На одной волне

Но Степанида Андреевна не бросила. Она вообще, как, оказалось, была женщиной сильной не только телом, но и духом. Но об этом Буран узнал потом, намного позже. А в тот вечер, после парного молока с булкой, он согревался на теплых и мягких коленях своей спасительницы и почему-то даже мысли не допускал, что завтра вновь окажется выброшенным в канаву. И оказался прав. Степанида Андреевна отмыла найденыша, через несколько дней откормила так, что у щенка «нарисовались» округлые бока.

– Ты смотри, как на меня становишься похожим, – смеялась хозяйка, хлопая себя по значительно выступающему вперед животу, – ну и нечего нам тут костями греметь. Хорошего должно быть много! Ты же будешь хорошим?

Буран ничего не понял из речи хозяйки, но уловив добродушную интонацию, подошел к ней на своих, пока еще слабых и коротких лапках, и несколько раз лизнул её ноги. Запах кожи Буран запомнил сразу. Хотя он и различался в зависимости от времени года, которые сменялись за окном или от дел, которыми в тот или иной момент была занята хозяйка, а порой даже от настроения Стеши. Но это были самые родные, самые долгожданные в часы одиночества ароматы для обоняния Бурана.

Степанида Андреевна работала в школьной библиотеке. Дорога от дома занимала больше часа пешей прогулки каких-то улиц и переулков. Буран приятно удивлялся, как его дорогая хозяйка, имея шестьдесят четвертый размер (это он как-то услышал в Человеческом разговоре) легко преодолевает такой путь рано утром в одну сторону, вечером обратно, в другую. А если дождь? А когда метель? Б-р-р ему-то хорошо из окна было провожать и наблюдать в такую непогоду. А вот в обычные, вполне спокойные по погодным явлениям дни, ему хотелось находиться рядом со Стешей все двадцать четыре часа.

На работу приходить Бурану, естественно, было запрещено, но несколько раз хозяйка брала его прогуляться в выходные дни и рассказывала мотающему по сторонам головой Бурану, что в этом доме живет баба Паша, у которой они берут молоко, а в этом заваливающемся сарае – пьющая семья Синициных… А вот тут в 60-е годы была хлебная лавка, потом пустырь, а уж лет как десять назад соорудили фонтан, вокруг которого вечерами собирается молодежь, а днём гуляют родители с колясками. А вот хлеба с тех пор, как лавки не стало, такого вкусного и не продают.

Буран не знал, какой был хлеб раньше, но всё, чем Стеша кормила его тогда и последующие семнадцать лет, было необыкновенно вкусным! Особенно ему нравились редкие дни, когда хозяйка затевала варить холодец. С самого утра на кухне смешивались ароматы, которые сводили с ума острый собачий нюх и будоражили вечно голодный собачий желудок. Стеша ругалась на Бурана, когда тот путался под ногами, сама бегала по кухне с кастрюлями, полотенцами, специями. Попутно чистила картошку, варила яйца, пекла пирожки… Буран знал, когда варится холодец – значит, на следующий день будет много людей в доме. А много гостей – равноценно объевшемуся Бурану, потому как каждый сидящий за праздничным столом нет-нет, да и делился с мохнатым питомцем кусочком сыра, рыбки или пирожка из своей тарелки.

Но всё равно самые сладкие – это были косточки и шкурки, которые давала ему Стеша накануне, разбирая за столом по глубоким тарелочкам холодец. Всё лишнее после варки она убирала, и гостям доставалось блюдо с прозрачным студнем, отборным мясом и красиво нарезанной цветочками моркови. Всё некрасивое они съедали с Бураном в преддверии вечером. А после на пару довольные, с лоснящимися от жирка губами, заваливались на диван и потому что, время, после всех домашних дел было уже позднее, мгновенно засыпали.

Вначале своего пребывания в доме Степаниды Андреевны, Буран не понимал, почему хозяйка живет одна… Нет, конечно, теперь-то не одна, а с целым десятикилограммовым мохнатым, по уши в неё влюбленным дворянином. Но вот баба Паша живёт с дедом Евсеем, подруга Тоня часто приходит к ним на чай-кофе с мужем Шуркой и двумя очень громкими сыновьями: Петькой и Сенькой, даже у того полуразвалившегося дома Синициных всегда слышны разные голоса. А Стеша, не считая редких праздников с гостями, одна. Приходит с работы, надевает тапки, которые благодаря Бурану, первый год приходилось покупать ежемесячно, и занимается своими домашними делами… Одна.

Буран, в свою очередь, часто помогал ей, как мог: то цветок лишний уберет с полки. Ну и что, что вазон разбился: он был старый, серого цвета и вообще не подходил к дизайну гостиной. То на огороде, учуяв запах мышей, выроет огромную яму и ничего, что там была грядка с помидорами – поймать мышь-шпионку гораздо важнее! А однажды решил попробовать, что за такие круглые белые конфетки ежедневно принимает Стеша, но ни разу не поделилась со своим питомцем. Несправедливо же! И восстанавливая справедливость, Буран чуть не оказался на собачьей радуге… Откуда ему, полугодовалому щенку, было знать, что есть специальные вещества – таблетки, и вовсе они невкусные, и употреблять их без разбора категорически нельзя! И когда Буран лежал под капельницей, виновато поглядывая на сидящую рядом Стешу, он впервые увидел на её глазах слёзы. Она поглаживала его мохнатые бока, качала головой и шептала:

– Эх, Буря ты Буря, чуть снова не оставил меня совсем одну…

Что это означало, Буран узнал позже, когда полностью восстановился, и они ранним весенним утром куда-то направились вдвоем. Стеша несла с собой кисточку и банку с краской. По-особенному мелодично пели птицы, а небо было каким-то непривычным после мрачного непогодного марта, чистым и синим. Идти пришлось долго, через незнакомые поля, в которых Буран то утопал, то выпрыгивал, словно заяц, пытаясь поймать зубами бабочку или пролетающую стрекозу; через речку, в которой вдоволь можно было напиться прохладной воды и, наконец, они поднялись на травяной холм. Буран присел и огляделся вокруг. Ничего не понятно: в этом месте много маленьких холмиков, очень много, а еще какие-то столбы, кресты, камни. И странные цветы. Вроде бы похожи на те, что растут у Стеши в огороде или у бабы Паши, но запах очень странный от них идет и на ощупь, совсем неживые. Буран посмотрел на хозяйку. Та отошла от входа буквально пару шагов и остановилась. С камней на них смотрели три портретных фотографии. На одной был изображен мужчина в фуражке, с густой бородой и усами. На другой – молодой парень, лет около двадцати, как мог судить Буран и если добавить к портрету усы и бороду, то он станет копией старшего мужчины. А на третьей фотографии была совсем маленькая девочка…

Стеша открыла банку с краской, взяла в руки кисточку. И тут Буран второй раз в своей жизни заметил слезы на глазах хозяйки. Он подошел к ней поближе и, положив лапу на колено, заглянул ей в лицо.

– Вот, познакомься, – смахнув слезы, произнесла Степанида Андреевна, – это моя семья: муж Сергей Викторович, сын Артем Сергеевич и доченька Машенька.

Буран тихонько гавкнул, словно просил рассказать, почему семья там, на этих камнях, а не с ней дома.

– Серёжа, муж мой, был военным лётчиком. Афганистан прошел… А я ведь и не знала вначале, что он там. Говорил – обычные учения, мол, не волнуйся, всё хорошо, но на связь часто выходить не могу. Я и старалась не думать о плохом, ведь Артёмка на руках маленький, надо было работать, его воспитывать… А потом, как узнала правду, так ни есть ни пить сутками не могла. Первая седая прядь в тридцать три года появилась. Но ничего, пережили мы это. Вернулся Сережка живой. Только смерть настигла не там, где боялись, а где вовсе не ожидали. После военной службы на заводе работал, а там в одном из корпусов пожар возник. Так он пока ребят со своей смены спасал, сам-то и угорел…

А я уже беременная Машкой была. Вот и родила преждевременно, совсем кроху, – Стеша погладила Бурана по голове, – вот как тебя тогда беспомощного нашла, помнишь?

В ответ и благодарность, Буран лизнул горячим языком руки хозяйки, а она продолжила свои воспоминания.

– Долго её в больнице выхаживали, всё равно стали развиваться изменения белого вещества головного мозга… Артём мне тогда здорово помогал, он на тот момент окончил институт, устроился работать. Каждый день приезжал к нам в больницу, дом весь на нём был, хозяйство. Тогда мы еще держали и корову, и курочек с утками. Когда Машеньку выписали, я все силы кинула на реабилитацию ребенка. Сложно было в то время. Хотя, наверное, лечить своих детей всегда сложно. Особенно когда ни денег, ни связей.

Стеша достала кисточку и, окунув мягкую щетину в банку с краской, принялась аккуратно и монотонно красить оградку в небесно-голубой цвет.

– И ты знаешь, – посмотрела она на Бурана, лежавшего под тенью раскидистого клёна, – у Машеньки даже стала наблюдаться положительная динамика. И тут новая беда: сыночек мой, Артёмка, попал в автомобильную аварию. Все выжили, представляешь: и водитель, который не справился с управлением, и пассажир рядом, а вот Артемка погиб на месте. Если бы не Машка – легла бы в могилу рядом с сыном. А я ведь даже похорон не помню. В воспоминаниях остался только жизнерадостный и предприимчивый мой помощник, мой сыночек Артём. Может это и к лучшему…

Потом нас с Машей направили на реабилитацию в Санкт-Петербург. Но на третий день пребывания у неё моментально развивается пневмония, с которой врачи не смогли справиться…

А я ещё на тот момент не сняла траур по Артему…

Дорогу домой помню, похороны Маши помню, и то, что не плакала совсем, тоже помню. Жизнь просто остановилась. Она просто лишилась смысла, настоящего и будущего. Нет, меня, конечно, старались поддержать и коллеги с работы, и соседи. Приходили, разговаривали, готовили еду, выводили на улицу. Но я ни с кем не могла общаться, молчала и смотрела куда-то, в пустоту… Туда, где раньше у меня была семья.

И время не лечит. Оно лишь слегка возвращает тебя к жизни, в которой ты должна работать, содержать себя, свой дом и чтить память о тех, кого рядом нет. Вот и я вернулась… Ведь если меня оставили на этой земле, значит для чего-то, да?

Буран, конечно не понимал всех слов и всей истории, рассказанной ему хозяйкой, но по интонации остро ощущал, какая боль и печаль присутствовала на душе Стеши. Он интуитивно прочувствовал всё эмоциональное состояние своего Человека. И на обратном пути с кладбища домой пёс уже не носился по полям, не прыгал за птицами, засидевшимися на тропинке, он просто шёл со Стешей рядом, по правую руку, изредка поднимая на неё свои каштанового цвета глаза. Он словно хотел ей сказать: «Я рядом», «Я тебя не брошу», «Я весь от черного носа до кончика хвоста – твой!»

Так они и жили вдвоём душа в душу, спокойно и счастливо. Когда Степанида Андреевна вышла на пенсию, Буран никак не мог понять, почему хозяйка теперь всё время дома. Но в тоже время он был безмерно рад такому стечению обстоятельств, ведь теперь ему не приходилось скучать в одиночестве.

Осенью Стеша брала его с собой в лес собирать грибы. И Буран реально помогал ей находить в укромных местах толстые боровики или рыжие ароматные лисички. Зимой они вместе чистили снег на участке, и Буран обожал прыгать в огромные белоснежные горы, которые вырастали во дворе. По весне сажали картошку, морковку и другие овощи. Буран с удовольствием выкапывал ямы и не понимал, почему Стеша иногда ругалась, если выкопаны они были, по её мнению, не в том месте. А летом с самого утра было много работы: полоть, поливать, собирать урожай… Но больше всего любил Буран редкие походы на речку, когда можно было вдоволь купаться и гонять диких уток, которых с каждым годом на водоёме становилось всё больше и больше. Ходили они или рано утром или уже поздно вечером, чтобы не пересекаться с отдыхающими, ибо мало кому понравится, когда, выпрыгивающее из воды мохнатое чудо беззастенчиво стряхивает на тебя капли с шерсти.

Стеша всегда улыбалась, наблюдая за Бураном. Ведь именно это некогда бездомное, выброшенное кем-то маленькое существо привнесло в её жизнь настоящую радость и безоговорочную любовь. Буран остро чувствовал все перемены в настроении хозяйки. В часы грусти и подавленности Стеши он обычно пристально смотрел на лицо хозяйки и аккуратно, боясь потревожить, забирался к ней под одеяло. А Степанида Андреевна не возражала. Не прогоняла. А только крепко обнимала его, прислонив свою голову к его голове так, что он ощущал её горячее дыхание на своих ушах и чувствовал, как периодически опускаются слезинки на его шерсть.

Иногда Буран старался развеселить хозяйку, отвлечь от грустных мыслей. И тогда он начинал, как заведенная игрушка, гоняться за своим хвостом или весело кататься по полу. Стеша знала, что так он старается отвлекать её и всегда улыбалась в ответ.

В ту ночь, когда всё произошло, Буран стал вести себя как-то странно. Стоял солнечный сентябрь, и Стеша выкапывала картофель, собирая его в вёдра. Затем относила и высыпала в сарай на просушку. Буран не отходил от хозяйки ни на шаг, путаясь под ногами. Он всё время смотрел на неё, лизал горячим языком её пыльные руки, колени.

– Буря ты моя, – вздыхала Степанида Андреевна, – в чём дело? Иди лучше, приляг под яблоней, что ты крутишься вокруг меня всё время? Вот не успеем убрать урожай, пойдут дожди, и останемся мы с тобой зимой без картошки!

Но Буран всё равно продолжал ходить за Стешей по следам. Он сам не понимал, что происходит. Но его острое чутье улавливало какие-то прежде незнакомые флюиды. И они его беспокоили.

Урожай был благополучно собран часам к четырём дня. После позднего обеда, они легли отдохнуть на веранде. Стеша прикрыла глаза и, казалось, задремала. Буран подошел поближе и почувствовал, что кожа хозяйки покрылась холодным потом. Он прислушался… Ему показалось, что сердце Стеши стучит не так, как обычно… А уж к тому, как оно работает, за прожитые годы Буран привык.

Приподнявшись на задних лапах, Буран лизнул Стешу в лицо. Реакции не последовало. Тогда он стал тихонько поскуливать, наблюдая, откроет ли Стеша глаза, посмотрит ли укоризненно на него. Но хозяйка продолжала неподвижно лежать на диване. И даже после того, как Буран несколько раз громко гавкнул, ситуация не изменилась.

Не зная, что делать дальше, Буран выскочил на улицу, продолжая лаять. Хорошо, что калитка была открыта, и по инерции пёс бросился бежать к бабе Паше. Её дом он знал наизусть, потому как каждые десять дней ходил сюда за молоком со Стешей.

Хорошо, что Павла возилась во дворе с помидорами и сразу заметила влетевшего Буран.

– О, привет! А ты чего здесь?!

Пёс схватил аккуратно подол её халата и принялся тянуть на выход.

– Эй, что такое! – возмутилась женщина, не понимая, что хочет от неё Буран. – Мне надо пойти с тобой? А где Стеша?

Буран громко залаял и вновь схватил её за край одежды.

– Господи, с ней что-то случилось?!

Баба Паша скинула фартук и быстрым шагом направилась к дому старой подруги. Буран бежал впереди, оглядываясь, не отстала ли женщина.

Павла увидела бледную Стешу, которая неподвижно лежала на диване. Она нащупала пульс на запястье, слабый и какой-то прерывистый. Потом бросилась к телефону, долго что-то громко говорила в трубку. Буран сидел на полу и смотрел то на бабу Пашу, то на хозяйку. Он не понимал, что происходит, но всё так же остро чувствовал ранее неизвестные ему флюиды в воздухе.

Павла присела рядом со Стешей, расстегнула ей несколько верхних пуговиц, положила под ноги сложенное одеяло, а затем приоткрыла окно.

– Степанида, ты слышишь меня? – произнесла она негромко. – Ну, давай же, подруга, приходи в себя. Скорая уже выехала. Надо продержаться совсем чуть-чуть, – баба Паша смахнула слезы со щеки. А твой-то Буранчик молодец какой… Это же он меня позвал на помощь! Кто бы мог подумать, дворовый пёс, а какой умный!

Буран гавкнул. Видимо, ему не очень понравились слова о «дворовом псе».

Да, без породы, без регалий и кубков, но разве это главное в четвероногом друге? А ведь он Стеше – настоящий друг, в этом не было ни капли сомнения!

Последующие десять дней для Бурана прошли как в тумане. Приехали какие-то люди в белых халатах, крутились возле хозяйки, делали уколы, снимки, бурно что-то обсуждали, а потом положили её на кровать, почему-то на колёсиках, и погрузили в машину. Как Буран ни прыгал, ни лаял, его не взяли вместе с хозяйкой. И если бы баба Паша не закрыла калитку, то он, не раздумывая, бросился бы бежать следом за уезжающей белой машиной.

Когда силы лаять у Бурана закончились, он просто лег на еще теплую сентябрьскую землю и стал смотреть сквозь забор на дорогу, по которой увезли его Стешу. Так он пролежал весь вечер и ночь. А утром к нему пришла баба Паша.

– Грустишь? – погладила она его по голове. – Да, напугала нас твоя хозяйка. Инфаркт у неё, обширный… Неважнецкие дела… Но я уверена, что Степанида выкарабкается, сильная она баба. Столько испытаний жизнь ей подкинула. И вот – не сломалась. Всегда дружелюбная, весёлая, хозяйственная. И ты стал для неё спасением…

Ну что, пойдем, покормлю тебя. А то вернется твоя Стеша, а тут кости да кожа встречают…

Стешу привезли через десять дней. Всё на той же кровати с колесиками. Два медбрата переложили её на кровать в спальне, долго говорили с бабой Пашей и уехали. Буран подошел к хозяйке. В нос ударил едкий запах больницы и лекарств. Стеша не разговаривала. Не вставала.

Теперь три раза в день приходили к ним в дом баба Паша или Тоня. Они по очереди дежурили, делали уколы, пытались кормить Степаниду жидким супом или кашей, растирали ей руки и ноги, рассказывали сельские новости.

Буран не знал, что такое болезнь. Но он остро воспринимал психическое и физическое состояние Стеши. И после того, как та не среагировала на его попытки поймать свой хвост, осознал, что жизнь теперь не станет прежней.

Тёплый нос уткнулся в морщинистую руку. Дрогнувшие пальцы Человека слегка прикоснулись к морде Собаки и вновь свисли с кровати от бессилия.

Сердце Стеши остановилось через три дня после того, как её привезли домой. И если баба Паша была предупреждена о таком исходе, то Буран ничего не понимал. Он лежал у её кровати, периодически проваливаясь в сон, но отчетливо слышал биение сердца и дыхание хозяйки. А потом вдруг резко в комнате воцарилась тишина. Буран вскочил на лапы, стал яростно облизывать Стешу, тыкался носом в её шею, грудь, живот… Он заглянул в глаза, которые оставались еще открытыми и увидел в них своё отражение… Затяжной вой печали и скорби раздался над всем селом.

Сердце Бурана остановилось через полчаса после смерти Стеши.

Светлана Марчукова. ПОЧТИ ПУСТОТА

Днем ты смотришь ко мне в окно,

На ночь прильнешь к опущенной раме

И никакой занавески меж нами

Быть не должно.

Выросшая из земли мечта,

Ты облако сутью своей разреженной,

Легкость в твоей голове зеленой,

Почти пустота.

Но я видал тебя в буревал,

И ты по ночам, конечно, видало,

Как существованье мое впадало

В черный прогал.

Мы с тобой от зари до зари

Глядим друг на друга в упор и вчуже:

Тобой владеет погода снаружи,

Мной – погода внутри.

Р. Фрост «Дерево в окне»

(Перевод А. Сергеева)

Два дня. Всего два дня оставалось Веронике на то, чтобы написать предисловие к сборнику стихов американских поэтов. Она сама отбирала переводы. Среди стихотворений надо было выбрать основное. Оно и должно было дать название сборнику. Вернее – строчка из него. По её мнению, таким стихотворением должно было стать «Дерево в окне» Роберта Фроста, её любимое. Главными, без сомнения, были две последние строчки:

Тобой владеет погода снаружи,

Мной – погода внутри.

Эти слова завораживали Веронику. Как передать это чувство в коротком предисловии? Казалось бы, все так просто. Разве в уличной толпе, в разговорах при встречах, на деловых переговорах – не видно, что одними людьми владеет «погода снаружи», другими – «погода внутри»? Но ведь стихотворение совсем о другом. Человек разговаривает с деревом. Как передать это настроение? Как сделать так, чтобы читатель прочел стихотворение её глазами?

Она любила свою работу. Подбирать тексты, редактировать сборники – это было удовольствие. Предисловия обычно складывались легко. Но этот долгожданный сборник с любимыми стихами упорно сопротивлялся.

В который раз она задавала себе вопрос: какие деревья она обычно замечала? Ответ был простым, тут и думать нечего. В любом пейзаже, в парке, у дороги – она всегда искала липу. Ни одно другое дерево не имело такого запаха, таких цветов и плодов, таких листьев в форме сердечек. Липовые аллеи очаровывали и так увлекали Веронику, что часто она отставала от компании и долго в одиночестве бродила в этих аллеях. Однако воспоминания о липах совсем не приближали её к предисловию.

Неожиданно во время обеденного перерыва ей пришла в голову счастливая мысль: надо просто поставить эксперимент и самой пережить то, что пережил автор. Сегодня вечером она подойдет к окну и попробует восстановить ситуацию, описанную Фростом в стихотворении «Дерево в окне». Может быть, она сможет, наконец, найти слова?

После работы пришлось задержаться. Вероника торопилась домой так, как будто её ждали, а она опаздывала к назначенному времени. Окна комнат её квартиры на шестом этаже выходили во двор. Деревьев в окнах не было: во дворе возле детской площадки росли цветы и кустарники. Только окно кухни выходило на улицу.

Она открыла дверь так тихо, что муж и сын не услышали, как щелкнул замок. Уже темнело. Не снимая плаща и не зажигая света, Вероника бесшумно прошла в кухню, подошла к окну и увидела дерево – высокую березу. Порывы ветра раскачивали ее тонкие ветви. Дерево сопротивлялось. Беззащитное, оно было полностью во власти стихии. Ему негде было спрятаться. Сколько лет оно здесь росло? Сколько сил было у него, сколько терпения! Была ли у него «погода внутри»? Или это привилегия людей, которые прятались в теплых комфортных домах от «погоды снаружи»?

Она много раз видела это дерево. Видела и не видела. Оно покрывалось листьями, птицы вили на нем гнезда, похожие на мешочки из травинок, и щебетали на ветках. Как странно, что она их почти не замечала. Подходя к окну, она как будто погружалась в себя, особенно вечером, когда вглядывалась в свое отражение в стекле. Часто во время завтрака она любила смотреть на птиц, летящих в небе на фоне облаков, иногда её внимание привлекал красивый закат. Ни разу за все годы она по-настоящему не увидела дерева, как будто смотрела сквозь него: «Легкость в твоей голове зеленой, почти пустота».

Сегодня все было по-другому. Пустоты не было. Дерево и человек смотрели друг на друга. Вернее, человек смотрел на дерево. Оба – живые существа. Наверное, дело было в том, что она смотрела через окно. Волны, бегущие навстречу друг другу от двух живых существ, разделенных стеклом, разбивались об эту прозрачную преграду и возвращались обратно. Одна волна – к человеку, другая – к дереву. При этом волны набегали друг на друга, подпитывались энергией, усиливались. Человек и дерево как будто прорывались друг к другу. Безжалостно захваченная ураганным ветром береза была похожа на человека, который идет вперед из последних сил.

Она опустила глаза вниз и посмотрела на маленькое миртовое деревце, растущее на подоконнике. Когда- то давно она купила в цветочном магазине зеленый шарик, украшенный мелкими белыми цветочками. За много лет шарик потерял свою правильную форму и приблизился к природным очертаниям. Белые цветочки появлялись на нем уже не каждый год, их становилось все меньше.

«Интересно, – подумала Вероника, – эти два дерева, старая береза и маленькое миртовое дерево, видят друг друга?» А может быть, у них другие чувства, которым нет названия на человеческом языке? Что испытывают деревья в роще других, себе подобных, там, где всем владеет «погода снаружи»? Но так ли это? Разве среди деревьев в рощах и аллеях не возникает «погода внутри»? Разве одинаково чувствует себя человек в березовой роще и в еловом лесу, среди сосен и среди яблонь, в

липовой аллее и в дубовой?

иллюстрация создана нейросетью

В каждом из этих мест своя общая «погода внутри». Что её делает? Может быть, невидимые волны, которые пронизывают пространство между деревьями, наполняют его загадочной энергией? Эта энергия подобна той, что овладевает людьми на симфоническом концерте, на стадионе, на улице во время праздника, в компании друзей. Живые существа – люди, деревья, животные и птицы – наполняют вселенную волнами энергии.

Она вспомнила свое путешествие в Италию, поездку в Верону. Считают, что с этим городом связано её имя – Вероника. У дома Джульетты в Вероне, возле её балкона, нет высоких деревьев. Интересно, как же Ромео мог забраться на балкон? Прав был гид, Джульетта никогда не жила в этом доме. В настоящем доме Джульетты погода внутри и погода снаружи составляли единое целое: в то время дворы были закрытыми, их окружали высокие каменные стены, увитые плющом. Пространство дома плавно перетекало из комнаты на балкон, с балкона во двор. А во дворе росло дерево, на которое Джульетта, наверное, совсем не обращала внимания. Счастливая рассеянность часто соседствует с гармонией двух волн, двух стихий – погоды снаружи и погоды внутри. И возникает спокойная легкость – почти пустота.