Веер откровений

– Анна Гурамовна, меня зовут Елена Смирнова. Я расследую дело об убийстве депутата Кирина. Могу я задать вам несколько вопросов?

– Пожалуйщта. Ещли тщолько буджет отщ меня какая-тщо польжа…

Смирнова взглянула на Патрушева, и тот покорно покинул кабинет.

– Могу я записать вашу фамилию?

– Лучше напфишу… – Анна взяла листок для заметок со стола директора и карандашом написала «Мушкудиани».

– Я знаю, это будет непросто, всё-таки год прошёл… Но постарайтесь вспомнить пятое сентября прошлого года, день, когда Константин Кирин приезжал на ферму. Вы не замечали странного поведения за сотрудниками? За Патрушевым, либо за его замом по безопасности Абсалямовым? Или за начальником очистного участка Прониным?

– Я помню, что он приезжал, – начала медленно и с шипением выговаривать Мушкудиани. – Патрушев тогда попросил тщательнее прибрать везде. Я и прибирала. Замы его, правда, успели за полдня загадить туалет для руководства так, что мне пришлось после обеда его снова намывать…

– А за обедом вы что-нибудь необычное замечали? Я видела по камерам, вы ходили на пищеблок, пока Кирин обедал.

Уборщица помолчала секунды две и ответила:

– Я ходила попросить соды у поварих, чтобы вывести чайное пятно на раковине в туалете. Старалась быстро пройти, чтобы не смущать обедающих. Пока шла, не видела ничего странного. Всё начальство сидело, ели, гоготали.

– Анна Гурамовна, а вот после обеда к вам депутат подходил, хотел заговорить – вас что-то напугало? Он вам что-то не то сказал?

– Неет. Он, видимо, захотел в слугу народа поиграть, спросить, как мне работается… А что мне с ним лясы точить? Я женщина простая, не люблю такого.

– А вы помните, что Кирин хотел воспользоваться туалетом для руководства, когда вы там мыли?

– Ммм… С трудом. А что? Второй туалет для сотрудников работал же…

– Да нет, ничего. Когда мыли, ничего странного не видели, не слышали?

– Нет… Всё было как всегда.

– Когда вы ушли с работы в тот день?

– Довольно поздно. После уборки я пошла в свинарник проверить поросят-отъёмышей. Подрабатываю на полставки животноводом.

– Вы были знакомы с Кириным? – Лена задала вопрос наобум, потому что больше не нашлась, что спросить.

– Нет, – отрезала Мушкудиани.

6

Следственная группа вернулась из Аконино поздно. За день криминалисты обследовали бойню, очистной участок, кабинеты Патрушева и Абсалямова, взяли пробы. Но это их пока нисколько не продвигало. Версии до сих пор не было.

Получалось вот что: Кирина живым либо мёртвым привезли обратно на ферму незаметно от охраны. Потом, по всей видимости, тело расчленили, потому что свиньи бы не съели труп целиком. И скармливали его явно взрослым животным.

Но зачем было похищать депутата в Москве, а потом везти его обратно в Курайcк?

Лекарств от ступора у Смирновой было два: советские комедии и мытье посуды. Приехав домой, Лена включила «Джентльменов удачи» и начала освобождать мойку.

«…Ограбление?

– Гоп-стоп.

– Нехороший человек?

– Редиска.

– Хороший человек?..»

На экране герой Леонова готовился правильно «войти в хату». Лена медитативно тёрла кастрюлю губкой и размышляла: «А ведь у Леонова тут была хитрая задачка: он актёр, которому надо сыграть неактёра, которому надо сыграть бандита, лже-Доцента.

Актёра… Доцента… Чего-чего?

Актёр!»

Лене едва хватило терпения сполоснуть кастрюлю и наскоро вытереть руки. Через минуту она уже гуглила всех характерных актёров региона старше сорока пяти лет.

7

«Моя задача – взращивать в зрителе веру в чудо», «Один день с курайским Дедом Морозом», «Я хотел бы сыграть в театре кабуки…» – Лена читала заголовки репортажей в местных СМИ. Кандидат в двойники Кирина нашёлся примерно через час – Лев Прибылов, один из ведущих артистов курайcкого ТЮЗа.

Наутро Смирнова позвонила в театр.

– Ну-у-у, опоздали вы, сударыня, на целый год, – ответил ей худрук. – Лев Аркадьич-то наш ещё тогда в конце августа обрился весь, аки буддийский монах, сказал, увольняюсь по личным обстоятельствам и уезжаю… И вот-с, так о нём ни слуху ни духу…

Значит, вместо Кирина с «Аконинского» уехал актёр ТЮЗа… Это объясняет то, что он поначалу забыл сигареты с документами. И в ТЮЗе же подвизался школьником этот «талантливый инженер» Иноземцев! Вот и подозреваемый. Но каков мотив?

Расширенная биографическая справка пришла из Заксобрания ещё в день, когда группа Смирновой перетряхивала свиноферму. И сейчас она была нужна Лене как никогда.

Кирин родился и вырос в соседней Акайской области и там же оканчивал сельхозинститут. Правда, после окончания не сразу занялся животноводством, а занимался партийной работой, потом торговал очень пёстрым набором товаров. Видимо, сделав на этом связи и первоначальный капитал, начал скупать хозяйства и объединять их на базе одного сельхозкооператива.

«Может, этот Иноземцев – сын какого-нибудь колхозника, которого Кирин обошёл?» – предположила Лена.

Но приложение к справке из ЗакСо, которое она начала читать следующим, заставило её забыть об этом.

«Настоящим также сообщаем, что пять лет назад на Кирина К. Д. было совершено нападение в Акайской области. Нападавший Пронин П. С., будучи в состоянии алкогольного опьянения, нанёс удар Кирину К. Д. по лицу, вследствие чего у того выпал зуб – нижний левый клык. Нападение Пронин П. С. объяснил личной неприязнью и тем, что Кирин купил у его семьи ферму по заниженной стоимости. Нападавший был судим по ст. 113 УК РФ, судом назначено наказание в виде штрафа в 50 тысяч рублей и полугода исправительных работ…»

Таак! Наврал, значит… Вот вам и второй подозреваемый. Но какая связь между ними?

Перед тем как писать запрос в Акайcкий областной главк полиции, Лена наудачу вбила в поисковик «Пронин ферма Акайская область». В результатах выпала ссылка на репортаж местной сельхозгазеты пятилетней давности: «Свиноферму Прониных купил холдинг Константина Кирина. Самое передовое хозяйство области продано за полцены».

«Вот уж правда, везёт тебе, Смирнова», – думала Лена, с открытым ртом рассматривая фото в репортаже: оттуда на неё смотрели Пётр Пронин (там он улыбался и держал в руках охапку поросят), ещё один похожий на него мужчина, Анна Мушкудиани, чьё лицо ещё не было обезображено параличом, 17-летний юноша и девочка-школьница. Мотив был налицо.

8

– Такое дело, Елена Степановна, – старший криминалист следственной группы зашёл к ней за полчаса до выезда на задержание. – По-хорошему в Аконино надо с собой Россельхознадзор брать. Биологи сегодня утром прислали исследование проб с бойни, с очистных и из свинарников: во всех найдены личинки трихинеллёза – это гельминт-паразит, для человека весьма опасный. Они мёртвые, правда, но всё же…

Именно поэтому через полтора часа вместе с Анной и Петром Прониными перед следователем сидел понурый Патрушев.

– Не спешите Родиона обвинять, – медленно прошамкала уборщица. – Весь этот год он за Кириным прибирался. Поголовье сейчас чистое, без трихинеллёза.

– Что вы имеете в виду?

– А то, что Кирин собирался всю область трихинеллёзной грудинкой накормить, – угрюмо проговорил Пронин. – Очень кстати мы его…

– Вы – это вы и ваша жена?

– Я Пете не жена, – усмехнулась Анна.

– Деверь я ей… Серёжка был мой младший брат, они друг друга с сельхозки любили, сразу после выпуска и поженились. Кирин тот же вуз заканчивал. К Ане шары катил, только она его знай обсмеивала. Серёга свиньями занимался со школы. Он у нас был дока по свиным тушам и душам. И когда в двухтысячном мне ВДВ поперёк горла встали, я к ним пошёл на ферму. Но я так, на подхвате – Серёжка с Аней рулили. Эх, Сереженька…

– А что? – не поняла Лена.

– Дэтэпэ, – коротко объяснила Пронина. – Камаз сбил насмерть.

– После этого мы без Серёжи стали ферму вести. Тогда Кирин и всплыл… Он уже с десяток хозяйств под себя сгрёб. И нашу ферму тоже купить хотел. За полстоимости. Мы ему тогда в рожу плюнули. А потом как-то угораздило меня уехать за кормами, и хмырь этот как знал, приехал и Аню запугал…

– Он сказал тогда, что если ферму откажемся продать, мой сын в армии неровен час повесится… – проговорила Анна мёртвым голосом, жутковато коверкая звуки. – Вот и продали.

– И вы из-за потерянной фермы пять лет его караулили? – изумилась Лена.

– Вам не понять, вы не жили на земле. Это было наше семейное дело. Его у нас забрали, и мы начали другое.

– Я так понимаю, вы подсыпали депутату слабительное на обеде, а потом в туалете оглушили. И там в соседней кабинке уже ждал наготове актёр. А ваш сын Саша организовал эти сбои на камерах, чтобы вы могли вывезти Кирина из уборной и без последствий перевезти на бойню? Прибылова тоже он нашёл?

Пронины не ответили.

– Понимаю, вы не хотите свидетельствовать против родственника. Но депутата зачем убивать, почему не рассказали про шантаж полиции?

– Вы серьёзно? Да кто бы нам поверил-то? – горько усмехнулся Пронин.

Анна немного помолчала, опустив глаза, как будто собиралась с силами. А затем отчётливо произнесла слово, значение которого Лена узнала только потом:

– Лицври.

– Что?

Задержанные промолчали.

– Как он умер?

– Как свиней забивают? Вот так же, – по-волчьи ухмыльнулся Пётр. – Жил как свинья, так же и умер – с визгом. И разделали как свинью. Кожу и крупные кости сожгли к чёрту. Мясо с салом – хрюшам на санбойне. Они всё равно были на утилизацию.

Смирнова непонимающе смотрела на этих двоих.

– Я одного не могу понять… У вас же был целый год… Почему вы не уволились, не уехали, как ваш сын?

Внезапно ответил Патрушев:

– Они… Они мне помогали стадо выхаживать… Если бы не их опыт, нам бы пришлось половину поголовья перебить.

«Вот в суде-то будет весело», – только и пришло в голову Лене.

Эпилог

Смирнова сидела в своём кабинете и готовила ордер на арест Александра Пронина. Раскрытие киринской «висячки» наделало по всему управлению шума. Впрочем, несмотря на ажиотаж, Ленин успех посчитали случайным. Смирнова не спорила.

– Елена Степановна! К вам посетитель, девушка… Говорит, имеет сведения по делу Кирина.

– Зови, конечно!

В кабинет вошла девушка лет восемнадцати. Посмотрев на неё, Лена вздрогнула, потому что уже видела такие глаза тёплого зелёного оттенка – как будто спелый белый виноград.

– Здравствуйте! Это вы – следователь по делу Прониных?

– Здравствуйте! Да, Смирнова Елена Степановна.

– Я Тамара, Тамара Пронина. Я у мамы младшая… Я услышала, что её и дядю арестовали… Вот мой паспорт, вот свидетельство о рождении…

Торопливо достав документы из сумочки, Тамара подвинула их к Смирновой. Было видно, что ей с трудом даётся спокойствие, но держалась она прямо и твёрдо.

– Послушайте, я понимаю, что это может выглядеть как попытка выгородить родных, но я прошу, выслушайте. Это касается мамы и того депутата, которого они… Ну вы знаете.

– Говорите же.

– …в тот день, когда мама решилась на продажу фермы, я шла домой из школы… Когда свернула на нашу улицу, увидела, что возле калитки стоит машина. Уже тогда мне не по себе стало – я помнила, что мама после встречи с этим бизнесменом целый день была не в духе. Я заторопилась, зашла в калитку. Обычно у нас дверь всегда летом настежь, только полог от мух. А тогда дверь была закрыта и у двери стоял здоровенный дядька. Я хотела на крыльцо подняться, а он сказал – нельзя, подожди. Я рванулась в дом, потому что уже всерьёз испугалась, но он меня схватил, рот зажал и так примерно минут десять держал.

После этого из нашего дома вышел вот этот… Кирин. Он на меня даже не посмотрел, сказал охраннику своему «Поехали!» и пошёл к машине. Дядька меня отпустил, и я сразу в дом понеслась. Ору на ходу «Мама! Мама!», а она на полу сидит, у кровати. Юбка порвана, губа разбита, волосы растрёпанные. И, знаете, глаза пустые такие. Я её давай тормошить, сама реву… Тут она как встала резко, я аж отскочила. Сказала так тихо и серьёзно: «Тома, никуда не выходи. О том, что видела – ни слова никому. Даже Саше и дяде Пете. Сама скажу. Проболтаешься – прокляну». Ушла в баню и целый час оттуда не выходила… У неё через три дня после этого лицо и перекосило… Неврит.

– Вы хотите сказать, что Кирин изнасиловал вашу мать?

Тамара еле заметно кивнула.

– Но постойте… А почему она в полицию не обратилась? Это же было очень легко установить сразу…

– Вам будет сложно понять… Мама наполовину сванка. А для сванки и для всей её семьи такое – позор на всю жизнь. В полицию не принято. Поэтому они всё это затеяли… Лицври. И, по правде говоря, никто из нас не верил, что полиция что-то сделает. Кирин уже тогда имел большие связи.

– Тамара, а что такое лив..

– Лицври? Это значит «кровная месть». Страшный сванский обычай. До сих пор не изжили.

– Но ведь сколько прошло с тех пор до убийства – пять лет? Так долго выжидали?

– Как ферму продали, мы всей семьёй уехали в Грузию, к маминым родственникам. Видимо, они там с дядей всё и решили. А когда Саша из армии вернулся и приехал, его в это дело посвятили. Он сам попросился, мама с дядей Петей не настаивали.

Я много раз говорила маме, что не надо, что жизнь не кончилась. Но мама, если что-то решила, даже не будет обсуждать… Да и что я могла поделать? Я в школу ещё ходила. Когда выпустилась, там, в Местии, я поехала сюда, в медколледж поступать. Мы могли хотя бы по выходным видеться с мамой и Сашей, с дядей Петей.

Где Сашка сейчас, не знаю. Но я бы вам и так его не выдала, уж простите… – на этом Пронина-младшая замолкла.

Какое-то время следователь сидела, подперев лоб руками, и не находилась, что сказать.

– Тамара, я занесу ваши показания в дело. И, что в моих полномочиях, сделаю. Но я должна взять с вас подписку о невыезде.

Та кивнула.

Отпустив младшую Пронину, Смирнова попыталась вернуться к делу, но слова в голове разваливались, как переваренная картошка. Запах казённого картона больше не помогал.

Лена отодвинула папку, достала из портфеля томик Акутагавы – со дня, когда она взяла дело, она не могла добраться до чтения ни разу. Открыла на месте закладки и прочитала название: «Оиси Кураноскэ в один из своих дней».

Наталья Бондарь.

КАМИ ПОСЛЕДНЕГО ВЕТРА

Гул поднялся над лётным полем и стих.

За спиной у директора Сакамото затрещали фотоаппараты. Он чуть заметно повернулся к механику и сквозь яркие вспышки разглядел такой же чуть заметный кивок. Всё шло по плану.

Знаменитый «Рэй-сэн», истребитель, прославивший дзайбацу «Митсубиси», рухнул всего за два мгновения. Оглушительный взрыв упал на лётное поле, погрузив наблюдателей в немоту.

Акира Сакамото поднял голову, выглядывая в дымном горизонте пилота. Небо клубилось, пробиралось в его пустой желудок, но было безжизненным.

– Набору, я не вижу… – тихо произнёс Сакамото, цепляясь за горящую надежду.

– И правда. Катапультирования не было, – вздохнул Набору Тамура. – Это очень плохо, господин директор… Это очень плохо.

К обеду все газеты пестрели: Ёсио Шибата, великолепный токко, воздушный ас и любимец Японии; пилот, ради полёта которого на заводе «Митсубиси» сегодня собралась почтенная пресса, разбился.

Когда Икити Тоёда прибыл на место крушения, «Рэй-сэн» почти догорел. Чёрная земля, перекопанная ударом истребителя, дышала клубами дыма.

Ни улик, ни тела. Чего от него ждут? Что он должен найти?

Оглядев пепелище, Икити Тоёда сковырнул ботинком помятый металл. Выгоревшее солнце показалось на обломке крыла цвета хаки.

Может, директора обвинить? Это нужно дзайбацу? Правильно, ведь кто главный, тот в ответе. И все дела. Репутация «Митсубиси» важнее одной жизни… двух даже.

Кто-то потянул его за штанину, в самом низу. Кошка? Откуда? Вместе с треском в голову Икити забрались лишние мысли.

Животным не место на военном заводе. Что тут у них вообще творится? Икити Тоёда потряс ногой, отгоняя животное, и заметил десятки поднятых вверх хвостов. Казалось, для кошек трагедия обернулась в жуткий ритуал, то и дело они принюхивались, приближаясь к разбитой кабине «Рэй-сэна».

– Они каси. Наш дорогой Ёсио теперь в их руках.

Директор Сакамото подошёл Тоёде почти за спину.

«Быстро явился», – подумал Икити и повернул к директору приветствие:

– Икити Тоёда, из третьего кобана Хамамацу. Приехал разобраться в том, что у вас тут…

– Сыщик? – Сакамото вскинул брови.

– Обычная проверка, – соврал Икити. – Напишу, как было дело, и отправлю наверх.

– В ведомство?

– В ваш дзайбацу. У меня частная просьба.

Икити Тоёда нажал, указывая свой статус, но директор Сакамото не дрогнул.

– Вы встречались раньше с каси?

Икити покачал головой.

– Кошачьи демоны. В наших краях часто приходят за душой мертвеца.

– За этим вы тут кошек держите? Чтоб они людей ели?

– Нет. Конечно нет. Я ждал, что наш дорогой Ёсио выберется.

– И как вы это планировали?

В воздухе, пропитанном бензином, повисло тугое молчание. Сакамото застыл с полуоткрытым ртом и наконец осмотрел собеседника. Взгляд оценил волосы, зачёсанные на правый бок, простой чёрный – не по форме – костюм, старые, начищенные до блеска ботинки и вернулся к спокойному лицу.

– Как он должен был выбраться? – снова спросил Икити.

Сакамото перевёл взгляд вверх, будто пытаясь снова разглядеть в небе парашют:

– У наших «Рэй-сэнов» толстая броня на фюзеляже и топливный бак забронирован. Тоже. Механик трижды проверяет каждый истребитель. В случае с Шибатой… С нашим дорогим Ёсио… С любым токко на этом поле… На катапультирование есть достаточно времени. Если, конечно, полет пойдёт не по плану.

– Хотите сказать, Шибата не успел, так?

– Не понимаю, что с ним случилось.

– Ёсио Шибата разбился и сгорел у вас на глазах, – Икити прищурился, пытаясь поймать реакцию Сакамото. Но тот лишь указал на контрольную вышку между полем и лётной полосой. Только сейчас Тоёда понял, что директор пришёл не один.

«Хотел один на один договориться? Прощупывал меня?» – гадал Икити.

– Это наш механик, он ждёт. Поговорите с ним, господин Тоёда, этот «Рэй-сэн» под его проверкой. Не без участия Шибаты, разумеется.

Директор Сакамото двинулся к вышке, но Тоёда ещё не закончил.

– Господин директор, – он окрикнул Сакамото, вынудив того вздохнуть на полушаге. – Сколько ваших самолётов падает на испытаниях, господин директор?

– Двадцать четыре процента в этом году. Меньше, чем у Накадзимы. Меньше, чем на прочих заводах. По моим сведениям, разумеется.

– Двадцать четыре истребителя из ста?

– И все пилоты живы.

– Все?

Сакамото едва заметно затрясло. Сжав руки в кулаки, он обернулся и глаза в глаза ответил Тоёде:

– Ёсио Шибата разбился, к сожалению. И я хочу знать, в чём дело. А вы? Дзайбацу ведь этого ждёт, господин Тоёда?

Какой механик позволит, чтобы двадцать пять самолётов из ста падали, не успев даже до флота добраться? Икити окинул директора Сакамото взглядом, переполненным недоверия. Он не поверил ни на су.

Механик представился как Набору Тамура. В глубоких морщинах на его лице пряталось то, что Икити Тоёда без труда нашёл, едва поклонившись. Мужество и гордыня. «Окинава? Или даже Мидуэй?» – спросил Икити сам себя и решил дальше не церемониться.

– Как вы представляете, знаменитый токко разбился после вашего допуска.

– Чушь! – Тамура вскипел моментально.

Икити Тоёда остался собой доволен – сейчас он выудит из старика какой-нибудь факт, свяжет одно с другим и доложит наверх. Завтра у прессы появится виновник, а дзайбацу спишет всё на директора. Размышляя об этом, Тоёда с напускным уважением ждал, когда механик Тамура откашляется. Тот, едва придя в себя, затараторил:

– Вокруг все как взбесились: Ёсио Шибата то, Ёсио Шибата другое! Ну выиграл пятьдесят дуэлей. На бронированном «Рэй-сэне» нетрудно. Попробовал бы вдолгую над атоллом Мидуэй… Где эти все знаменитые токко тогда были?

«Значит, Мидуэй, – сделал Икити пометку. – Старика прямо из пекла сюда списали. С такого станется самолёт в штопор пустить».

– Вам он не нравился?

– Шибата? Он ошибся и разбился! Знаменитый токко разбился – вот сколько его слава стоит.

– И всё же, – наседал Икити Тоёда, – почему вам не нравился Ёсио Шибата?

– Господин Тоёда, вы сомневаетесь в нашей любви к героям войны? – вмешался Сакамото. – Значит, мы ввели вас в заблуждение.

– Акира, я могу сам! – глаза механика налились обидой. Губы, уже давно выцветшие и неотличимые от обветренной кожи, тряслись. – Мы провели двенадцать проверок. Телеметрия, винт, спайки, топливо, даже фильтры ему поставил против инструкции. Всё как просил. Душу из меня вынул, а сам с утра заявился весь бледный!

– Тише, Набору, – Сакамото процедил сквозь зубы и огляделся.

Если хоть один репортёр остался на поле, к утру ни от Сакамото, ни от Тамуры ничего не останется. К счастью, Икити Тоёда, пользуясь внезапными полномочиями, разогнал всех посторонних, назначив на поздний вечер целую конференцию.

– Уж я-то знаю, если пилот не в себе, – продолжил Набору Тамура. – Руки у Шибаты тряслись так, что штурвал еле мог удержать. Просил подтянуть. А я как его подтяну? Куда? Это на сборку отправлять и весь фюзеляж под замену! Война будет ждать, когда знаменитый токко протрезвеет?

– То есть вы знали, что Ёсио Шибата разобьётся?

– Господин Тоёда, – снова влез Сакамото.

– Я сам, Акира. Не надо. Господин Тоёда… Как верный сын императора, я не могу позволить ни единому «Рэй-сэну» задержаться на заводе. Я проверил давление, воздухозаборники, механизм пуска, топливо, парашют. Я всё сделал по регламенту и положился на мастерство токко. По регламенту, господин Тоёда. И в рамках допуска.

– А перепалка?

– Что?

– Ссорились с Шибатой вы по регламенту?

Тамура покосился на Сакамото.

– Она регламента не касается, господин Тоёда. Вы проверьте, до Шибаты ни один пилот у меня не разбился. Всем всегда хватало времени…

– На катапультирование из падающего истребителя? – Икити Тоёда прищурился на Тамуру, затем перевёл взгляд на Сакамото. Оба молчали, не желая заходить на новый круг. – Сколько он пикирует? Семьсот километров? Семьсот пятьдесят?

Чувство, будто разгадка совсем близка, защекотало Тоёде затылок. Он посмотрел вдаль, туда, где догорали остатки «Рэй-сэна», и представил, как он врезается на неуловимой для глаза скорости в землю.

– У вас, значит, и бумаги есть? – Икити был уверен: на такой скорости ни один токко не выберется.

Но Сакамото кивнул и, похлопав механика по плечу, повёл Тоёду на завод.

– Листы допуска. Отчёты о подготовке. Рапорты о совершенных полётах. – Сакамото выкладывал перед Икити Тоёдой папку за папкой. – Есть копии медосмотров, хотите их тоже?

– Зачем?

– Доказательство. Ну что пилоты у нас на испытаниях никогда не умирали.

– Я верю, господин директор.

Икити Тоёда верил, но не доверял. Он знал, что Сакамото не выдаст ему бумаги, способные бросить хоть малую тень на его завод. Тем более, не покажет, если пилот на испытаниях всё-таки разбился. Надо искать и спрашивать.

– Поставки алюминия? Приёмка деталей? Графики смен?

– Сборочных? – Сакамото удивлённо поднял брови. – Думаете, в сборочном цехе могли…

– Рабочих меняете часто?

– Набрали штат почти два года назад, и с тех пор с завода ушли только трое.

– Ушли?

– Погибли. В добровольцы ведь с шестнадцати берут, господин Тоёда. Нам текучка ни к чему, потому мы постарались набрать ребят помладше.

– Ваши «Рэй-сэны» собирают дети?

– По приказу императора Хирохито. Детские руки гораздо удобнее на сборке. Есть свои нюансы… Впрочем, вы их видели. На поле.

«Они держат кошек, чтобы детей развлекать», – догадался Икити и нахмурился. Причин, по которым дети могут убить Ёсио Шибату, в природе не существовало. Он скорее поверит, что у каждого ребёнка над кроватью газетные вырезки с Шибатой висят.

Икити Тоёда просмотрел бумаги одну за другой. Печати Сакамото и Тамуры, рапорты пилотов и заключения о результатах испытаний были в полном порядке. Как и листы приёмки деталей. Тоёда закрыл глаза и медленно выдохнул. Осталась всего одна папка, а зацепок не было. Директора Сакамото не в чем обвинить. «Или я не туда смотрю», – подумал Икити и рефлекторно осмотрелся.

– Графики смен сборочная линия ведёт сама. Вызвать бригадира? – в Сакамото не было ничего, выдающего убийцу или лгуна. Кроме его должности. Даже кошки говорили о разумном управлении. Что я должен найти?

– Этот бригадир… Ребёнок?

– Тоши Маруяма. Сегодня празднует шестнадцать, уже взрослый. Или как по-вашему?

– Зовите.

Икити представил, как директор Сакамото исчезает за дверью и тащит в кабинет этого Маруяму за ухо. Как учителя обычно таскают нашкодивших учеников. Но Сакамото почему-то остался на месте.