Простая жизнь

«Конечно, будет тяжело ходить долгое время на шпильках, но зато я буду на полголовы выше Геннадия, смогу гордо и независимо смотреть на него с высоты и этим подчеркну, что мы не подходим друг другу», – решила я.

Геннадий приехал в том же вельветовом костюме. В этот раз он не предложил взять себя под руку, это было бы физически неудобно из-за разницы в росте. Я увидела разочарование в его глазах, и это доставило мне удовольствие.

Выставка показалась мне интересной, захотелось послушать мнение Геннадия, и я остановилась перед бронзовой скульптурой «Сбор урожая». Мужчина с обнажённым мускулистым торсом, в широченных брюках и молотком в руке стоял рядом с девушкой, которая была в простом платье и косынке. Она держала на правом плече внушительный сноп пшеницы, а в левой руке – огромную плетёную корзину, наполненную овощами и фруктами. Оба стояли, почти прижавшись друг к другу. Мужчина игриво поглядывал на девушку.

– Что Вы думаете, Геннадий, об этой паре? – хитро прищурилась я, предвкушая интересную беседу.

– Он хотел бы вступить с ней в интимную связь, – предположил Геннадий.

– На каком основании Вы делаете такой вывод?

– Он снял рубашку и демонстрирует свою брутальность.

– Вы думаете, этого достаточно?

– А что ещё надо?

– Вы серьёзно полагаете, что для того, чтобы расположить к себе женщину, достаточно выглядеть, как Гефест на Олимпе?

– Все бабы ведутся на маскулинность.

– Тогда как же удаётся мужчинам субтильного телосложения найти себе жену?

– Не знаю. Этот рабочий пожирает её глазами, и ей это нравится.

– Я с вами не согласна. Обратите внимание на грустный взгляд и вымученную улыбку девушки. Ей тяжело, она держится из последних сил. Руки и спина болят. Она с радостью оставила бы свою ношу и отдохнула. Но мужчина задерживает её. Его мышцы привыкли к нагрузкам, но у него не возникает мысль помочь женщине, которая явно ему небезразлична.

– А чего ей помогать? У каждого своя работа.

– И в этом кроется правда жизни! Многие женщины вынуждены тяжело и мучительно работать, чтобы обеспечить себя и своих детей. Об этом говорит тяжёлая ноша девушки. А мужчины, имея богатый потенциал, берут на себя минимум и ждут награды. Молоток, обнажённый торс и игривый взгляд подтверждают мой вывод.

– Ну, я даже не знаю, что сказать, Полина. Вы умеете переворачивать всё с ног на голову.

– А она Вам нравится? – спросила я, указывая на бронзовую девушку.

– Ещё бы! Золотая женщина: работящая и явно неперечливая! – воскликнул Геннадий. – Предлагаю обсудить картину рядом.

Я посмотрела в сторону, куда указал Геннадий, и внутри меня поднялась волна азарта. На картине среди штрихов и цветных пятен различались три фигуры. На переднем плане за круглым столом, заставленным грязной посудой, сидел мужчина с газетой в руках. За ним, спиной к зрителю, женщина мыла посуду. Недалеко от её ног мальчик лет десяти чинил велосипед.

– Видите, Полина, картина называется «Вечером». Семейная идиллия, все вместе и каждый занят своим делом.

– Что Вы подразумеваете под идиллией? Мать после тяжёлого трудового дня, усталая, приготовила ужин, всех накормила и теперь моет посуду. Ребёнок один возится с велосипедом. Мать вряд ли в этом поможет ему, но почему отец игнорирует потребности сына. Он предпочёл отдыхать, когда в его помощи явно нуждаются. Кстати, глядя на отца, сыну тоже не приходит в голову помочь матери. Допустим, женщине не нужна помощь, но почему бы не помочь ребёнку? Считаю, что было бы чудесно, если бы отец и сын помогли матери убрать грязную посуду со стола, а потом, пока мать моет посуду, отец помог бы сыну починить велосипед. А затем они вместе сели бы за чистый стол играть в настольные игры, или посмотрели бы фильм, или вместе пошли бы гулять. На этой картине не видно пересечений интересов между членами семьи.

– Неожиданная интерпретация сюжета. Я даже не знаю, что возразить, у меня отсутствуют аргументы, – задумался Геннадий.

– Мне было приятно провести время на выставке, но пора домой, – сказала я.

– Подождите, может, ещё походим?

– Нет, спасибо, я немного устала. Но могу предложить вам зайти в кофейню, выпить кофе с пирожным.

Лицо Геннадия приобрело землистый оттенок:

– Нет, сегодня мы ни в какую кофейню не пойдём, – раздражённо сказал он.

– Почему? У Вас проблемы со здоровьем? Или в настоящий момент Вы испытываете материальные затруднения?

– Причём тут это?! Просто у меня есть правило: на первом свидании – только прогулка, на втором – культурная программа.

– А на третьем?

– А об этом Вы узнаете позже.

– Заинтриговали Вы меня, Геннадий,– я засмеялась. – Но у меня такого правила нет, поэтому я всё же зайду в кофейню. Всего Вам доброго. Благодарю за вечер.

Я зашла в кофейню, и пока пила кофе и ела бисквит, думала о Геннадии и его странном правиле:

«Возможно, у него было много свиданий, и каждый раз он тратился, а результата нет. Тогда всё становится понятно. Зачем незнакомку вести в ресторан, платить за неё, если есть вероятность, что после первой встречи они не захотят продолжать общение. А если сваха работает хорошо, и таких встреч по пять на неделе, то свидания в ресторане обойдутся Геннадию в крупную сумму при отсутствии положительного результата».

И мне стало жалко Геннадия. Он такой одинокий и поэтому несчастный и злой.

Прошла ещё неделя. Геннадий снова пригласил меня на встречу. Было интересно, какое правило он придумал для третьего свидания, и я согласилась.

В этот раз решила одеться проще: джинсы, футболка, ветровка, кроссовки. На Геннадии был такой же комплект одежды.

Поздоровавшись, он торжественно протянул три гвоздики в прозрачной слюде. Я поблагодарила за цветы и ждала, что будет дальше.

Геннадий, немного смущаясь, предложил посетить кафе. Мы зашли в тесную забегаловку, стены которой были покрыты старомодной белой плиткой, а вместо диванов и кресел стояли скамейки. Мы сели за длинный деревянный стол, и Геннадий спросил:

– Что взять?

Мне было неуютно в этом кафе, но в тоже время стало жаль Геннадия. Он ведь старался, как мог: цветы подарил, в кафе привёл.

– Песочное пирожное, пожалуйста, – я сделала выбор, не глядя на витрину.

Через минуту передо мной стояло блюдце, на котором лежало пирожное Кольцо, посыпанное арахисом. Себе он ничего не взял.

Геннадий долго любовно смотрел то ли на меня, то ли на пирожное, дождался, когда я закончу его общипывать, а потом, удовлетворённо улыбаясь, сказал:

– Ну, а теперь ко мне!

– Что это значит: ко мне? – внутри меня встрепенулось смутное предчувствие, что Геннадий не в своём уме. За первые две встречи мы даже не перешли на «ты», к тому же встречи были непродолжительные и каждый раз напряжённые. Неужели он думает, что так сильно понравился мне, что я не смогу отказаться? Вот до чего доводит жалость к мужчине. Он уже вообразил, что я на всё готова после трёх гвоздик и песочного пирожного.

– То и значит, идём ко мне домой. У нас это уже третье свидание. А у меня такое правило: на третьем свидании ко мне!

– И что мы будем у Вас делать?

– Всё будем делать, что фантазия подскажет!

– Я не пойду!

– Но у меня такое правило…

– Это у Вас такое правило, а у меня другое: никогда не вступать в интимную связь из жалости!

После этих слов Геннадий резко вскочил, опрокинув скамейку и злобно зашипел, глядя мне в глаза:

– В общем так, я уезжаю в Гомель, освещать сельхоз выставку, подготовлю репортаж, интервью и через неделю вернусь, и чтобы через неделю ты была у меня! Или…

Он не договорил и в ярости выбежал из кафе, хлопнув дверью.

«Ничего себе, сколько злости в столь субтильном теле», – подумала я, оставшись наедине с общипанным пирожным.

Всё это было настолько нелепо, что захотелось расхохотаться, но на меня с интересом смотрела буфетчица, от этого стало как-то неловко. Я вышла из кафе, оставив на столе цветы и пирожное, и в недоумении поехала домой.

Геннадий больше не вызывал у меня ни сочувствия, ни жалости. Эти чувств полностью вытеснила брезгливость.

Через неделю Геннадий позвонил, я не ответила, и тогда он прислал сообщение:

«Знал я, что бывают такие, но не думал, что встречу самую настоящую чистопородную ****…»

Я не поняла, какое слово деликатно зашифровал Геннадий, но почувствовала себя оскорблённой. Подруга предположила, что, скорее всего, это одно из слов, обозначающих собаку. Я возмутилась ещё больше, вбила в поисковик: «кого мужчины называют ****» и получила комплимент: «Красивая ухоженная женщина, независимая и самодостаточная, возбуждающая интерес мужчины, но не дающая ему сексуальной разрядки».

Иной раз «возбуждение интереса мужчины» происходит не зависимо от моих целей и желаний. Сами что-то нафантазируют, а потом проблемы создают и себе, и мне. Конечно, лучше с такими мужчинами вообще не контактировать, но в жизни бывают разные ситуации.

Значит, так: теперь при определённых обстоятельствах буду вести себя с подобными мужчинами, решительно и строго, и никакой жалости! Такое уж моё правило! Рррррр…

5. Балет с корчёткой

«Надо бы в шкафу навести порядок», – пришла неожиданная мысль, когда на голову свалилась бежевая картонная коробочка. Покрутив в руках упаковку, я извлекла на свет её содержимое. Это были новые трусики из тонкого белого кружева.

«Так вот, где вы были, – подумала я. – Искала неделю назад, сейчас буду мерить».

Проявив изрядное упорство, мне удалось выполнить поставленную задачу. Однако, увидев себя в зеркале, я приуныла. Трусы превратились в перекрученные верёвочки и некрасиво перетянули мои бока.

–Ты – толстая! – мстительно шептали мне они.

– Вовсе нет, это вы маленькие! – мысленно ответила я.

– Месяц назад были не маленькие, а теперь, значит, маленькие! – наглели трусы. – Сама же говорила, какие мы красивые,… как хорошо сидим,… прямо по размеру…

«Да, уж. Пора срочно заняться собой», – подумала я и начала искать футболку и леггинсы для фитнеса.

До Нового года оставалось чуть больше месяца. В шкафу висело вечернее платье из серебристого шифона. Надо бы его примерить, но сделать это мешали серьёзные опасения: а не затрещит ли оно на мне по швам. Тяжело вздохнув, я застегнула пуховик и пошла в спортивный зал.

Густой пеленой падал мокрый снег, старательно пытаясь скрыть от меня мир. Серая жижа под ногами разлилась скользким киселём, пряча под собой тонкий слой подтаявшего льда. Каждый шаг требовал максимального внимания и погружения в процесс.

Вдруг передо мной вырос тёмный мужской силуэт.

«Это ещё что такое?» – подумала я и сделала шаг вправо. Но силуэт скользнул в ту же сторону. Тогда я сделала шаг влево. Силуэт зеркально повторил мой маневр, преграждая путь.

«Да, что же это такое?!» – мысленно возмутилась я и подняла голову, чтобы лучше понять намерения бесцеремонного силуэта.

Передо мной стоял слишком высокий и слишком худой мужчина. Его худобу не могла скрыть ни зимняя куртка с меховым воротником, ни интенсивность падающего снега. Вытянутое лицо, острый подбородок, отчётливые скулы создавали впечатление некой болезненности. В тоже время чисто выбритые щёки и светлая прядь волос, красиво падающая на высокий аристократический лоб – притягивали моё внимание. Но самым замечательным на его лице были огромные тёмно-серые глаза. Мне захотелось смотреть в них долго-долго. Мужчина увидел мою заинтересованность. Удивлённое выражение его глаз сменилось на озорное и лукавое.

– Это судьба, – сказал он, улыбнувшись. – Мы не смогли пройти мимо друг друга. Вы замужем?

– Зачем Вам это знать? – смущённо ответила я.

– А куда Вы спешите? – продолжил он спрашивать.

– В фитнес-клуб, – ещё больше засмущалась я.

– Вы занимаетесь в Бизнес-центре на втором этаже? – он указал рукой в направлении моего движения.

– Да, – ответила я. – Вы тоже там занимаетесь?

– Йогой, – улыбнулся он. – Думаю, Вы там часа два пробудете?

– Наверное, – сказала я, не понимая, что у него на уме.

– Уверен, мы ещё встретимся, – он подмигнул, слегка наклонив голову, и быстро отошёл от меня.

«Даже не познакомились, – с досадой подумала я. – А какие красивые у него глаза!».

Уже через несколько минут я перестала думать о незнакомце. Тренировка в зале требовала огромных усилий. Я сделала короткие подходы к тренажёрам: на спину, грудь, бока, бёдра, и… устала. Сказывалась милая моему сердцу лень длиною в месяц. Мышцы ныли, двигаться не было сил. Однако радость от того, что я хоть что-то смогла, придала мне уверенности и оптимизма. Струи прохладной воды в душе взбодрили, и почти энергичной походкой я пошла сдавать ключ от шкафчика.

Около ресепшн послышался чей-то тихий голос:

– Привет! Как потренировалась?

«Кто это говорит и кому?» – подумала я и оглянулась.

Рядом стоял тот самый мужчина с выразительными тёмно-серыми глазами.

– Добрый день, – улыбнулась я. – Вы на тренировку?

– Нет, я за тобой, – подмигнул он. – Моё имя – Илларион. А ты кто?

– Полина, – смутилась я.

– Полина – это Апполинария? – в его глазах засветился восторг.

– Нет, Полина – это полное имя, – сказала я и заметила лёгкую тень разочарования на его лице.

– Жаль, Апполинария и Илларион – классно звучит, – заметил он.– Ты, наверное, знаешь, что Полина происходит от латинского paulus – «малыш».

– Знаю. А что означает Ваше имя? – полюбопытствовала я.

– Илларион – значит «весёлый», – пояснил он. – И давай на «ты».

Внутри меня всё трепетало от удовольствия: «Он нашёл меня!»

– Илларион, а как твоё имя звучит уменьшительно? – спросила я.

– Просто Илларион, – и он гордо выпрямился, от чего стал казаться ещё выше.

Мы вышли на улицу. Снег уже перестал падать. Теперь он лежал на асфальте скользкой грязной кашей. Илларион галантно предложил взять его под руку.

– Провожу тебя до дома, – сказал он.

– Разве ты знаешь, где я живу? – удивилась я и крепче ухватилась за его локоть, чтобы не поскользнуться.

– Мне кажется, что ты живёшь недалеко от того места, где мы сегодня встретились.

– Да, это так. А где живёшь ты?

– Рядом с почтой, – он показал рукой на 18-этажный дом из жёлтого кирпича.

– А я живу в доме напротив.

– Так мы соседи, Малыш! – радостно заулыбался он.

До моего дома дошли быстрее, чем хотелось.

– А что ты делаешь по вечерам? – спросил Илларион.

– Встречаюсь с друзьями, читаю, иногда гуляю…

– А давай вместе гулять? Я каждый вечер в любую погоду выхожу из дома в 20:30 и гуляю час.

Я с радостью согласилась, и следующим же вечером мы встретились.

Илларион оказался отличным собеседником. Я узнала, что ему 33 года. Он с 7 лет занимался балетом, работал танцовщиком, получил травму и теперь на пенсии. Жил в Питере, а сейчас живёт в Москве у бабушки. Он не любит кино и театр, потому что современные актёры его раздражают. Обожает напряжённо-экспрессивную музыку Шнитке, в совершенстве владеет французским языком и любит творчество Бодлера.

Утыкаясь носом в мою шапочку и горячо дыша на ушко, он шептал восхитительные стихи на французском языке:

– «Ma belle, j'aime les ténèbres…»

«Красавица моя, люблю сплошную тьму в ночи твоих бровей покатых;

Твои глаза черны, но сердцу моему отраду обещает взгляд их…»

От его дыхания внутри меня всё сладко замирало. И когда Илларион сжимал своими длинными тонкими пальцами мой локоток, сердце начинало бешено стучать. Илларион никогда не переходил границы приличия, я же мечтала о сладостно-волнительных прикосновениях, и однажды совершила непростительную ошибку.

В тот вечер было особенно холодно, порывисто дул колючий февральский ветер, но, несмотря на погоду, мы встретились. Я совсем продрогла. Илларион повернул к автобусной остановке, чтобы хоть ненадолго укрыться от снега и ветра. Он обхватил меня крепкими руками и прижал к себе. Я подняла лицо, наши взгляды встретились, мои губы приоткрылись, я закрыла глаза и ждала поцелуя. Однако Илларион продолжал просто стоять. Я открыла глаза и увидела, что он опустил голову и как будто задремал. И тогда я приподнялась и коснулась своими губами его губ. От неожиданности Илларион разжал объятия, удивлённо посмотрел на меня, а потом непривычно строго сказал:

– Никогда так больше не делай!

«Какой стыд, – пронеслось в моей голове. – Но что не так?»

– Малыш, – спокойно сказал Илларион. – Ты мне очень нравишься, но я прошу тебя: не делай так больше.

– Но почему? Что не так?!

– Мне не хотелось бы обсуждать это сейчас, – еле слышно сказал он.

Я сильно расстроилась и невнятно проговорила:

– Мне пора домой.

– Я провожу, – твёрдо сказал Илларион и взял меня за руку.

До дома шли молча. В моей голове назойливо вертелся вопрос: «Почему?»

Прошло около трёх месяцев. Илларион не звонил и не приглашал на прогулку. Я почти забыла тот волнительный трепет, который возникал от внимательного взгляда его тёмно-серых глаз, от нежных прикосновений тонких пальцев, от французской поэзии шёпотом на ушко…

Была уже середина мая. В тёплом воздухе разливались смолистые ароматы молодой листвы, черёмухи и сирени. Подруга Вика заказала дегустацию итальянских вин в ресторане Bacio. Мы приятно провели время: прилично выпили и отлично закусили.

На ещё светлом небе появилась тонкая кружевная луна. Я шла домой, наслаждаясь тёплым весенним вечером. Настроение было приподнятое. В голове крутились слова симпатичного бармена: «Bacio – это нежный поцелуй!»

«Где же они – эти нежные поцелуи?» – загрустила я и вдруг впереди увидела высокого худого мужчину, он показался мне знакомым.

«Может, это Илларион?» – мелькнула мысль, но уверенности не было.

Мне захотелось проверить это предположение. Я перешла на другую сторону дороги и обогнала его. Это действительно был Илларион. Он заметил меня, заулыбался и окликнул:

– Полина! Я очень рад тебя видеть!

– Тоже рада, – ответила я, глядя в его глаза.

– Откуда идёшь такая красивая? – он откровенно разглядывал меня.

– С подругой встречалась.

– Слушай, а пошли ко мне. Я тебя с бабушкой познакомлю, – неожиданно предложил Илларион.

– В другой раз, – отказалась я.

– Понимаешь, бабушка захандрила. Не знаю, как поднять ей настроение. Пойдём, она будет рада. Тебе нечего опасаться. Обещаю, ничего плохого с тобой не случится. Приставать я не буду.

– А почему? – вырвалось у меня, и я смутилась.

– Если мы станем близки, то, скорее всего, расстанемся навсегда, – туманно ответил Илларион.

Ответ меня не удовлетворил, к тому же нахлынула обида трёхмесячной давности, и я решила, пококетничать с Илларионом, а потом удалиться в самый неподходящий для него момент.

– Хорошо. Пойдём, но ненадолго, – согласилась я.

Мы поднялись на 10 этаж. Илларион открыл дверь квартиры и пропустил меня вперёд. Внутри было чисто и светло. Пахло свежим ремонтом.

– Бабуль, – позвал Илларион. – Ты дома?

Из боковой двери, улыбаясь, вышла крепкая женщина лет 70-ти в синем спортивном костюме с надписью «СССР» и огромных розовых тапочках-поросятах.

Её белые волосы были аккуратно уложены пышным стогом, глаза ярко подведены синим карандашом, на губах блестела помада вишнёвого цвета.

– Ларик, кого ты привёл? – басом проговорила она.

– Бабуль, это Полина, про которую я тебе рассказывал. Мы перестали общаться, и ты потом неделю со мной не разговаривала.

– Добрый вечер, – поздоровалась я, немного робея.

Бабуля подошла ко мне и указательным пальцем с коралловым маникюром бесцеремонно приподняла мой подбородок, разглядывая лицо.

– Ларик, ты меня разочаровываешь, – пробасила она. – Дерево надо рубить по себе.

Я не понимала, как вести себя в такой ситуации. Меня рассматривали, как товар на рынке. И, кажется, я не нравилась.

– Она не задержится с тобой надолго, – продолжала бабуля. – Сколько раз я говорила – выбирай девушек попроще.

«Так вот в чём дело, – догадалась я. – Видимо, у Иллариона не складывались отношения, и ему нужна девушка с заниженным уровнем самооценки».

– Я – Лаура Францевна, – сказал бабуля и, наконец, убрала руку от моего лица. – Пойдём выпьем вина. Ты же пьёшь, я вижу. Ларику пить нельзя.

«Что значит – «пьёшь»? – застучало в голове. – Видимо, я всё-таки плохо выгляжу. Может, это после дегустации в Bacio?»

Лаура Францевна достала бутылку итальянского вина.

«Кьянти» – прочитала я на этикетке.

Бабуля наполнила два бокала красным вином и стала смотреть на меня. Я же, в лучших традициях дегустаторов, красиво подняла бокал за тонкую ножку, вдохнула аромат, отпила немного и задержала вино во рту, определяя вкус.

– Отличное сухое вино с горьковатым привкусом вишнёвых косточек, одно из самых популярных вин Италии, производят в Тоскане, – наконец, выдала я знания, полученные в Bacio.

– Я так и знала! – возмущённо воскликнула Лаура Францевна.

«О чём это она, – подумала я. – Наверное, что-то не так с вином».

– Ларик! Она пьёт! – театрально прикрыв рукой глаза, воскликнула бабуля.

После этого она несколько секунд сверлила меня неодобрительным взглядом. Мне было крайне неловко, мои уши и щёки резко стали пунцовыми. Я не понимала, как себя вести: поставить бокал обратно на стол или всё-таки выпить вино.

Лаура Францевна подняла свой бокал, залпом осушила его содержимое, лихо передёрнула плечами, с басовитым "Ух!" стукнула бокалом о кухонный стол, вытерла губы о рукав олимпийки и удалилась в свою комнату.

«Ничего себе, – удивилась я. – Пьёт, как заправский мужик».

– А почему тебе пить нельзя? – поинтересовалась я у Ларика.

– Можно, – ответил он и до краёв наполнил бокал, из которого пила бабуля.

Из комнаты выглянула Лаура Францевна.

– Ладно, развлекайтесь, – примирительно сказала она и задорно подмигнула мне, явно на что-то намекая.

«Наверное, думает, что я сейчас всю бутылку одна допью», – решила я и немного загрустила.

– Я иду спать, и у меня беруши, – игриво сказала она. – Я ничего не буду слышать.

Она снова мне подмигнула и скрылась в своей комнате.

«Что-то здесь не так, – решила я. – Не похоже, чтобы бабушка была в состоянии хандры и меланхолии».

Как только Лаура Францевна ушла из кухни, Илларион снял с полки большие беспроводные наушники глянцевые насыщенно-красного цвета.

– Сейчас дам послушать тебе Рахманинова, – сказал он. – Вчера купил эти наушники, отличное качество звука, правда, очень дорого стоят.

Илларион надел на меня наушники, и я услышала эмоционально-возвышенные звуки фортепьяно. Качество, действительно, было отличное. По моей спине пробежали мурашки, захотелось встать и торжественно выпрямиться. Я закрыла глаза. И вдруг почувствовала приятные прикосновения тёплых рук к моему телу. Настойчивость ласк возрастала вместе с отчаянными звуками «Прелюдии до-диез минор». Я открыла глаза, сняла наушники и сказала, ехидно прищурившись:

– Мне пора домой.

Илларион не обратил внимания на эти слова. Я встала и направилась к дверям. Илларион удержал меня, обнял и, наконец-то, подарил долгий страстный поцелуй. Это было чудесно.

«Вот теперь точно пора», – решила я.

Но Ларик не дал мне уйти, он повернул к себе спиной и неожиданно резко дёрнул подол моего платья вверх. Голова и руки оказались закрученными в платье, как в мешок. Между тем нижняя часть тела стала легкодоступна. Ларик навалился на меня, положив животом на стол, и начал интенсивно гладить и сжимать правой рукой всё до чего дотягивался, левой же рукой продолжал удерживать мои руки наверху.

Спутанная платьем, я отчаянно затараторила:

– Не надо, пожалуйста, я не хочу, вдруг бабушка придёт!

– Не придёт, – коротко ответил Илларион.

– Хорошо, давай, но не здесь, – я пыталась высвободиться из объятий.

– Тогда в комнату, – скомандовал Илларион и звонко шлёпнул меня.

– Можно, я допью своё вино, – попыталась я потянуть время, чтобы обдумать ситуацию.

– Допей, – разрешил он.

Тут я увидела, что мой бокал почему-то наполовину опустел, бутылка из-под «Кьянти» также пустая стояла на полу.

«Когда это он успел?» – удивилась я и медленно сделала глоток вина.

Илларион взял из моих рук бокал, поставил на стол и начал торопливо вытеснять из кухни.

В смятении я сделала очередную попытку избежать неизбежного. Изворачиваясь, я зло прошипела в лицо Иллариона:

– Я хочу домой!

Ларик не реагировал.

Я старалась как можно больше шуметь, надеясь привлечь внимание Лауры Францевны. Мне хотелось, чтобы бабушка вышла и спросила: «Что у вас тут происходит?» А я бы ответила: «Ухожу домой, до свидания». И ушла бы, оставив Иллариона ни с чем. Нашу возню нельзя было не услышать, но бабуля из комнаты не выходила.