Полеты наяву или во сне. Детектив

Юлия Королева

Полеты наяву или во сне. Детектив

Часть 1

Утро застало меня врасплох, ибо я совершенно не ожидала, что оно наступит. Вернее, мой измученный накануне организм не ожидал такого быстрого наступления утра. Мне хочется только одного – выкинуть телефон вместе с будильником в форточку и больше никогда не слышать этого навязчивого, безумного по своим масштабам, звука.

– Рууус! – простонала я и скатилась с кровати на пол, завернувшись в одеяло, как в кокон.

С трудом разлепила глаза и кинула взгляд на мужа. Рус, свернувшись калачиком, спал на кровати, поддергивая время от времени правой ногой, как беспокойный щенок. Я почему-то хихикнула и встала, шатаясь. Нет, нужно каким-то образом доползти до душа, после него точно станет легче.

То, чего я так желала, случилось – в душе мне действительно полегчало, тем более, чтобы прийти в себя, я врубила холодную струю, да так, что чуть глаза на лоб не полезли от ощущения острых, колящих иголочек от ледяной воды. Когда вышла из ванной, вытираясь полотенцем, мужа в кровати уже не было. Подумав про себя, где он может быть, отправляюсь в комнату Юрчика – пусто, в комнате для гостей – тоже. И в этот момент слышу громкое пение внизу, в гостиной.

Рус там и готовит блинчики. Он свеж и весел, словно ничего и не было. Щелкает меня по носу, потом пытается поцеловать, но я отстраняюсь:

– Фу! Такое ощущение, что ты ограбил винно-водочный магазин и влил в себя все напитки сразу.

– Прости, дорогая, я почистил зубы, но это мало мне помогло!

– Рус, когда ты успел встать? Я в душ пошла, ты еще спал.

– Я и в душ успел, а не только встать и начать готовить завтрак. Как насчет кофе с блинчиками?

– О, нет! До обеда в рот ничего не возьму! Чаю с лимоном, если можно.

– Можно. Ты считаешь, мы вчера переборщили?

– Я считаю, что если мы будем продолжать в том же духе, Юрчик, вернувшись из лагеря, сдаст нас в нарколожку.

– Марго, да о чем ты?! Мы всего раз… пошалили и больше не будем.

– Очень надеюсь!

Я изнемогаю за рулем автомобиля. Утро, дорога на работу, а мне – ну, честное слово, хуже некуда. Вчера мы с Русланом, проводив нашего Юрчика в спортивный лагерь, поступили абсолютно глупо и бездумно, как самые настоящие малолетки. А именно – зная, что мне на следующий день на работу, устроили невероятный по своим масштабам гудеж. Поверьте, иногда это может быть полезным, тем более, когда подобные мероприятия устраиваются крайне редко. При этом можно заметить, что это самое "редко" вдруг перерастает в "метко", что и произошло в нашем случае. Мы набрали хорошего дорогого алкоголя, заказали доставку еды, начиная от пиццы и заканчивая китайской кухней, пели караоке, дурачились и отмечали невесть что. Опомнились тогда, когда время было два часа ночи, причем в себя мы пришли в местной лесополосе, куда пошли прогуляться (самое время!). Да-да, друзья, и полковник Жданова – не совершенство!

И сейчас, сидя в машине, глядя на время и понимая, что я опаздываю на работу, я думала про себя, что же будет самым верным – позвонить шефу и сказать, что опаздываю, или просто забить на все, в том числе и на шефа. Выбрав последнее, я так и осталась наслаждаться видом пробки из бесконечной цепочки машин, и в конце концов мне в голову пришло, что все это не просто так – раньше тут никогда не было подобного затора.

Короткий путь на работу проходил между школой и высотным жилым домом со стеклянными лоджиями от пола до потолка. К дороге и дому довольно плотно прилегал ряд деревьев, и я подумала про себя, кому пришла в голову такая "здравая" архитектурная идея – поставить жилое здание вплотную к тополям. Решив, что это абсолютно не мои проблемы, я все-таки захотела выяснить, что происходит на этой чертовой узкой дороге, с которой, чертыхаясь, уже стали разворачиваться и уезжать водители.

Я приоткрыла дверь, высунулась из машины и посмотрела вперед. Дорога была максимально перегорожена лентой, а около нее трудились рабочие – горячие парни нерусской национальности.

–Эй – крикнула я – вы что, с ума сошли? Начало рабочего дня, а вы тут вздумали дорогу перегородить! Другого времени нет, что ли?

Высокий, голый по пояс мужчина с большим носом и блестящим коричневым лицом, взмахнув рукой, ответил:

–Э, красавица! Не шуми, да! Видишь, трассу прорвало! Щас наладим, поедешь на свою работу!

Сплюнув от досады, я уселась в машину, достала из сумочки таблетку аспирина, и, морщась от отвращения, запила ее теплой водой.

"Щас наладим" – интересно, сколько это "щас" будет длиться? Ладно… пока можно буквально пять минут вздремнуть. Я легла головой на руль, но сон не шел. Вот что мы за придурки с Русом! И ведь знал же, что мне на работу завтра! Ладно, я не меньше его виновата.

После того, как прошло минут пятнадцать, и я окончательно потеряла терпение, я снова открыла дверь , теперь уже вышла из машины и крикнула тому же самому рабочему, который теперь уже курил, абсолютно никуда не спеша.

–И что? Долго еще эти ваши работы…

Договорить я не успела, потому что какой-то шум сверху привлек мое внимание. Шуршала листва тополей, и по идее, это могло быть чем угодно – птица залетела, ветер колыхал… Но это был… Какой-то совершенно другой шум. Я с интересом подняла голову вверх и опешила настолько, что не могла не то, чтобы что-то сказать, а даже и дышать…

Нет, такого абсолютно не могло быть, ну никак! Сверху, задевая ветви деревьев, пружиня от них, но не сходя с верного курса, направленного прямиком на мою машину, летело что-то невероятное, а именно – легкое женское тело. Оно с грохотом рухнуло мне на капот, и я, стоя с открытым от удивления ртом, вдруг поняла, что это старушка.

Не прошло и минуты после этого падения, как сверху опять зашуршало и вниз полетела инвалидная коляска. Поскольку она была достаточно тяжелой, то падение ее пришлось, слава богу, не на мою машину – она упала вровень под окнами этой новостройки.

Не веря своим глазам я подошла к капоту, слыша вокруг крики водителей и рабочих, и взглянула на тело. Ее глаза были открыты и – о чудо! – она дышала, мелко и прерывисто. Когда я склонилась над ней, то услышала тихое: «Офелия…»…

Крикнув, чтобы вызывали скорую, я попыталась хоть как-то помочь старушке, чтобы облегчить ее страдания. Двигать ее было нельзя – мало ли что там сломано, она еще шевелила губами, и я склонилась к ней:

– Что вы сказали? Можете повторить?

Но она вдруг схватила меня сухонькой костлявой рукой за горло, причем я абсолютно не понимала, откуда в ней взялось столько сил, мелко-мелко затряслась и затихла, глядя бесцветными, пустыми глазами в небо. Ее сухонькая ручка, сжимавшая мое горло, опала и безжизненно свисала теперь с капота машины.

Я посмотрела наверх. Примерно можно было рассчитать траекторию ее падения, которая изменилась из-за длинных, упругих веток тополя, в нескольких окнах лоджий были открыты створки и все-таки сообразить, с какого этажа она вывалилась, было крайне сложным.

– Так! – громко сказала я, выставив вперед удостоверение – я полковник Жданова! Это – место преступления, потому прошу всех отойти и не топтаться тут, сейчас приедет опергруппа и начнет следственные мероприятия!

Я звоню шефу.

– Алло, Евгений Романович…

– Марго, где тебя черти носят? У нас американцы по обмену опытом приехали…

– Отправьте их нафиг, сейчас точно не до них. Передайте другому следователю. У нас тут новое дело, и вполне возможно, резонансное.

– И когда же ты успела цапнуть это новое дело? – саркастично спрашивает шеф.

– Когда на работу ехала. Мне в пробке на капот машины тело свалилось, а после него на землю упала инвалидная коляска.

– Марго, если это такой прикол…

– Евгений Романович, вы думаете, я такая дура, что буду шутить подобными вещами? Так будет мне опергруппа? – рявкаю я.

– Да! – отвечает он – ты, главное, не волнуйся! Я и Клима сейчас отправлю!

Проходит минут десять, прежде чем они приезжают и сразу приступают к оцеплению места происшествия. Клим смотрит на мою машину.

– Да уж, Марго! У тебя просто феерическая способность в прямом и переносном смысле слова цеплять на заднее место неприятности.

– И не говори – отвечаю я – но тела мне на машину еще не прилетали.

– Похоже, место ей в автосервисе.

– Да, но не хочется время терять. Подхватишь меня? А я позвоню Русу, он сегодня дома, отгонит ее в мастерскую.

– Да без проблем.

– Слушай – он смотрит на тело – может, она сама?

Я внимательно оглядываю старушку. Маленькая, худая, высохшая, с тонкими запястьями и щиколотками, в черном, до пят, платье. Седые волосы собраны на макушке в «гульку», морщинистые губы накрашены. Бабуля, пожалуй, была кокеткой…

– Нет, Клим. Ну, какой сама! Посмотри на нее – такое ощущение, что она в концлагере побывала. Слишком худа… Хотя… Когда она меня за шею сцапала, я думала – задушит.

– Что? – удивляется Клим – она тебя за шею схватила?

– Угу. И при этом произнесла имя Офелия.

– Слушай, пусть они тут улики собирают, пойдем, поднимемся и выясним, откуда эта бабуля выпала.

– Да, я примерно предполагаю, с какого этажа. Самое странное то, что старухи никто не хватился, и в полете она не орала.

– Вот уж действительно странно. Она одна, что ли, живет… Что никому дела нет до нее.

Мы входим в подъезд дома, именно в этом подъезде, по моим подсчетам, должна быть квартира выпавшей из окна. В доме темно, хоть глаз выколи, лифт тоже не работает.

– Свет у них, что ли, вырубили? – бубнит Руслан, включая фонарик.

Ни на одном этаже света нет, нам приходится обходиться без лифта. В квартире на девятом этаже утверждают, что у них нет инвалидов, а соседей они не знают, так как дом новый, переехали они недавно. На десятом дверь никто не открывает, и мы делаем вывод, что люди просто на работе. Неудача ждет нас и на одиннадцатом, и на двенадцатом этаже, а вот на шестнадцатом дверь открывает высокая, худая женщина с длинным носом и стрижкой-каре. На наш вопрос, нет ли в их доме инвалида-колясочника она отвечает утвердительно и спрашивает с беспокойством:

– А в чем дело?

– Скажите, вы можете проводить нас к ней?

– Да, пожалуйста. Ее комната на первом этаже, с лоджией.

Квартира залита дневным светом, и я убеждаюсь, что она необычайно богата. Я никогда не видела такого роскошного интерьера, а если учесть, что она еще и в два этажа… Апартаменты просто шикарные, гостиная просторная, большая, я подозреваю, что и комнаты такие же. С умилением вспоминаю наш маленький, уютный дом. Нет, таких апартаментов я бы точно не выдержала.

Женщина толкает входную дверь к комнату. Стильная, удобная, со вкусом обставленная. На стенах очень много портретов, во всех этих многочисленных загримированных лицах я без труда узнаю ту, что упала на капот моей машины. Дверь в лоджию распахнута.

– Мама! – зовет женщина – мама, где ты? Мама, перестань играть в прятки!

Мы вместе входим в лоджию, и я думаю про себя, что эта лоджия – почти целая комната.

– Вот вредная старуха! – женщина смотрит на нас виновато – вероятно, на кухне или еще где-то…

– Скажите, как вас зовут? – спрашиваю я даму.

– Аполлинария Александровна Дубинина – отвечает она несколько высокопарно – так что у вас к моей матери? Какое-то дело? С чего вдруг ей заинтересовался Следственный Комитет?

– Я боюсь, Аполлинария Александровна, что вам придется проехать с нами. Думаю, дело очень серьезное.

– Да что происходит? – с беспокойством спрашивает она.

– Скажите, ваша мама сама могла открыть створки лоджии?

– Нет, обычно это делал кто-то из нас, членов семьи, когда приходили в ее комнату или горничные.

Я снова возвращаюсь в лоджию и осматриваю створки. Окно хорошее, огромное, створки тоже, открываются в разные стороны, вернее, раздвигаются. Осматриваю бортики лоджии. Нет, вряд ли она могла сама перевалиться через них. Да и потом, даже если и сама – каким образом сверху полетела после этого коляска?

– Клим – вполголоса говорю я – как думаешь, она могла подтянуться на руках, и…

– Марго, да ты что?! Нет, я допускаю, что у нее сильные руки и бортик достаточно низкий, но сама вряд ли наверное. Она старушка совсем.

– Иногда старушки бывают достаточно крепкими – задумчиво говорю я, вспоминая, как она вцепилась мне в горло. Предсмертная агония. То, что она упала на мою машину и была еще жива, можно объяснить только тем, что ветки деревьев смягчили ее падение, и несколько минут она все еще находилась в состоянии между двумя мирами – тем и этим.

Аполлинария Александровна стоит недалеко от нас и обеспокоенно смотрит вниз. Там она видит скорую и полицию. Понимая вдруг, что мы пришли не просто так, срывается из квартиры, на бегу кричит, как ненормальная, зовет мать. Несмотря на то, что она худа, врачи еле могут совладать с ней, не пускают к телу матери.

Мы с Климом спускаемся вниз, заметив, что проблемы со светом устранены.

– Пожалуйста – обращаюсь я к женщине – проедем с нами. Там мы сможем спокойно поговорить и провести процедуру опознания.

Она успокаивается только в машине, сидит, картинно массируя пальцами виски. Вероятно, у нее действительно мигрень и ей плохо, но для меня она с определенного момента – очередная подозреваемая. Ее вид вдруг тоже действует на меня сугубо отрицательно – я вспоминаю наши ночные похождения и, застонав, обнаруживаю вдруг, что моя голова тоже начинает болеть.

– Что с тобой? – подозрительно спрашивает Клим – тебе плохо из-за того, что случилось?

– Да нет – отмахиваюсь я – мне плохо оттого, что я круглая идиотка сегодня.

Он поднимает бровь вверх и выдает:

– Самокритика – великая вещь, но почему только сегодня?

Пожимаю плечом – мне совершенно не хочется рассказывать ему о своих глупостях. Потому нахожу занятие – звоню мужу и прошу его забрать мою машину и отогнать ее в сервис.

– Марго – говорит он, выслушав меня – почему ты вечно встреваешь в какое-нибудь, прости, дерьмо?

– Рус, ты что думаешь, это я виновата, что какая-то даже незнакомая мне женщина, неизвестно как выпала из окна?

– Не, ну нет конечно, но почему-то именно на твою машину. Злой рок какой-то.

Он уверяет меня, что все сделает и заканчивает звонок. Остальной путь до Следственного Комитета мы проезжаем в молчании.

Тело уже доставили в морг, и мы первым делом отправляемся туда. Нужно провести процедуру опознания и возможно, что Роб уже что-то сможет мне сказать по телу женщины.

Аполлинария Александровна смотрит в лицо старушке и говорит мне, часто кивая:

– Да-да, да… Это моя мама – Генриетта Аверьяновна Соболевская.

Она начинает плакать, заламывая руки, и я делаю Климу знак, чтобы он увел женщину в коридор. Когда он уходит, спрашиваю у Роба:

– Роб, мне нужно услышать одно – она сама или ее того?

– Того, того… – Роб проводит рукой по своей лысой голове – вряд ли, находясь под воздействием снотворного, она могла бы подтянуться за бортики и перелезть через окно.

– Она была под снотворным? Может, на ночь выпила?

– Нет, она приняла его за несколько минут до того, как вылетела наружу. Я первым делом взял анализ крови и проверил содержимое желудка. Но работа еще не окончена, предстоят еще исследования. Ты знаешь, мне опера прислали фото территории и ее лоджии, и вот что касается траектории движения полета… Тело ее было очень легким – старушка весила сорок девять килограмм, и была невелика ростом. Сбросили ее как будто знаешь… тот, кто это делал, вытянул руки с ее телом вперед. И потом ветки деревьев немного отпружинили его, и она повалилась вот в эту точку, то есть на твою машину. Судя по падению, траектория, рассчитанная мной, верна. То есть свою роль сыграли ветки и то, каким образом… ее отправили в полет. Я отдам одежду для изучения в лабораторию, возможно, на ней есть какие-то следы.

– Роб, слушай, а это мог сделать только мужчина?

– Физически сильной женщине тоже ничего не стоило поднять сорок девять кэгэ, Марго. Потом, я посмотрел фото – лоджии там просторные, светлые, створки распахиваются достаточно хорошо, так что… вряд ли тот, кто это задумал, сильно перетрудился.

– Интересно, это посторонний или кто-то свой?

– Ты думаешь, кто-то проник в квартиру? Вряд ли…

– Роб, а что это было? Когда она упала? Неужели падая с такой высоты, она выжила?

– Такое случается, Марго, но очень редко. У кого другого удар бы случился уже в полете, а она была под воздействием снотворного, ветки смягчили ее падение, а упав, она очнулась, так как испытала шок от переломов и у нее резко повысился адреналин и норадреналин. И да – это была предсмертная агония.

– Ладно, спасибо, Роб. Звони, если будут новости. Мне нужно пойти поговорить с дочерью покойной.

Мы возвращаемся в кабинет. Аполлинария Александровна, не переставая, вытирает свой длинный нос белым платком и периодически плачет, чуть не срываясь в истерику. Предлагаю ей еще успокоительное, но она отказывается.

– Итак, Аполлинария Александровна, ответьте пожалуйста на такой вопрос – какова вероятность того, что в вашу квартиру мог проникнуть неизвестный?

Она пожимает плечами.

– Нет такой вероятности. Дверь постоянно на замке, по всей квартире камеры.

Камеры! Интересный момент!

– Хорошо. Я надеюсь, вы понимаете, да, что это означает?

– Что? – она вздергивает свой остренький, как и нос, подбородок.

– Это означает то, что бедную женщину отправил в полет кто-то из членов семьи.

Отшатывается от меня и смотрит, как кролик на удава, потом решительно заявляет:

– Это исключено совершенно! Все члены нашей семьи очень дружны между собой – это настоящая, большая семья, все мы друг друга любим и уважаем, и все очень любили маму. Я уверена, что это кто-то из прислуги!

Ну, и дамочка! «Прислуги»! Она, вероятно, забыла, что крепостное право закончилось много лет назад!

– Подождите – она словно приходит в себя – то есть вы хотите сказать, что моя мать была убита?

– Именно так. И основной вопрос – каков мотив этого убийства. Как только мы на него ответим – сразу найдем того, кто это сделал.

– Нет, этого просто не может быть – заявляет она – не может, понимаете! Все мы…

– Я уже слышала – говорю жестко – и поняла вас, что все вы очень любили маму. Но факты говорят об обратном – есть тот, кто по какой-то причине отправил старушку на тот свет! Скажите, сколько человек проживает в квартире?

– Вместе с мамой – одиннадцать – она высмаркивается в платочек – проживало одиннадцать человек. И четверо приходящих горничных. Они приходят сменами – готовят на семью, убирают, а вечером уходят.

– Понятно. У вас достаточно большая семья. Скажите, а сколько человек из этих одиннадцати были дома в это утро?

– Так – она закатывает глаза, вспоминая – мой муж и брат уехали на работу, они работают вместе в компании, которую оставил матери отец. С ними же уехал сын брата. Остальные, вроде, были все дома.

– А среди этих оставшихся есть мужчины?

– Только мой пятнадцатилетний сын. Все остальные – женщины.

– А чем обычно в это время занимаются члены семьи?

– Они занимаются своими делами после завтрака, в своих комнатах. Мужчины работают, женщины, как правило, занимаются мелкими хозяйственными делами, иначе горничные зашились бы.

– То есть по дому в основном в это время передвигается персонал?

– Да, в основном да.

– А как часто родные навещали вашу маму, Аполлинария Александровна?

– Как правило, делали это с утра и вечером, пожелать доброго дня или ночи, кто-то мог зайти и средь бела дня, если нужно было, например, поговорить.

В этот момент в кабинет просовывается голова Дани.

– Марго, можешь прийти ко мне?

– Да, Даня, тем более, мы заканчиваем – он скрывается, а я говорю Климу – Клим, возьми у шефа ордер на обыск – он быстро решит этот вопрос, и поезжай к ним домой, там опера снаружи работают, нужно все хорошенько осмотреть в доме, особенно лоджию. Заодно отвезешь Аполлинарию Александровну. Без меня всех остальных членов семьи не опрашивай. Я приеду – соберем их вместе.

Он кивает и уходит, а я бегу к Дане, в надежде, что он сообщит мне что-то из ряда вон…

Часть 2

Когда я прихожу к Дане в лабораторию, то вижу его в странном состоянии – он сидит, уставившись в одну точку и не обращает внимания на окружающий его, суетящийся и бешеный, рабочий процесс.

– Эй! – трогаю его за плечо – ты чего застыл, Данюш? Что такого увидел?

– Да нет, ничего особенного, Марго! Знаешь, я думаю, что прежде чем ехать к этой семейке, тебе нужно изучить их генеалогическое древо.

– Че? – говорю не совсем культурно – а оно мне, извиняюсь, зачем?

– Ну, как зачем? Ты же не хочешь в них запутаться?! Вот, посмотри сюда – он тычет в экран компьютера – я тебе даже схематично все изобразил.

Кажется, я сейчас очень глупо выгляжу – пялюсь в экран и открываю рот от удивления.

– Слушай, а это что? Это шутка такая? Мало мне Аполлинарии, теперь сюда еще добавится Лукерья, Филарет и Манефа? Дань, это у кого мозги были набекрень? Или мы что, опять в Средневековье перенеслись?

– Ну, не скажи, Марго! Скорее всего, такая фишка была у родителей Генриетты, ныне покойных…

– Так, стоп! Даня, у меня у самой сегодня мозг вывернут мехом наружу – несу я околесицу – поэтому давай помедленнее! Кто такая эта Генриетта?

– Как кто? Я думал, ты знаешь! Та самая тетка, которая свалилась тебе на капот. Она, между прочим, «из балетных, не без образования».

– Дань, ты чего, Гайдая пересмотрел?

– Это сейчас неважно, Марго. Итак, Генриетта Аверьяновна Соболевская, семьдесят лет, бывшая балерина, хотя бывших не бывает, десять лет назад унаследовала от умершего супруга неплохое состояние, но… Увы, обезножила и села в инвалидное кресло. Была достаточно властной, высокомерной, лидер по натуре, умела собирать вокруг себя людей.

– Ага – говорю я – и собрала десять человек, плюс четыре горничные, один из которых отправил ее в полет.

– Слушай, но это совершенно необязательно. В полет ее могли отправить и несколько человек или вообще… все вместе. Возможно, старушка кому-то сильно надоела.

– Ладно, Дань, давай дальше, а то мне ехать пора уже. Только кратко! И выкати мне… древо это… Буду по нему ориентироваться.

– О'кей, Марго, тут вот даже возраста подписаны. Ну, а если коротко, у Генриетты и ее мужа было трое детей. Сейчас все трое, включая их жен-мужей и детей проживают, сорри, проживали, с маменькой. У младшей дочери мужа нет и детей тоже. Также с Генриеттой проживала ее родная сестра с дочерью.

– Так, ладно, Дань, еще один вопрос – после смерти мужа все унаследовала сама Генриетта? Или кто-то еще являлся наследником?

– Нет, все досталось ей. У них было обоюдозаменяемое завещание. После ее смерти все доставалось ему, после его – ей. Ну, а потом тот, кому все достанется, сам принимал решение относительно того, кому, чего и сколько завещать. Смотри, когда они поженились, у них были примерно одинаковые, скажем так, вливания, и со стороны родителей мужа, и со стороны родителей жены. Несмотря на все перепитии судьбы, их семьи в любых условиях проживали хорошо – в нужное время смывались из опасных мест, либо же – в нужное время находились в нужном месте.

– И Генриетта уже, конечно, тоже имела составленное завещание?

– Конечно. Мы сделали запрос нотариусу, который занимается делами этой семьи.

– Я хочу увидеть завещание раньше членов семьи!

– Думаешь, все дело в наследстве?

– Я даже не сомневаюсь! Все всегда происходит, Даня, по двум причинам – женщины и деньги! Поскольку здесь не приходится говорить о любви, то мы версию с женщиной отметаем, и у нас остается версия с деньгами! Все, я уехала!

Беру служебную машину – тащиться на место преступления на общественном транспорте мне совсем не комильфо сейчас. Попутно, не отрываясь от руля, бросаю взгляд на древо, которое выкатил Даня. Пробки – самое лучшее место для изучения подобного материала. Бог мой! Как можно было нагородить подобных имен! У меня голова кругом идет!

Бросаю взгляд на часы – похоже, обед сегодня отменяется, да не сильно-то и хотелось. Хорошо, что я зафиксировала, во сколько эта дамочка плюхнулась мне на машину. Время было девять часов десять минут. Также мне понятно и то, почему она осталась жива, когда упала. Мало того, что ветки смягчили ее путь, и сама по себе старушка была легкой, она была еще и балериной, а бывших балерин не бывает. Наверняка кости остались гибкими, как у змеи. Хотя, я где-то слышала, что балерины чаще всего под конец жизни оказываются в инвалидном кресле. Интересно, что она хотела сказать, когда прошептала имя «Офелия»?

На улице не осталось и следа от утреннего происшествия. Инвалидная коляска у нас в лаборатории, моя машина – в сервисе. Слава богу, в доме есть свет, можно воспользоваться лифтом, а не ползти пешком до шестнадцатого этажа.