Любовь под прикрытием

Дмитрий показывает на фото драгоценные камни.

– Стоимость такого колье порядка пятнадцати миллионов долларов. Но она сильно зависит от того, где и как будут продавать ожерелье. Официально, на аукционе, цена может подскочить до любых цифр. Но официально его продать не смогут. Скорее всего, разберут на камни, которые будут продавать по отдельности.

Он дотрагивается пальцем до моей руки и словно очерчивает на ней линию:

– Це-е-е-лое, – говорит он, растягивая слово, – колье могут продать только, если будет заказ от частного лица. Есть коллекционеры, которым достаточно владеть редкой вещью. Они ее держат в сейфе и особо никому не показывают. Естественно, в краденном колье женщина не может выйти в свет.

Отложив фото колье Елизаветы Тюдор, Дмитрий берет второе фото.

– Тоже колье. Второе по ценности. Хотя, как я уже сказал, все зависит от того, как, где и кому будут эти драгоценности продавать. Это колье принадлежало императрице Марии Терезии. Его для купца покупали на аукционе в Вене для подарка дочери. Здесь множество белых бриллиантов средней величины, два редких крупных желтых и один крупный розовый. Стоимость оценивается в двенадцать миллионов, благодаря количеству драгоценных камней.

На фото и правда украшение в две нитки, усыпанные бриллиантами, на каждой из которых висят длинные подвески – тоже с камнями.

– Далее, свадебная тиара все той же дочери купца. Изготовлена по заказу купца. Не имеет такой истории, как колье, поэтому чуть дешевле. Наверху пятнадцать изумрудов, ниже двадцать пять крупных бриллиантов. Еще ниже – россыпь мелких. Десять миллионов.

Меня завораживает вид шикарных драгоценностей, которых мне не носить никогда. Ага, с джинсами, футболкой и курткой – самое то! Но больше меня волнует близость Дмитрия. Я сижу, а он стоит рядом: левая рука на спинке моего стула, правой он берет фото, показывает на них камни, трогает мою руку. От него пахнет все тем же мускатно-дубовым парфюмом и свежестью, будто он только вышел из душа.

Ремень на брюках опять приковывает мой взгляд. Хочется его расстегнуть, потом расстегнуть пуговицу на джинсах, потянуть за молнию…

– …два браслета. У жены чуть подороже, у дочери подешевле, – стараюсь сконцентрироваться на словах Дмитрия. – Зато дочкино выполнено в виде пантеры. Глаза из оникса. Оба принадлежали английскому миллионеру. Когда его жена умерла, он выставил их на продажу.

Он наклоняется надо мной, чтобы взять фотографии, лежавшие чуть дальше. Мне хочется, чтобы он взял меня прямо на этом столе, а фото с драгоценностями разлетались бы в разные стороны.

– Вот, – передо мной то, что я и так знаю. Не такая уж темнота некультурная. Поэтому я его перебиваю:

– Яйца Фаберже.

– Да, – кивает. – Два пасхальных яйца Фаберже: «курочка с сапфировым кулоном», сделанное по принципу матрешки, и «ландыши». Оба считались утерянными, пока не нашлись в тайнике купца. В его записях они значатся, как подарки к Пасхе.

Интересно, я выдержу это испытание Димой и драгоценностями до конца? Осталось четыре фотографии.

– Шкатулка из слоновой кости, инкрустированная драгоценными камнями. Выполнена русскими мастерами по заказу купца в подарок жене. Похожая шкатулка выставлена у нас в зале второго этажа. Думаю, ее украли не из-за высокой стоимости, а, так сказать, за компанию. А вот подвеска с одной из самых крупных жемчужин в мире. Ее сюда на Нижегородскую ярмарку привезли из Индии. Конечно, такую драгоценность не продавали с лотка, – Дмитрий улыбается и смотрит на меня. – Подвеску демонстрировали избранным. Купцу удалось стать первым, кому ее показали. И он тут же купил ее для дочери. Ну и наконец – два перстня. Перстень самого купца и его жены.

Перстни никогда мне особо не нравились, но от этих нельзя отвести глаз!

– Понравились? – он заметил мою реакцию. – Итак, перстень жены. Он наиболее ценный, хотя точно мы не можем сейчас сказать, что он принадлежал Елизавете Тюдор. Скорее всего, его купили на том же аукционе, что и колье. Если так, то оно такое же ценное. Выполнено из перламутра, покрытого золотом, украшено жемчугом, бриллиантами и рубинами. Камней не много, но сама работа заслуживает нашего восхищения! Второй перстень попроще. И он явно был заказан позже в пару перстню Елизаветы. Он тоже из перламутра, но на нем только рубины.

Я вижу, что моя пытка заканчивается. Мы посмотрели все фотографии.

Дмитрий выпрямляется, и мне хочется, чтобы он опять наклонился ко мне. Я смогла бы снова вдыхать его запах и ощущать его дыхание.

– Вы спросите, как продать такие знаменитые вещи? Я не специалист по продаже краденного, – он мне подмигивает, – и могу назвать лишь два варианта. Как я уже сказал, первый – это продажа коллекционеру. Вполне допускаю, что он и заказал ограбление. Второй путь, которым идут гораздо чаще, – это продажа разрозненных камней. Так отследить их происхождение практически невозможно.

Он идет к двери. Я сжимаю ноги, потому что желание пронзает всю меня, и я реально боюсь застонать.

– Наберете охраннику по внутреннему телефону. Он пришлет кого-нибудь закрыть за вами. – Дмитрий почти скрывается за дверью. Оборачивается: – Возможно я опять приду. Если, конечно, не буду вести экскурсию. Но я хотел бы вас увидеть еще раз.

О, ну все! Дверь закрыта. Я пододвигаю к себе папку с описанием украденного. Надо погрузиться в чтение и не думать о нем. Это приказ!

Несмотря на сухой язык, меня захватывает чтение. Я уже многое знаю, но близость Дмитрия меня отвлекала. Сейчас я читаю внимательно. За каждой вещью стоит потрясающая история! К обеду заканчиваю. Хочется есть. Обещаю себе не идти в музейное кафе, чтобы не наткнуться на сексуального гида, черт бы его побрал. Да и народу там сегодня точно полно.

Но запереть дверь присылают именно его!

– Я отпросился на обед, – боже, он будто стесняется, – приглашаю в «Джульетту». Говорят, там дорого, но вкусно. А я ни разу пока не выбрался, хотя ресторан тут в двух шагах. Сходите со мной?

Глава 3. За двенадцать дней

Утром я встаю с воспоминаниями. Что снилось – не помню, зато прекрасно помню, как вчера пообедала с Димой. Из-за работы я привыкла все упорядочивать, составлять списки, все распределять по пунктам. Вчера вписала еще один пункт к его компроматам. Читаю: «Прекрасно знает всё про украденные драгоценности. Знает, как их можно продать».

Да, теория есть теория. Если человек досконально знает украденные вещи, это не значит, что он их украл. Логично. С другой стороны, в этом есть что-то… Он интересуется расследованием. Тоже может быть простым любопытством, конечно. Или я ему на самом деле нравлюсь. Ха-ха! Сомневаюсь. Почему, если он замешан в краже, не смылся? Вот это как раз логичнее всего.

Обычно, сразу после кражи века преступники на довольно долгое время ложатся на дно. Пережидают, пока стихнет суета. А уж если человек на виду, как Дима, то совсем неумно будет увольняться и уезжать из Нижнего. Он должен делать вид, что все в порядке.

Что плохо – он мне мешает размышлять здраво и искать другие зацепки. Я на нем зациклилась. А нас учили: даже если ты уверен, что нашел преступника, проработай остальные версии, какими бы тупыми они ни казались. Часто именно в них кроется правда…

На кухне у меня невиданное – появилась еда. Вчера вечером я не забыла зайти в супермаркет. И потом еле волокла пакет с покупками. Можно оформить доставку, но у меня мания все щупать, рассматривать, класть обратно, возвращаться, сравнивать. Короче, онлайн мне не походит. К тому же я не люблю ждать курьеров. М-да, у каждого свои слабости.

Зато сейчас я могу сварганить завтрак: бекон, яйца, помидоры. Пир! Пока ем, вспоминаю вчерашний день. Вот я все-таки идиотка!

***

Соглашаться на обед с подозреваемым, да еще и сильно возбуждающим мужчиной было непростительной ошибкой. Нет, не просто ошибкой, а нарушением всех основных принципов моей работы.

Но я согласилась и пошла за ним, как те крысы, которые послушно топали за парнем, игравшем на дудочке.

Мы сели на веранде. Вид на Волгу. Пожалуй, в моем городе больше всего я люблю именно реку. Могу на нее смотреть, сколько угодно. Вчера я тоже, вместо изучения меню, изучала сто раз изученную Волгу.

– Вы готовы заказать? – спрашивает официант.

Дима кивает, заказывает какой-то навороченный салат и стейк. Я быстро смотрю в меню на первой попавшейся странице и заказываю… пельмени! Нет, они называются не так, конечно, а на итальянский лад – равиоли. Но суть-то та же! И стоят почти тысячу рублей. Короче, идиотка!

– Давайте выпьем по бокалу вина, – предлагает Дима.

– Вы же на работе, – по большому счету, и я на работе.

– От бокала ничего плохого не случится, – он улыбается своей сексуальной полуулыбкой и заказывает вино. А я считаю в уме, сколько мне ему придется отдать. У меня есть накопительная карта, но на то она и накопительная – я ее с собой не ношу.

Вино приносят быстро.

– Ир, предлагаю выпить на брудершафт. Перейти на «ты». – Дима поднимает бокал, в котором плескается чуть желтоватое вино. М-да, наливают в ресторанах немного, прямо скажем. Он прав: с этого не напьешься.

– Хорошо, но на работе надо держать дистанцию, – бормочу я, хотя на «ты» не надо вообще переходить.

– Конечно, – такое ощущение, что он издевается. – Как идет расследование?

– Я не имею права говорить. Идет потихоньку.

– Мне можно, – он проводит пальцами по моей руке.

Ну что за привычку взял! Или он знает, как это действует? Что меня током прошибает, когда он ко мне прикасается? Я медленно убираю руку со стола.

– Никому нельзя. Скажу одно: надо выяснить, как преступники проникли в музей.

– Думаешь, их было несколько? – он пытается поймать мой взгляд. Я смотрю в сторону, на Волгу, будто она мне поможет.

– Нет, не думаю. Скорее всего, проник один. Но ему, уверена, кто-то помогал.

Приносят наши тарелки. Ну окей – вкусные пельмени с креветками и беконом. Надо мне их также готовить. Равиоли, блин!

Под столом происходит странное. Дима своими длиннющими ногами с двух сторон «обнимает» мои и сжимает их вместе. Я даже пошевелить ими не могу – капкан. Его ноги еще и сильные. Я занимаюсь в зале, поэтому мои подкачанные, но я не могу разъединить их и высвободиться из плена.

Он делает вид, что ничего под столом не происходит. Ест свой салат.

– Ты пловец? – спрашиваю.

– В школе и в универе занимался профессионально, – кивает. – В Турции постоянно плавал. Здесь еще не нашел, куда ходить. Кстати, ты не посоветуешь?

– Нет, – довольно резко отвечаю я, бросив попытки высвободиться из капкана его ног. – Я хожу в фитнес, где нет бассейна.

– Не любишь плавать?

– Не умею, – признаюсь я, а он недоверчиво мотает головой. – Это правда. Меня в детстве отец пытался научить и чуть не утопил. Потащил на глубину и сказал: «Плыви». Ну а я начала тонуть. Теперь у меня фобия, – протараторила я.

Дима ослабляет хватку. Я тут же высвобождаю ноги и поджимаю под себя.

Когда приносят счет, я достаю свою карту в надежде, что денег хватит.

– Я тебе переведу…

– Нет, – звучит жестко. Без вариантов. Я не феминистка, но не будет ли это своего рода взяткой? Дорогой обед в нашем местном дорогом ресторане? Понимаю, что денег не возьмет – хоть ты ему в штаны засунь насильно.

После обеда он говорит, что у него есть еще полчаса и предлагает пройтись по Александровскому саду. Ну почему я не могу ему отказать?! Ответ прост: я его хочу.

Мы спускаемся ниже. Дима постоянно протягивает мне руку, чтобы помочь перемещаться со ступеньки на ступеньку. Я прекрасно способна справиться сама. Но, как заколдованная, опираюсь на его руку. Оказавшись на аллее, я пытаюсь идти вперед – мы же типа гуляем. Но он останавливает меня. Вдруг поворачивает меня к себе спиной и начинает стягивать резинку с волос. Аккуратно, стараясь не дергать. Волосы, освободившись, расплескиваются по спине.

– Зачем ты это сделал? – я хочу забрать у него резинку и снова забрать волосы в хвост.

– Так тебе лучше, – Дима уворачивается и не отдает резинку. Более того, он меня ловит в свои объятия.

Вот теперь я полной грудью вдыхаю аромат его тела. И мне хочется зарыться в его футболку, не пытаться вырваться из крепких рук. Но инстинкт самосохранения работает на меня, и я с трудом, но отодвигаюсь от Димы.

– Не борись с собой, – шепчет он мне, снова прижимая к себе.

Черт возьми, я чувствую его член! Через свои и его джинсы я чувствую, как он возбудился и готов в меня войти!

Димины руки опускаются вниз к моей попе, и он прижимает ее к себе. Мои руки упираются ему в грудь, но дистанцию между нами это не сокращает. Я с ужасом смотрю на него снизу вверх. А он, как настоящий змей-искуситель, пожирает меня своим жгучим взглядом.

– Ты видишь, как я тебя хочу? – шепчет он жарко. – Хочу войти в тебя и смотреть, как ты кончаешь.

Я вот-вот кончу без всякого члена. Просто от его взгляда. От его запаха. От его крепких рук. Он впивается в мои губы, и я не могу сдержать стон. Я почти повисла на его руках, потому что ноги меня не держат. Но Дима не предсказуем. Он отрывается от моих губ и отодвигается от меня.

– Держи, – протягивает резинку для волос. – Но для меня ты всегда будешь распущенная. Мне пора на работу. Увидимся!

Он поворачивается и быстро бежит по ступенькам к музею. Красивая усадьба, где когда-то жил несчастный купец Рукавишников. Сначала грянула революция, но он думал, что это ненадолго, и спрятал свои драгоценности в тайнике, в церкви. Помню, нам рассказывали в школе на экскурсии, что их десятки лет не могут отыскать. Их видели лишь на портретах, читали о них в бухгалтерских записях купца… Теперь, когда драгоценности нашлись, их взяли и украли. «Кража века!» – пишут журналисты.

– Девушка, с вами все в порядке? – участливо спрашивает пожилой мужчина, выгуливающий спаниеля.

Я понимаю, что стою ступором, с зажатой в кулаке резинкой.

– Спасибо, все в порядке. Задумалась. Очень красивое здание, – я показываю на музей.

– Это точно! – соглашается мужчина. – Сюда когда-то заходили дамы в длинных платьях, мужчины во фраках. К нему подъезжали экипажи. И сама верхняя набережная выглядела совсем по-другому.

Собака тянет хозяина перед. Он подчиняется. Так всегда происходит: собаки выгуливают людей. Мужчина прощается.

Я стряхиваю оцепенение. Непроизвольно кусаю губы. Опомнившись, достаю гигиеническую помаду. Мне жаль ею проводить по губам – я будто стираю его поцелуй. Он оказался сладким: так я и думала, когда смотрела, как он слизывает шоколадный крем. Дима вообще ест сексуально – салатные листья, сочащиеся кровью куски мяса… Он весь соткан из секса.

Чтобы заглушить желание, я опять быстрым шагом иду в сторону метро. Специально не поднимаюсь наверх, а шагаю, то вниз, то вверх по парковым аллеям. Не доходя до памятника Чкалову, выхожу на улицу. Впереди Кремль. Между прочим, самый большой в стране. Я могла бы побродить по нему, но слишком много народу – туристы и местные, сегодня же выходной. Поэтому еду домой и даже успеваю в супермаркет…

***

Под эти воспоминания о вчерашнем дне я и доедаю яичницу. Перед глазами встает Димина фигура – как он идет наверх к музею. Потом я физически начинаю ощущать его тело – будто он опять меня прижал к себе. Боже мой, он меня заводит! Моя рука непроизвольно скользит под футболку. Я откидываюсь на спинку стула, оттягиваю резинку трусов…

За эти дни я уже второй раз удовлетворяю себя сама. Нет, у меня нет друга. Я ни с кем не встречаюсь – такой у меня период в жизни. Не снимать же первого попавшегося мужика. Приходится обходиться собственными силами.

Разрядка очень острая. Я улетаю и в изнеможении сползаю со стула на пол. Меня чуть охлаждает прохладная плитка. Я возвращаюсь обратно за стол. Кофе уже остыл. Я выливаю его в раковину и завариваю новый. Покрепче.

Сегодня я в музей идти не планирую. Моё тело, мой мозг должны отдохнуть.

После кофе раскладываю бумаги по делу на столе. Включаю компьютер, чтобы поискать похожие дела. Надо сказать, их не так уж много. Хотя, судя по фильмам, «кражи века» случаются с печальной регулярностью. И тут я натыкаюсь на статью, в которой автор с сожалением пишет о том, что главный фактор риска – это сотрудники музеев. Статью иллюстрируют несколько фото. В основном – украденные (и, к счастью, найденные) предметы. Но на одном из них запечатлена группа людей, сотрудников Эрмитажа. Среди них женщина, хранитель музейных предметов, которая оказалась причастной к краже нескольких экспонатов…

Неподалеку от нее я с ужасом вижу знакомое лицо. Да, фото нечеткое. Но я уверена – это Дмитрий!

Глава 4. За одиннадцать дней

Вчера, после того как я наткнулась на фото с Димой, мне было сложновато сосредоточиться. Но, тем не менее, я просмотрела все «кражи века» в Сети, пытаясь найти какие-то еще зацепки. Ни-че-го!

В моем блокноте появляется очередная запись: «Сотрудники!». Именно так – с восклицательным знаком, потому что мои коллеги и специалисты в таких делах настаивают: только в кино музейные ценности крадут посторонние лица. На самом деле, в большинстве случаев это – сотрудники музея. Они либо помогают организовать ограбление, либо сами делают черное дело. Конечно, таких немного. Но и «краж века» сейчас крайне мало.

Ну что ж, начну с личных дел сотрудников. С собой в музей я беру список крупнейших ограблений последних десяти лет. Краж шесть, но раскрыто всего два ограбления. Одно из раскрытых – как раз кража из Эрмитажа. Правда, нашли не все украденные предметы искусства, потому что большую часть успели продать, и они канули в лету. Второе ограбление произошло в московской музее-квартире известного художника. Третье – в Дагестанском музее изобразительных искусств, четвертое – в Вязниковском историко-художественном музее, пятое – в художественном музее Плесса. И наконец, второе раскрытое преступление – кража картин из Тарусской картинной галереи. Ну да, всего ничего… Особенно с учетом процента раскрываемости.

Выводы о причастности сотрудников делали, конечно, не на основании этих краж, а анализируя «кражи века» за больший период, в том числе – за рубежом.

Я более ранние брать не стала. Хотя и десять лет много – Дмитрию всего тридцать. И реальная зацепка пока у меня только одна. Но могут быть причастны другие сотрудники. Посмотрю их дела повнимательнее.

В музее мне уже приготовили папки, и я привычно иду в «свой» кабинет на третьем этаже. Дима выходной. Слава богу! А то его влияние на меня лишает мозга возможности работать. То есть, он работает, но не в ту сторону.

Конечно, первым я вытаскиваю его личное дело. И долго смотрю на фото. Обычное фото на документы, но он и на нем сексуален. Улыбается, поганец! Что совершенно не принято у нас. То же мне – американ бой!

Я листаю странички. Копия диплома. Оказывается, он окончил Московский гуманитарный универ, отделение антропологии. Потом список мест, где он работал. Что меня больше всего и интересует. Итак, работал в полиции. Вот это да! Анализировал портреты преступников. Два года. Потом как раз пошел в Эрмитаж. Интересный карьерный скачок… После Эрмитажа уехал в Турцию.

– Привет! – в дверном проеме появляется его лицо.

– Привет, – я закрываю папки и смотрю на этого завораживающего меня мужчину.

– Пошли на канатку покатаемся. Если ты закончила.

– Ой, там вечно очередь. Извини, еще тут посижу, – я чувствую исходящую от него опасность. – Дел много.

– Сколько тебя подождать? – он уже зашел в комнату и направляется ко мне. – Я готов тут посидеть и подождать, пока ты закончишь.

– Нет, здесь сидеть не нужно. – я сопротивляюсь из последних сил. Если он будет сидеть здесь, то мне будет сложно сосредоточиться.

– Ладно, – кивает. Какой-то прям послушный сегодня. Уходит, но у двери останавливается. – Внизу буду.

Странно. Дима уходит, а мне чутко хочется его остановить. Хочется, чтобы он вернулся и подошел поближе. Чтобы я могла вдохнуть его запах, ощутить прикосновение…

– Так, Ира, работай! – приказываю себе и пододвигаю папки обратно.

Никаких особо интересных фактов в биографии других сотрудников не обнаруживаю. Все родились и выросли в Нижнем. Работают в музее давно, кроме молодых сотрудников, но они у меня не вызывают никаких подозрений – их сложно представить в виде грабителей.

Спускаюсь вниз. Черт! Какое разочарование! Его внизу нет. Да, я провозилась, наверное, долго. Стоп! Почему я недовольна? Димы нет, и отлично. Я даже спрашивать не буду, где он. Может, отошел в туалет или в кафе. Прекрасно!

– Как у вас двигается дело? – за спиной раздается голос директрисы. – Обнаружили что-нибудь?

– Двигается, – я не вдаюсь в подробности. – Если что-то будет определенное, я вам скажу. Пока работаем.

Толкаю тяжелую дверь и оказываюсь на улице. Я люблю Нижний, и мне кажется, это взаимная любовь. Не хочется торопиться. И я стою минуту на месте, отойдя чуть в сторону от входа в музей, чтобы не мешать туристам.

Если я здесь иду, то по другой стороне дороги – чтобы смотреть на Волгу. А прямо напротив музея смотровая площадка. Хочется постоять, сосредоточиться. Я смотрю на музей, и планирую дальше свой день.

– Красивое здание, – Димин голос раздается откуда-то сзади. – Решил подождать тебя на улице. Ты меня искала?

– Нет, – огрызаюсь я. Но внутри все опять переворачивается.

Он стоит за моей спиной, и у меня в голове возникают эротические фантазии. Вот сейчас Дима меня нагнет, я обопрусь о перила, и он войдет в меня сзади. А я буду смотреть на Волгу, а он будет входить все сильнее и сильнее…

– Пойдем? – врывается его голос в мои мысли. – На канатную дорогу?

– Хорошо. – Я впервые надеюсь, что там огромная очередь, и мы не поедем в тесной кабинке на ту сторону реки, в Бор.

Он берет меня за руку, и мы идем словно двое влюбленных. Как пара. Но я не могу быть его парой, потому что в моей голове пульсирует одна мысль: он как-то связан с ограблением.

– Ты всегда ходишь в джинсах? – спрашивает он.

– Почти. Мне так удобнее. Да и куда мне ходить в юбке… – я отвечаю автоматически. На самом деле, считаю расстояние до канатки. Сколько он так меня будет держать за руку.

– А представь, если в неожиданном месте я захочу заняться с тобой сексом? Тогда будет удобнее задрать на тебе юбку или платье. Правда? – он даже не смотрит на меня и говорит будто ни к кому не обращается. – Правда, так удобнее?

Я предпочитаю молчать. И даже пытаюсь вырвать свою руку. Что он несет?! По-моему, он уже переходит границу. Впрочем, границу он уже перешел вчера в саду после обеда.

Дима резко останавливается. Он смотрит на меня, но я отвожу взгляд. Тогда он берет меня за подбородок и поднимает мое лицо так, что я вынуждена смотреть в его глаза.

– Почему ты не отвечаешь? Я хочу тебя. И ты ведь тоже не против, а? Надевай юбочки, Ир, хорошо? Или у тебя нет юбочек?

Я продолжаю молчать. Но мое сердце меня выдает – оно стучит слишком громко.

Дима отпускает мой подбородок. Мы опять идем по улице к нашей цели. Точнее, к его цели.

Возле канатной дороги стоит человек десять. Слишком мало: шестеро сядут в первую же кабинку, которая вот-вот подъедет. Так и есть: они садятся тесно друг к другу, и следующая кабинка будет наша.

Но Дима ее пропускает. Туда садятся четверо. Зато в следующую мы садимся вдвоем.

– Вы позволите? – он закрывает дверцу и не дает тем, кто успел встать за нами, сесть. Они не возражают. Улыбаются: разве ему можно отказать?

Как всегда, в самом начале кабинка стартует быстро – аж дух захватывает. Она плывет на большой высоте к Волге. Мы тут будем сидеть двенадцать с половиной минут. Двенадцать с половиной минут с Димой наедине в болтающейся в воздухе стеклянной кабинке.

Он сидит рядом. Отпускает мою руку, и я вздыхаю свободно, но не успеваю перевести дыхание. Потому что его ладонь ложится на мое колено и медленно ползет вверх. Я смотрю на нее, как на опасную змею – завороженно, не в силах ее стряхнуть.

Рука подползает к молнии на джинсах. У меня учащается дыхание.

– У нас не так много времени, – говорит Дима чуть севшим голосом. – Сегодня я хочу сделать тебе приятно.

Он расстегивает пуговицу, а потом тянет молнию вниз. Это же я хотела сделать с ним! А теперь он проделывает со мной… Его рука проскальзывает в мои трусы… Я сползаю чуть ниже, чтобы дать ей больше места. Что я делаю?! Но остановить его не в силах. Я боюсь, что люди в проезжающих мимо кабинках видят мое лицо и понимают, что я близка к оргазму.

– Ты думаешь, я украл драгоценности? – я выныриваю из глубокой пропасти, в которую только что падала. – Ох, какие у тебя сейчас глаза! Так что? Есть какие-то подозрения?

– Нет. – Я пытаюсь прийти в себя. Он не заставит меня умолять продолжить. Я вынимаю его руку из трусов. По-моему, мой организм не понял, что произошло. Мое тело настигло глубокое разочарование. Я застегиваю молнию. – Нет, я пока никого не подозреваю.