Стальные скелеты Книга 1. О героях не плачут

В квартире мать первым делом пригласила поганых пришлецов попить чаю, а Дым ушел к себе. Стоял посреди комнаты, сжимал до скрипа зубы и копил злость. Потом приоткрыл дверь и прислушался. Мать говорила таким голосом, будто прощения просила перед этими… прилипалами проклятыми!

– Простите, у нас только две комнаты, а сын слишком взрослый, чтобы жить со мной. Но кухня у нас, сами видите, довольно просторная. Вот тот угол можно отгородить ширмой, я переберусь…

– Ни в коем случае! – тут же перебил ее мужчина. – За ширмой поселимся мы с сыном.

– Но это как-то… – попыталась протестовать мать.

– Поверьте, после прежних мест обитания это нам покажется раем, не правда ли, Роб? К тому же я очень люблю готовить! – голос у мужчины был рокочущий и очень убедительный, что ли. – Только на этом условии, госпожа Анна, мы готовы тут остаться. В противном случае мы с сыном снова вернемся в общежитие и будем ждать срока новой заявки на заселение.

– Ну, воля ваша, – сдалась мать.

Конечно, первая же стычка не заставила себя долго ждать. Утром Дым с еще закрытыми глазами поплелся умываться, дернул дверь в ванную – заперта. Мать в это время никогда ее не занимала, чтобы не дать сыну законный повод опоздать на занятия. Про незваных новых соседей он за ночь забыл, а сейчас вспомнил – и аж грудь заболела от ненависти. Дернул дверь сильнее, а потом даже ногой в нее саданул. И тогда оттуда вышел этот тип, Роберт. Волосы еще мокрые, на костлявых плечах полотенце, отцовское любимое, синее с полосками. Голый по пояс, но алый платок уже обмотан вокруг шеи. Вид у парня такой напряженный, будто он проглотил отраву и теперь ждет, когда она начнет действовать. Дым загородил проход ногой и прошипел:

– Слушай, а тебе не кажется, что для америкоса ты ведешь себя слишком нагло?

– Я – англичанин, – тут же сказал Роберт и выдвинул до предела узкий подбородок.

– С чем тебя и поздравляю! И где теперь твоя Англия? На дне морском? Ай-яй, бедная Англия немножко утонула!

Роберт задышал тяжело, уставился на Дыма с ненавистью, но ничего не ответил. Тут выглянула в коридор мама и обманчиво-ласковым голосом позвала сына заглянуть на минуточку в родительскую комнату. Немедленно. А уж там непривычно жестко сообщила, что никаких столкновений и наездов на жильцов она не потерпит. И если еще раз увидит или услышит, как он оскорбляет Роберта, то ужасно в нем разочаруется. Димка открыл рот и едва не выдал матери, как сильно он уже разочаровался в ней. Но вовремя сообразил, что после таких слов что-то сломается в их отношениях навсегда – и прикусил язык. Только ухмыльнулся недобро и ушел в свою комнату. В полуразоренную комнату, где стоял у двери пыльный чемодан…

В тот же день оказалось, что Роберт будет учиться с Дымовым в одном классе. После этого Димка записался в еще одну секцию борьбы и решил показываться дома как можно реже.

И вот снова октябрь. Вчера на тренировке Дым все время чувствовал на себе внимательный взгляд тренера, чрезвычайно волосатого дядьки пенсионного возраста, но жилистого и невероятно сильного. В конце занятия он вдруг поставил Дыма против парня из старшей группы, качка по кличке Лютик. И совсем тот не походил на нежный желтый цветок, зато на ровном месте заводился, впадал в ярость – прозвище пришло от слова «лютый».

Дымов не успел ни осознать тренерского приказа, ни толком приготовиться, как Лютик ринулся на него, повалил мимо мата на дощатый пол. Приблизил свое круглое как блин лицо, оскалился и зарычал. Почему-то именно этот рык привел Димку в чувство, он резко вывернулся, ощутив, как в спину впились десятки заноз – боролись без футболок. Перекатился, вскочил на корточки. И был готов, когда Лютик снова рванул на него, не дал подмять. Дальнейшую схватку он попросту не помнил, только то, как бил и бил, месил противника, как тесто. Даже пару раз швырнул Лютика через голову. Пока не прозвучал свисток тренера – сигнал к прекращению схватки. И Лютик остался лежать, постанывая и слабо матерясь. Дым сперва думал, что встать не сможет, ноги и руки сделались ватными. Но тренер смотрел на него – и он встал.

– Дымов, приводы имеешь? – спросил у него тренер. – На учете состоишь?

Димка мотнул головой. Имел бы привод – не ходил на борьбу, ведь запятнавшим себя в метрополию все равно не попасть.

– Ладно, свободен, – отвернулся с деланным равнодушием тренер. – Спину в порядок приведи.

Димка пару часов прятался в глухом сквере за спортивной школой и тихонько подвывал от боли в разбитых руках. Зато в душе бурлило ликование – тренер, ясное дело, не просто так интересовался. А всем мальчишкам известно, что именно в начале зимы обычно приезжают вербовщики из метрополии…

Глава 3. "Ненавижу тебя!"

Торжественный выезд принцесс в Город не требовал, по счастью, пышных одеяний и причесок, драгоценностей и даже легкого макияжа – жителям метрополии давался шанс увидеть обожаемых принцесс почти в домашнем виде. Дара и Каста сменили утренние пижамки на джинсы и футболки с веселыми принтами, придворные парикмахеры вымыли и расчесали до блеска волосы девочек. А после белые с теплой золотинкой локоны принцессы Адары были собраны в высокий хвост на макушке, а темно-каштановые, очень густые и непокорные волосы Касты подвиты и разложены в художественном беспорядке по плечам. Таким образом была достигнута задача сделать первую визуально выше ростом, а вторую не такой долговязой. С этой же целью на ноги Касты были надеты серебряные балетки, а Дара, напрочь забывшая об утренних огорчениях, с восторгом созерцала красные туфельки с золотыми пряжками на таком высоком каблуке, какой ей прежде носить не приходилось.

Заключительным аккордом стали тонкие почти воздушные диадемы, с зелеными гранатами для Дары, и с красными – для Касты. После процедур и легкого массажа щеки и губы девочек пылали, кожа светилась юностью и здоровьем. В этом момент обе они были прекрасны.

Рядом с просторной королевской конюшней юных принцесс поджидала самая настоящая колесница, запряженная четверкой белоснежных поджарых коней с ласковыми и кроткими мордами. Колесница казалась отлитой из единого куска золота. Два больших раскинутых крыла осеняли ее с боков, жутковатая из-за своих размеров птичья голова с хищно приоткрытым клювом и длинной змеиной шеей нависала над спинами лошадей и как будто готовилась нанести по их теплой плоти смертельный удар. Сверху колесница была укрыта стеклянным пуленепробиваемым куполом – необходимая мера предосторожности, попасть внутрь можно было только при помощи электронного ключа.

В колеснице два сидения, каждое на гибкой прорезиненной ножке, предназначались для принцесс, а впереди у основания стилизованной шеи спряталось низкое уютное кресло с ремнями для секретаря Вадима Ивановича. Кондиционер поддерживал здесь комфортную температуру независимо от времени года, на лица девочек ложилась теплая розоватая подсветка.

Сестры заняли свои места, а добрый плешивый секретарь с вечно влажными глазами придал им нужную позу и поправил прически, почтительно касаясь принцесс самыми кончиками сухих скрюченных артритом пальцев. Стражники, облаченные по такому случаю в древнегреческие туники и доспехи, вскочили на выступы колесницы и проверили свои парадные мечи, а также спрятанные в потайных карманах газовые гранаты и пистолеты. Почтенный кучер в красно-оранжевой ливрее и бархатном кушаке, стянутом так, что грудь колесом, расправил плечи, взметнул кнут над головой. И тогда трубный звук разнесся через громкоговорители над Городом, извещая всех его обитателей, что парадный выезд начался.

Разъехались бесшумно в стороны гигантские створки ворот, лошади горделиво и без спешки зашагали по надраенной до блеска мостовой – они-то знали, что кнут ни в коем случае не коснется их начищенных спин. Девочки сразу уловили уже привычный им гул, подобный шуму прибоя, нарастающий с каждым мгновением. Каста поморщилась, а Дара часто задышала, сжала кулачки у горла и не смогла сдержать ликующий всхлип. На ближних подступах к дворцу люди в праздничных одеждах, пока еще нещадно теснимые стражниками, вопили от восторга при виде девочек, одной из которых однажды предстояло стать их королевой.

Вот они влились в главный городской проспект, названный проспектом Надежды, ибо что, кроме надежды еще оставалось у этого мира? Проспект пролегал через весь Город и был достаточно широк, чтобы всем желающим хватало места на тротуарах. Горожане выстроился вдоль пути следования колесницы, по куполу непрерывно стекали, устилали дорогу цветы и мягкие игрушки. За колесницей следовал кортеж из десятка машин, протяжно гудевших, туда жители могли передавать подарки и письма для принцесс.

Но сходить с тротуара и приближаться к колеснице было строжайше запрещено. Ходила молва, что прикосновение к крыльям или к стеклу мгновенно убивает ударом тока. Это было не так – нарушителей поражали снайперы, занявшие все стратегические точки по ходу следования – но легенды всегда предпочтительней правды.

Люди поднимали на руки детей, чтобы показать им юных принцесс. Мальчишки сновали едва ли не под ногами лошади и частенько получали удар хлыста, которым потом гордились перед друзьями, словно орденом. В общем, все шло по накатанной, как всегда в этот день. Принцессы, которым строго-настрого запрещалось болтать, кривляться или спать, делали то, что положено: улыбались и махали ладошками, а раз в пять минут посылали толпе воздушные поцелуи. Не забывали выпрямлять спины и вскидывать подбородки, когда их фотографировали или снимали на камеру. Так что через полтора часа обе умирали от усталости и радовались только тому, что их экипаж, сделав оборот вокруг памятника погибшим во времена Двухсотлетней войны на площади Памяти, уже ехал в обратном направлении. Бесконечный проспект Надежды подходил к концу и впереди снова виднелись укрепленные стены дворца.

И вот тогда случилось непредвиденное: лошади шарахнулись и встали на дыбы, едва не нанизав свои лоснящиеся спины на острие птичьего клюва. Колесница дернулась и остановилась, так что девочки едва удержались на своих местах, толпа разом ахнула и колыхнулась в едином стремительным движение. Дополнительные стражники повыскакивали из салонов машин, в один миг окружили колесницу и вскинули автоматы.

– Ой, покушение! – пискнула Дара, после чего моментально сползла на пол, прикрыла голову руками. Но ее сестра, напротив, вскочила и даже привстала на цыпочки, стараясь разглядеть, что происходит. Отважный секретарь бросился к ней и раскинул руки крестом, стремясь своим тщедушным телом защитить принцессу от пока неясной опасности.

– Там кто-то есть на дороге, – не замечая его попыток, громко комментировала происходящее Каста. – Даже двое: старик и парень. Кажется, они безобидны, руки держат поднятыми. Дара, вставай же и погляди на них!

Принцесса Дара привыкла во всем полагаться на сестру и потому разом поверила, что опасности нет, поднялась на ноги. Но из-за крупов лошадей, да еще испуганно мотающих головами и приплясывающих на месте, она мало что могла увидеть. Каста помогла ей забраться с ногами на стул.

Действительно, метрах в пяти по ходу колесницы на дороге полулежал толстый старик с круглой лысой головой. Он молитвенно протягивал руки к колеснице, а лбом почти упирался в асфальт. Над ним, гордо вскинув голову и свирепо раздувая ноздри, стоял смуглый юноша, темные крупные кудри рассыпались по его плечам. Правую руку он неподвижно держал над головой, а левой непрерывно поводил туда и сюда, словно показывал что-то толпе – толпа всякий раз шарахалась в испуге, но потом, влекомая любопытством, возвращалась на прежнее место. Десятки стражников со всех сторон держали обоих на прицеле, но не стреляли из предосторожности – у парня вполне могла оказаться граната. Все новые стражи стягивались вокруг этой пары, постепенно закрывая собой опасность, как пчелы берут в шар врага и затирают его своими телами.

– Я знаю, кто это! – вдруг вскричала Каста. – Это же мсье Прежан, он учил нас французскому, пока его жена не начала слишком часто болеть. Ты помнишь его, Дара?

– Я и французского никакого не помню, – пробормотала в ответ Дара, она предпочитала смотреть на юношу. С растрепавшимися волосами и пылающим взглядом он был поразительно хорош собой.

– Да погляди ж ты, что происходит! – сестра с силой дернула ее за руку, едва не своротив со стула. Теперь она показывала в сторону, туда, где за спинами волнующейся толпы военные уже устанавливали орудие обтекаемой формы, грозно сверкающее серебристой поверхностью и получившее в народе прозвище «хладомет». Одного беззвучного выстрела будет достаточно чтобы превратить этих двоих в глыбу льда, нейтрализовать возможную гранату, а потом просто расколоть на мелкие кусочки и откинуть прочь с дороги. Этого Каста допустить не смогла.

– Вадим Иванович, откройте скорее дверь! – приказала она. Но секретарь лишь покачал головой:

– Принцесса, ты сама знаешь, что делать этого нельзя ни в каком случае.

– Но я вам приказываю!

– А я не подчиняюсь, увы.

– Ах, вот как!

И принцесса Каста пошла на штурм. Она толкнула хилого секретаря рукой в грудь (не забыв второй бережно придержать за плечо), распахнула полы его парадного сюртука и сорвала висевший на тонкой цепочке электронный ключ. Дара за ее спиной попискивала от страха и интереса. Приложив ключ к едва видному углублению в стекле, Каста вырвалась на волю, как засидевшийся в бутылке джин. Толпа в испуге шарахнулась назад, а бледный офицер едва не упал грудью на готовый выстрелить хладомет. Принцесса мигом подбежала к старику с юношей, раскинула в стороны руки и громко закричала:

– Никому не приближаться, пока я… пока мы с сестрой не разберемся, в чем тут дело!

И разом стихла пораженная толпа, только фотографы не переставали щелкать затворами. Каста, не опуская рук, склонилась над стариком:

– Скажите, что с вами произошло, мсье Прежан?

– Девочка моя милая, ты не забыла меня! – старик громко зарыдал, оглаживая обеими руками балетки на ногах принцессы. – Моя добрая, самая талантливая ученица! Я всего лишь прошу милости – нет, не для себя, но для своего сына.

– Ну, говорите же! – поторопила его бывшая ученица, глазами тщательно отслеживая любое движение вокруг. Она опасалась попытки кого-нибудь из стражников схватить ее и утащить обратно под защиту непробиваемого стекла. И тогда эти двое будут немедленно убиты.

– Этот год был для нас тяжел и безотраден, принцесса, – одышливым голосом заговорил старик. – Сначала заболела и умерла моя дочь, за ней – жена. Нас сразу внесли в черный список как кандидатов на высылку из Города. Но мы старались вести себя тихо и скромно, чтобы не вызывать нареканий. Однако вчера моего сына обвинили якобы в разжигании национальной розни и предложили собирать вещи для скорой депортации. Но мой Одэ не способен на дурные дела. Он уже много лет живет мечтой попасть в школу «Стальные скелеты», чтобы однажды принять участие в Турнире. Ведь вы не забыли друга своего детства, принцесса?

Каста вспыхнула и медленно перевела взгляд на юношу. О, она не забывала его ни на день, хотя уже два года прошло с тех пор, как учитель-француз и его сын покинули дворец. За этот срок Одэ еще красивее: тугие кудри смоляных волос, худое лицо с пугающе-острыми скулами, черные длинные глаза, холодные и насмешливые. Он был старше сестер на два года, но с удовольствием принимал участие в их играх и шалостях. Теперь же взгляд его был полон горечи и злости, на принцессу он не смотрел. А «граната» в руке оказалась всего лишь двойным медальоном с портретами сестры и матери. И Каста решилась.

– Секретарь! – крикнула она звонким голосом, и верный Вадим Иванович без промедление выступил из-за ее спины. – Я прошу вас немедленно внести Одэ Прежана в списки гладиаторов школы «Стальные скелеты». Его отец остается в Городе на содержании сына. Вы все записали?

– Да, принцесса, – с самым серьезным видом заверил секретарь, чиркнув что-то в растрепанной записной книжке.

Через минуту движение возобновилось. Одэ заботливо отвел отца на тротуар, где их сразу заключили в кольцо журналисты и телевизионщики. Сестры снова уселись и выпрямили спины, секретарь Вадим Иванович тайком глотал таблетки и непрерывно качал головой, давая понять, что девочек ждут большие неприятности. Да они и сами это понимали: Дара до конца пути дулась на сестру и не разговаривала с ней.

В холле дворца камеристка королевы не позволила им подняться к себе, а велела сесть на длинную скамью и ждать особых распоряжений. Позднее им принесли напитки и легкие закуски, но не позвали к обеду. Дара беззвучно рыдала от страха.

– Не бойся, – прошептала ей на ухо сестра. – Я сразу скажу матери, что ты ни в чем не виновата.

– Да-а, будет она тебя слушать! Что ты натворила, Каста! Подставила себя и меня!

– Ваши величества, прошу к королеве, в ее кабинет! – грозно рявкнула, появляясь из-за угла, сухопарая с торчащими желтыми зубами камеристка.

И они пошли, как на казнь.

Королева Аркадия Дарум была прекрасна и холодна – как и всегда, впрочем. Ее высокая прическа казалась монолитом, ни один иссиня-черный волос не посмел бы шевельнуться без особого на то разрешения. Ее крупное литое тело было упаковано в брючный костюм, черный в серебристую полоску. Она держалась так прямо, что, казалось, все предметы в зале равнялись и подтягивались с оглядкой на нее. Белоснежная кожа лица искрилась свежестью, словно первый снег, глаза же смотрели на девочек с ледяной яростью. Принцессы гораздо лучше знали лицо матери по парадным портретам и бюстам, поэтому даже в такой ситуации жадно вглядывались в него из-под опущенных ресниц.

Войдя, девочки первым делом поискали глазами отца, но не обнаружили и малейшего намека на его присутствие. Иногда им казалось, что король обладает способностью делаться невидимкой и пользуется этим даром большую часть суток.

Едва дочери начали приближаться, как королева сделала шаг вперед и медленно, не отрывая от девочек прищуренного взгляда своих сливовых глаз, присела в глубоком реверансе. Девочки так и шарахнулись назад, Дара скорчилась за спиной Касты и глубоко задышала – ее тошнило.

– Ты что, мамочка? – прошептала Каста, обмирая и едва удерживаясь на ослабевших ногах.

– Приветствую как положено новую королеву, – четко, почти по слогам выговорила женщина. – Разве ты не считаешь, Каста, что твоя мать выжила из ума и больше не в состоянии править страной?

– Что ты, мама! Нет!

– Странно, но мне доложили именно так. Ты теперь решаешь, кто остается в метрополии, не так ли? Ты отменяешь мои указы. Что ж, видимо в самом деле засиделась я на троне.

– Мама, нет! Я сейчас все тебе объясню! То был мсье Прежан, как могла я не вмешаться и не защитить его? – воскликнула Каста.

– Как могла? – холодно уточнила королева. – Вот и я желаю знать, как ты могла, девчонка, вмешаться хоть во что-то, пока твоя мать еще жива и в состоянии управлять метрополией? Как смела показать, что законы этого государства тебя не в полной мере устраивают? И это в присутствии своры говорливого быдла, теперь все они будут счастливы трепаться об этом на каждом углу. Дочь отменяет приказы матери! Какое утешение для всех, кто ненавидит меня!

– Но мсье… ты ведь не приказывала выслать из Города именно его, мама! Это просто трагическая случайность.

– Это НЕ случайность, – тяжело уронила королева, сливовые глаза ее приобрели жутковатый пурпурный оттенок. – Город – место для людей, воистину достойных его. А если они перестают быть достойными этого места, то должны уступить его другим, вот и все. Что тут непонятного?

– Но нельзя же стать недостойными лишь потому, что умерли все женщины в семье! Это горькая случайность! – слабым голосом повторила Каста. Она уже поняла, что доказать ничего не сумеет, да и глупо было надеяться…

– Ты видишь случайность, – усмехнулась королева, – потому что глупа. Тогда как я вижу в этом своевременный знак судьбы. Удача отвернулась от семейства Прежанов, любезно давая мне понять, что они недостаточно хороши для метрополии. Но вмешалась моя дорогая дочка – и мне придется оставить этих жалких неудачников в Городе. Вместо них сегодня же будут высланы пятеро охранников, которые виноваты лишь в том, что кому-то очень захотелось начать править страной преждевременно. Что ж, продолжай в том же духе. Я буду только рада отойти от дел и пожить в свое удовольствие. Жаль, придворных портретистов и фотографов метрополии ожидают черные деньки…

Тут она с грубой ухмылкой прошлась взглядом по лицу дочери, словно подчеркивая некрасивость его черт. Этого Каста стерпеть не могла, она вскинула голову и почти прокричала:

– Если я тебя не устраиваю, мама, то верни туда, откуда взяла!

Дара за спиной сестры охнула от ужаса. Королева изумленно моргнула и на миг даже стала похожа на человека из плоти и крови со всеми присущими ему эмоциями.

– Что это я услышала сейчас?

Но Каста уже сама испугалась сказанного и упорно молчала, уткнувшись взглядом в мраморную мозаику пола.

Королева Аркадия шагнула вперед и занесла правую руку, собираясь привычно хлестнуть принцессу по щеке – она обладала редким даром бить так, чтобы было очень больно, но почти не оставалось следов, ведь торжественные приемы случались часто. Однако девочка была настороже – отпрыгнула в сторону и крикнула:

– Нет, мама, довольно! Я… мы уже слишком взрослые, чтобы вечно нас лупить!

Дара по-щенячьи заскулила от страха, но тут же заткнула себе рот кулаком.

– Чудесно, – сказала королева, опуская руку и неожиданно успокаиваясь. – Я рада, что вы сами это осознали: вы уже не дети. А значит, готовы нести наказания, как взрослые. Ступайте к себе и ждите новых распоряжений.

Ее холеная рука потянулась к кнопке вызова секретаря.

Девочки убежали в свои покои такие испуганные, что даже не разговаривали о случившемся и о том, какая кара их ждет. Дара злилась на сестру, которая из-за сущей ерунды устроила весь этот переполох; Каста полагала, что сестра в кабинете матери могла бы не уподобляться стенающему призраку и хоть немного поддержать ее. Обеих страшила мысль о новом неведомом наказании. Но им не пришлось долго мучиться неизвестностью – вошел плешивый секретарь Вадим Иванович и велел девочкам следовать за ним.

В тягостном молчании они покинули Западное крыло дворца, где в основном протекала их жизнь, через средний трехэтажный корпус перешли в крыло Восточное, менее изученное, почти запретное. Здесь жили придворные, а на цокольном этаже – прислуга, тут же селились на время гости не слишком высокого пошиба. В другой раз девочки были бы рады случаю побывать тут – для них это место с раннего детства было окутана маревом щемящей тайны. Но сейчас не находили ничего примечательного: все те же бесконечные залы и галереи, темные от старости картины, мрамор и шелк на стенах. Сестры, забыв взаимные обиды, шепотом гадали, что здесь может стать для них наказанием. Ведь не заставят же их полировать полы или протирать пыль с картин, в самом-то деле!

Вадим Иванович, храня отрешенный вид – он тоже еще не вполне оправился после недавнего происшествия – повел девочек не вверх по лестнице, а вниз, через сводчатую дверь, которую отпер не электронным, а древним металлическим ключом. Затеи шли гуськом по узкому коридору до железной винтовой лестницы, круто уходящей во тьму. Тут девочки разом вспомнили, как много раз искали проход в подвалы дворца, о которых ходили смутные, будоражащие их воображение слухи – но поиски ничего не дали. А теперь сестры уже не были так уверены, что хотят побывать в подвалах. Их пугал непривычный затхлый запах с вкраплениями чего-то незнакомого, тошнотворного, что напоминало о старости и болезнях.

Здесь даже свет был другой, тусклый, он не зажигался и не гас по мере прохождения, просто тихо тлел в массивных светильниках вдоль стен. В нишах застыли в полной боевой готовности рыцарские доспехи, эхо шагов било по ушам почище материнской оплеухи. Скоро девочкам стало казаться, что они идут по коридору много часов. А может, это вовсе не подвал, а один из подземных ходов, слухи о которых были еще таинственней? Служанки между собой шептались о вопящих призраках и о жуткой, закутанной в черную шаль фигуре, встреча с которой сулит лишь одно – скорую смерть.

Наконец Вадим Иванович остановился напротив одной из ниш и извлек из безразмерного кармана новый ключ. Дверь неохотно заскрипела, словно просыпаясь от долгого сна и желая знать, кто ее потревожил. И девочки вслед за секретарем оказались в небольшой комнате с арочным потолками и тусклым мертвенным освещением.

– Что это? – в страхе прошептала Дара.

– Это называется карцер, моя дорогая, – сочувственно вздохнул секретарь. – И вам, принцессы, придется побыть здесь какое-то время.

Начитанная Каста тут же вспомнила все книги, в которых упоминался карцер – и с азартом воскликнула:

– На воде и хлебе, да? А огромные злые крысы будут у нас этот хлеб отнимать! Нас запрут здесь на много дней, а найдут уже полумертвыми, задыхающимися в собственных нечистотах!