Полная версия
Материнские хроники
Елена Герасевич
Материнские хроники
Вместо предисловия
В юности я не любила и не хотела детей. Не буду углубляться в причины – так сложилось исторически. Появление первой дочери перевернуло сознание с головы на ноги. И хотя меня еще здорово штормило первое время, но процесс был запущен.
С рождением каждого ребенка с меня как будто бы слетало что-то наносное, липкое, мешающее жить. И теперь я невероятно благодарна Богу за всех детей, которых Он мне дал – они в буквальном смысле мое спасение!
Их шесть, но каждый из них – первый. Потому что все они разные, как стеклышки в калейдоскопе. Я с удивлением рассматриваю эти неповторимые рисунки, любуюсь их блеском и не перестаю удивляться – неужели это я их всех родила? Они не похожи на меня ни внешне, ни внутренне, но при этом в каждом я нахожу что-то свое родное.
Мой мир резко сузился с их рождением, а из-за специфики военной жизни мне несколько раз приходилось начинать все сначала, но именно дети всегда держали меня на плаву. Они – лучшие мои вдохновители! Каждый из них учил меня чему-то важному, раскрывал новые грани моей души и наполнял мое сердце любовью. И к Богу я пришла тоже через них, и на эту книгу вдохновили меня тоже они.
Они избавили меня от перфекционизма, отгрызая каждый день от него по кусочку, пока остатки не отвалились сами.
Они научили меня быть более терпеливой и смотреть на мир проще.
Они подковали меня в сдержанности и приучили к внимательности.
Благодаря им я избавилась от пустых притязаний и научилась слушать.
Они помогли мне пересилить тревожность и страхи.
Они показали, как многообразен мир и люди вокруг.
А еще они привели меня к Богу и показали, как надо любить – без условий и выгоды.
Они развернули меня лицом к себе.
Я смотрю на них с замиранием сердца, наблюдая, как великую тайну, их взросление и становление. Смотрю и отпускаю. Потому что мне это уже не принадлежит. И этим умением я тоже овладела с их помощью.
Нет, мои дети далеко неидеальны. Впрочем, и я сама вовсе не идеальная мать. Зато все честно.
Беременные истории
Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир (Ин.16:21)
В моей жизни были периоды, когда я выбирала между мытьем головы и горячим чаем, отдыхом и порядком в доме. Казалось, это время никогда не закончится, и я вечно буду спать ночью вполглаза и мыться в душе, периодически выключая воду – в её шуме мне постоянно чудился надрывный крик проснувшегося младенца.
Но прав был мудрец – все проходит. Дочери и сыновья уже спокойно обходятся без меня, а я могу заниматься любимым делом без отвлечения на сто детских почему, хотя все еще вздрагиваю от «скорой» или «пожарной», идущих в сторону нашего дома.
Мой общий стаж беременности и кормления грудью почти пятнадцать лет (4,5 и 9,4 соответственно), поэтому было бы странным, если бы я обошла данную тему стороной. Увы, не все было светло и радужно, но у меня нет цели кого-то напугать или вызвать негатив. Я всего лишь рассказываю о своем опыте, который закалил меня как мать, научил принимать самостоятельные решения и нести за них ответственность.
Тем не менее, я бы не рекомендовала читать мои «беременные» истории особо впечатлительным натурам, особенно тем, кто только готовится стать мамой. Ну или читать их с осторожностью. Ведь если так было у меня, это не значит, что так будет у кого-то еще. У каждого свой путь, свои кнуты и свои пряники.
Могло быть и по-другому, но было именно так
События из этой главы не относятся напрямую к материнскому дневнику, но без них не было бы и всего остального – ни детей, ни меня нынешней, ни этой книги.
Наше знакомство было сплетено из случайностей. В тот день я пошла в качестве «группы поддержки» с подругой, которой было страшно одной идти на свидание. Но ее парня поставили во внеочередной наряд и вместо рандеву мы попали на дискотеку.
Мой будущий муж тоже стоял в наряде и тоже во внеочередном, только в гардеробе дискотечного зала. Ну, подумаешь, наряд… Кому это мешало веселиться? На одном из «медляков» он подошел к моей подруге, а она ему отказала, сославшись на усталость (на самом деле он ей просто не понравился). Тогда он обратился ко мне: «Ну тогда пойдем с тобой что ли?»
Мне бы зацепиться за это «ну тогда с тобой что ли…», но так хотелось танцевать… Познакомились, разговорились. Он периодически отлучался «для несения службы», но возвращался, и мы снова танцевали и болтали.
Под конец вечера он куда-то пропал. Догнал нас с подругой, когда мы уже приближались к выходу из училища. Попросил мой телефон, который записал на сигаретной пачке. Ручка на морозе не хотела отдавать чернила, и номер пришлось выдавливать на рыхлом картоне. Мне все это показалось страшно несерьезным.
К тому же я забыла как его зовут. Полный провал! Не знаю, как бы я продолжала знакомство, если бы кто-то из друзей не окликнул его по имени.
Он все-таки позвонил через неделю и сообщил, что сейчас в аэропорту (улетал на каникулы) и я могу приехать его проводить. И я поехала. Не знаю, как моя мама тогда отпустила меня в ночь…
После его возвращения мы стали встречаться – то я ездила к нему в училище, то он приезжал ко мне домой. Однажды он приехал в то время, когда я раскатывала тесто на домашнюю лапшу. Молча засучил рукава и взял у меня скалку. Правда, этот кусок пришлось потом отдирать от стола, но сам поступок сразил меня наповал. А потом на одной из прогулок он, выходя из автобуса, подал мне руку. Как мало мне было надо, чтобы потерять голову!
Меня гипнотизировали его уверенность и напористость, его способность быстро принимать наилучшие решения. Он был старше меня всего на год, но казалось, что ему лет на десять больше.
Через полгода он попросил моей руки у моей мамы, даже не справившись о моем согласии. Его «гражданка» прочно обосновалась у нас дома, и я порой вынимала из шкафа его джемпер и утыкалась в этот запах носом как собака, тоскующая по хозяину.
Мы поженились через полтора года после знакомства. Даты бракосочетания и венчания тоже сплелись из случайностей, которые, как я теперь понимаю, вовсе не случайны. Дни свадьбы пришлись на единственный солнечный просвет в дождливом августе, и лишь злобные осы омрачали наше торжество. Над головой постоянно летали аисты и родственники шутили, что это неспроста. А венчание выпало на празднование иконы, которая «случайно» оказалась нашей венчальной иконой Богородицы.
Мы были молоды и счастливы с одними штанами на двоих и будущее казалось безоблачным. Про штаны, кстати, не фигура речи. Модные в 90-х джинсы-«пирамиды» мы купили на остаток от «свадебных» денег (на вторые нам не хватило) и носили по очереди. Мне, правда, везло больше, так как муж всю неделю был в училище, и вся модная радость доставалась мне.
Рождение мамы
В юности вокруг меня постоянно были дети: дома я периодически нянчилась с соседской малышней, пока их мамы сбегали в магазин, а в школе пионервожатила над подшефными октябрятами. Но при этом не могу сказать, что я их любила. Ну да играла, порой было даже весело, но не более того. О собственных детях я не мечтала никогда.
Однажды подружка позвала меня «на кашу». Ленка была старше на два года и, пока я заканчивала десятилетку, успела выйти замуж и стать мамой. Месячного младенца я увидела тогда впервые в жизни. Когда Ленка попросила подержать дочку, пока она сменит пеленку, у меня началась почти истерика. Я безумно испугалась, что могу нечаянно оторвать этому крошечному созданию какую-то часть её хрупкого тела или уронить её на пол. Я стонала: «Забери её быстрее иначе я её сломаю!». Мне было 17 лет и в тот момент я была уверена, что никогда не смогу полюбить детей.
К тому же меня всегда убеждали, что шансы родить здорового ребенка у меня крайне малы. Об этом я, кстати, предупреждала будущего мужа, но, кажется, он не придал моим словам никакого значения.
Известие о беременности я встретила с ужасом. Участковый гинеколог назначила мне кучу обследований, а после отправила в серьезный медицинский центр для дополнительной консультации. Тамошняя докторица, посмотрев результаты анализов, чуть не за руку повела меня к заведующей, чтобы уговорить на аборт.
Я не верила в Бога, но именно тогда впервые обратилась к Нему с просьбой, больше похожей на шантаж: «Господи, если Ты есть, то сделай, чтобы моя дочка была здоровой, доброй и хорошей!» Я не сомневалась, что у меня будет девочка.
Я тогда только перешла на третий курс института, умудрившись при этом завалить итоговый экзамен по французскому языку. Какой может быть экзамен, когда свадьба на носу? Осенью пересдам, думала я с оптимизмом.
Но какая теперь пересдача, когда надо ползти на очередное обследование, а тебя так мутит и шатает, что идешь словно в тумане?! Несмотря на выматывающий токсикоз, я все же как-то умудрилась пересдать ненавистный предмет, для чего месяц ездила к преподавательнице домой на дополнительные занятия.
Когда я пришла в деканат с хвостовкой, в которой стыдливо бугрились груди жалкой «тройки» (одной из двух за всё время моего обучения), то узнала, что исключена из списка курса за академическую неуспеваемость.
Не помню, как добралась домой. В голове только одна мысль – как сказать об этом маме? Я, замужняя женщина, больше всего на свете боялась признаться маме, что исключена из института. О муже я тогда даже не вспомнила.
Этим же вечером ко мне домой примчалась староста[1] нашей группы и заставила написать объяснительную на имя декана с указанием причин несвоевременной сдачи, к которому приложила все мои справки. Меня восстановили на курсе только благодаря ее хлопотам.
Результаты очередных анализов не предвещали ничего ужасного, и врачи от меня отстали. Постепенно прошел и токсикоз. Я, наконец, смогла нормально есть, но мой организм согласился принимать почему-то только булочки с яблоками. Так и сидела на лекциях с целлофановым мешком, из которого под партой откусывала очередной кусок. «Пирамиды» перестали налезать на мой округлившийся живот, что необыкновенно обрадовало супруга – у него пропал конкурент.
Летнюю сессию я успешно сдавала по собственному графику, чтобы успеть до родов. Осталась политэкономия. В день сдачи я чувствовала себя не очень хорошо. Организм то ли тренировался перед родами, то ли сопротивлялся перед сдачей нелюбимого предмета нелюбимому преподавателю (о, бедные гуманитарии, скольких из вас придавило теорией рынка?).
Видимо, вид у меня был такой несчастный, что супруг отправился со мной. Он тоже сдавал госэкзамены, но у него как раз был свободный день. Никакие возражения с моей стороны не принимались.
Так мы и зашли в аудиторию – беременная студентка в сопровождении без пяти минут лейтенанта, хоть и «по гражданке». Супруг сел на «камчатке», а я, взяв билет, была готова сразу отдать его обратно и уйти – о содержании вопросов я имела весьма смутное представление.
Не помню, как я отвечала. Кажется, несла откровенную чушь. После преподаватель долго мне что-то объяснял, а я пыталась делать вид, что понимаю, о чем он говорит. Вдруг голос с «камчатки»:
– Товарищ преподаватель, разрешите вам возразить?
Я даже не пыталась уловить нить их дискуссии. На 15-ой минуте преподаватель что-то поставил мне в зачетку и закрыл ее. Остальные 15 минут он пытался мне ее вручить. Ха, не тут-то было! Супруг доказывал, что не зря провел время в военно-политическом училище. В момент, когда он набрал воздуха, чтобы продолжить интеллектуальный батл, преподаватель быстро поздравил меня с успешной сдачей экзамена, сунул мне в руки зачетку и вылетел из аудитории, сославшись на лимит времени. Напротив названия предмета стояла «4». И это было значительно больше, чем среднее арифметическое между моими знаниями и мужа. Но, как бы то ни было, сессию за третий курс я закрыла.
Схватки начались на следующий день в 5:30. Я спокойно сходила в душ, оделась, даже локоны накрутила. Где-то через час разбудила супруга со словами:
– Милый, вставай. У меня схватки начались. Пора.
Ответ был безупречен:
– Какие схватки? Еще полседьмого.
* * *Тот день остался в моей памяти отдельными картинками, словно узор из калейдоскопа.
Вот мы сидим в ожидании «скорой» на скамейке. Муж взъерошен и так нервничает, что у него периодически трясутся руки. Я совсем не волнуюсь, ощущая себя полностью готовой к родам – я же столько всего прочитала про них!
Вот я уже в больничной сорочке захожу в палату. Моя родовая на первом этаже напротив небольшого холла. На улице такая жара, что плавится асфальт, поэтому окна в холле открыты настежь. За одним из них на небольшом каменном приступке повис супруг. Я периодически подхожу к нему, нарушая все правила стерильности и приличий.
Еще виток и стеклышки складываются в новый узор. Я лежу на кровати, мокрая от пота. Мне больно. За стеной слева благим матом орет роженица, попутно обещая засудить персонал, если что-то пойдет не так. Из-за ее криков и нарастающей боли я изрядно растеряла свое олимпийское спокойствие. Супруг, прочно угнездившийся около окна, пытается меня успокаивать и поддерживать, попутно любезничая с медсестрой.
Мне страшно. Хочется, чтобы хоть кто-нибудь был рядом. Заходит акушерка и ругается на меня за то, что я лежу, а не хожу. А у меня уже нет сил даже рукой двинуть.
Круть-верть, еще поворот колеса. Я на кресле. Как я на него попала? Мне кричат тужиться, и я стараюсь изо всех сил делать все правильно. Но на меня ругаются, что я все делаю не так. Грозятся позвать мужа, который до сих пор торчит у окна. Рычу: «Да хоть сантехника зовите, мне все равно!». Надо же, тужиться сил нет, а огрызаться – есть!
– Девочка! 22:10! – слышу голос акушерки и проваливаюсь в какую-то пустоту. Наверно надо было что-то говорить, благодарить, ну хотя бы смотреть на дочку, а я отключилась. Как в прострации, как будто все не со мною.
Летят стеклышки, кружатся в разноцветном хороводе…
Мужу, так и провисевшему весь день за окном, подносят новорожденную малышку, уже закутанную в одеяльце. А до этого ему показали её через дверной проем, и он на все родильное отделение кричал как любит меня, дочку, всех нас и какая я молодец!
Меня зашивают, но на волне эйфории от пережитых родов эта боль совсем игрушечная.
После приходит медсестра и подсовывает мне какое-то одеяло, а я никак не могу понять, что она хочет. А она мне:
– Дочку-то, дочку-то посмотри!
А там, в одеяле… Боже мой! Личико с кулачок, кожица как восковая… Я лежу, дура-дурой, и реву!
Медсестра мне:
– Чего слезы льешь, потрогай хоть!
А я боюсь! Еле-еле касаюсь ее лица и с удивлением выдыхаю: «Ой! Вот это да!».
* * *Оставшуюся ночь я провела на каталке в коридоре. Меня бил жуткий озноб, хотя на улице в те дни даже ночью стояла невыносимая жара. Медсестра, увидев, как меня трясёт, принесла одеяло, а потом еще одно. Я согрелась, но уснуть так и не смогла. Хотя я, в общем-то, и не старалась. Даже в голову не приходило, что надо отдохнуть и выспаться. Так и лежала всю ночь с идиотской улыбкой от уха до уха. А между ними ни одной мысли, ни о будущем, ни о прошлом.
Медсестра все уговаривала меня поспать, но разве можно уснуть, когда где-то плачет дитё? И напрасно меня убеждали, что это не моя, что моя крепко спит.
В пять утра за мной пришла медсестра и я потопала до палаты. Сама. Как вспомню – так вздрогну. Сначала пешком в один конец длиннющего коридора, потом по лестнице на второй этаж, а потом то же расстояние до палаты. Ближе к концу пути я оглохла и стала задыхаться, но каким-то чудом все-таки добралась до кровати и повалилась на нее кулем. В ушах вата, в глазах фейерверк, дышать нечем, сердце бьется как сумасшедшее, возле кровати лужа крови.
Мне что-то вкололи, стало легче… Поменяли пропитанную кровью пеленку и приказали час не вставать. Через какое-то время в палату принесли дочку.
Наконец все системы организма пришли в норму, и я еле дождалась окончания положенного времени. Потом осторожно встала и подошла к пеленальному столику, на котором лежал клетчатый байковый сверточек.
Умом я понимала, что это моя дочь, но не более того. Я внимательно разглядывала ее припухшее личико, повторяя про себя выбранное имя: Надя, Надюша, Наденька, словно пробуя его на вкус.
Зачем-то решила ее распеленать и потрясенно разглядывала крохотные пальчики и пяточки, размером с подушечку моего большого пальца. Но мы все еще были словно по разные стороны стеклянной стены.
– Дочка… – тихо позвала я. – Надя…
Как же трудно мне было произнести это вслух! Слова казались чужими, механическими. Но то, что случилось потом я не могу объяснить до сих пор, потому что так и не нашла метафор, описывающих произошедшую перемену. Стена исчезла и во мне включилась мама.
Да, мне предстояло еще долго возрастать в своем материнстве, но я отчетливо запомнила ту близость и теплоту, которую ощутила от осознания, что это МОЯ дочь. В родовой я слышала, как врачи переговариваются куда меня определить – вместе с ребенком или отдельно (все-таки серьезные разрывы, большая кровопотеря и так далее). Но гинеколог твердо сказала: вместе. Низкий ей за это поклон, ведь тогда совместное пребывание с детьми было скорее новшеством, чем повсеместной практикой. Кто знает, включилось бы у меня эта материнская кнопка, если бы дочку приносили только для кормления.
Малышка закряхтела и приготовилась заплакать, и я попыталась запеленать ее обратно. Через несколько секунд поняла, что забыла порядок распеленывания и без помощи не справлюсь.
Попыталась взять дочку на руки, но поняла, что сил нет. Тогда положила ее подальше от края, чтобы она не скатилась со стола (ага, новорожденный младенец) и выглянула за дверь палаты в поиске кого-то из персонала. Коридор был пуст и тих. Шепотом позвала:
– Медсестра-а…
Тишина. Чуть громче, но все равно шепотом снова:
– Медсестра-а…
Откуда-то появилась бабка в медицинском халате и набросилась на меня с криком:
– Чё орёшь?!
Мычу, что в первый раз, мол, распеленала, а обратно не получается завернуть.
Она на меня:
– Вот идут рожать, а ничего не знают, делать ничего не умеют.
Не прекращая ворчать, медсестра подошла к пеленальному столику и в один момент превратила мою доченьку в аккуратное полешко. Напрасно я пыталась уловить порядок движений – её руки мелькали как молнии!
– Иди ложись, – грубо скомандовала она мне. – Я подам.
Когда я с кряхтением устроилась на скрипучей панцирной кровати, медсестра сунула мне под бок дочку. Я, конечно, теоретически понимала, как должен происходить процесс кормления, но на практике никак не могла пристроить грудь к малышовому ротику. Бабка, дергая меня за втянутый сосок разразилась новой порцией ворчания. В конце концов мое сокровище намертво присосалось к груди.
Я еще долго выводила медсестер из себя своим неумением пеленать (научилась только через 1,5 месяца) и дурацкими вопросами. А еще шокировала соседку по палате, когда держала дочку по нужде над раковиной (начиталась Никитиных). Но когда на выходных нам дали всего десять пеленок на два дня, критические замечания в мой адрес утихли.
* * *В группе мужа мы были первыми, у кого родился ребенок (к тому же в аккурат перед самым выпуском) и через день супруг привел к окнам палаты половину взвода. Хотя это еще вопрос – кто кого привел. Выглянув из окна, я увидела обалдевших от счастья (и алкоголя) парней, которые во избежание падения стояли кучненько друг к другу и недружным хором кричали какая я молодец! Супруг же смотрел на меня глазами счастливого идиота и только улыбался, прижимая руки к сердцу.
А потом он пришел уже с лейтенантскими погонами – красивый, ладный и подтянутый. Огромный букет роз не разрешили передать в отделение, и он воткнул их в деревце под окнами.
После выписки началась домашняя суета, через пару дней уехали домой свекр и золовка, приехавшие из Беларуси на выпуск мужа, еще через неделю вышла на работу мама, а через месяц и супруг отправился к месту первой службы. Начались мои мамские будни…
Надейтесь, что девочки живучие…
Я уехала к мужу через три месяца после рождения Нади. Через год нашей жизни в военном городке мужа перевели в другую часть. Все вещи мы тогда собрали и упаковали за один день (благо коробки искать не пришлось – они всегда были неотъемлемой частью военного быта). А вскоре супруг и вовсе уволился из армии, так как не захотел вторично принимать присягу другого государства, и мы переехали обратно в Екатеринбург.
Я закончила институт, а едва Наде исполнилось три года, вышла на работу. Разлука с дочерью далась мне крайне тяжело. Чтобы мы обе не плакали по утрам, в садик ее отводил муж, а я уже забирала.
Несмотря на то, что изначально на работу я выходила без особого желания, потом так втянулась, что решила продолжить образование. Феерическое было время: идеи, проекты, наука, открытия! После диплома с отличием меня пригласили преподавать в институт, и я снова окунулась в круговерть любимой и яркой студенческой жизни, которой так сильно недобрала в свое время. На предложение мужа подумать о втором ребенке отвечала неизменно: «Тебе надо – ты и рожай!» После Нади я твердо решила, что в роддом больше не ходок!
Муж проработал в коммерческой организации год, где из-за «косяков» своего начальника лишился всех денег, которые мы копили на квартиру, и остался без машины. Сначала устроился в таможню, потом перевелся в милицию. Параллельно получил второе высшее образование.
О беременности я узнала в поездке – мы гостили у родственников в Бресте. Обратно до Екатеринбурга ехали на свежекупленной машине. Радио не ловило ни одну радиостанцию и из всей музыки у нас была единственная кассета «Дюны» (не помню даже откуда она взялась). Три с половиной тысячи километров под «Страну Лимонию» – удовольствие не для слабонервных!
Стоило мне приоткрыть хотя бы один глаз, начиналось дичайшее головокружение и тошнота. Не знаю, как я все это выдержала. К тому же под конец пути что-то случилось с желудком и домой я добралась практически в полуобморочном состоянии.
Мои занятия со студентами начинались только через полтора месяца. И все это время я пролежала пластом, вставая только, чтобы забрать дочку из садика. Не помню даже, готовила я что-то или нет. Мне больше никогда не было так плохо при токсикозе, к которому присоединились и другие болячки.
Но кроме всего прочего меня терзал страх, что моего сердца не хватит на двоих детей. Я и без этого переживала, что у меня не получается быть хорошей мамой. Постоянно виноватила себя за то, что разрываюсь между домом и работой, которая для меня гораздо привлекательнее, чем хозяйственные хлопоты.
Вторая беременность совпала с неофитским периодом воцерковления моей мамы. Кто через это прошел, тот поймет. С упорством бешеного барана я сопротивлялась любым попыткам затащить меня в храм. А мама предпринимала не менее яростные попытки для моего просветления.
Не знаю, чем бы закончилась эта битва, если бы не череда удивительных событий, которая в конце концов все-таки привела меня в Церковь. Начиная от знакомства с удивительным врачом-гинекологом – после моей мамы это была первая христианка, которую я встретила на своем пути. Она вела всю мою беременность, а потом стала крестной второй дочки. Но было еще одно событие, сыгравшее решающую роль в моей судьбе.
Было это уже почти перед родами. Шли последние недели Великого Поста, и в город привезли чудотворную икону Божией Матери «Чимеевская».
О чудотворных иконах я тогда имела весьма смутное представление. Мне это казалось каким-то диким язычеством. Мама несчетное количество раз уговаривала к ней съездить, но я все время находила убедительные причины, чтобы этого не делать. И вот приехала я на очередной прием к своему Врачу. Она не стала меня уговаривать. Она просто сказала: «Тебе НАДО». Я для вежливости покивала головой и, чтобы отвязаться, сказала, что сегодня обязательно попробую туда добраться.
И вот еду я обратно домой. Троллейбус полупустой и дорога идет как раз мимо храма, где эта икона находится. Подъезжаем к остановке, и я про себя загадываю: «Вот если сейчас в переднюю дверь зайдет женщина, то (так и быть) выйду». Троллейбус останавливается и в переднюю дверь входит женщина.
Я опять: «Ну вот если в среднюю войдет старушка, то уж тогда точно выйду». Через секунду входит старушка. Я тут же: «Ну вот если сейчас следом за нею войдет мужчина с ребенком, то я точно выйду». Входит мужчина с ребенком! А троллейбус все стоит! А я все сижу!
Потом снова говорю сама себе: «Ну вот если я досчитаю до двадцати, а троллейбус не тронется, то тогда уж ТОЧНО выйду!» Считаю очень медленно, а троллейбус все стоит! И тут случается что-то совершенно невообразимое. Я до сих не понимаю, как это произошло, но меня буквально вынесло из салона. В ту же секунду, когда мои ноги оказались на земле, двери троллейбуса закрылись, и он отъехал от остановки.