Разбирая огонь

Гранёные башни соборов. Крепости в самых неожиданных местах – у автобусной остановки, на языке горы, колокольня пристроена к чему-то башне-бочкообразному, не очень-то церковному. В городскую стену въелись буквы и номера. Средневековые бойницы прячутся в стенах домов. Башни ворот впустили квартиры. Другая башня стала домом в ряду на набережной – оставив себе башенный верх над домами, по которым внизу галерея с рыбами только что из моря. Церковь поставили поверх торговых рядов – чтобы место не пропадало. На углу прикован дракон – поддерживать свет? поддерживать флаг? Скучающие львы положили друг другу головы на зады. В церкви святой Иуда печально смотрит на пришедших. Море осталось сбоку. Не смогло раскачать скалу?

Но подвижность и несерьёзность воды рядом. Море не справилось – справляются люди на балконах, причалах, пляжах, за столиками кафе, на полосатых площадях. Дворцы, как вино, по цвету – россо, бьянко. Цветы превращаются в ракушки на колоннах. На стене то ли святой, то ли охотник идёт с книгой и ружьём, ему удивляется длинношеяя птица, раскрыв длинный клюв. На углу ягненок с длинным телом, похожим скорее на крокодила. Дерево в пустых окнах на крыше – но этажом ниже живой балкон. Полосы над входами превращаются в чёрные лучи.

Осколки чашки и недовезённые полосы вдоль берега, разлинованные белым, сами пытаются разлиновать море. В них прятаться актиниям и ракушкам, бликам и взглядам, на них хорошо опираться стенам домов, по ним хорошо идти вдаль воды. Туда и перешли лестницы, спускающиеся к лодкам. Там колокольни – маяки, там змеи цветут вдоль стен. И горизонта хватит на далёкие горы в дымке, на подходящие корабли. Балконы поддерживают не атланты, а черти с копытами, змееногие хтонические существа. У девушек крылья, под которыми они прячут руки.

– обгоняющему ночь утру вытягиваясь радостью не знающей дня

– моё время не обгоняет, все равно отстаёт, только смотрит на тебя спереди. Радость не только дня не знает, но и ночи, она удивлённая, удивляться – не знать

– сон кажется снова ближе к тебе, клетчатым разноголовием в углу у взгляда лицо

– сделаю сон из круглых столов, рисовых зёрен и синих рукавов рубашки

– сон, кажется, обживает время между и превратил его в ночь. Холод союзов и наречий другой стороной себя не зная копя слова дождём. Читать с подушкой пробелов между

– в пробелы падаешь, подушка держит и накрывает

– подкладывая тепло между веток приближения со строчками быстрее в сон

– сон решил встречать утра на восток – догнал твоё настоящее утро?

– догнал, но сон всё-таки ночное существо?

– да, днем быстро устаёт, но очень любит встречать чужое утро, просыпая своё после

– во сне бутоны ландышей – к твоему отсутствию?

– бутон ландыша к цветам. К отсутствию скорее отсутствие. Дни журавли, ночи – колодцы. Скоро не, не знаю

– ландыши не мешают трубам, у меня хватит места на твою длину

– деревья превращаются в мох и раскатывают себя по скалам раскатами смеха. Дождь топчется на месте

– сегодня ночью комната вместила семь человек, согнутых спиралью. Дом иногда любит быть гостеприимным, мой воздух сиреневый

– дома с двумя билетами на поезд. Теперь их три, и медузы. Солнце цепляется за уголок лица и его больше не отпускает. Левую скулу или кончик носа, и не отвернуть голову. Солнце всегда выбирает чуть-чуть. Невозможно читать письма, когда солнце. Оно образует тропическую пустоту где-то посередине, там тишина находит свою пустоту

– к твоей ночи, наступающей в точке сомнения дня с направлением мысли, в самой растущей точке; к необращённости, иногда разобщённости окон с их светом – ускользая поводырём римских стен; к местным наводнениям; к спешащему, чуть успокаивающемуся времени в соприкосновении с поверхностью, имеющей центр тяжести (замедлением за счет силы трения?)

– длинноногим птицам полёта по деревянной лестнице грусти чернокожей мельницы ёлки пакуются к празднику сквозь трубу воскресения локтем приближение

– длиной твоих пере(п)лётов оплетая белый камень обещанием витой романики. Днём разговором населяющим город ускользающий в неповиновении ножек стола

– булыжниками улыбающимися всходами выходного дня заражая наблюдающий свежевымытым паркетом воздух сквозь день собирающимся смехом вытягивая сон из итальянских зёрен стоя на электрическом свете

– голосами растущим(и) количеством книг держусь мостами. Зима черепичными плавниками в ветре оттаивающей воды

– такая ли радость – потеря субъекта? хотя кажется, что под ней часто имеют в виду отход человека от своего центрального положения, способность дать говорить предметам, другим людям, видеть не только свои интересы. Но тот, с кем происходит – остаётся

– отправляя вчера со сном, сегодня с тобой, отданным на испуг птицам завтраком

– пятами и кометами овощей к воздуху заполняя шорох поверхности

– скольжу Понжем, стираю водой, отправляю сон по снегу в дождь

– животом самолёта подо льдом работы

– хвостом фотографического фосфора кружа

– крупой письма меняя падежи откладываемой ночью

– обещают заморозки на почве. У тебя есть почва?

– конечно

– тогда побереги ее завтра

– к сахару снега лётом лета

– часть книг и вещей – итальянские карты, альбом по площадям, полотенце, мускат – на буфете справа. Твоего у меня такая куча, что за один раз не

– голова вытягиваясь в сон летним маревом находит точку соприкосновения с сомнением, цедит цепко теряющей последние листья шмелиной забывчивостью. Поиск пути вдоль до пяти с хвостиком

– утра! слизываю усталость. День прибавляется навстречу

– без интернета и почти без времени, с дорогой, входящей, с порогом не отступающим днем, направлением тебя

– капитель – фантазией романика, тонкостью готика, но не удивлюсь, если недавняя стилизация. Ты с крыльями и ветками, и не совсем человек

– капитель очень твоя тоже – спокойным взглядом на безумное изогнутое, обращённое и ещё не совсем показавшееся – Виолле ле Дюк

– Виолле – без него не бывает такой смеси

– докрашивай чемодан и приходи

– из чемодана идёт дождь и торчат облака. Некоторые кошки спят по ночам, некоторые нет – почему?

– ты тоже ночью иногда спишь, иногда разговариваешь

– голова засыпает и просыпается, она твёрдая, твёрже всего в человеке

– а что еще твёрдое?

– ноги, наверное. А грудь твоя не засыпает и не просыпается, всегда в полусне, полуяви

– персонажи Бланшо бережны. Не-приезд героя «При смерти» к умирающей Ж – не жестокосердие, а оберегание её свободы – может быть, с учетом явно высказанного её желания («Не приближайтесь!»). Сквозь стекло, кажется, жестокость невозможна. Скорее жёсткость – замкнутость в себе, непроницаемость (стекло не жестокое, жёсткое). Сложные балансы внимания к другому, нежелания/неспособности ему открыться, нежелания ему мешать

– поэзия не жестока – она внимательна – отчего ночь порой сгущается ещё больше – но видно некоторые модуляции тьмы. Интенсивность жизни, переживания позволяет хоть что-то увидеть

– за радостью разговора спины помнящей вес расходящийся на впереди

– животом гололедицы локтя гранатом гранита спина путаницы сбрасывает ядра как кожу снега с пересвистами городской ветки

– мосты пахнут усталым гранитом, приду

– не помню тебя

– как можно одновременно переживать о человеке и не помнить его?

– не помню, кто из них ты

– проведать комнату – если тебе удобно, беспокоюсь только за правый дальний угол

– углы и между в порядке, ноутбук совсем вылез, его за доску с летними снами

– спасибо хлопать углами! пришёл запах веток, здесь спина протирает сон о гречиху рук. Воздушные корни взгляда подступая в месте фрески именем, танцующей потерей прижаться на секунду, год надломившегося счёта

– углы без тебя тихие, но не сонные, смотрящие в небо. Моль водит хором, одну удалось перехватить, другая спряталась

– перехватывая моль поперек талии, кружась с ней в танце, с хлопаньем в ладони – что-то испанское

– гречневая каша у меня связана с тобой не только потому, что любишь, но и цветом, и железом

– птицы её обычно не любят, но гречневая все равно немного птичья. Морскими усами, показанными дважды в неделю, влагой сквозь кожу

– гречка для острых гранёных птиц, таких мало. С немецкой гречкой хорошо: buchweizen, книжная пшеница! конечно, буковая – потому что гречка как буковый орех. В Европе татарская, во Франции арабская, в Греции турецкая, в России греческая, нигде не своя

– гречка немного влажная, самим касанием, тонкостью коричневой корки. Подводная лодка собравшейся скоростью вертикали и шеей. Самый лёгкий день – живущий в лесу и смотрящий на смотрящих, собирая длину воздуха дня в устье веточной кисти, перескоком на первое

– гречка хрустит лесным хворостом – рассыпанная на полу. Но самого лёгкого не бывает! лёд разбегается углами, но река ещё касается воздуха темнотой

– «самый» – да, попасть в дупло/сети дня; если любой момент вглядывания не сравним, то в завороженности днём думаешь, что видишь в какой-то момент весь возможный день и себя рядом с ним (менее лёгким, чем), прерывая взгляд. «Самый» – слишком быстро поддаться, тонкие шумы внутри воды и домашние шаги – сжимают медленность совсем рядом

– наверное, лёгкость (как другое при встрече с предметом) – с обеих сторон. День в себе лёгкость не найдёт, но и человек без дня тоже, и из какого попало дня лёгкость даже при лёгкости в себе-человеке не найти. «Самый» – если бы мог заменить другие, но ведь не. Что не исключает ни

– привезли запахи и вкусы Бретани. Соль – крупная, из моря

– да, долго тающая. А запахи – яблоки, наверное? И запах мегалитов? Ракушки? Венеция пахнет морем, но и мороженым. А Сиена – глиняной черепицей и виноградом. Не знаю, как пахнет Ростов, не могу опознать его запах на тебе. Сейчас пахнешь дорогой и дымом – но дымом ты часто пахнешь, потому что горишь

– а сейчас ты пахнешь орехами. У левого уха запах сахара

– а теперь пахнем друг другом. Твоя пыль на мне. Говоришь о тонком слое меня на тебе – частички пальцев, губ

– белое снега – тишина никого (белое простыни – чистый лист сна и всего с ним), кран капает? Сегодня чинить?

– падение невесомое и одновременно оглушительное снега, (воз)можно и сегодня

– серое спокойно? Дверь не протекает?

– серое ржавеет синим, не могу нигде найти Левинаса

– что именно? синий пока сдут ветром

– нашлось, не надо больше. Серый под ногами

– кран куплен, книга о танце интересная, покажу, перефотографирую?

– боишься-обманет-убежит

– боюсь-повредить-не понять

– не спишь. Серое неожиданно открытой вовнутрь дверью когда ты внутри

– просыпаюсь к тебе. Серое мягкое соединяющее, синее свобо-да-ль

– фонари снова смотрят снегом, приходи смотреть спать, работаю, о тебе

– договорю и бегу, взять вкусного хлеба? не занесёшь ли танцевальную книгу, если по пути

– к тебе на чистый пол с ночными словами?

– снишься донеся сон до дома будит вошедший снег

– может быть, весна опускается со звёзд и туманностей. Спит, как ласточки в небе, только выше?

– утро, у тебя есть беговые лыжи?

– есть, и ботинки – принести?

– деревянные или пластик? Сегодня вечером буду заниматься, но если тебе

– деревянные. Ботинки посмотрю, как с работы. Но лыжи не вокруг! лыжи вдаль. Берег лучше летом, когда можно остановиться спокойно. Зима сама стоит, а других погоняет

– надпись у сантиметра: «измерительный прибор». Но с приборами осторожнее, они прибирают. Поездки с тобой обгоняют шахматы, прячут в тебе крыши. Но пни не разогнать, даже пнув

– может быть, разборка – прогуливание предметов, которым надоело на одном месте во всё той же компании?

– сейчас не холод, тонкий и летящий, а мороз – башней, о которую только расшибиться. Дед, который уверен, что всё знает, и ничего нового не надо. О холода – с мягким х и скользящим л, мягкая дыра, в которую. О мороза – щит звенящий. Чем прямее и тверже деревья, тем легче белки хвостами

– как ты? Меня не теряешь?

– кажется нет, а себя, кажется, да

– кажется, что и я себя. Может быть, ничего не потерялось, но что-то моё у тебя, а твоё у меня? И нам кажется, что нету

– продолжая дрожь и ожидание. Будешь грибной суп? снег, осторожно твою руку над одеялом

– рука с ручкой и огнём, слишком много впечатлений, грибной да

– пей имбирь, он как тёплая земля. Вместо сосулек падают крыши

– крышам лучше летать. Летучие крыши. Медленные ночные бумаги. Норы за ночь стали дырами. Можно встретиться пока солнце

– неровно терпеливо весело полдня инжира, ты? Расправляются листья ступней, к ночи

– сегодня завтра бродить без сна лица

– встретимся превращать вечер в ночь

– Майкл Палмер: «Это дело любящих быть рисунками книги/ Неразборчивой книги/ Меняющейся с поворотом страницы/ Сейчас соединившиеся сейчас срывающие плоды с ветвей друг друга/ Сейчас переплетающиеся сейчас разрывающие горло и вены/ После неповоротливые после крылатые после тлеющие/ Как музыка книги/ Шелестящая сквозь ладони/ Обучает»

– вплелось в солнечное сплетение. Самое близкое за сегодня

– последний день зимы свернулся, как сворачивается молоко, не дожидаясь своего окончания

– день тает пыльным льдом, но не растаял ещё – можно появиться

– сегодня спать – в снег и за реку вереском

– снег располагает, жду твоего времени завтра ищу сыр для него

– вкусной дырки на завтрак ночь пришла самая белая книга

– собранностью сна над водой, блуждающим чуть разбуженным утром

– сплю вдоль тебя

– продолжая вверх

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.