Дикая природа

Я вспомнила, как сидела с Такером в каком-то вестибюле. Мы ждали, когда Дарлин закончит давать интервью. Брат сочинял историю о том, как мы с ним вдвоем путешествуем, направляясь в волшебное королевство. Он выдумывал на ходу – то и дело умолкал, ожидая вдохновения, или для того, чтобы подкорректировать свой рассказ. «Нет, туда мы все-таки не пойдем…» – с полнейшей убежденностью заявлял он, так что я до сих пор помню ту сказку. Жужжали флуоресцентные лампы, легкие забивал неприятный спертый воздух, но мы с ним, не обращая внимания на дискомфорт, витали в своем придуманном мире – лазали по горам, вброд переходили реки, заколдовывали дракона, пробирались через густые леса и находили свое счастье, полагаясь только на смекалку и друг на друга. В ту пору я еще была маленькой и без оглядки ступала на тропу выдуманных приключений, бесстрашно закрывая за собой дверь. Такер уводил меня из нашего мира в другую, более прекрасную страну.

Возможно, я и сейчас еще ребенок. Возможно, меня опять уводят в волшебную страну.

Началась программа новостей. На экране возникла женщина-репортер, стоящая на фоне знакомого здания косметической фабрики. Ее кожа имела янтарный оттенок, а коса была заплетена из мелких косичек.

– Экстренное сообщение, – объявила она.

Джейн отложила телефон и с любопытством воззрилась на телеэкран. Репортер коснулась уха, кивнула и заговорила в камеру. Судя по ее манере растягивать слова, она была родом откуда-то южнее Мерси. Может, из Луизианы.

– Полиция увеличила изображения с камер видеонаблюдения, и теперь у них есть нарисованный портрет преступника. Просим вас быть бдительными. Этот человек может быть вооружен и очень опасен. Если увидите его, не вступайте с ним в контакт. Позвоните по указанному здесь телефону «горячей» линии и ожидайте помощи.

На экране появился портрет. Я поежилась от страха еще до того, как осознала, что видят мои глаза. Возможно, я даже громко охнула, но Джейн не обратила на это внимания. Хмурясь, она смотрела на телеэкран и рассеянно наматывала на палец прядь волос.

На рисунке был Такер. Конечно, это был Такер. Его выпуклый лоб. Широкий подбородок с ямочкой посередине. Волнистые волосы, собранные в конский хвостик. Искусный набросок пером и тушью показывал лицо брата с поворотом в три четверти, точно передавая дерзкое выражение, характерную складку губ, решимость в чертах.

Будь я постарше, я гораздо раньше сообразила бы, что к чему. Но мне было всего девять лет. Я еще не задалась вопросом, откуда у Такера такие чудовищные раны. Как и подобало ребенку, я усвоила главное: брат нашелся. Естественно, я не усмотрела взаимосвязи между недавним репортажем о взрыве и Такером, между разгуливающим на свободе раненым преступником и моим раненым братом, между лужей крови на фабрике «Джолли косметикс» и кровью в нашей ванной.

У меня участилось дыхание. Мне было очевидно, что на этом рисунке изображен Такер, хотя, возможно, я не заметила бы сходства, если б не видела его всего несколько часов назад. Некоторые детали не совпадали. На рисунке шея у мужчины была тонкая, а у Такера – жилистая. Глаза у мужчины были сощуренные и злые, а у Такера – распахнутые и внимательные. Брови у мужчины были выгнутые, а у Такера – прямые. Тем не менее художник точно запечатлел его суть.

Грудь сдавило, из горла вырвался свист. Джейн испуганно взглянула на меня.

– Господи! – воскликнула она. – Да что с тобой такое?

Я не потеряла самообладание. Не расплакалась. Ничего ей не сказала. Я ждала, когда уляжется возбуждение, от которого мое маленькое тело дрожало, как земля во время землетрясения. Джейн выключила телевизор. Другого света в комнате не было. Вокруг нас сгустились тени. Луна спряталась, цикады наконец-то затихли, улеглись спать. Мы их пересидели.

– Хватит с тебя телевизора, юная леди, – сказала Джейн.

По молчаливому согласию мы решили не будить Дарлин и не выдворять ее из нашей постели. Джейн залезла под одеяло, я пристроилась рядом с ней. Дарлин откатилась к стене, освобождая для нас место. В ту ночь – мою последнюю ночь дома – мы с сестрами спали все вместе, тесно прижавшись друг к другу.

8

Приблизившись к оврагу, я услышала шуршание. Из зарослей выбрался мой брат с сухими веточками в волосах. Он широко улыбался мне.

Такер не умер, как я того боялась. А ведь ужасные раны, отсутствие медицинской помощи и ночь, проведенная в овраге, запросто могли бы его прикончить. Я представляла, как по нему ползают насекомые, устраивая гнезда в его волосах.

– Что так долго? – упрекнул он.

Такер начал взбираться ко мне. Морщился, но карабкался быстро. Было видно, что он не до конца утратил былую ловкость и силу. Колючие и ползучие растения, коими поросли склоны оврага, царапали его своими шипами и цеплялись за одежду. Низкое солнце пряталось за серыми облаками. Цикады только что проснулись и снова завели свою нестройную песню, – правда, пока еще не в полный голос.

– Где мой завтрак? – спросил Такер.

В трейлере он умял пачку замороженных вафель, опустошил бутылку сиропа и доел сливочное масло. Зажарил яичницу из десяти яиц и съел всю, да еще и посетовал, что нет бекона. Мне велел вымыть посуду, но потом сказал, чтоб я не заморачивалась. Включил телевизор, потом выключил, включил радио. Зазвучала песня в стиле кантри. Он повернул ручку до отказа вправо и стал подпевать, голосом грубоватым, но приятным, словно коричневый сахар. Здоровой ногой даже пританцовывал. Он еще не окреп, то и дело морщился от боли. Но у него хватило сил принять душ без моей помощи, хоть он и бранился нещадно под шипящими струями воды. Хватило сил самостоятельно обработать свои раны. Правда, руку перевязать я ему помогла. Обмотав полотенцем нижнюю часть туловища, он стал рыться в шкафу Дарлин – искал для себя более подходящую одежду. С его мокрых волос на голую спину капала вода. Смотреть на него было огромное удовольствие и в то же время немного мучительно, будто я переела праздничного торта. Наконец он откопал довольно объемную новую футболку, купленную на Оклахомской ярмарке, и нашел пару вьетнамок, в которых мог ходить.

После усадил меня на диван и, морщась, неуклюже сел рядом. Поврежденную руку он положил на колени. На свежих бинтах уже была кровь.

– Я видела тебя в новостях, – выпалила я. Почему-то в лицо я ему смотреть не могла.

– Правда, что ли?

– Ты взорвал косметическую фабрику.

Я не знала, как брат на это отреагирует. В душе надеялась, что он станет все отрицать.

А Такер рассмеялся. Здоровой рукой он стиснул мои пальцы. Воскликнул:

– Ух ты! Меня показывали в новостях! С ума сойти! Жаль, что я не видел. Свои пятнадцать минут славы просидел в канаве.

– Я не понимаю… – Я не могла подобрать нужных слов. Возможно, для такой ситуации слов вообще не существовало.

– Спрашивай что хочешь, – сказал Такер. – У меня нет секретов.

– Ты правда сделал бомбу?

– Да. Вообще-то не одну, а целых три.

Я смотрела на наши переплетенные пальцы. Давление его руки усиливалось, он сминал мою ладонь как цветок.

– Сам вырезал трубу, – продолжал Такер. – Потом пошел на стрельбище, насобирал на настиле пороха. Так лучше всего. Получается смесь разных марок пороха. Улик не остается.

Наконец мне удалось встретиться с ним взглядом. В его лице я не заметила признаков стыда или сожаления.

– Ты почувствовала взрыв? – спросил Такер.

– Да. Земля затряслась.

– Я думал, что точно рассчитал время взрывов, – объяснил он. – Хотел, чтобы три бомбы бабахнули одновременно. Но одна взорвалась раньше. Так я и поранился. Ничего, в следующий раз не ошибусь.

– В следующий раз?

– Конечно. Моя работа не закончена. Еще многое предстоит сделать.

Свет в комнате изменился. Ветер гнал по небу облака, отчего пасмурная мгла ритмично чередовалась со слепящим сиянием. Солнце расцветило волосы Такера яркими полосами, на щеке его танцевал блик, и на мгновение у меня возникло странное ощущение, будто я смотрю на свое зеркальное отражение. Сейчас мы были очень похожи.

– Ровно через три года после торнадо, – сказал он. – День в день. Здорово, да?

Я не ответила. Меня раздирали противоречивые эмоции – ужас, безумная любовь и медленно закипающий гнев.

– Но взрыв бомбы – это не самоцель, Кора. Я освободил животных. Всех кроликов и собак, всех до единого. Про это ты слышала, да? Об этом тоже говорили в новостях?

– Да.

– Отлично. Я пробрался на «Джолли косметикс» после того, как они отравили всю округу. Эта фабрика – зло. Сколько же там крыс! Если б ты только видела, в каком они состоянии! Нескольких специально ослепили. Некоторые были обриты, вся кожа в чирьях и волдырях. Ученые для своих опытов использовали биглей. А знаешь почему? – Не дожидаясь ответа, Такер продолжал: – Бигли очень дружелюбны. Делай с ними что угодно, они никогда на тебя не набросятся. Хоть ядом их накачай, хоть лапу ампутируй. Даже умирая, они не становятся злыми. Завидев тебя, все так же будут вилять хвостами. А исследователям это только на руку.

Голос у него был резкий. Гневным взглядом он смотрел перед собой, словно видел то, что недоступно моему взору. Лучи солнца снова преломились, рассекли надвое его лицо, озарив одну скулу. Теперь он стал похож на Дарлин.

– Я узнал об этом некоторое время назад, – сказал Такер. – В «Джолли косметикс» целое крыло было забито охотничьими собаками. Мне это не давало покоя.

– О.

– У них была самка шимпанзе, – добавил он. – Представляешь? Я раньше не знал. А эти животные разумные существа, умеют чувствовать. И ей никто не мог помочь.

Такер обвел взглядом комнату, словно забыл, где находится. Играя мускулами, отвел назад плечи.

– Как-нибудь я тебе все объясню, – пообещал он.

– Ладно.

– У тебя есть чемодан?

– Что? – опешила я от столь внезапной смены темы разговора.

– Большая сумка или еще что-то. Для тех вещей, что ты возьмешь с собой.

Я морщила лоб, пытаясь сообразить, что к чему. Безуспешно.

– Я ничего не понимаю, – призналась я.

– О… – Такер протяжно вздохнул.

Солнце спряталось, оставив после себя холодную сонную мглу. Такер бороздил пальцами распущенные волосы, высушивая спутанные волнистые пряди.

– Я же тебе не рассказал еще про наш план, да? – уточнил он.

– Нет.

– Сколько тебе лет?

– Девять, – ответила я. – А тебе?

– Двадцать.

Одним плавным движением он скрутил волосы в узел на затылке. Я ждала, что сейчас он закрепит свой пучок резинкой, но Такер этого делать не стал. Его каштановые волосы, густые и волнистые, сами были как липучка, удерживали любую форму, какую им ни придашь.

– Мы ведь с тобой родственные души, да? – спросил Такер. – Всегда по-особому были привязаны друг к другу.

Я кивнула.

– Помнишь ту ночь, когда мы украдкой сбежали из трейлера и ушли смотреть лошадей?

– Я все время об этом думаю, – смущенно призналась я.

– Я тоже. А помнишь, как лошади безбоязненно подошли к нам, будто знали нас? Помнишь, как я всю дорогу нес тебя домой на руках?

– Помню, – ответила я.

Широко улыбаясь, Такер неотрывно смотрел на меня. Одна его каштановая волнистая прядь выбилась из пучка и упала на щеку.

– Пойдем со мной, – предложил он.

– Куда?

– По всему белу свету.

Он широким жестом очертил дугу перед собой. И весело рассмеялся. В то мгновение я почувствовала, будто меня куда-то несет, закрутил очередной торнадо – мощный поток воздуха, которому невозможно противостоять.

– У меня есть план, – продолжал Такер. – Первый шаг сделан. Я выпустил на волю животных, взорвал фабрику. Отметил годовщину.

– Да.

– Я нарушил закон, – сказал он. – Нарушил все возможные законы. Ты это понимаешь, да?

– Конечно, – с жаром ответила я.

– Теперь я должен скрыться. – Он улыбнулся еще шире. – Копы будут гоняться за мной.

Брат смотрел на меня не мигая. Взгляд у него был теплый, зазывный, как плавательный бассейн знойным летом. Я почувствовала, что невольно улыбаюсь ему в ответ.

– Ты ведь мне доверяешь, да? – спросил Такер.

– Да.

– Пришла пора волшебства, Кора, – сказал он. – Мы уезжаем.

Он убрал волосы с моего лица, щелкнул меня по носу.

– Но… – нерешительно начала я, – как же Дарлин и Джейн?

Его лицо омрачилось. Каждая новая эмоция, казалось, поглощала его целиком, накладывая отпечаток на его позу, заставляя выражать ее особой мимикой и особыми жестами.

– Нет, – твердо сказал Такер, – Дарлин не видит целостной картины. Она погрязла в рутине. Безнадежный случай. – Он помолчал, хмурясь. – Я никогда не хотел бросать вас. Ты же это знаешь, да?

– Не хотел?

– Вы – моя семья, Кора. Я люблю вас больше жизни.

– Любишь?

– Вот это все ненастоящее. – Здоровой рукой он хлопнул по дивану, возможно, имея в виду трейлер, а то и весь Мерси. – Не настоящий мир. Это обыденное существование. Я не могу здесь оставаться. Не могу жить в этом месте.

Он опять заключил в ладонь мой подбородок.

– Пора приниматься за работу, – сказал Такер. – У нас много дел. Уходим прямо сейчас. Только ты и я, вдвоем.

Меня пробрала дрожь дежавю. Казалось, это я уже видела во сне или когда-то слышала в одной из историй: обнадеживающее выражение на лице Такера; его вопросы, зависающие в воздухе; тишина комнаты; возможность преображения. У меня было такое чувство, что ответ я уже знаю, приняла решение давным-давно.

9

Такер нашел старый синий рюкзак Дарлин, который был чуть больше, чем мой школьный ранец. Мы стали вместе укладывать в него вещи. Положили моего плюшевого медведя, мою «счастливую» красную рубашку, любимую книжку с картинками, любимую пижаму с ракетами, подаренный Дарлин медальон и зубную щетку. По совету Такера я взяла с холодильника несколько снимков Дарлин и Джейн, сунула их в передний карман рюкзака.

– Чтоб не забыть, как они выглядят, – мудро заметил он. Для себя брат взял с кухонного рабочего стола мамино фото в рамке – то, на котором она сидит верхом на лошади, улыбаясь в объектив. С минуту смотрел на снимок со скорбной улыбкой на лице, а потом тоже сунул в рюкзак и велел мне поторопиться. По его указке я уложила в рюкзак брюки и шорты, маечки на бретельках и фуфайки, а также свое теплое пальто. В боковой карман запихнула резиновые сапоги. Носки свернула в тугие комочки и втиснула в пустоты между вещами. И взяла с собой как можно больше трусиков – сколько уместилось.

– Хорошо, что одежда у тебя маленькая, – сказал Такер. Когда вещи были собраны, оказалось, что рюкзак тяжелый – я с трудом его подняла. Зато брат с легкостью перекинул через плечо. Вместо трости он взял обычную палку – она очень помогала ему при ходьбе, да и меня избавляла от необходимости заменять ему покалеченную конечность, на которую он не мог опираться. У выхода я помедлила, напоследок еще раз оглядев трейлер номер 43. Такер уже был на улице, посвистывал сквозь зубы. Я смотрела на кухонный стол, на телевизор, на диван, пытаясь запечатлеть в памяти каждую частичку родного дома.

Я не имела ясного представления о том, что будет дальше. В каком-то смысле мне это было все равно. Я доверяла Такеру, как ребенок обычно доверяет родителям – абсолютно, безоговорочно, с радостью. Его долгое отсутствие не подорвало мою веру в него. Напротив, мне казалось, что нас теперь связывают еще более крепкие узы, чем раньше. Я никогда не анализировала свою любовь к сестрам; наша взаимная привязанность была столь же незримой и насущной, как кислород. Но с Такером было по-другому. Его любовь ко мне и моя – к нему были как дурман, наполняли благоуханием сам воздух, которым я дышала.

И я охотно подчинялась его воле, что было для меня облегчением. Дарлин растила меня, воспитывала, но она никогда не изображала из себя мать, которая знает, что хорошо, а что плохо для ее ребенка. А мне порой не хватало именно материнской руки. Невольно оказавшись главой семьи, в суровых жизненных обстоятельствах Дарлин делала все для того, чтобы мы с Джейн окончили школу, заботилась о нас из последних сил, всегда руководствуясь добрыми намерениями. А я хотела чувствовать себя такой же защищенной, как другие дети, у которых были родители. Их холили, как цветы в саду – поливали, избавляли от сорняков, оберегали от всего плохого. Но чувство защищенности, о котором я мечтала всю сознательную жизнь, было мне незнакомо. Остальные дети мне всегда казались свободными, как ветер, потому что бремя ответственности за их жизни лежало на плечах других.

И вот появился Такер. Пришел, чтобы все это изменить. У него был план. А прежде насчет меня никто никаких планов не строил. Он хотел вести меня за собой в той же мере, в какой я хотела быть ведомой.

– Машина там, – сказал он, показывая в ту сторону, куда убегала тропинка.

После полудня установилась на удивление прохладная погода. Горизонт затягивали тучи, собирался дождь. Было пасмурно, мы с Такером даже не отбрасывали тени. Опираясь на палку, он все равно шел очень осторожно. Больной ногой ступал только на носок, а не на всю ступню. Из-за рюкзака на плече Такер постоянно кренился на один бок. При каждом шаге неуклюже взмахивал забинтованной рукой, чтобы удержать равновесие.

Чем дольше мы шли, тем сильнее он истекал кровью. При ходьбе все его раны открылись. На левой штанине вскоре проступили бордовые пятна. Вьетнамки на его ногах – одна сухая, вторая склизкая – шлепали и хлюпали. С такими глубокими ранами, как у него, обычно обращаются в больницу, их должен зашить хирург. А Такер удовольствовался содержимым домашней аптечки. У него наверняка останутся шрамы.

– Машину пришлось оставить довольно далеко, – объяснил он. – Парковаться в «Тенистых акрах» было рискованно. Кто-нибудь непременно заметит.

Издалека донесся раскат грома. Я чувствовала запах дождя, хотя небо над нами было по-прежнему чистым и белым, как хлопок. Гроза, как всегда, маячила близ горизонта.

Мы добрались до шоссе и повернули на запад. Держались обочины, наблюдая, как мимо проносятся полуприцепы и пикапы. Из-под колес машин прямо на нас летела пыль. Такер шел впереди, я – сзади. Мы по очереди пили воду из одной бутылки. С каждым порывом ветра температура опускалась все ниже. Раскаты грома учащались, заставляя трепетать листву на деревьях. Стрелы молнии высвечивали провалы в густом слое облаков. Гроза была еще далеко, так что причинная связь между вспышками и грохотанием не прослеживалась: сверкала молния, стонал гром, но они никак не соотносились друг с другом. Облака потемнели, окрасились в цвет угольной пыли. На тротуар время от времени плюхались шальные капли. Кровь из Такера уже не хлестала – не находила выхода. Его раненая нога превратилась в бурую липкую колонну; в тех местах, где кровь на штанине засохла, ткань наглухо прилипла к коже. Вьетнамка на больной ноге приклеилась к ступне.

Наконец мы дошли до грунтовой дороги. Это место было мне знакомо, хотя по узкой тропинке, вьющейся между деревьями, я никогда не ходила. Лес был старый, толстенные стволы опутывали ползучие растения. По одну сторону стоял единственный дом – грязная развалюха. Лужайку перед ним занимали ржавые автомобили в разной степени запустения. У одного из двигателей пробивалась трава. На окнах здания лежал сплошной налет грязи, так что через них вообще ничего нельзя было разглядеть. Может, это и к лучшему.

Такер продолжал ковылять вперед, испуская стон при каждом шаге. Я семенила рядом. Начался дождь. Сверху над нами зашуршал и затрясся навес из ветвей, листья пустились в пляс. Я ежилась от холода под дождем. Мокрая земля потемнела. Такер запрокинул назад голову, подставляя лицо под струи.

Автомобиль был хорошо спрятан: бурый «универсал» сливался с бурыми зарослями подлеска. Запросто можно пройти мимо, ничего не заметив. Я стала продираться сквозь кусты к дверце со стороны пассажирского кресла. Ветки цеплялись за мои волосы, царапали кожу. Такер с трудом сел за руль и, бледный, влажный, обессиленный, обмяк в кресле. Какое-то время мы просто сидели, слушая стук дождя по крыше машины. Лобовое стекло представляло собой мозаику из дождевых капель и световых бликов, мертвых жучков и птичьего помета. Я оглядела салон и поняла, что мой брат жил в этой машине. Под задним стеклом валялась в беспорядке грязная одежда, на заднем сиденье – подушка. Пакет со злаковыми батончиками и картофельными чипсами.

Постанывая, Такер вставил ключ в зажигание.

– Ты уверен… – начала я.

– Не волнуйся.

– Может, подождем немного. Ты хотя бы дух переведи.

– Все нормально. – Он завел двигатель.

– Куда мы едем? – поинтересовалась я. Этот вопрос уже какое-то время свербел у меня в голове и, когда я задала его, мне даже стало легче.

– В безопасное место, – ответил Такер.

– Ладно.

Он дал задний ход, выезжая из зарослей. Раздался визгливый скрежет: это ветки скребли по металлическому корпусу машины. Я поморщилась от такого звукового сопровождения. Такер вырулил на ухабистую грунтовку и включил «дворники». Правда, толку от них было немного: они не столько чистили стекло, сколько размазывали по нему грязь, и видимость от этого не улучшалась. Такер нажал на газ. Старый автомобиль на большой скорости свистел и ревел, в щели с воем врывался ветер.

– Куда мы едем? – снова спросила я.

– Домой, – ответил Такер.

Мы покатили к центру Мерси. Я увидела «Тенистые акры». Издалека наш трейлерный поселок казался маленьким – глазом моргнуть не успела, как мы его уже проскочили. Миновали кинотеатр, старшую школу, публичную библиотеку. Низкие тучи прорезали вспышки молнии. Такер включил радио и заулыбался, слушая какую-то песню.

Прогремел гром, небо содрогнулось прямо над нашими головами. Весь квартал погрузился в сумрак. Теплое сияние ресторана на углу исчезло. Уличные фонари, автоматически загоревшиеся в ответ на грозовую мглу, с шипением погасли. В плохую погоду электричество часто отключалось, но сейчас я восприняла это как знак свыше, хотя и не понимала, что это могло бы сулить.

Центральные кварталы Мерси остались позади, теперь мы петляли по извилистым дорогам обширных окраин. Люди нам не встречались: дождь всех загнал под крыши. С каждой милей пригороды становились все более захудалыми. Дома все дальше отстояли друг от друга и были менее ухоженными. На газонах вместо травы буйствовали сорняки. Деревянные заборы с зияющими дырами напоминали рот с частично выпавшими зубами. Изрытая выбоинами улица больше походила на каменоломню.

Теперь я поняла, куда мы едем. Я давно не бывала там – три года, если быть точной. Я увидела разбитые окна с картоном вместо стекол и поросшие мхом обвалившиеся ступеньки крылец. Даже если бы в Мерси сейчас не отключили электричество, в этом районе вряд ли работали электросети.

Мы повернули за угол, и последние следы цивилизации окончательно исчезли. Я увидела тропу, что проторил «Перст Божий» на земле. Расщепленные деревья походили на вилки. Телефонные столбы лежали, а не стояли. Дома и домами назвать было уже нельзя. В стенах некоторых зияли дыры, и в них виднелись пустые комнаты, где уже разрастались ползучие растения. Другие перекосились, сильно кренились, вот-вот упадут; держались только благодаря деревянным распоркам, проводам и водопроводноканализационным трубам. От нескольких остался только бетонный фундамент.

Я отметила, что руины частично убрали. Местность выглядела не такой, какой я ее помнила сразу после торнадо. Ликвидаторы последствий стихийного бедствия сделали все, что могли – бульдозерами сгребли обломки в кучи, расчистили улицы, из поваленных деревьев сложили ощетинившиеся крепости, в которых теперь, возможно, поселились животные. Тут и там на невозделанных землях прерии виднелись проплешины – вероятно, отметины, оставшиеся от луж токсичных отходов «Джолли косметикс»: даже закаленная трава Оклахомы не сумела противостоять ядовитому воздействию химикатов. В некоторых местах земельные участки, которыми уже никто не владел, разделяли проволочные ограждения.

Мне все это напомнило Джейн и ее наборы лего. Одно время она была одержима этим конструктором. Возводила из него грандиозные замки, к которым никому не было дозволено прикасаться. Ее сооружение по нескольку дней стояло на столе в кухне, словно скульптура в музее. Потом она разрушала свое творение столь же методично, как и строила, разбирая на мельчайшие детали крошечные блоки.

Здесь торнадо сотворил нечто подобное. Разворотил дома, превратив их в груды кирпичей, деревянных обломков, погнутых труб, сорванных с петель дверей и карамельных комьев изоляционного материала, из которых потом нагромоздили холмы и башни. Теперь это не жилой район. Пластмассовый ящик, в который Джейн сваливала ненужные фрагменты лего.

Такер сказал: «Едем домой».

Он крутанул руль, и автомобиль, возмущенно визжа тормозами, съехал с дороги на траву. Я выбралась из машины и подняла глаза к мглистому небу, вдыхая запах мокрой земли. Дождь почти прекратился.