, как я велел тебе отыскать принцессу Маури. Но вместо девки в свою постель получил только твои обещания. Ты стал плохо служить своему властелину, инквизитор.

– Не так просто найти девушку, которую не видел никто, кроме ее родителей и двух – трех доверенных слуг, ваше величество. Вы знаете, что император Шелай скрывал свою единственную дочь от всех, опасаясь за ее жизнь.

– Скрывал, скрывал, да ничего не помогло – украли его отродье, – король довольно захихикал, неожиданно оборвал смех, ударил кулаком по подлокотнику трона и завизжал: – Мне плевать на оправдания! Почему ты до сих пор не выполнил мой приказ, главный инквизитор королевства?! Мне нужна эта девка!

– Я приложил все усилия, чтобы порадовать вас, ваше величество, – почтительно произнес инквизитор, не обращая внимания на королевское недовольство. – Моим ищейкам удалось взять след принцессы.

– Где она?! – от волнения король привстал на тощих ногах, но не удержался и рухнул обратно на подушки. Проскрипел: – Мне необходима ее магия. Ты видишь, инквизитор, что я… приболел. Мне нужно лекарство из ее девственной крови и магии ее отца. Где она?

– После похищения принцессу Маури с ее служанкой везли на корабле под флагом капитана Фаррагаса из Гримлы. Кто был заказчиком похищения, установить не удалось, но корабль направлялся к берегам Гримланского царства.

– Где сейчас корабль и его груз? – король в нетерпении поерзал на своих подушках.

– В пути на судне началась эпидемия сухотной лихорадки.  Половину матросов капитан отправил на корм рыбам, как только у них проявились первые признаки болезни.

– Кха-кха, – смех короля был похож на карканье. – У рыб был знатный пир в тот день!

– Думаю, да, но этими мерами остановить эпидемию не удалось. К сожалению, заболела и принцесса Маури. Она мертва, повелитель. Можно сообщить об этом ее отцу – доказательства ее гибели у меня.

Король задумчиво пожевал тонкими синеватыми губами:

– Нет, мы не будем ничего сообщать этому спесивому магу… Пусть и дальше ищет свою доченьку.

Старик умолк, продолжая задумчиво шевелить губами. Потом уставился на инквизитора тяжелым взглядом. Долго рассматривал закрывающий лицо капюшон с узкими отверстиями для глаз, неприязненно произнес:

– Почему вы всегда прячете свои лица? Что-то скрываете?

– Так повелели наши предки, ваше величество, – инквизиция не имеет лица, – ответил мужчина в плаще.

Теперь в его голосе не было почтительности, только лед и металл. На миг король Цварг смутился, затем взял себя в руки и медленно, словно смакуя каждое слово, произнес:

– Пора подумать, нужны ли нам давно забытые заветы давно исчезнувших теней…

– Ничто не исчезло, и ничто не забыто. На заветах Первопредков держится наш мир и королевская власть, ваше величество. Вам ли не знать этого…

– Да, держится.

Руки короля затряслись еще сильнее. Чтобы унять дрожь, он вцепился в подлокотники трона.

Недовольно зашипел:

– Ты огорчил меня. Очень огорчил. Ты не сумел найти для меня принцессу, инквизитор. Не знаю, смогу ли я простить тебе эту оплошность.

– Ваше величество, к моменту, когда пришло письмо императора, его дочь была мертва. И ни один некромант не смог бы ее оживить – рыбы в Эритейском море очень прожорливы…, – голос инквизитора был все еще холоден, но теперь в него вернулась обычная почтительность.

– Так и быть, я прощу тебя, мой друг, за эту хорошую шутку, – старик на троне захохотал, захлопал в ладоши, не заметив, как мужчина в плаще непроизвольно дернул плечом на словах «мой друг».

– Жаль, что не удастся попробовать волшебной магии принцессы. Ну а где ее служанка? Наверняка, она тоже сладкая булочка – Шелай не подпустил бы кого попало к своей дочери, – проскрипел король отсмеявшись.

– Корабль капитана Фаррагаса провел две недели на карантине в одной из лагун недалеко от Гранса. По его окончании служанку принцессы продали работорговцу, гоблину по имени Кришц. Девушка умерла через два дня после этого. Полагаю, от истощения – пока корабль стоял на карантине ее практически не кормили.

Король сцепил перед собой трясущиеся руки:

– Сдохла, и ладно – мне она не интересна, если только не девственница. Но ты напомнил мне об одном деле, инквизитор. У меня на ложе две недели не было ни одной подходящей девки. Уже две недели! Мои евнухи ежедневно отправляются на рынки и рабские аукционы, но возвращаются с пустыми руками. Словно все девственницы в столице вдруг закончились! Я уже хотел наказать слуг за нерадивость…

Цварг выпрямился на своих подушках и торопливо заговорил, словно изнутри что-то его распирало, и он торопился излить это наружу.

– Но вчера я вспомнил про Гранс, инквизитор! – выпалил Цварг, в своем странном возбуждении он не заметил, как напряглась мрачная фигура в сером плаще, и визгливо продолжил:

– Гранс – самый южный порт, куда причаливают все корабли с рабами, прибывающими в мое королевство. Гранс, где работорговцев больше, чем бродячих псов на городском рынке… Уже сегодня мои евнухи скупят там всех нетронутых рабынь. Всех! Я подписал указ! По нему все городские торговцы девками обязаны открыть свои загоны с рабами!

Словно в бреду, Цварг прикрыл свои полинявшие за столетия глаза и продолжил выкрикивать, не видя ничего вокруг:

– У меня будет много девственниц, инквизитор! Много, столько, сколько я захочу! Сколько мне надо, чтобы снова стать молодым…

Мужчина в сером плаще повернулся и, не прощаясь с Цваргом Вечным, вышел из зала. За его спиной в неверном свете факелов остались неподвижные фигуры кверков и старик на золотом троне, продолжавший что-то бормотать, визгливо смеяться сам с собой и довольно потирать ладони…

Через минуту в небо над островерхими крышами королевского дворца взмыл огромный черный дракон. Яростно взревел, выпустив столб пламени. Расправил мощные крылья и стремительно полетел на юг, растворяясь в безоблачном небе над великим королевством Аштаной.

11

Лена-Федерика

Просыпаюсь на рассвете от того, что меня грубо трясут за плечо.

– Вставай, Федерика. Быстро! Да открывай же ты глаза!

С трудом разлепляю веки и пытаюсь сообразить, что происходит. Надо мной склонилось женское лицо, молодое и симпатичное. Я видела эту девушку в доме Али, она одна из трех старших служанок. У работорговца выстроена строгая система иерархии среди слуг, прямо как в армии.

– Живее, бестолочь!

Пока я разглядываю ее и сонно хлопаю глазами, девушка выходит из себя и, схватив меня за руку, буквально сдергивает с лежанки. Я с глухим стуком падаю на каменный пол, отшибая себе бедро и локоть. Шиплю от боли и злости, зато мгновенно слетают все остатки сна. Опираясь на лежанку, кое-как встаю и, потирая ушибленные места, рявкаю:

– Что надо?!

– Одевайся! – в лицо мне летит какая-то тряпка, и девушка почти с ужасом восклицает. – Да поторопись же ты, если не хочешь сдохнуть!

Подгоняемая отчаянием, зазвучавшим в ее голосе, я быстро скидываю ночную сорочку и натягиваю принесенное платье. Успеваю только удивиться, что это не одежда рабыни со специальной меткой на груди, а какая-то другая. Замечаю, что и на девушке такое же платье, только белого цвета, а мое светло-желтое.

– Обувь! – девушка кидает мне под ноги новенькие сандалии с длинными ремешками и тревожно озирается на дверь.

Кричит мне:

– Федерика, живее, если не хочешь, чтобы тебя оставили здесь! – и вдруг срывается в коридор.

Не понимая, зачем это делаю, но уже зараженная беспокойством, я подхватываю принесенные сандалии и босиком выбегаю из комнаты. Тонкая фигурка в белом почти скрылась за поворотом, ведущим к выходу из лазарета, и я припускаю в ту сторону. Бегу что есть сил, чувствуя, как разрастается в груди ком тревоги. Коридор заканчивается, и я замираю на пороге двери, ведущей во двор. Тревожно озираюсь и замечаю перед задними воротами крытую повозку. В нее как раз забирается девушка в белом платье. Собираюсь тоже бежать туда, но сзади в мое плечо впиваются жесткие пальцы.

– Северные ворота, Федерика. Иди на север, – в еле слышном шепоте с трудом узнаю голос Лазариса. Пытаюсь оглянуться, чтобы спросить, что происходит, но тут в мою ладонь вталкивают что-то твердое, завернутое в ткань.

– Что там, на севере? – спрашиваю, машинально стискивая пальцы.

Вместо ответа получаю толчок в спину, от которого вылетаю чуть не на середину посыпанного белым песком двора.

Вслед доносится еле слышное, сказанное по-русски:

– Прощай, землячка. Найди хоть ты свое счастье.

Я припускаю к повозке, возле которой стоит зверского вида мужик с бритым черепом и злобно буравит меня глазами. На бегу успеваю повернуть голову, чтобы еще раз взглянуть на лекаря, но в дверном проеме уже никого нет…

– Живо! – рычит бритый мужик, когда я подбегаю.

Подхватывает меня огромными ручищами и буквально закидывает в кузов. Приземляюсь на колени, обдирая их о грубые доски днища и застываю, шипя от боли и пытаясь отдышаться. В одной руке я крепко сжимаю ремешки своих сандалий. Пальцы другой судорожно стискивают то, что дал мне лекарь. Плотный полог на входе падает, погружая нутро кибитки в густую темноту. Громкий щелчок бича снаружи, гортанный окрик, и, скрипя колесами, повозка трогается с места.

– Иди сюда, – зовет из темноты нежный женский голос, и чьи-то руки тянут меня, помогая подняться.

Я наощупь усаживаюсь на твердую лавку, прижимаюсь спиной к стенке повозки и замираю, пытаясь понять, что происходит.

– Фу-у-у, – длинно выдыхает женский голос справа от меня. – Святые Предки, успели удрать!

– Погоди радоваться, дура, – одергивает ее другой голос. – Когда живые и здоровые в дом господина Али вернемся, тогда будем улыбаться, и Предков благодарить.

– Сама дура, – огрызается моя соседка. – Главное, что из дома выехали, и теперь никто не скажет, что мы рабыни, даже если остановят на проверку.

– Главное, чтобы Евлин успел нас вывезти из города и спрятать.

Наступает тишина, разбиваемая только скрипом колес и щелчками бича возницы. Постепенно мои глаза привыкают к темноте, и я начинаю различать окружающее. Кроме меня в повозке еще десять девушек. В полутьме их лица видны нечетко, но я все равно узнаю – все они служанки из дома Али. Все в светлых платьях, похожего на мой фасона.

– Что случилось? Куда нас везут? – спрашиваю шепотом у соседки справа.

Я вспоминаю ее имя – Ваниса. Она несколько раз приносила мне еду в лазарет. Девушка придвигается ко мне и шепчет, почти касаясь губами уха:

– В город прибыли королевские евнухи. Старый урод издал указ, что все девственные рабыни должны быть переданы дворцовым закупщикам. Сейчас отряды стражи ходят по домам торговцев рабами и проверяют всех женщин. Хорошо, что Евлин узнал об этом еще ночью и успел предупредить господина Али. Иначе всех нас забрали бы, а там, сама знаешь, что было бы…

– Что? Я ничего не знаю, – мотаю я головой.

– Точно, тебя ведь недавно привезли, – Ваниса еще ближе подается ко мне. – Король каждый день берет на ложе девственницу и лишает невинности. После ее убивают – живьем закапывают в землю.

– Мать честная! – вырывается у меня.

– Что вы там шепчетесь?! – недовольно прикрикивает та самая девица, что принесла мне платье. – Заткнитесь, и без вашего шушуканья тошно. А ты, Федерика, лучше бы надела обувь – до Северных ворот недолго осталось. Там нам придется идти пешком.

Моя соседка фыркает, но послушно замолкает, видимо, авторитет старшей по должности здесь непререкаем. Я тем более молчу и решаю последовать совету и обуться. В ладони по-прежнему крепко сжимаю то, что дал Лазарис, напряженно размышляя, как бы посмотреть, что там. Пальцы просто зудят от нетерпения развернуть тряпицу, но я сдерживаю глупое желание. Все равно ничего не разгляжу в темноте, а другие могут заметить, что у меня что-то в руках.

Поэтому, копаясь с сандалиями, я осторожно забираюсь рукой под подол платья и засовываю сверток в маленький кармашек, который вчера пришила к панталонам, выполняющим здесь роль трусов. Не знаю, зачем я его сделала. Просто сидела, и вдруг в голову стукнуло, что так нужно. Нитки и иголка у меня были – как раз накануне зашивала дырку на подоле. Оторвала клочок ткани от простыни и смастерила потайной карман. Как знала, что пригодится. Затолкав сверток в надежное место, еще вожу руками по ремешкам сандалий, проверяя, крепко ли завязала, и выпрямляюсь.

В повозке становится светлее – солнце уже взошло, и его лучи сквозь щели пробираются внутрь кузова. Теперь я могу хорошо разглядеть остальных девушек. Все сидят молча, явно нервничая.  Кто-то кусает губы, кто-то беспокойно сжимает пальцы или перебирает браслеты на запястьях. Браслеты… У всех на руках их по нескольку штук разного вида и размеров, только у меня ни одного. В доме никто из служанок не носил украшения, значит их выдали сейчас, перед побегом… Наверняка они чем-то важны…

– Почему у меня нет браслетов? – требовательно спрашиваю, глядя на старшую служанку.

Она недовольно режет меня взглядом, но сказать ничего не успевает – снаружи раздаются крики и громкая ругань. Наша повозка тормозит, да так резко, что мы, словно кегли, валимся друг на друга и на пол.

– Что там?! Что случилось?! – раздаются испуганные возгласы. Девушки начинают подниматься, цепляясь за соседок и за лавки и испуганно тараща глаза.

– Ну-ка заткнулись и сидим спокойно! – вполголоса рявкает старшая.

 Все поспешно рассаживаются по лавкам и замолкают. Да уж, с дисциплиной у слуг работорговца все просто железно! Респект и уважуха, как говорит молодежь…

– Что бы ни происходило, все молчат. Говорить буду я одна, – добавляет старшая и пересаживается к выходу из повозки. Оборачивается ко мне: – Сядь напротив меня, Федерика. Держи руки так, чтобы было видно, что у тебя нет клейма, поняла?!

Я послушно пересаживаюсь, кладу руки на колени, развернув запястья тыльной стороной наверх и напряженно застываю. Тревожные мысли мечутся в голове. В груди что-то беспокойно ворочается, и от волнения меня начинает потряхивать так, что руки буквально подпрыгивают на коленях.

Старшая вдруг наклоняется ко мне. Берет мои ладони в свои, пристально смотрит в глаза и тихо произносит:

– Успокойся, Федерика. Я не знаю, что там. Но, может быть, что от твоего поведения зависят жизни всех нас.

Я завороженно смотрю ей в глаза и молча киваю. Глубоко вдыхаю и медленно-медленно выдыхаю, представляя, как мое беспокойство уходит вместе с отработанным воздухом.

– Умница, – кивает старшая, отпускает мои руки и выпрямляется.

Позади повозки раздаются шаги нескольких пар ног, мужские голоса, и чья-то рука отодвигает тяжелую ткань на входе…

12

– Куда лезешь! Права не имеешь! – рычит наш возница, и рука, отодвигающая полог, останавливается.

– У стражи приказ досматривать все повозки!

Мы со старшей переглядываемся, и вдруг ее глаза в ужасе округляются. Она показывает пальцем на мою голову и сдавленно шепчет:

– Твои волосы! Обрезанные!

Я хватаюсь за свои короткие прядки и мысленно ахаю – хотя мне уже начали давать зелье, ускоряющее рост волос, они лишь чуть ниже ушей. Беда в том, что в этом мире отрезать волосы могут только рабыне или преступнице – это мне лекарь рассказал.

Таращу на старшую испуганные глаза, и в этот момент кто-то из девушек кидает нам платок. Старшая хватает его и молниеносным движением накручивает мне на голову, прикрывая остриженные волосы. Вся повозка дружно выдыхает, и мы снова начинаем прислушиваться к происходящему снаружи.

– Права не имеешь! В повозке приличные женщины из моего дома, на свадьбу их везу, – это рычит наш бритоголовый возница, и полог снова задергивается.

Короткая пауза, и второй голос подозрительно тянет:

– Женщины из твоего дома? Да я тебя знаю! Ты у Али Меченого служишь. Откуда у раба свой дом?!

– Ты, огрызок хвоста грикла! Где ты у меня рабское клеймо нашел?! Зенки с утра залил и не видишь дальше своего носа, болван! – орет бритый.

Уй-й! Сейчас он разозлит мужика, и тогда обыск нам обеспечен!

Словно подтверждая мои слова, стражник ледяным тоном произносит:

– Оскорблять меня вздумал?!

Старшая в отчаянии закатывает глаза и сквозь зубы стонет:

– Идиот Евлин! Пропадем же!

Секунду я смотрю на нее, затем решаюсь – встаю и отдергиваю полог. Прикрываю рукой глаза и несколько секунд жмурюсь от ударившего в лицо солнца. Перевожу взгляд на стоящих у повозки мужчин – бритого Евлина и высокого плечистого стражника лет тридцати в кожаных доспехах. У обоих злые лица. Стражник держится за рукоять короткого меча, Евлин положил ладонь на висящий на поясе нож.

Делая вид, что поправляю платок, я разворачиваю руку запястьем наружу, и взгляд стражника цепко впивается в мою гладкую, без отметины рабского клейма, кожу.

Я робко улыбаюсь, опускаю глаза и шепчу:

– Дядюшка, что случилось? Бабушка волнуется, у нее опять заболело сердце…

Из-под ресниц смотрю на задумчивое лицо стражника. Он тоже смотрит на меня: взгляд карих глаз пробегает по моей одежде, обуви, проходится по щиколоткам, коротко задерживается на них и неспешно идет вверх. Обжигает кожу на плечах, шее и застывает на лице. Несколько секунд мы смотрим друг на друга: я – из-под ресниц, он, не скрываясь, – в упор.

Мои губы чуть растягиваются в легкой улыбке, и, затрепетав ресницами, я в смущении опускаю глаза.

– Племянница, немедленно скройся! – рявкает Евлин и тянется задернуть полог.

– Но бабушке плохо, дядя! – я округляю глаза и беспомощным оленьим взглядом смотрю на застывшего стражника.

Неожиданно из повозки звучит дребезжащий, совершенно старческий голос:

– Что там, внучка? Когда же мы поедем? Ох, мое сердце!

– Простите, бабушке плохо – она совсем старенькая и очень слаба. Но так хотела побывать на свадьбе своей любимой внучки, что папа не смог ей отказать… Возможно, это ее последнее желание, – шепчу я несчастным голосом.

Снова робко улыбаюсь задумчиво глядящему на меня стражнику. Бросаю предупреждающий взгляд на хмурого Евлина и скрываюсь в повозке, плотно задернув за собой полог. Падаю на лавку, и мы со старшей напряженно таращимся друг на друга – не сделала ли я хуже?

Несколько секунд томительной неизвестности, и вдруг стражник спрашивает у Евлина:

– Твоя племянница уже обещана кому-то?

– Нет еще. Слишком молодая, только пятнадцать исполнилось, – буркает бритый.

– Передай ее отцу, чтобы никому не обещал – за ней придут из дома Маврис.

– Себе берешь? – мирным голосом спрашивает наш возница, словно обсуждает покупку курицы или овцы. – Или кому?

– Себе, – так же спокойно отвечает стражник, будто не он минуту назад был готов порубить Евлина на куски, добавляет: – Поезжайте. Если кто-то захочет остановить, покажешь вот это…

Звуки шагов, повозка вздрагивает, когда грузный Евлин забирается на передок. Бич щелкает, мы трогаемся места.

– Всем сидеть молча! – шипит старшая, и девушки послушно закрывают рты.

Я пересаживаюсь на свое старое место рядом с Ванисой, закрываю глаза и некоторое время так сижу, чувствуя, как мало-помалу отпускает напряжение. Несколько минут гробового молчания, и вдруг тишину внутри повозки разбивает тихий голос старшей:

– Федерика, ты спасла нас всех.

Не открывая глаз, я пожимаю плечами и ничего не отвечаю. Никого я не спасала, думала в первую очередь о себе, о том, как мне выкрутиться из этой ситуации. Просто так получилось, что со мной вместе оказались все эти девушки…

– Откуда взялся голос старухи? – спрашиваю, открыв глаза.

– У меня такой, – хрипит сидящая напротив невысокая пухленькая очень смуглая брюнетка. Отодвигает укрывающий шею легкий шарф, и я с ужасом вижу страшный рваный шрам на нежной коже. – Мой прежний хозяин был такой зверь – за непослушание горло мне едва не перерезал. Спасибо господину Али, вылечили меня. Но шрам остался, и голос не вернулся.

Брюнеточка возвращает ткань обратно на шею и вдруг жизнерадостно улыбается:

– Зато вон как пригодилось мое хрипение. Что, отлично я изобразила бабушку, спешащую на свадьбу внучки?

Девушки начинают тихонько хихикать, и даже старшая улыбается.

– Идеально, – соглашаюсь я, тоже невольно улыбаясь – как причудливо судьба, бывает, раздает нам свои карты. И никогда не знаешь, какая из них окажется джокером.

13

После разговора со стражником мы едем очень медленно. Наш возница постоянно с кем-то ругается, то погоняет лошадей, то тормозит – такое чувство, что на дороге пробка из местных транспортных средств.

Я внимательно прислушиваюсь к звукам снаружи – окрикам погонщиков, ругани пешеходов и спорам возниц. Задумчиво кусаю губы и размышляю, как бы посмотреть на то, что дал мне Лазарис.

Неожиданно заговаривает сидящая напротив меня хорошенькая светловолосая девушка:

– Скажи, Федерика, стражник, что захотел тебя в жены, очень уродлив?

Я удивляюсь:

– Почему ты решила, что он некрасив? Нет, он вполне симпатичный.

– Значит он старый? – не унимается девушка.

– Нет, ему примерно… – я замолкаю, потому что не знаю, какой возраст тут считается молодым. На всякий случай отвечаю расплывчато: – В самый раз, чтобы жениться.

Девушка неприязненно кривит губы и цедит:

– Интересно, что ты успела ему показать, раз он сходу решил в жены тебя взять? Тем более он из дома Маврисов – они кого попало не берут.

– Откуда тебе знать такие вещи, Баяна? Лучше закрой рот, – одергивает ее старшая.

Девица выпячивает губы:

– Я закрою, Герата. Но что будет с Евлином, если придут брать в жены его «племянницу», а на самом деле рабыню?

– Ничего с твоим Евлином не будет – господин Али со всем разберется. А ты сиди и молчи! – хмурится старшая, и девица недовольно замолкает.

Некоторое время мы едем в тишине. Баяна со своего места сверлит меня злым взглядом. Старшая сидит с задумчивым видом, смотрит перед собой и хмурит брови. Я про себя усмехаюсь – неужели кто-то серьезно отнесся к словам стражника о желании взять меня в жены?  Смешно! Увы, на тот момент я еще не знала, что кое-кто, помимо Али, уже считал меня своей собственностью…

Минут через тридцать беспрерывного дерганья, безостановочной брани Евлина и щелчков его бича, повозка останавливается.

– Всем сидеть тихо, пока не скажу, что делать! – велит Герата, отдергивает полог и выбирается из повозки.

Одна из девушек тотчас пересаживается на ее место и, осторожно отодвинув краешек плотной ткани, выглядывает наружу.

– Мы в каком-то большом дворе, – шепотом информирует остальных. – Евлин и Герата разговаривают и чего-то ждут.

Стоило прозвучать имени бритоголового возницы, как Баяна снова поворачивается ко мне, шипит:

– Смотри, Федерика, чтобы из-за тебя у моего Евлина не было проблем! Иначе…

– Иначе что? И с каких пор этот бритый стал твоим? – я усмехаюсь.

– Он обещал выкупить меня у господина Али и взять в жены! – возвещает девица. Гордо задрав нос обводит победным взглядом остальных. Почему-то никто не бросается ее поздравлять. Наоборот, все молчат, опускают глаза или отводят их в сторону.

– Обещать – не значит жениться, – произношу я на автомате земную поговорку. – Так ты уже не девственница, Баяна?

Девица резко бледнеет, стискивает кулаки и сквозь зубы цедит:

– Ах ты гадина! Почему ты поехала вместе с нами? Тебя должны были оставить в доме, я слышала разговор… Это Герата тебя привела… Я все расскажу господину Али!

– Заткнись! – рявкает на нее моя соседка слева.