На одной волне

Стоит младший в панамке, глазами хлопает, губы надул.

– Я же ничего…

– Кто, я спрашиваю! – настаивает отец.

Младший чуть не плачет.

– Нельзя туда! Слышишь? – вмешалась мать.

И такие глаза сделала, что не передать.

– Ему скучно! У него лягушек нет, – крикнул младший и заревел.

К маме подскочил и в коленки головой ткнулся.

Якутов стоял у калитки в полный рост, и его, конечно, заметили:

– Здорово, – сказал Крагин, не выгнув на этот раз грудь колесом.

Он был без панамки, и его лысоватая голова блестела на солнце. Чуть в стороне грустно пинал щепки старший сын.

Жена Крагина даже издалека пахла блинами. Она смотрела на Толю с тревогой. Ее слова: «Нельзя туда!» проникли куда-то очень глубоко. И этот её взгляд…

Нет, она говорила не про хороший тон и чужие огороды. Нельзя туда – это как в Африку гулять, как в нору к зверю. Мало ли что ему в голову взбредет – Якутову то есть.

Толя даже чуть согнулся от этих мыслей, будто кто-то его проткнул насквозь.

Все его уже видели, кроме младшего поросенка, тот обернулся последним. Долго глядел из-под панамки. Видимо, он единственный, кто не знал, что за человек Якутов, не знал, что это он ломал его поросячий домик. Что этот пьяница уже и не человек почти.

Не сказали?!

Не сказали. И не знают, как сказать. Вот и твердят свои штампованные: «Нельзя туда», а мальчишка не понимает.

Сцена затянулась, все ждали чего-то от Якутова, от его лопаты.

– Так это твои лягушата? – выдавил Толя из себя и улыбнулся младшему, обнажив редкие зубы.

– Мои, – серьёзно ответил он.

– Симпатичные. Особенно та синяя, на заборе. Только это… Родителей слушай, нельзя в чужие огороды залезать.

Сказал и осекся.

– Да не хотел я ничего воровать, – запищал младший. – Я вам лягушек принес, и все!

И ножкой упрямой топнул.

– Да-да, – закивал Якутов. – У меня и воровать-то нечего…

– Я за ними пошел, когда вы тут еще стояли вчера. Но не успел! У вас нет лягушек, а у меня много! А синяя вообще в воде плавает, если завести.

– Ну что ж, – мялся Якутов, – попробую завести… Или отдать?

– Это вам, – сказал младший.

– Спасибо. Только вот что. – Толя поставил свою грязную лопату к новенькому столбу забора и присел на корточки. – Поди, что скажу.

Младший сделал несколько робких шагов.

– Пьяница я, малец. Понял? Знаешь, что такое «пьяница»?

– Знаю.

– Не знаешь. Пьяница – это как серый волк. И ты родителей слушай, ко мне больше не ходи. Сказано «нельзя», значит нельзя. Такой закон. К одним можно, к другим нельзя. Даже с лягушатами. Понял?

– Ну, понял.

Толя встал и взял лопату:

– Слушай, сосед, дай у тебя за сараем червяков накопать.

– Копай, – пожал плечами Крагин.

Ближе к вечеру в сенях снова зажегся свет, за забором стоял Якутов. Окно не звало его, но и не прогоняло. Постояв с минуту, Толя двинулся вниз к дому, а у обновленного забора появилась большая банка с водой, в ней плавали два юрких карасика.

Сергей Миронов. МАНЬЯК

Хочу рассказать одну историю, которая приключилась со мной в юности…

Это был 1970-ый год. Я учился в Индустриальном техникуме в Ленинграде, а жил в Пушкине – пригороде Ленинграда. Каждое утро вместе с другом Толяном мы садились в электричку, ехали в Ленинград, вечером возвращались домой.

Электричка была, можно сказать, дом родной. Расписание мы знали наизусть, четко понимали, когда какая идет, с какими остановками: в Пушкине и Павловске остановки были всегда.

Это было осенью, в конце сентября, мы с однокурсниками что-то отмечали, может, стипендию, а может, чей-то день рождения, отмечали мы скромно, и выпито было совсем чуть-чуть, но было. Естественно, мы припозднились и еле-еле заскочили в метро, чтобы успеть на последнюю электричку, которая отходила около часу ночи от Витебского вокзала. Мы прошли в четвертый вагон, который должен был остановиться в Пушкине как раз напротив выхода к автобусному кольцу. Вагон был пустой. Сели по левую сторону: я – лицом по ходу, Толян – напротив меня. До отправления электрички оставалось еще минут семь, мы о чем-то разговаривали, обсуждали прошедший вечер, строили планы на завтра.

И тут я услышал, как сзади раздвинулась дверь в наш вагон. Толян бросил взгляд мне за спину, и по его взгляду я понял: идут милиционеры: с недавнего времени вечерние электрички стали сопровождать наряды милиции. И действительно, мимо прошли два милиционера, мельком взглянули на нас и пошли дальше по вагону. Через минуту поезд тронулся, и я опять услышал, что у меня за спиной раскрылись двери и кто-то зашел в вагон. Толян опять быстро глянул мне за спину, но почему-то его взгляд задержался, а потом он как-то быстро опустил глаза.

«Что-то не так», – подумал я.

И не успел я додумать до конца, как увидел, что рядом со мной садится какой-то мужик. Бросив мельком взгляд на него, не прекращая разговора с Толяном, я заметил, что это мужчина лет сорока с очень короткой стрижкой, и еще я увидел какую-то наколку у него на правой кисти. В руках мужчина держал книгу. Глянув очень быстро на меня, чуть-чуть подольше на Толяна, сосед раскрыл книгу, причем раскрыл на первой странице после обложки, и я увидел название «Решение дифференциальных уравнений четвертого порядка». Сердце екнуло, и в груди образовалась холодная сосущая пустота: в час ночи в электричках такие книги не читают.

И еще: вагон абсолютно пустой, какого черта нужно было садиться именно рядом с нами? – что-то здесь не так.

Мужик минуту тупо смотрел на название, наверное, сам с трудом соображая, что оно означает, потом захлопнул книжку и без всякого перехода бодрым и веселым голосом спросил нас:

– Куда едем?

– В Павловск, – тут же ответил Толян, и я глянул на него одобрительно-понимающе: нам-то выходить в Пушкине, а Павловск – следующая остановка за Пушкином, но на всякий случай соврал Толян правильно.

Следующий вопрос меня застал врасплох, и это был тривиальный вопрос:

– А который сейчас час?

Я машинально глянул на свои наручные часы и тут же пожалел об этом. Ответив на вопрос, я уже не сомневался, что рядом с нами сидит уголовник-рецидивист, который, может быть, только что «откинулся от хозяина», а может, вообще сбежал, увидел двух «леликов», на которых можно поживиться. И я, как дурак, тут же «засветил» свои, пусть не очень шикарные, но вполне приличные часы.

Я стал смотреть в окно, а так как за окном было темно, я видел в окне отражение немного побледневшего лица Толяна и наблюдал за мужиком. Мы с Толяном через стекло переговорили взглядами – давно научились понимать друг друга без слов иразделили опасения: здесь дело нечисто и в ближайшем уже вполне обозримом будущем нас элементарно начнут грабить, а может быть, даже убивать. Как-то этого не хотелось. Я вспомнил про милицию и стал мысленно молить, чтобы они еще раз прошли в обратную сторону. И только я подумал об этом, как дверь из тамбура напротив меня открылась, и я увидел, что в вагон зашел пятикурсник высшего военно-морского инженерного училища имени Ленина, которое находилось в Пушкине. Курсант направился внутрь вагона, я смотрел на него умоляющим взглядом: «Не проходи мимо, останься в вагоне, а еще лучше – сядь рядом».

И вдруг – о чудо! – курсантик действительно усаживается рядом с Толяном. С облегчением я вновь посмотрел в окно и вдруг с ужасом увидел, как морячок подмигивает сидящему рядом со мной мужику.

«Банда! – пронеслось у меня в голове, – морячок переодетый. Это банда! Сейчас начнется, сейчас будут резать!» Толян, естественно, не видел этого подмигивания, но все прочел у меня на лице. В гробовой тишине мы мчались в ночной электричке, ожидая самого страшного в любой момент времени.

И вот промелькнул шестнадцатый пост, а потом и девятнадцатый километр – через две минуты Пушкин. По уму, конечно, нужно было сделать следующее, и мы, переглядываясь, в общем-то, об этом и договорились: нужно было дождаться, когда электричка остановится, откроются двери, и тут же вскочить, перемахнуть через спинку. Толян должен был бежать в левый тамбур, а я – в правый – нужно было успеть выскочить на перрон.

Это была теория.

На практике нервы у нас не выдержали, и как только электричка стала замедлять ход, мы дернулись. Морячок и мужик тут же сомкнули колени и расставили руки. Мужик с ехидцей спросил:

– А куда же вы идете, вы же до Павловска едете?

– Не ваше дело, – грубо, терять уже было нечего, ответил я, но при этом сам удивился, почему назвал мужика на вы, значит, не очень-то и грубо.

Мужик сказал:

– Ну ладно, ребята, хватит дурака валять, идем в тамбур и прошу предъявить документы.

«Ага, – подумал я, – понятно, точно сбежали, им нужны документы, резать будут в тамбуре». Как агнцы на заклание, мы пошли в тамбур: впереди мужик, за ним я, потом Толян, а замыкал процессию курсант.

Когда мы вышли в тамбур, электричка уже остановилась, открылись двери, и я увидел на перроне четырех милиционеров. «Бандиты переодетые, – первая мысль, которая посетила меня, – что же делать?»

Тем временем мы вышли на перрон, электричка тронулась, старший по званию, по-моему, это был майор, представился:

– Майор Имярек, прошу предъявить документы!

Тут как-то потихонечку у меня отлегло от сердца, потому что на перроне было довольно много людей: все с интересом смотрели на нашу живописную группу. В это время милиционер званием помладше сказал курсанту:

– Большое спасибо, товарищ курсант, за помощь, всего вам доброго.

Курсант козырнул и побежал на автобус.

А в это время, пока мы доставали свои студенческие, а у меня еще почему-то был с собой комсомольский билет, мужик из электрички вытащил портмоне и, развернув его, что-то стал показывать майору. И вдруг оттуда на перрон падает фотография, и я вижу, что это явно фоторобот, причем на нем изображен Толян, только в огромных роговых очках. Майор быстро подхватил фотографию, кивнул мужику, мельком взглянул на мой студенческий и стал внимательно изучать студенческий Толяна.

– А вы очки не носите? – спросил он Толяна.

Тот ответил:

– Нет, не ношу.

Потом майор показал на горящий впереди зеленый семафор и спросил:

– А какой там цвет горит?

– Зеленый, – ответил Толян.

– М-м-м, – похлопав по ладони студенческим билетом Толяна, переглянулся с мужиком из электрички, козырнул нам и сказал:

– Извините, ребята, свободны.

На негнущихся ватных ногах мы с Толяном пошли к автобусной остановке, по-моему, даже немножко и зубы у нас стучали друг о дружку. И тут мы стали наперебой пересказывать свои ощущения, пытаясь понять: что же произошло.

А на самом деле произошло вот что.

В то время где-то уже на протяжении полугода в пригородах Ленинграда орудовал маньяк, который насиловал и убивал детей, причем как девочек, так и мальчиков. И мы вспомнили, что и по радио, и по телевидению, и в газетах неоднократно публиковались сообщения и предостережения для родителей, чтобы не отпускали детей одних без сопровождения. Было известно, что маньяк живет где-то в пригороде и ездит на электричке. А еще, что он плохо видит и дальтоник. К тому времени было уже то ли три, то ли четыре убийства.

Мы стали раскручивать все события последнего получаса в обратном порядке.

Когда мы с Толяном сели в электричку, прошел дежурный, а на самом деле усиленный наряд милиции, и милиционеры увидели человека, похожего на фоторобот. До отхода электрички оставались считанные минуты, поэтому операцию по захвату «маньяка», видимо, планировали на ходу. Нашли какого-то оперативника, которому сунули первую попавшуюся книгу, может быть, взяли из ближайшего киоска технической книги, и вот тот самый мужик с наколкой и был, видимо, оперативником в штатском.

Понимая, что нас двое, и не зная наших намерений, штаб операции, который на самом деле находился в соседнем вагоне, принял решение послать кого-то на подкрепление. К счастью, в одном из соседних вагонов ехал морячок-курсант, вот его попросили помочь.

А чтобы оперативник понял, что это не случайный попутчик, тот и подмигнул, что я, кстати, и заметил. Естественно, милиционеры, что стояли у раскрытой двери на платформе, уже были вызваны по рации и готовились нас, что называется, «упаковать».

Кстати, спустя пару месяцев все ленинградцы узнали, что маньяк, который действительно жил в пригороде, правда, не по витебской ветке, а по балтийской, был опознан дежурной в Доме колхозника и его прямо там взяли, а дежурной от ГУВД был вручен цветной телевизор – благодарность за бдительность.

Лариса Ратич. СИМПАТИЧНАЯ ВЕЩИЦА, или КОЕ-ЧТО О БУДУЩЕМ

Они встретились в Москве, в огромном шумном городе, в котором, говорят, приезжих всегда в два раза больше, чем местных. Она приехала из Донецкой области в гости к родственникам, а он – оказался в составе молодёжной делегации из Киева. Было начало мая 2025-го года, и весь мир знал, что именно в это время – многочисленные туристы со всех стран стараются попасть в русскую столицу.

Конечно, восьмидесятилетие Великой Победы – событие грандиозное, и празднично украшенный город готовился принять и иностранные делегации. Пригласить всех желающих не было никакой возможности, но главы стран Европы хотели приехать обязательно. Ждали и президента США.

… Итак, она была из Новороссии, а он из Украины. Последние десять лет Украина, значительно уменьшившаяся в размерах, всё ещё продолжала выкарабкиваться из тяжёлого кризиса, в которой загнал её недоброй памяти Майданный переворот. Ирония судьбы: теперешняя Украина и слышать ничего не хотела о евроинтеграции, а события тех лет считала ошибкой и позором, стыдливо вымарывая все упоминания о них отовсюду, откуда только можно…

Наши молодые герои познакомились и влюбились. Это была не лёгкая интрижка беспечной юности, а настоящее большое чувство, которое подарила им избирательная судьба. Они не расставались ни на минуту целую неделю, а потом – разъехались, но совсем ненадолго, потому что решили пожениться, а свадьбу сыграть у невесты.

Его родители обрадовались: пусть парень женится! У него никогда и девушки-то не было, и отец с матерью серьёзно переживали. Всё учёба да учёба; он уже и университет закончил, и работать начал… Пора, пора!

Её родители тоже были не против. Дочка – девушка серьёзная: если сказала, что любит, значит, любит. Внучата будут – счастье-то какое!

Всё шло гладко, как по заказу. Родители парня, как водится, приезжали познакомиться, всё основательно обговорили. Родители невесты обещали отдать молодым квартиру, а самим – перебраться в частный дом, который держали пока в качестве дачи. Потом внуков можно будет на свежем воздухе оздоравливать!

Родители жениха пробыли на Донецкой земле три дня, сдружились окончательно с новой роднёй, просто души в ней не чаяли. А будущие свекровь и тёща – даже однажды разоткровенничались, всплакнули:

– Знаете, ведь Наташенька нам не родная. Её родители погибли во время проклятой АТО: снаряд попал прямо в кухню, их на куски разметало… А девочка чудом жива осталась, просто чудом! Но надолго замолчала… Думали, что тронулась. Но мы соседи, забрали её, и она постепенно отошла, забывать стала. Вот так мы её и вырастили… Наш-то сыночек погиб в ополчении… Мы никогда не вспоминаем о войне вслух. Пусть этот ужас навсегда останется в прошлом!

– Ой, и не говорите, дорогая!.. Мой муж – отец Виталика – воевал в украинской армии. Думаете, хотел?! Нет, конечно! Силой отправили, угрожали посадить… Спасибо, что живой вернулся, вот только хромает с тех пор. Но это пустяки. Повезло, считай! Ведь сколько гробов тогда вместо хлопцев приехало!..

Да, война…

Давно уже поднялся из руин красавец Донецк, и только памятники – грозные стражи прошлого – свидетельствовали: было! И пусть никогда больше не повторится.

Отец жениха и вправду воевал на стороне националистической Украины, и очень теперь стыдился этого факта. Узнав, что жена сболтнула, даже накричал на неё, но, конечно, простил, что ж теперь?.. Он за свою глупость и веру в «великого Бандеру» расплатился сполна… А ведь и на Майдане стоял, и вместе со всеми орал идиотские лозунги, скакал… Бр-р-р-р!.. Так теперь лучше всего говорить хотя бы, что не был добровольцем, а заставили, кто же правду узнает? Да и со многими так было, не он один виноват.

А ещё стыдно-престыдно было вспоминать, как они с однополчанами, выпив хорошенько, а как же, пошли за добычей по хатам Авдеевки… Кто-то предложил: «Хлопцы, пора нам своё материальное положение поправить! Мы тут не за хрен собачий воюем!»

Они помнили обещания нового правительства: каждый патриот станет богатым! Значит, всё справедливо. Отец Виталика присмотрел в разрушенном доме, среди прочего, красивую вещицу: мастерски сработанный крохотный сундучок из дерева. Наверное, всякие колечки-цепочки хранить.

– Жене пошлю! – решил солдат. – Вот обрадуется!

Сундучок был почти пуст: в нём лежали только дешёвые бусики «под янтарь», не жаль и выбросить. А вот сам ларчик имел на крышке изящную надпись вязью: «Моей единственной». Ну не в бровь, а в глаз! Такое точно любимой понравится.

Недолго думая, он наладил в Киев тяжёлую посылку. В том доме много ещё чего нашлось, вот удача! А хозяев никаких, и крику никакого. Он терпеть не мог забирать у живых. Дело не в том, что не отдадут: кто их спрашивать будет? Дело в этих воплях, проклятиях… Другие солдаты и внимания не обращали, а его коробило. Жлобы, одним словом, эти селюки-сепаратисты!

Вот этот сундучок и мозолил потом ему дома глаза. Попросил даже жену: «Выбрось». А она сказала, что жалко, уж очень вещь хороша. Просто спрятала в дальний ящик.

Зато теперь, кажется, сундучок может пригодиться! Виталька в него подарок для невесты положит: уже был куплен дорогущий гарнитур: кольцо и серьги. Пусть видят, с кем роднятся! В таком сундучке и подарить незазорно: ручная работа. Да и наконец навсегда исчезнет из дома этот ларец, с глаз долой.

Виталик сразу мысль одобрил:

– Да, красиво! Интересная вещица, эксклюзив.

Свадьбу назначили на конец лета. Договорились, что киевляне прибудут дня на четыре раньше, чтобы вместе, без суеты, закончить все приготовления. Время пробежало незаметно, потому что влюблённые бесконечно звонили друг другу или болтали по телеграму.

– Да намилуетесь ещё! – смеялись родители.

И вот наконец – поезд из Киева! Гости прибыли с большими чемоданами, а в них – подарков столько, что глаза разбегаются.

– Пусть начинают жизнь красиво! – сказала мама Виталика, вручая детям карточку престижного банка с немалой суммой на счёте. Это хорошо; кому деньги помешают?

– А вот мой главный подарок! – торжественно объявил жених. – Натуся, закрой глаза!

Девушка, смеясь, прикрыла лицо ладонями.

– Открывай!

Родители Наташи так и ахнули:

– Боже, красота-то какая!

Но Наташа почему-то молчала, смотрела на любимого глазами, полными непередаваемого ужаса.

– Натусик, ты чего?.. Примерь лучше!

– Это… Это… шкатулочка моей мамы… Папа делал. Он умел!..

И заплакала. Сначала тихонько, тоненько, удивлённо как-то. Но уже через минуту у неё началась бурная истерика.

– Наташенька, Наташа! – трясла её мать.

– Наточка… – растерянно лопотали кандидаты в родственники.

– Значит, вот оно как, дорогой сваток! – вдруг с ненавистью сказал отец девушки. – С войны, значит, подарочек. Трофей?! Ну чтобы не впустую убивать, да?

И добавил зло и твёрдо:

– Свадьбы не будет!

… А за окном благоухал роскошный тёплый август, самый красивый месяц года…

Рассказ написан 21 апреля 2015 года.

Ника Сурц. СОПЕРНИКИ

1

Эрик так и не смог уснуть: мешала непрекращающаяся головная боль. Он стиснул зубы, приподнимаясь на жёсткой больничной кровати, и сбитым распухшим кулаком ударил по кнопке вызова медсестры:

– Эй, кто-нибудь! Опустите наконец эти чёртовы жалюзи!

В дверях показалась пожилая медсестра, сжимая в руках крошечный стеклянный стаканчик:

– Хорошо, месье Монер, – учтиво сказала она, протягивая ему стаканчик, – сейчас всё сделаю. Странно, что вам не нравится наш знаменитый карминный закат, здесь на острове его называют «неразлучник». – Медсестра недоумённо пожала угловатыми плечами и вкрадчиво продолжила: – Считается, что влюблённые, однажды встретив этот закат, уже никогда не расстанутся.

– Мне плевать на ваш закат, – произнёс Эрик, еле выговаривая слова опухшими губами, – впрочем, как и на ваш остров.

Быстро выпил лекарство из стаканчика и уткнулся в подушку.

Эрик соврал ей и мгновенно почувствовал, как у него сдавило горло.

Он часто возвращался мыслями на этот остров, куда приехал совсем юным в надежде найти хоть какую-нибудь работу в порту. Он сбивчиво рассказывал встречающимся людям свою трогательную историю: о том, что рос единственным ребёнком в семье, и отец – крепкий здоровяк ловко управлялся на нескольких работах. Но мать умерла от болезни, когда Эрик был совсем маленьким. Отец больше не женился, стал выпивать, продал их старенький дом, промотал деньги и вскоре умер от белой горячки.

Эрику всё же посчастливилось получить место разнорабочего, а спустя время он встретил юную зеленоглазую шатенку с необычным именем Татин, которую до сих пор не мог вытеснить из своей памяти. Впервые он испытал тогда трепетную юношескую любовь и щемящее чувство нежности. Сейчас этот пламенный закат только усиливал гнетущую тоску по тихим и простым вечерам, проведённым с ней. Он восхищался её женственностью и утончённостью, длинными локонами, спускающимися водопадом на загорелые плечи, и редкостным упорством, с которым она доводила до конца любое дело.

На этом острове они вместе исполнили его заветную мечту – стать боксёром. Эта мечта давно жила в его сердце, но что-то мешало ему сделать первый шаг. А теперь, вдохновленный поддержкой Татин, он начал упорно тренироваться. Один за другим Эрику покорялись различные приёмы, а его выносливость, сила воли и дисциплина превращали обычного парня в успешного спортсмена. Он впервые почувствовал себя сильным и по-настоящему счастливым.

Это теперь, лежа, уткнувшись в подушку, он понимал, что когда-то сделал неправильный выбор и снова связать их с Татин может лишь чудо. Но тогда, несколько лет назад, всё было иначе: он почувствовал, что меняется сам, меняется его окружение, что парень с его данными и целеустремлённостью не должен киснуть на маленьком острове, он должен идти дальше.

Медсестра направилась к окну и увидела, как к больничной парковке подъезжает чёрный спортивный автомобиль.

– Кажется, ваш тренер приехал со своей дочерью, – тихо сказала она, опуская жалюзи.

Эрик был рад приезду Жана Бонье, он уважал его не только за прошлые заслуги в боксе, но и за искренность, честность и надёжность. А вот его двадцатилетняя дочь Кристин, повсюду следовавшая за отцом, изрядно раздражала парня, он считал её выскочкой и воображалой. К тому же она была слишком дотошной, и он подозревал, что эта девица проявляет чрезмерный интерес к его прошлому. В каждом их разговоре он чувствовал её стремление узнать о нём что-то большее. Кристин изучала психологию в университете и параллельно помогала своему отцу вести бумажные дела, но при этом не пропускала ни один поединок Эрика, а в последнее время и тренировки.

Он сморщился от очередного приступа головной боли и еле слышно произнёс:

– И она тут.

Медсестра в белоснежных сабо тяжело зашаркала к двери.

– Эрик, всё будет хорошо! – столкнувшись с медсестрой и переводя дыхание, выкрикнул высокий мужчина средних лет.

Он размашистым, уверенным шагом подошёл к Эрику и уселся на его кровать:

– Я поговорил с врачом, он, конечно, тебя не хочет отпускать, но, думаю, мы решим этот вопрос, под мою ответственность. Посмотри, я привёз тебе Кристин, – Бонье кивнул в сторону стройной блондинки. – Поболтайте пока, а я через полчаса вернусь, мне необходимо уладить вопрос с частным самолётом, отсюда просто так не выбраться.

Тренер ушёл, а Эрик вытянул свою мускулистую шею и стал вглядываться в сторону дверного проёма, где о чём-то оживлённо перешёптывались медсестра и Кристин.

– Здравствуй, Эрик! – заметив его настороженный взгляд, весело сказала Кристин, и её острые каблуки звонко застучали по идеально вымытому полу.

На отёкшем, с многочисленными ссадинами, лице Эрика появилась недовольная гримаса. Он уставился одним полуоткрытым глазом на пышное платье Кристин из красного муслина, в котором она всегда приходила к нему на бои.

Сейчас этот цвет, напоминающий о местном восьмиугольном ринге, вызвал в нём невыносимое отвращение. Он издал сиплый стон, возвращаясь мыслями к позавчерашнему крупному поражению в бою с никому не известным боксёром. Эрик до сих пор не мог понять, как этот юнец молниеносно предугадывал его тактику. Он вспомнил начало поединка: многие болельщики спустились с трибун, плотно обступили ринг и несколько минут яростно скандировали его имя. Все эти люди были не случайными зрителями, это состоятельные члены клуба, и поединок устраивался строго для «своих».