Клара из 9 «Б». Повесть о школьной любви

Гузель Ситдикова

Клара из 9 «Б». Повесть о школьной любви

Глава 1

Математица, как всегда, опаздывала, и мы расположились, как цыганский табор, на подоконниках и полу в коридоре – тихо болтали, сидели в телефонах. Мы не шумели, чтобы не привлекать внимания учителей из соседних кабинетов. Математику вела Вера Александровна, завуч по воспитательной работе, и эта «воспитательная работа» её всякий раз задерживала.

Я смотрел на Клару. Она пришла к нам в класс ещё в сентябре, но заметил я её только сейчас, в апреле.

Она, по обыкновению, была среди своих близких подружек и что-то, смеясь и жестикулируя, рассказывала Женьке Луговой и Насте Коробкиной. Спустя мгновение все трое заржали в полный голос и тут же осеклись. Я подошёл ближе.

«Солнечные зайчики в сосновом бору», – сразу подумал я, лишь взглянув в её глаза.

Длинные каштановые волосы заплетены в толстую косу, немного раскосые золотые с прозеленью глаза – Клара определённо была хороша, куда я раньше смотрел? Говорила быстро, без привычки сразу не разберёшь, голос низкий, приятный. Её можно было бы принять за официанта из модного ресторана, если бы не нарочитая небрежность в одежде: широкие чёрные брюки, такого же цвета расстёгнутый на все пуговицы жилет, белая рубашка и тёмно-красный мужской галстук с расслабленным узлом. Она держалась раскованно и легко.

– Извинитесь! – обвинительным тоном сказала Женька, и они снова засмеялись.

Женька – наша староста с первого класса. Круглая отличница, всегда внимательная и ответственная, Луговая как светофор на дороге: необходимый элемент школьного пейзажа – скучная, безотказно работающая всезнайка.

Настя Коробкина была настоящая «коробкина» – по её лицу никогда не угадаешь, о чём она думает. Невозмутимая, собранная и какая-то до сих пор невыросшая, миниатюрная. Лишь с подружками она отпускала свою внутреннюю пружинку и давала волю эмоциям.

Из-за этой Коробкиной, вернее, её фамилии, нас поженили в началке. «Коробейников, где твоя жена Коробкина?» – любимая дразнилка пацанов. Поначалу я кидался на обидчика с кулаками, но потом понял, что так я только увеличиваю свои страдания. Когда тебе семь или десять лет, очень обидно быть «женатым» на Коробкиной. Моя злость только подогревала интерес одноклассников, и насмешки сыпались градом.

Из-за моих драк маму то и дело вызывали в школу. Она сердилась:

– Пашка, ну, ерунда же! Зачем ты разбил нос Сидорову? Ну и что, что обзывался! Пойми, чем сильнее ты реагируешь, тем дольше они будут над тобой смеяться. Это как дразнить собак. Не обращай внимания, и они перестанут.

– Тебе легко говорить! Тебя никто на Коробкиной не женит, – чуть не плакал я.

– Знаешь, что ты должен сделать? – До сих пор помню, как мама опустилась на колени, обняла меня и сказала жуткую вещь: – Завтра ты должен сесть с Настей Коробкиной за одну парту и вообще не реагировать на насмешки. Вообще никак! Вот увидишь, пацаны будут шокированы и дразнилкам придёт конец. Спорим?

– Мам, ты сдурела?

Но мама только засмеялась.

Помню, я чувствовал себя тогда самым несчастным человеком в мире и подумал, что мама меня совсем не понимает. Конечно, ни с какой Коробкиной на следующий день я не сел, но обращать внимание на обидные реплики перестал. И насмешки постепенно правда прекратились.

Девчонки в нашем классе, как и все девочки в параллели девятых, были разные. Катьку Белоглазову, например, хоть сейчас замуж выдавай, она готова, Оля Сухорукова выглядит как пятиклашка, Алка Синицына – типичный подросток: всегда в чёрном, куча браслетов на запястьях, распущенные волосы до плеч. С Алкой мы кореша ещё с детства, вместе ходили в музыкалку, я, слава богу, бросил, а она до сих пор мучается.

– Кор, ты чего? – Клара выжидательно смотрела на меня.

– А?

– Что смотришь?

– Влюбился, – растянулся я в глупой улыбке.

Такой ответ всегда срабатывает: девчонки смущаются, им нравится. Но Клара даже не улыбнулась.

– Ты чё, дебил? – бросила она и повернулась к подружкам, не дожидаясь ответа.

Сам того не замечая, я подошёл к ним слишком близко, словно был четвёртым в их стайке, конечно, она отреагировала. Девчонки снова заржали.

– Извинитесь! – тем же суровым тоном повторила Женька, вызвав новую волну смеха.

Я снова улыбнулся и отошёл к пацанам.

Верочка подлетела к кабинету стремительно, открыла ключом дверь и на ходу сказала:

– Девятый «Б», здравствуйте, садитесь! Коробейников, к доске.

Я знал, что она меня вызовет: Верочка всегда так делает. А что, удобно – даёт задачу, я решаю с объяснением, ей спокойно: типа класс понял.

На «камчатке» Мишка Черноусов с Вовчиком Карапузовым как играли в «виселицу», так и играли. Математика? Не-а, не слышали.

Верочка была очень нервная, впереди маячил ОГЭ, и она сводила всех с ума: опоздав на пол-урока, гнала материал, задавала много на дом, часто истерила на родительских собраниях, пугая матерей драконовскими требованиями госэкзамена.

За математику я не парился совершенно: с седьмого класса у меня был свой репетитор, я решал легко.

Тем сильнее было моё удивление, когда Клара начала меня обходить по математике. Так я её заметил. Сначала посчитал это случайностью, но, когда она стала сдавать пробники ОГЭ быстрее и лучше меня, с ней уже нельзя было не считаться.

Алгебра была последней. Едва зазвучали первые ноты моцартовского турецкого марша (это была придумка Верочки: давать вместо обычного звонка отрывки из классической музыки), как наш класс засобирался и направился к выходу.

– Дома прорешать девятнадцатый и двадцатый варианты ОГЭ, обе части, – нёсся Верочкин голос вдогонку.

Народ у нас насчёт учёбы особо не заморачивался. Половина шла в десятый, остальные в разные колледжи. Больше переживали сами учителя и родители. Мне же в подкорку мои вдолбили намертво: делай, что должен, и будь, что будет. Я хочу стать разработчиком и потому напираю на информатику и математику. Русский не люблю, потому что не понимаю: зачем мы учим родной язык как иностранный? Если я буду знать все типы сказуемых, я, что, стану лучше писать или говорить? А о требованиях к огэшным сочинениям вообще молчу: шаблоны, шаблоны, шаблоны. Пиши по шаблону, и будет всё ок. При этом читать я люблю и, признаться, писать для себя тоже люблю. Мне так легче анализировать ситуацию, если я её сформулирую на бумаге. Это привычка с детства. Как только я выучился складывать буквы в слова, мама подарила толстую тетрадку с Молнией Маккуином на обложке и показала, как вести дневник, составлять планы. Первые дневники были полны идиотских рисунков, и в них совсем было мало слов, но с годами мои толстые тетрадки стали мне хорошим подспорьем, когда требовалось подумать или составить какой-нибудь список вещей на дачу. Про мои дневники не знает ни одна душа. Думаю, даже мама не подозревает, что я до сих пор их веду.

Я подождал, пока Алка соберётся, чтобы вместе идти домой. К раздевалке мы не спешили: там сейчас Армагеддон. Мы жили в разных корпусах одного ЖК, в двадцати минутах ходьбы от школы. После истории с «женой» Коробкиной нас с Алкой почему-то никто не дразнил, хотя приходили и уходили из школы мы всегда вместе.

– Пашка, я готова. Пошли? – подошла Алла и, позвякивая своими браслетами, протянула мне свою сумку с учебниками.

– Идём, – откликнулся я и перекинул длинный ремень через грудь.

Мой рюкзак почти ничего не весил в сравнении с её сумёхой. Секрет был прост: я просто не брал из дома учебники. Зачем? Алла носила их за нас обоих. Вернее, нёс я, чего уж там.

Мы шли рядом, и я взглядом выискивал прямую спину с длинной косой. «Интересно, где она живёт?» – подумал я о Кларе.

– Что? Даже не поноешь, как тяжело? – вдруг спросила Алла.

– Чего?

– Ну, обычно ты хнычешь, как тебе тяжело нести мои кирпичи, – начала было Алка, и её рука, звякнув, взметнулась к волосам.

Она всё время поправляла свои волосы, прям фетиш какой-то. И вообще обожала всё пушистое.

– Не, сегодня норм.

Интересная штука – ритуалы. Люди к ним привыкают и уже не могут без них обходиться. Большую часть нашей школьной жизни я носил сначала её портфель, потом рюкзак, был даже недолгий этап огромного шоппера, и наконец сумку и всякий раз ворчал, что мне тяжело. Сегодня стоило мне промолчать, как она тут же это заметила.

Возле раздевалки почти никого уже не было. Мы быстро оделись и вышли из школы.

С Алкой мне никогда не было скучно. Её молчание было наполнено смыслом, тишина никого из нас не тяготила. Вообще, мы редко говорили. Чаще переписывались. Она была мне как сестра-брат-любимый питомец, часть моей жизни. Но сегодня мне хотелось с ней поговорить о Кларе.

– Слушай, а как тебе новенькая?

– Что? – Алла стянула на шею наушники.

– Говорю, что ты думаешь о Кларе?

– А что?

– Да так, ничего.

– Нет уж, колись. Ты чё запал на неё?

– Ал, ну, что ты сразу «запал»! Не знаю, я сегодня на неё, мне кажется, впервые просто посмотрел.

– И как?

– Вообще-то я первый спросил. Как она тебе?

– Вроде нормальная. Мы с ней близко не общаемся, я её плохо знаю. Хотя, судя по её подружкам, можно понять, что от неё ждать. Обычная, – подытожила Алка. – С чего вдруг такой интерес?

– Не знаю. У неё глаза красивые. Как сосновый лес.

Синицына остановилась как вкопанная, я этого даже поначалу не заметил. Обернулся:

– Ал, ты чего?

Она усмехнулась и медленно подошла.

– Глаза как сосновый лес, – повторила она. – Да ты, Коробейников, похоже влюбился. Поздравляю.

– Чё ты несёшь, Ал? Не влюбился, а заинтересовался. Какие планы на сегодня?

Алка охотно поддержала смену темы и закатила глаза:

– У меня сольфеджио сегодня, а потом специальность, до ночи буду в музыкалке. Завтра ещё контрошка по химии, надо бы повторить.

Из всех предметов Аллу интересовали только биология и химия, она усиленно готовилась к поступлению в медколледж Сеченовки. Хотела быть косметологом. Из-за денег, конечно. Но, справедливости ради, Алла была настоящим художником. Её арты всегда привлекали внимание. В два-три штриха она могла нарисовать фигуру человека и передать его настроение. Я восхищался её работами и отговаривал от меда. Но в художку она не хотела.

– Химию у тебя спишу, буду математику с информатикой решать, – сказал я, но Алла уже не слышала: розовые наушники снова были на голове.

До дома мы дошли молча, каждый думал о своём. В уме я перебирал список дел: вывести Линду, позаниматься, повисеть в ютубчике.

Сумку с учебниками отдал Алке у самого подъезда.

– Пока, – сказал я, но она только молча махнула рукой и легко взбежала по лестнице.

Наши родители подружились задолго до нашего рождения, мы с Алкой росли вместе, и я её помню, как себя, – примерно с трёх-четырёх лет. «Одногоршечники» – так дразнили нас родители. С детства они прочили нас в женихи и невесты и, возможно, даже думали об этом всерьёз, но никаких любовных чувств у нас друг к другу не было. Разве можно влюбиться в свою руку? Или ногу?

Но с Алкой у нас был уговор: если мы оба останемся одинокими до тридцати лет, то поженимся. Как говорит моя мама, браки распадаются не из-за отсутствия любви, а из-за отсутствия дружбы. Так что главное у нас уже есть.

Дома меня встретила Линда, наша собака. По правде говоря, это была мамина собака. Это мама хотела непременно самоеда, хотя все её отговаривали. Пушистый белый медведь с круглым хвостом на спине. Собака вечно хорошего настроения.

Бросив рюкзак на пол, я взял поводок-рулетку, проверил, остались ли гигиенические пакеты. В межсезонье наша собака была модница: жирная грязь легко приставала к шубке Линды, поэтому у нас был целый арсенал дождевиков – неделю можно было надевать ей разные комбинезоны и не повториться.

Линда была приучена днём делать свои дела быстро, она знала, что вечером у неё будет настоящая долгая прогулка с родителями. Так что минут через двадцать я уже разогревал себе обед. И тут я снова подумал о Кларе.

«Надо будет завтра пойти на физру», решил я.

От урока физкультуры членов школьной сборной освобождали. Я занимался в секции лёгкой атлетики, с класса седьмого бегал за школу и с того времени на физру вообще не ходил. Сан Славыч, наш физрук и тренер, выматывал нас на тренировках так, что мы еле ноги волокли. Отец, если успевал с работы, частенько забирал меня из школы на машине, настолько я уставал. Тренер разрешал нам пропускать его уроки. По какой-то дебильной логике человека, составившего расписание, физра у нас всегда была первым уроком.

«Хочу увидеть её в спортзале», – написал я в своём Дневнике.

«Лето. Дача. Качели между двух сосен. Солнце, прыгающее по медовому стволу до зелёной хвои. Твои глаза»

Глава 2

Утром я встал легко, хотя вчера ходил на тренировку, а потом допоздна просидел в чате с пацанами. Проверил телефон: последние мемчики от Черноуса пришли в четыре утра. «Во, Мих даёт!» – подумал я о Черноусове. – «Сегодня, значит, его в школе не будет».

У меня всегда была своя комната: кровать, шкаф с одеждой, гитара на стене, письменный стол и высокий пенал для книг, учебников и тетрадей. Сколько бы мы ни переезжали, набор мебели у меня неизменно был такой. Я быстро натянул покрывало на кровать, сходил в ванную и пошёл на кухню ставить чайник.

Линда после утренней прогулки спала на прохладном кафеле в прихожей и едва взглянула на меня сквозь сон. Родители уже уехали на работу. Привычный завтрак: варёное яйцо, творог в зёрнах, бутер с маслом, сыром и ветчиной из индейки, два блина полить сгущёнкой, всё запить чаем. Готов!

Физра, русский, химия, английский, две математики, география. Я докинул в рюкзак несколько тетрадок, лишние даже не стал вытаскивать, время поджимало; взял форму для тренировок.

«Ал, салют! Я иду на физру, у подъезда в восемь», – надиктовал я в «телегу» Алке.

«Ок», – тут же ответила она и спустя две минуты дописала: «Привет».

Без пяти восемь я был уже у лифта. Ещё минута – выскочил из подъезда, дошёл до следующего и принялся ждать.

Синицына обычно не опаздывала, но иногда случалось. Наконец дверь призывно пропела и выпустила Алку на улицу. По её виду я сразу понял: не в духе. Синичка ненавидела утра. Я знал по опыту, что не надо обращать внимания на её хмурое лицо, вскоре «распогодится», тучи разойдутся, настроение выровнится.

– Привет, – буркнула она, протянула мне сумку с учебниками и засунула руки в карманы безразмерного худи. Куртку она даже не застегнула. – Ты чего это вдруг на физру собрался?

– Набрал немного, нужно размяться, – соврал я зачем-то. – Скоро майские соревнования, Сан Славыч в конец озверел, гоняет нас, как сидоровых коз, а я не в форме.

Не мог же я сказать Алке, что иду на урок, только чтобы посмотреть на Клару в спортзале. Как она себя ведёт? Спортивная ли она? Я и себе-то в этом решении едва признавался.

Весь по путь до школы мы шли молча.

Апрель набирал силу. Я любил это время года, хотя именно весной чувствовал упадок сил. В природе всё прибывало, а у меня, наоборот, вся энергия куда-то сливалась. Школа порядком поднадоела, весь год учителя накручивали нервы. Даже мои родители, которые в принципе всегда мне доверяли настолько, что совершенно не следили ни за оценками, ни за посещаемостью, в последнее время то и дело спрашивали, как у меня дела с подготовкой к ОГЭ. Я сам писал заявления на пропуск школьного дня от имени мамы, когда мне хотелось просто остаться дома и тупо выспаться. Мои пацаны от такого балдели, а я делал вид, что это ерунда, ничего такого, но в тайне страшно гордился – ещё бы, обмануть систему с позволения родителей.

Конечно, я особо не злоупотреблял такими вещами: ну, от силы раз-два в месяц мог себе позволить такой побег. Вообще я заметил, что учиться на «отлично» мальчикам было проще, чем девочкам. С нас был меньший спрос, что ли. Ну, пошутишь пару раз, главное, контрольные и самостоятельные пиши на пятёрки, а там учителя закроют глаза на пропуски и несданные вовремя доклады и сообщения. Только физик и физрук трясли пацанов крепче, чем девчонок. Робели они, что ли? Перед оглушительной женской красотой.

Я, признаться, робел. Девочки для меня были тайной, мечтой, несбыточным желанием. Их смех, нежный голос, взрослеющее тело томили меня, дразнили, я терялся, мысли путались, стоило какой-нибудь из них обратиться ко мне напрямую. Свою застенчивость я прятал за нарочитой грубоватостью и юмором. Ни одна душа не догадывалась, что, обернувшись на уроке и встряв в чужой разговор, куда меня не приглашали, я мучился вопросом, каковы на вкус губы Белоглазовой? Настолько притягательно они блестели под какой-то липкой дрянью.

Алка Синицына, строго говоря, была девочкой, но я её знал так долго и так хорошо, что никаких тайн и желаний в отношении неё у меня не было. Она оставалась моим другом, корешом, братом. И сейчас я ей соврал.

Ещё с детского сада я уяснил, что самое простое – говорить правду либо не говорить ничего вовсе. Тогда не придётся запоминать тонну лжи. Но если приходится врать, то врать нужно с кучей мелких деталей, подробности придают вранью правдивость. И поэтому приплёл своё «не в форме», чтобы в глазах Аллы иметь право быть на физре.

В холле, как всегда, утренняя толчея. Мы идём мимо: оставим вещи в раздевалке в спортзале и уже на перемене после физры спокойно повесим куртки в общем гардеробе. Передав Алке её сумку, я свернул в мужскую раздевалку. Пацаны встретили меня гулом:

– О, Кор на физру пришёл, – зычно загоготал Карапуз.

У Вовчика уже устаканился голос, и звучал он, надо сказать, как мужик на базаре: громко, уверенно, низко. Я обменялся рукопожатиями. На физру пришли всего шесть человек, не считая меня. Как я и думал, Мишки Черноуса не было.

Спустя пару минут я уже натягивал чёрную футболку без рукавов и шорты. Переобулся в беговые «асиксы». Готов!

Я должен был показаться на глаза Сан Славычу прежде, чем он увидит меня и при всех начнёт подкалывать, мол, спортивная звезда заглянула на урок и всё такое.

В зале ещё никого не было. Н-даа, не спешат мои одноклассники на физру. Громко постучав в дверь тренерской, я вошёл. Сан Славыч смотрел свои записи. Старик работал физруком в нашей школе сто лет и всё равно вёл какие-то записи.

– Аа, Коробейников. Заходи. Ты чего?

– Здрасьте, Алексан Вячеславыч! Да вот, на урок решил прийти. Примите?

– Пашка, ну, конечно, приму. Только тебе дам отдельные упражнения.

– На другое и не рассчитывал, – засмеялся я.

Тренер знал о беге всё. Отличный легкоатлет, он был чемпионом СССР по бегу на пять тысяч метров, но никогда своими регалиями не хвастал, в отличие от директрисы, которая говорила об этом на каждом спортивном мероприятии, словно это она пробежала первой «пятёрку». Александр Вячеславович был похож на гончую: сухой, поджарый и оглушительно истеричный, если тренировка шла не так, как он задумал. Никто из нас не хотел с ним связываться, в перепалках последнее слово всегда оставалось за тренером. Вдобавок никого не радовали лишние «бёрпи» в наказание за дерзость. Но мы любили старика. По первой разминочной пробежке Сан Славыч определял, кто в команде в каком настроении и сколько съел на ночь.

– Ты, Борисов, чем чай пить с бубликами по ночам, лучше бы на технике сосредоточился, – орал он Женьке.

Мне, признаться, тоже частенько доставалось. Я тоже люблю пить чай на ночь.

Я не стал дожидаться начала урока, принялся за обычную на наших тренировках разминку. Когда я бежал, моя голова работала лучше. Эмоции уходили, разум просто блуждал, перескакивая с темы на тему. Бег меня оздоравливал. Сейчас я должен оставаться спокойным, убеждал я себя, но сам то и дело поглядывал на внутренний вход в спортзал, откуда должна была появиться Клара.

Бежать я начал раньше, чем слушать музыку. Поэтому никогда под музыку не бегал. Отец говорил, что как только я сделал свои первые шаги, то тут же побежал. И с тех пор особо не останавливался. Ну, разве что чай попить перед сном. Шутка, конечно. Сан Славыч тоже был против наушников и музыки. «Во время бега вы должны слушать только меня. Ну, и себя. Не отвлекаться!» – часто говорил он.

И если мои товарищи по команде с большой неохотой расставались с наушниками, то я их вовсе не носил. Я вообще не слушал музыку как фон. Вероятно, я какой-то дефективный. Музыка для меня – это работа. Я слышу многоголосие, динамические оттенки, фразировку и не могу ни о чём другом думать в этот момент. Поэтому меня восхищает Синичка – она способна слушать музыку, едва встав с постели. Причём разную. Всеядная музычка-синичка. Музыкалка только расширила Алкины возможности. В её голове музыка, попутные мысли, конкретные дела сливались в одно полифоническое чудовище, которое мирно дремало, пока кто-нибудь случайно не рвал эту музыкальную ткань. Тогда Алка стягивала на шею наушники и злобно смотрела на человека, который осмелился ей помешать.

Наконец из раздевалок начали выходить люди. Первыми появились пацаны и встали на исходную. Потом потянулись девочки. Их было в два раза больше, чем мальчиков. Клара, как всегда, была в окружении своих подружек. Луговая и Клара были примерно одного роста, поэтому они стояли рядом. Коробкина же пристроилась ближе к концу шеренги. Я продолжал бежать. Сан Славыч дал сигнал в свисток, и разговоры смолкли.

На сегодня тренер запланировал отработку баскетбольных бросков и небольшую игру в конце урока. Бег, упражнения на плечевой пояс, кисти, колени – я с удовольствием наблюдал за одноклассниками. Редкие шутки и разговорчики, методичная работа, красота и сила тела – я мог смотреть на это бесконечно. Девочки были все как одна в чёрных лосинах и футболках. Увидев одноклассниц в облегающей спортивной одежде без растянутых худи, широких брюк и рубашек, я обомлел. «Красотки!»

Пробегая мимо Клары, я увидел её тонкую белую шею. Длинная коса была забрана на затылке в сложный узел, от того голова её казалась большой, а шея, напротив, тонкой и беззащитной. Увиденное ошеломило меня. Меня пронзило желание прикоснуться к ней.

«Спокойно-спокойно», – сказал я себе и перешёл на шаг. Настало время как следует растянуться: икры, ахилл, подколенные сухожилия, четырёхглавая, внутренняя поверхность бедра. Готов!

Я уже перешёл на свои упражнения, когда класс разделился на две команды. С удивлением я увидел Женьку Луговую и Клару рядом с Вовкой Карапузовым. Карапуз был отличным баскетболистом и терпеть не мог проигрывать. Зачем он взял к себе двух девчонок? У противников в команде тоже были две девочки – Ленка Сергеева и Захарова Наташка. Остальной класс с удовольствием расположился на кушетках у стены.

Я ушёл тренироваться за линию разметки и сейчас практиковал частый бег с высоко поднятыми коленями. Упражнение – и возврат трусцой на исходную.

«Неплохо!» – восхитился я, когда увидел, как уверенно Клара завладела мячом, вела его и открыла счёт. – «Огонь!»

Было очевидно, что Каримова знает и любит баскетбол. Её позиция, стойка, правильная постановка рук при броске, обманные манёвры, быстрота реакции – всё говорило об этом. А Карапуз не дурак, знал, кого выбрать.

Я нисколько не жалел, что припёрся на физру и не дал себе выспаться. Тренировка была только вчера, первое правило эффективного бега – хорошее восстановление. Без полноценного сна не будет качественного восстановления. Но я не думал об этом. Я во все глаза смотрел на игру и забыл о своих упражнениях.

– Коробейников! – Рявкнул мне в ухо незаметно подошедший Сан Славыч. – Чего загораем? Вперёд! Сделаешь захлёсты, потом вышагивание и «ножницы». Марш!

– ААА! – Внезапный женский крик перекрыл шум игры.

Все мгновенно замолчали, а Сан Славыч уже мчался на середину зала. На полу лежала Клара и громко кричала, держась за подколенную область.

– Что произошло? – заорал в ответ тренер. – Упала? Толкнули? Ну! Кто видел?

– Да ничего, никто не толкал, – зашумели ребята.

Я подбежал ближе и опустился на пол рядом с Кларой. Она была белая, как простыня, и уже тихонько скулила. Её прошиб пот, слёзы катились по лицу, но она даже их не замечала, держала свою левую ногу. Её трясло.

– Не ори, Каримова, – спокойно сказал я. – Объясни, что случилось. Где болит?

– Карапузов, бегом за медсестрой, – скомандовал Сан Славыч и тоже присел рядом со мной.

Вовка тут же умчался.

– Таак, давай потихоньку садись. Можешь? Вот так, молодец, – очень тепло проговорил тренер и, посмотрев на меня, одними губами произнёс: «Ахилл».

Капец. Если она порвала ахиллово сухожилие, то год жизни насмарку: операция, гипс, тяжёлое восстановление. Я глубоко вздохнул.

Луговая принесла из раздевалки свою бутылочку с водой и уже протягивала её Кларе.

– Спасибо, – прошептала она в ответ, принимаясь пить.