Шекспир в квадрате

– Круто повезет, если не подцепил какую-нибудь заразу…

О чем это он? Досада охватила меня даже во сне. Я захлопала руками в поисках подушки: запущу ему в голову – пусть заткнется!

– Вставай, – Стефан не унимался.

Я забормотала плаксивым голосом:

– Оставь, ради Бога. Вечером к Настасье… Ты знаешь как у неё нудно и долго. Я посплю.

– Как знаешь.

Митрович был сегодня милостив, и я, раскинувшись на всей постели, засопела сладко, как никогда….

Пробуждение было менее приятным. Отчего-то все тело зудело. Я быстро и нервно почесала колени, подмышки и живот. Закопалась носом в подушку в надежде удержать ускользающую дымку дремы. Ах, эта дымка стала настолько тонка, что можно было с уверенностью говорить о том, что я проснулась… почти. Подушка под моим носом источала едва уловимый аромат мужского одеколона. Я удивилась, Митрович по вечерам предпочитал всем ароматам аромат детского мыла с ромашкой. Снова принюхалась… «danhill»… парфюм совсем не тот, что предпочитает мой муж… Выходит, я в чужой постели! Или того интереснее: в своей, но с чужим мужиком!

После таких открытий я окончательно проснулась. Глаза открывать не торопилась, предчувствуя, что реальность будет для меня потрясением. Решила принимать действительность малыми дозами. Вначале прислушалась: где-то вдали был слышен шум автомобилей – картина вполне мирная и привычная. Я повеселела и решила сосредоточиться на запахе, он был мне явно знаком… Им пахли мускулы тела, что бодро перекатывались вчера под твоими игривыми пальчиками… От услужливо предоставленных мозгом воспоминаний меня прошиб пот.

И что-то там примешивалось к «danhill»у нестандартное?.. Запах потертой кожи и дешевых сигарет!

Все! Финиш!

«Перестань юродствовать, дурочка, и поднимайся», – приказала я сама себе сурово и покинула объятия Морфея бесповоротно.

Глаза открылись и оповестили, что утыкаюся я носом в собственную шаль. Вся остальная одежда навалена на меня сверху в живописном беспорядке. А тело зудит оттого, что покрыто сенной трухой во всех закоулках. Больше того, руки, ноги и другие части тела расцвели яркими пятнами – «крапивница» в самом ярком своем проявлении. Срочно нужно принять «супрастин»! Я метнулась в сторону, где прикопала вчера свой рюкзачок, грацией напоминая леопарда экзотической буро-красной расцветки. Торбочки моей в означенном месте не оказалось. Это привело меня в состояние дикого возбуждения, минут пять я бесновалась в ветхом сооружении, пока не обнаружила свою кладь у самого выхода, практически на пороге.

Мой кавалер вынес рюкзак на свет Божий, исследовал его содержимое, а потом за ненадобностью швырнул в приоткрытую дверь – мое воображение услужливо нарисовало картину происшедшего.

Внутри рюкзака я нашла пару своих трусиков, расческу, косметичку с минимальным набором украшающих средств, облаткой «супрастина» и роликовый дезодорант. Больше НИЧЕГО внутри не было! Вся наличность пропала.

Руки у меня дрожали, губы тряслись, а зубы стучали – все признаки крайнего расстройства нервной системы были налицо. А мозг вне зависимости от тела был ироничен, злобив и, как никогда, реалистичен.

«Отыскать «невинное ночное приключение» – нечего и надеяться. Ничего, кроме имени Ванька (тобой же, кстати говоря, придуманном) о парне неизвестно. Жизнь показала, что парень – не бомж, «danhill»ом наши бродяги не ароматизируют. Еще и губа у парня – не дура! – свои интимные услуги оценил в хорошую сумму, с коей, не мудрствуя лукаво, и сделал ноги. Из этого следует, что тебе, дорогуша, нужно немедленно возвращаться к Митровичу… если, конечно, хочешь и дальше существовать в природе в качестве человека мыслящего. Уж то-то Стефан тебе обрадуется!».

Это ехидное замечание было последним злорадством моего разума. Его вердикт своей бесспорной правдой сомнений не вызывал, поэтому я быстренько привела в соответствие внешнее состояние с внутренним ощущением. Получилась довольно сносная картина – госпожа Пантази у разбитого корыта с оптимизмом ожидает встречи с супругом. Чем быстрее это свидание состоится, тем лучше…

Глава 4

Бодренько нацепила на себя одежонку, предварительно встряхнув и встряхнувшись сама, волосы нещадно разодрала расческой на счет «раз, два, три», при этом выдернув 1/3 часть своего растительного покрова. Небрежный хвостик перевязала бахромой от шали. Шаль моя, кстати, была в плачевном состоянии – грязная, жеванная… Я затолкала это свидетельство своей распутной жизни в рюкзак и решительно покинула сарайчик.

Удивительнее всего было то, что двор, где прошел ночлег, оказался обитаем. Совсем неподалеку кособочилась хибарка с веселенькими занавесочками в горошек по окнам, а на пороге сидел дедок в ватных штанах и засаленном треухе на макушке. От неожиданности я икнула. В панике начала соображать, о чем повествовать аборигену, если задаст вопрос вполне уместный в такой ситуации – а чой-т ты делаешь, голуба, в моем сарае? Мой мозг, такой умный 5 минут назад, сейчас напрочь отказывался работать. Ничего, кроме глупого «экстремального секса» в качестве прикрытия рождать не желал. Это было пошло, я разозлилась и прибавила шаг – не побежит же дед за мной во след?

Побежал! Да так шустро! Ухватил меня за локоток и сунул в руки красную пластиковую кружку, в которой плескалось молоко.

Я осушила стаканчик махом, это притом, что в принципе молоко не пью. А уж порошковое тем паче! А молочко было самое магазинское, из недорогих сортов. Вернув дедку кружку, с опаской на него взглянула – ну, как еще чего удумает, старый черт?

Старикан, как ни в чем ни бывало, посудину прибрал, по-простецки сунув в карман просторных штанов. Глазки у него весело блестели, а нос морщился складками, как шкура у шарпея.

Я неопределенно мыкнула, что должно было обозначать благодарность, и тихонько двинулась по вполне различимой тропочке.

– Ить, – пискнул мне во след дед трухлявым тенорком, – я мужика тваво к Кольке-трактористу послал. Зараз автомобилю вашу с барака вытащить.

Картина прояснилась. А то я уж подумала, что дед каждое утро с кружкой молока караулит – не пробежит ли кто мимоходом?

Значит, мой кавалер со стариком тоже столкнулся, наплел про машину, застрявшую в каком-то бараке… Легенда немудрящая и вполне удобоваримая – не то, что я, со своей «клубничкой» …

Я бодро трусила по тропинке, звуки моих шагов разносились в морозном утреннем воздухе далеко окрест. Только слушать их было особенно некому: поселок, куда забрела я волей случая, был практически необитаем. Кроме давешнего дедка здесь где-то еще обитал Колька с трактором… Моя ночная зазноба тоже не мог слышать моей торопливой рыси, потому как фора у него была приличная – полчаса, а может быть, и целый час.

Бежала я ходко, ориентируясь на гул шоссе, не столь шумного в силу раннего утра, но все же пульсирующего автомобильной жизнью. Походя подумала, что нужно было выспросить у дедка про своего предполагаемого супруга – какие там уши, глаза, рот и прочие особые приметы… Сказаться дурочкой, что свалилась с сушил и головкой шандарахнулась – амнезия! Сейчас все смотрят «мыльные оперы» и верят таким невероятным происшествиям на все 100%. Правда, подумала об этом не серьезно, больше от нежелания думать о предстоящей встрече со Стефаном.

На шоссе я вышла практически в том же месте, где вчера так спонтанно с ним распрощалась. Даже кустики с акацией опознала. А вот пластиковая будочка была в многочисленных дырках – свидетельство того, что все вчерашнее мне не приснилось. Я перебежала на другую сторону дороги и замерла в позе путешественника – то есть, вскинула руку в привычном жесте автостопщика. Сомнения терзали мое существо – кто же тебя подберет, голуба? В таком-то виде! Кремовое пальто стало пегим и совершенно потеряло форму, джинсы до колен были облеплены грязью, а морда лица – как у сифилитика в стадии распада личности. Но хуже всего было то, что моя финансовая несостоятельность была видна невооруженным глазом.

Простояла я с поднятой рукой довольно долго – никто на меня не позарился. Морозец основательно щипал меня за кончики ушей (шарф мой тоже сгинул в неизвестности), глаза слезились, из носа капало. Наверное, сено в сарае было с изрядной долей душицы. Есть такая замечательная травка, целебная, только у меня с ней отношения в плане совместимости совершенно не сложились.

Вскоре я продрогла и начала приплясывать, топтаться и хлопать руками. В общем, юродивая дурочка на паперти перед церковью – в натуре. Вслед за таким определением пришла вера в Бога – «сирых и убогих» (к числу коих я себя причислила в данный момент) не забывает своей благодатью. Я несколько раз похлопала губами: «Отче наше…», но дело дальше двух слов не продвинулось. Прежде я не была сильно привержена к христианской идеологии, хотя подозреваю, что в несознательном возрасте была посвящена в таинство крещения с легкой руки бабушки Нины Николаевны.

Ребенком в семье я была поздним, и, наверное, неожиданным для родителей. А мама моя, прошедшая активное октябрятско-пионерско-комсомольское детство, была женщиной неверующей, и затею свекрови встретила в «штыки». Говорят, что скандал был знатный – все Заполье ходило ходуном.

Поэтому неудивительно, что кроме «отче наше» и «хлеб наш насущный», я не знаю ничего. Подозревая, что с таким малым набором познаний, которых и «молитвой» назвать нельзя, вряд ли буду услышана среди сонма других, жаждущих привлечь внимание Всевышнего к своим проблемам, я приуныла и еще сильнее зашмыгала носом. Во рту горько запершило – было похоже, что я собралась удариться в слезы. В самом деле, чем еще заняться в такой аховой ситуации, как не зареветь?

Слезы затуманили мои очи, и я просмотрела приближение своего спасения, только услышала гул мотора да шуршание шин. Тормозил автобус. Небольшой, куругузый, грязненький он предстал перед моей зареванной физиономией архангелом Гавриилом в белоснежных одеждах со сверкающим золотым копьем в руках. Я рванула к своему спасителю-победоносцу во всю прыть, даже не задумываясь об оплате проезда.

Впрочем, оказалось, что эта проблема неинтересна никому. Из автобуса валом сыпанули пассажиры и под предводительством какого-то мужика устремились на противоположную сторону дороги.

Я с опаской заглянула в салон и обнаружила там дедка в фетровой шляпе и в униформе наших доблестных десантных войск.

– Чегой-т они? – спросила я робко, махнув в сторону передвижной процессии.

Дед хихикнул и поманил к себе.

– Лёха-то, супостат! Грит, помогал вчерась спецслужбам обезвреживать террористов.

– Ого! – приподняла задницу от сидения, в которое только что её пристроила, и всмотрелась в толпу.

Предводитель на самом деле что-то активно вещал, махал руками и тыкал пальцами в дырочки от пуль на павильоне.

Я всмотрелась – Батюшки святы! – и не верь после этого в совпадения, причуды Судьбы и превратности Фортуны. Витийствовал вчерашний гарилоподобный шоферюга, что привел меня своим видом в неописуемый трепет. Я огляделась… похоже, и автобус все тот же … Впрочем, удивительного в этом было меньше, чем показалось в начале: вечерний и утренний рейс – до Нащекина, из Нащекина. Поняв обыденность происходящего, я успокоилась, освободилась от мистического ощущения и поинтересовалась лениво:

– А вы что же?

– Дак, врет, – дед широко улыбнулся, открыв редко сохранившиеся зубы. – Под автобус он сиганул зараз, а потом и вовсе в кусты. У меня внук в милиции после армии-то. – Старик огладил свои бока в пятнистой одежде с явным удовольствием. – Рассказывал утресь про это происшествие.

– А террористы-то были?

– Мужик с бабой, – дедуля перешел на заговорщицкий шепот, – все взрывчаткой увешаны. Час отстреливались, а потом самовзорвались. Бабахнуло-о, аж у Полухиных корова от испугу сдохла. Внучок мой Андрейка….

Весь остаток дороги до Узловой я слушала повествование деда о геройских подвигах внука. Расстались мы с дедом совсем по-свойски.

– Накось, – старик сунул мне в руки кулечком свернутую газетку, – погрейся, не то захвораешь. Первач энто – крепко-ой, как раз для тебя. Сам делал!

В газете была четвертинка, именуемая в народе “мерзавчиком”, «щеночком» и другими приятными уху нежными прозвищами.

Я не стала кочевряжиться и, свинтив крышечку, хлебнула из горла, укрывшись полой своего пальто. С голодухи или от затянувшегося стрессового состояния смесь показалась мне адовым напитком. Все внутренности опалило, а голова поплыла сразу и надолго. Я засунула «чекушку» в карман, и отбыла к железнодорожному вокзалу…

Весь город, по существу, был большим железнодорожным вокзалом. Здесь без конца что-то стучало, дзенькало и проносилось с оглушительным ревом. На электричку совершенно бестрепетно пробралась натуральным «зайцем»: задрала повыше пальто и показала миру какие у меня длинные ноги, которым блестящие хромом турникеты – по фигу. Возможные контролеры меня не волновали: взять с меня было совершенно нечего. А, чтобы достоверность этого была очевидна издалека, я плесканула из бутылочки себе на грудь – для аромата, и забилась в уголок крайнего к выходу сидения. Можно не поверить, но я заснула, очень крепко… Наверное, дедов чудодейственный бальзам был хорош… или наступила полная перегрузка организма. В общем, весь путь до С. я благополучно продрыхла. А разбужена была невежливым пинком в голень и гнусавым голосом:

– Вставай, лахудра. Выметайся с поезду.

Гнусавил толстяк в железнодорожном кителе. Руками трогать меня опасался, поэтому время от времени тыкал в облюбованное место на моей ноге своими ботинками на толстенной подошве. Мне показалось это омерзительным. Поэтому я визгливо захохотала и повисла на плечах мужика, который, в довершении всего, оказался коротышкой.

– Папаша! – верещала я, как пожарная сирена. – За шо ты мене гонишь?!..

– Пшла! Пшла! – визжал в ответ железнодорожник, стараясь всеми силами вырваться из моих цепких рук, добавляя при этом в свою речь все известные ему падежные глаголы.

Это забавное представление мне быстро надоело. К тому же краем глаза заметила ментов на перроне. Вдруг придут на помощь моему обидчику? Пнув напоследок мужику под зад коленом, я умотала. Летела на всех парусах так, что ветер в ушах свистел.

Выходило – на крыльях «любви» спешу к Стефану! Ага, покончим с неопределенностью одним махом! Или грудь в крестах, или голова в кустах…

Глава 5

На таком неумном энтузиазме домчалась до родимой улицы Правды в рекордные сроки. Перед тем, как просочиться в подъезд заглотила остатки дедулькиного презента, приобретая необходимую легкость хода.

Охрана в нашем элитном доме, конечно, существовала. Дежурил сегодня Игорь по фамилии Голубенков, о чем оповещал бейджик на его угольно-черной униформе. Парнишка отличался немногословностью и решительностью в своих действиях. Правда при этом суперменом не был – «букву закона» чтил в её четко оговоренном смысле (был немножко простоват, или облегчал себе жизнь намеренной узостью кругозора?) …. Это я к тому, что с Игоряшей нужно вести себя предельно просто: четко обозначить, что вы от него ждете.

Поэтому я направилась прямиком к нему, не дожидаясь пока меня выставят прочь. Эта мысль уже обозначилась на лице Голубенкова двумя продольными морщинками, едва я (читай, оборванка, алкоголичка и бомжиха в его представлении) переступила порог подъезда.

– О-о! Это вы?! – Одной морщиной на лбу стало меньше. – Вас искали.

Кто бы в этом сомневался!

– Я нашлась, – сухо оповестила я, – мужу моему не звони, хочу сделать ему сюрприз.

Теперь я была уверена, что Игорь не кинется к телефону внутренней связи сообщать Митровичу о моем прибытии.

В квартиру вошла, не особенно сторожась, но меня никто не услышал. Там царил Стефан, вернее, бушевал.

– Как не нашли?! Как не нашли?!! – орал он во все горло.

Собеседник отвечал ему гораздо тише:

– В «Якоре», потом в «Морфее», и в «Лукоморье»…

По отдельным фразам, достигшим моих ушей, стало понятно, что в обсуждении мой вчерашний маршрут передвижений. А повествует о нем Герка Сарычев. Ну, кому же еще мог доверить столь щепетильное дело супруг, как не Герасиму?

Сарычев предпочитает именоваться Герардом. Но я-то знаю, что наречен он Герасимом. А в школе больше откликался на прозвище «му-му» (вполне естественном при таком-то имени). Знала эти интимности оттого, что Герка и Стефан – одноклассники, почти друзья детства…

Желание Сарычева облагородить свое имя мне понятно. У самой родители были с большой чудинкой. Нарекли меня Корделией! Вроде, должно радовать – предки были не чужды всемирной литературы – читали Шекспира… но не радовало! Все школьное детство я была «сарделькой». Не в смысле – «упитанным ребенком». В воображении моих сверстников мое нестандартное имечко очень здорово рифмовалось: «Корделька – сарделька». Я свое имя ненавидела, но со временем научилась это мастерски скрывать под маской высокомерия. При знакомстве всегда представлялась полным именем, добилась того, что иначе, чем Корделия меня никто не называл. Труднее всего было отучить старых друзей видеть во мне «сардельку». Так я и не стала этого делать. Просто покинула драгоценное Заполье и обосновалась в городе С.

Как я попала в С. – отдельная песня. И я вам её непременно спою, но позже…

Пробудил меня от воспоминаний вопль супруга:

– Тетка! У неё в городе тетка! Или сестра.

Ага, речь зашла о Натахе. Не хватало еще, чтобы они принялись трясти мою кузину! Впрочем, Наташа была мне не кузина и не тетка. Можно было бы назвать её «сводной сестрой»… Наталья Петровна, если быть до конца откровенной, была внебрачным ребенком моего непутевого папаши. Разница в возрасте у нас составляет 10 лет, но мы не плохо ужились, и я привыкла называть Натку «кузиной». Кстати, именно благодаря Наталье Петровне я и поселилась в городе С. Благодаря ей и своей предприимчивой мамаше… Впрочем, об этом позже. Пришла пора предстать перед мужем, пока он не поднял на уши весь город в поисках моей родственницы и меня соответственно…

Я весело чихнула и ввалилась в кабинет Митровича, который он называл «библиотекой» лишь потому, что одна стена была заставлена красивыми изданиями русской и зарубежной классики. По моим понятиям «библиотека» – это там, где книги читают, а не хранят для создания интерьера.

– При-в-ее-т! – я глупо кривила в улыбке губы и моталась из угла в угол, как корабль в шторм.

Их было в комнате двое, и они от моего появления впали в ступор.

– Не ждали, с-суки?! – я густо рыгнула, исторгая из себя аромат дедова первача.

Даже это не привело в действие их мыслительные процессы, и я серьезно призадумалась, что неплохо бы блевануть на иранский ковер, коим так гордится Митрович. Вот только сомневаюсь, что мне удастся совершить это действо – в желудке было пусто. Несколько глотков дедова бальзама всосались в кровь до последней капли. Блевать душой я еще не научилась, поэтому ограничилась тем, что запуталась ногами и рухнула прямо на грудь Герарду. Близко подходить к Митровичу опасалась – в пылу гнева придушит безо всяких выяснений обстоятельств.

Герка ухватил меня.

– Спит, – сказал он тихо, и такое изумление нарисовалось на его смазливой физиономии, что я едва не захохотала.

– Она п-п-ьяная ч-что ли? – у Стефана тряслись губы и руки.

– Вусмерть, – Сарычев положил меня на диван и некоторое время внимательно изучал.

Я приоткрыла губы, всхрапывала и пускала слюни, чтобы сивушный дух явственней ощущался.

– Ребята сказали, что она по кабакам моталась, а потом с какими-то двумя придурками слиняла… Мать её! – Герасим отскочил от меня, как ужаленный. – У неё уже СПИД и сифилис.

– Да, брось! – Митрович уже не трясся, а наполнился злостью. Он подлетел к моему ложу. – Это у неё аллергия на красное вино. Как нажрется, так идет пятнами. Вставай! – Он дернул меня за руку очень больно. – Где деньги? Говори, сука!

Тычки посыпались на меня градом. Больших усилий стоило изображать из себя боксерскую грушу – её бьют, а она – лишь мягкая в ответ. А вот пощечины были лишними! Ярость закипела во мне. Я открыла глаза и маханула Стефана в сторону одним жестом – уж больно разозлилась!

– Деньги?! – завопила я. – Какие деньги?! – Скакнув к письменному столу, уцепила письменный прибор (каслинское литье было не только обворожительным, но и массивным). Проломлю голову придурку!

Сарычев перехватил бешенного Митровича, с которым мы могли посоперничать в неистовстве.

– Сядь. У неё «белочка»… наверное… Глянь, глаза горят… Кора, лапа моя, – масленно запел Герка в мою сторону.

Корой меня начал величать Митрович. По его понятиям это было стильно. Я сопротивлялась, но лишь для порядка. Потому как с именем Корделия Пантази только в цирке выступать в качестве рыжего клоуна. Кора Митрович звучит хоть не слишком гламурно, но вполне благозвучно для окружающих. Это была одна из причин, по которой я вышла за Стефана замуж. А Натка и сейчас утверждает, что это была определяющая причина моего внезапного помутнения рассудка (иным словом наш союз кузина не называет).

– Ласточка моя сизокрылая, – сюсюкал Герасим, сбиваясь на певческий слоган. Он подбирался ко мне все ближе, кусок металла в моих руках его напрягал. Он следил за моими руками с прозорливостью беркута. – Брось, коняшку, не дай Бог, пальчик зашибешь.

Литье представляло собой изящного Пегаса. Услышав призыв «брось», я шандарахнула прибор в Геркину голову, и с удовольствием созерцала его проворный отскок, сделавший бы честь любому горному барану. Пегас въехал в шкаф с книгами, нанеся значительный урон красному дереву и богемскому стеклу. После этого воцарилась тишина. Даже Митрович перестал кипеть от злости. Предполагаю, что набирал силы для нового витка напряженности. А я, уперев руки в бока, сказала:

– Какие, к черту, деньги? Неужто за три года семейной жизни я не заработала поганых 5 штук? Да ты мне в 5 раз больше должен.

Меня до того пробило на злость, что я успокоилась, подошла прямо к мужу и вперилась в него немигающим взглядом. Моя наглость Митровича ошарашила.

– Взяла чужие деньги и еще права качаешь? – спросил он безразличным голосом.

Я затряслась всем телом: такое показное безразличие не сулило мне ничего хорошего. Выходило, что супруг зол до того, что уже не испытывает эмоций. С таким настроем – только убивать.

– Отчего же, чужие?! – я перла напролом, сообразив, что терять мне нечего: или пан, или пропал. – Муж и жена – едина плоть. Да еще и «сатана»! – Валила я все в кучу. – Ты со мной не в разводе, так что на деньги в сейфе у меня есть право.

– Может быть, в суд обратимся? – усмехнулся Стефан.

Конструктивного разговора не получалось.

– Стоп! – заорал Герка, поняв, что без посредников нам не разобраться. – Сколько денег взяла?

Я внутренне облегченно вздохнула: все же, Герасим во всех отношениях человек более сообразительный, более умный… полный дурак, короче!

– Ну… сколько было в сейфе… – промякала я гнусавым голосом. – Только их все равно уж нету, – я захлюпала носом. – Все прос… прогуляла, в общем. – Я густо икнула и засмеялась. – Веришь, Герка, как вода меж пальцев…

У Сарычева сделался вид полностью обалдевшего человека.

– Купила себе «Челси»?

Глава 6

Пришла моя пора изображать непонимание. Впрочем, это не составило труда. Я ощущала себя великой Тарасовой на сцене – готова была импровизировать и повторять на «бис».

Сарычев повертел шестеренками в своей голове, ничего не придумал хорошего и от полного отчаянья метнулся к тайнику. Отодвинул картину с подсолнухами, распахнул дверцу и поманил меня.

Я бросила вороватый взгляд в сторону мужа, который имел вид непередаваемый обычными словами, и послушно заглянула внутрь. Панель с изображением пианинных клавиш, устилавшая дно сейфа, была поднята, открывая взору узкую, глубокую щель. Сейф с двойным дном…

– Клево! – восхитилась я самым непритворным образом и одарила мужиков радостным взглядом.

Они уставились на мою сияющую физиономию, как два сыча. Лица их выражали напряженное ожидание. Я округлила глаза в недоумении – может быть, мне джигу сплясать от восторга?!

Мужики продолжали на меня таращиться, тишина стала вязкой на ощупь. Я круглила глаза больше и больше, соображая, как повести себя дальше. Митрович побелел от переживаний, в лице его промелькнуло что-то лошадиное. Это и решило дело. Я хмыкнула, обрастая пониманием ситуации, а потом засмеялась тихонечко, громче и громче. Вскоре я давилась смехом и выжала из себя, брызгаясь слюной от полноты чувств:

– Тебя… обокрали… что ли?

– Ты взяла, ты взяла? – взвизгнул Герка сбоку как-то очень истерично. Нервишки у Сарычева сдали окончательно.

А Стефан наоборот, разом обмяк, постарел лицом и сказал мне дребезжащим голосом:

– Чтобы к утру духу твоего в квартире не было. А лучше, в городе. Здесь тебя нигде не примут. Даже тарелки мыть не возьмут. Уж я прослежу.