Его рука

Она завернулась в одеяло и, шлепая босиком по прохладному полу, пошла готовить кофе, чувствуя себя героиней фильма. Утра наедине с собой в Нининой жизни ещё не случалось. Сначала была мама. Она требовала от дочери безукоризненного внешнего вида даже за завтраком. Потом появился Павел. Он ничего не требовал, кроме еды, что было ничуть не лучше. Приходилось вставать на час раньше, чтобы успеть, повинуясь выработанному рефлексу, привести себя в порядок, приготовить и сервировать первый прием пищи, который съедался мужем молча и моментально. И вот сейчас растрёпанная, в одеяле, с босыми ногами и чашкой кофе в руке Нина ощущала себя настоящей бунтаркой.

«Как хорошо, что я здесь», – снова подумала она. Устроившись на диване в комнате – весьма эксцентричный поступок, кстати, учитывая усвоенное с детства, что есть и пить нужно исключительно на кухне, Нина с наслаждением сделала первый глоток. Тут же на диване лежала тетрадь, оставленная после вчерашнего путешествия в невесомость. Нина наугад открыла страницу и совсем не удивилась, увидев картинку из своего сна.

Поле, дерево и фигура перед ним. Набросок был подписан:

«Тишина

Найти её здесь и сейчас кажется нереальным. Слишком много вокруг событий, новостей, машин, людей.

Тишина превратилась в недоступную роскошь, как кашемировая шаль ручной работы. Призрачное прикосновение бесценной ткани обволакивает, дарит уют и спокойствие, согревает тех, кто может себе это позволить.

Ошибка. Заблуждение.

Не может, а готов. Готов себе позволить.

Истинная тишина внутри. Услышать. Почувствовать, чтобы понять: у тебя всё уже есть. Весь мир. И ты его часть.»

Нина перечитала заметку ещё раз. И ещё.

«Да. Мне нужна тишина. Но могу ли я её себе позволить?»

Здравый смысл, напомнивший о вчерашних событиях, вопил, что нет – эта роскошь ей точно не по карману. Ему подпевала заезженная пластинка о долге, ответственности, нормах, догмах и рамках, в которых проживают приличные люди.

Несанкционированный пикник на диване было пора сворачивать и отправляться добывать хлеб насущный. Не слишком тяжёлым физически – перекладывать бумажки в учреждении было не сложно, неприподъемной работу делали совсем другие вещи. Например, необходимость регулярно выслушивать от начальника, что даже с этим элементарным бумаговоротом ты справляешься «так себе», задерживаться сверхурочно за мифическую премию и категорически не понимать, чем именно занимаешься. Обычно крамольные мысли заглушались дуэтом здравого смысла и пластинки, и Нина погружалась в жизненную матрицу, послушно встраиваясь в общественную систему.

Позже, анализируя свой поступок, Нина вообще не могла понять, как она решилась сделать этот звонок. Возможно, задремал здравый смысл или пластинка о долге не успела включиться в голове на миллионный повтор, а только Нина выудила из сумки свой простенький мобильный и позвонила на работу.

– Марк Петрович, я хочу взять отпуск за свой счёт, – выпалила она в ответ на приветственный рык начальника.

– Я тоже, – сказал Марк Петрович.

– Дадите?

– Нет.

– Тогда увольняйте, – Нина повесила трубку, отшвырнула телефон и схватилась за голову в полном ужасе от содеянного.

На работу её устроила мама. Сразу после получения диплома. Или правильнее сказать – пристроила. Отправила, как заказное письмо на почте, просто указав адрес, по которому нужно было явиться.

– Я хотела сама что-то поискать, – робко сказала Нина.

– А кормить тебя я буду, пока это «что-то» найдется? – холодно осведомилась Анна Борисовна. – И вообще я уже с людьми договорилась. Будь так любезна меня не подвести.

– С какими людьми? Мама! При чем тут какие-то люди?! Что это вообще за работа? – голос Нины звенел от напряжения.

– Не повышай на меня голос! Думаешь, тебя везде ждут с распростертыми объятьями? Без опыта, без ничего. Другая бы спасибо сказала.

– Спасибо, – откликнулась Нина, – но я всё-таки сама…

– Нет! – Анна Борисовна ударила ладонью по столу. – Никакой самодеятельности не будет. Ты живёшь в моём доме, на мои деньги и пока это так, ты будешь соблюдать мои правила. Я не для того столько в тебя вложила, чтобы ты взяла и испортила себе жизнь! Ясно тебе?!

«Сколько?» – вопрос был готов соскочить с языка, но вид разъяренной матери, которая как будто стала выше ростом, поразил Нину. Она почувствовала себя тараканом, нарвавшимся на взбешенного чистюлю с тапком в руке. Юркнуть в щель, затаиться и спастись или превратиться в мокрое пятно на полу.

– Тебе ясно?! – Анна Борисовна нависла над дочерью.

Нина кивнула.

– Не слышу! – мать приложила ладонь к уху.

– Ясно, – еле слышно выдохнула Нина, глядя перед собой.

«Где бы я сейчас была, если бы не струсила тогда…» – Нина скрючившись сидела на диване. Завернутая в одеяло, как закуклившаяся гусеница, не желающая покидать безопасный кокон, она пыталась не обращать внимание внутренний голос, который с нотками паники призывал немедленно мчаться к месту службы и объяснять, что к наглому звонку Нина отношения не имеет, потому что стала жертвой происков… Кто именно затеял происки, Нина додумать не успела. Телефон зазвонил, прервав истерику «здравого смысла».

– Чтобы через десять дней была на месте, – сказал Марк Петрович.

– Спасибо, – сказала Нина.

Марк Петрович отключился.

Нина непонимающе уставилась на телефон. Как получилось, что Марк Петрович, которого Нина звала про себя Горынычем, потому что он, распекая подчиненных часто входил в такой раж, что в буквальном смысле плевался. Огонь дорисовало Нинино воображение, оно хоть и редко, но всё же включалось в игру. Если бы кто-то неделю назад сказал ей, что Горыныч сделает то, о чём его попросили, Нина бы ответила, что приземление инопланетного космического корабля на крышу их учреждения – гораздо более вероятное событие.

Нина прижала тетрадь к груди.

«Я не понимаю, что именно происходит и как это всё возможно… Но, пожалуйста, пожалуйста, пусть это не заканчивается! Со мной никогда ничего необычного не происходило… Эти рисунки и слова, они, как подсказки. И мне они нужны, очень нужны…» – телефон снова зазвонил, оборвав мысленный поток.

Мама.

Нина смотрела на светящийся экран. Отвечать не хотелось. Но если не ответить, дозвон будет идти до победного. Содержание предстоящего разговора Нине было известно с точностью до слова. Сначала мама спросит может ли Нина говорить. Нина ответит, что да – может. Однажды Нина сказала, что занята и тут же прослушала монолог «у тебя никогда нет для меня времени». Следующий вопрос будет о местонахождении. «На работе», – скажет Нина, а мама счастливо вздохнёт. Всё по плану. Так, как должно быть. Дочь работает в приличном учреждении, есть чем козырнуть перед подругами и родственниками. Если ответить, что дома, мама тут же поинтересуется, ел ли Павел и что конкретно ел, подытожит обсуждение рациона идиотской фразой «сытый мужчина – признак образцовой жены». Дальше по сценарию следовала Нинина реплика о самочувствии, на которую мама вздыхала уже горестно, что старость – не радость. Темы кончались, и мама говорила: ну всё мне некогда, словно звонок был инициативой Нины и он, звонок, отвлекал её, маму, от очень важных дел.

Эти бессмысленные ритуальные разговоры были похожи на разглядывание препарата под микроскопом на предмет соответствия стандартному описанию. Объектом наблюдения естественно ощущала себя Нина, а мама представлялась ей не слишком деликатным исследователем. Из тех, что тычут в подопытных иглами и поливают кислотой, чтобы определить болевой порог, скорость реакции и способность к адаптации.

Телефон надрывался.

Ответить – не ответить?

– Мне нужна тишина, – сказала Нина. Телефон умолк, словно услышал просьбу, и тут же разразился новой трелью.

Нина отключила аппарат.

Она открыла тетрадь в надежде, что мир, в котором нужно кому-то что-то объяснять, просто исчезнет. Но погружения не произошло. Исписанные страницы с рисунками оставались всего лишь потрёпанной тетрадью в её руках.

Глава 5. Выбор

Отсутствие свободного времени – та самая непреодолимая сила, мешающая делать то, что хочется и нравится, исчезла. Нина обнаружила, что понятия не имеет, как использовать это самое мифическое свободное время, которое она, повинуясь душевному порыву, умудрилась себе организовать. Впереди целый день и ни одной идеи, чем заняться.

Повернув ключ в замке, она по привычке подергала ручку, чтобы убедиться – действительно закрыла. В ту же секунду распахнулась дверь тридцатой квартиры. Из неё вышел сосед с пачкой объявлений в руках.

– Какая-то сволочь мусор из окон бросает, – он потряс бумажками. – Предупреждение об ответственности за акты вандализма. И статья в ГК, – сосед ткнул вверх указательным пальцем, – имеется.

– А может случайно уронили? – Нина кинула ключи в сумку и сделала шаг к лифту.

– Что значит «случайно»? – нахмурился сосед. – Ясное дело, что нарочно. Подержи-ка, – он сунул Нине объявления и выудил из кармана скотч.

– Не могу, – она протянула пачку обратно.

– Почему?! – сосед оторвал кусок клейкой ленты и взял из протянутой пачки один лист. – Торопишься? – он наклеил объявление чуть выше кнопки вызова лифта и отступил назад, чтобы полюбоваться результатом.

Лифт закряхтел, возвещая о прибытии.

– Не особо, – Нина аккуратно положила на пол объявления, – просто не хочу ничего держать. – Она шагнула в кабину и вопросительно взглянула на мужчину: – Едете?

– Странная ты какая-то стала, – в голосе соседа звучала обида.

– Значит, не едете, – Нина нажала на единицу и вдруг улыбнулась: – Кстати, спасибо за комплимент! – двери закрылись, и лицо соседа с выпученными глазами исчезло.

Нина шла по двору и думала о том, что сосед совершенно прав. Для него она была кем-то вроде мелкой аквариумной рыбки, спешащей спрятаться за камень или затаиться в водорослях. И вдруг невзрачная «гупёшка» начинает говорить, что само по себе удивительно. Ну а интонации золотой рыбки, владычицы морской, вообще рвут в клочья шаблонное представление о поведении мелкой водной фауны. Есть от чего выпучить глаза. Нина усмехнулась.

Она остановилась у скамейки и завозилась со шнурком. Почему-то шнурок на правой ноге обязательно развязывался спустя несколько минут после выхода из дома. Закономерность, на которую не влияли ни возраст, ни типы шнурков, ни умение их затягивать.

Краем глаза Нина заметила черный джип, очень похожий на вчерашний, в который она так опрометчиво села. Машина плавно кралась по двору. Ощущая смутное беспокойство, Нина продолжала теребить шнурок. Кое-как затянула его дрожащими пальцами и, не разгибаясь, засеменила за спинку лавочки.

«Гупёшка вернулась», – она представила, как выглядит со стороны. Но мысленный сарказм тут же уступил место страху. Джип остановился около её подъезда.

Нина затаилась за скамейкой. Из подъезда появился сосед с исхудавшей пачкой объявлений в руках. Он любовно разглаживал только что приляпанный лист, когда к нему подошёл водитель джипа и о чём-то спросил. Сосед недовольно посмотрел на незнакомца и пожал плечами. Незнакомец не отставал. Он что-то говорил, указывая в сторону дворового тупика, куда вчера приземлился автомобиль. Сосед слушал, оживленно кивая головой.

Не теряя из вида обоих, Нина осторожно вылезла из-за лавочки и быстрым шагом пошла к углу дома. Марш-бросок почти удался.

– Эй! – не останавливаясь, она оглянулась, когда её настиг окрик. Сосед и водитель джипа смотрели прямо на неё. Водитель кивнул, пожал соседу руку и пошёл к машине.

Нина завернула за угол и понеслась к остановке, возле которой только что затормозил автобус. Не взглянув на номер, она заскочила в переднюю дверь.

– Девушка, вы не из сборной по бегу случайно?

На шутку Нина не отреагировала. Она пыталась сфокусироваться на водителе, но перед глазами всё плыло, а сердце всё ещё продолжало гонку, не собираясь останавливаться. Тяжело дыша, Нина привалилась к поручню.

– Вам плохо? – водитель обеспокоенно смотрел на неё.

– Ехать будем?! – осведомился раздраженный голос из салона.

– Всё нормально, – не глядя на водителя, Нина трясущимися руками вынула из кошелька карточку и приложила к терминалу. Аппарат на секунду задумался и с жужжанием выдал билет.

Автобус тронулся.

Нина пошатываясь побрела к свободному креслу в конце салона и неловко плюхнулась на сиденье у прохода, зацепив сумкой пожилую даму, сидящую у окна. Та недовольно поджала губы и отвернулась.

– Простите, пожалуйста, – выдохнула Нина, чувствуя как рвущееся из груди сердце неохотно возвращается на место. Она достала из сумки тетрадь, чтобы занять чем-то всё ещё дрожащие руки, и наугад открыла страницу:

«Жизнь как-то вдруг выцвела, словно забытая на чердаке старая картина. Потускневшие краски превратили полотно в покрытое слоем пыли окно, за которым не разглядеть задуманный мастером сюжет. Когда-то яркий силуэт обречён день за днём пребывать в созданной матрице.

Краски кончились. Красок больше нет. Внешний мир настойчиво предлагает серый. Немаркий. Неброский. Универсальный.

Отличный выбор. Пятна не заметны, вроде и нет их. Удобно. Практично.

Что? Другие цвета? Увы, разобрали. Желающих много, а ваше цветное время вышло. Берите, что предлагают. Так многие делают.

А ведь это обман. Краски есть всегда. Любые оттенки. Вся палитра. Просто она внутри. Видеть, слышать, знать себя – значит жить на полную яркость. Новый день – новый оттенок. Это выбор. Как и серый цвет.»

– Уснула что ли?! – дама ткнула неудобную соседку локтем в бок. – Мне выходить, а она расселась!

– А? Извините! – Нина поспешно встала, выпуская «пленницу» на волю.

– Звините! Что мне твое звините, если я остановку пропущу?! – кряхтя дама выбралась из заточения, напоследок наступив Нине на ногу.

– Больно же…

Дама презрительно скривилась.

– Нежные какие. Смотреть противно! Сидит, развалилась, как барыня, не слышит и не видит ничего… Только о себе думают. Других не существует, другие нужны только, чтобы нежных обслуживать. Все вокруг них порхать должны!

Автобус остановился. Продолжая ворчать недовольная пассажирка вышла.

Нина смотрела на неё сквозь пыльное автобусное стекло. Через него и эта женщина, и равнодушные к её возмущению люди на остановке, и вся улица казались серыми. Энергично жестикулируя, дама продолжала свой заученный монолог, с которым явно выступала не впервые. Поймав Нинин взгляд, она погрозила ей кулаком.

«Краски есть всегда…» – совершенно неожиданно для себя Нина вдруг улыбнулась женщине и просительно сложила ладони, словно вымаливала себе прощение. Та застыла с открытым ртом, как будто пораженная обездвиживающим заклинанием. И это внезапная эмоция удивления сорвала с лица недовольную маску, сделав его почти приятным.

«Ну же! Давай! Улыбнись мне в ответ! Пожалуйста! Пожалуйста…» Подействовали чары или нет, Нина не узнала. Автобус тронулся, и она вернулась к тетради и стала разглядывать набросок рядом с заметкой.

Всё тот же женский силуэт, но что-то в нём неуловимо изменилось. Нина никак не могла понять, что именно. Амалия как будто перестала быть абстрактной, словно художник решил, наконец, какой она должна быть. Сквозь тщательно прорисованный наряд угадывалась точеная фигура, волосы уложены в аккуратную причёску, но главное…

«Лицо! – догадалась Нина. – У неё появилось лицо…»

– Конечная! – прохрипел усиленный микрофоном голос.

Нина оглянулась. Салон автобуса был пуст.

Ей так хотелось подробнее разглядеть изменившуюся Амалию, что она совершенно забыла, что понятия не имеет, куда приехала.

– Девушка… – укоризненно сказал водитель. – Пройдите к выходу.

Она послушно встала и направилась к задней двери, на ходу запихивая тетрадь в сумку. Дверь вдруг закрылась.

– Я не успела! – крикнула Нина. – Откройте, пожалуйста, – она нажала на кнопку сигнала.

– Сюда проходите! – откликнулся голос.

Нина раздраженно ткнула в кнопку ещё раз и пошла к открытой передней двери, намереваясь высказать водителю всё, что она успела о нём подумать.

– В вашем автобусе обычные правила не действуют? – язвительно поинтересовалась она.

– Действуют, – водитель автобуса поднял руки, как будто заранее сдаваясь нахмуренной пассажирке. – Просто хотел убедиться, что это ты! – на лице его играла довольная улыбка. – Нин, привет!

– Привет, – нерешительно сказала Нина.

– Не узнаешь что ли?! А я тебя сразу! – радостно оскалился водитель. – Увидел, как ты бежишь, и…

– Опять начинается… – простонала Нина.

– Что начинается и почему «опять»?

– Слушайте, – Нина вцепилась в поручень так, что костяшки пальцев побелели, – скажите толком, без этих вот загадок, – она замолкла, пытаясь унять дрожь в голосе, и выпалила: – Кто вы такой и откуда меня знаете?!

– Нин, ты чего мне выкаешь? Реально не узнала?

Нина отрицательно мотнула головой.

– Я же Олег. Из школы. Ну? Ты ещё с Риткой этой всегда ходила. Чего в ней такого все находили…

Имя бывшей подруги Нину успокоило. Есть надежда, что этот неопознанный Олег хотя бы не псих. То есть, может и псих, но псих знакомый по прошлой школьной жизни. Лица бывших одноклассников Нина помнила только по общему фото, сделанному в девятом классе. Воспоминания были такими же размытыми, как фотография.

«Олег. Олег. Что за Олег?»

Мозг в ответ на запрос услужливо подкинул строчку о Вещем Олеге, который как ныне сбирался отмстить неразумным хазарам. Шутка в стиле искусственного интеллекта: Олег + школа = Вещий Олег. Нина улыбнулась.

Олег просиял.

– Ну? Вспомнила?! Веретенников. Меня ещё Пельменем дразнили.

– Пельмень! Да-да, было… – память извлекла, наконец, блеклый портрет щуплого паренька, нос в веснушках, дурацкая стрижка-ёжик. – То есть не было, – она нахмурилась. – Я тебя точно не дразнила.

– Ты – нет, – подтвердил повзрослевший Пельмень, превратившийся в круглолицего упитанного колобка. Стрижка-ёжик исчезла, как и веснушки, уступив место ещё более спорной причёске «под горшок». – Ты вообще мало говорила почему-то.

– Ладно. Я пойду. Приятно было повидаться, – Нина махнула рукой и вышла из автобуса.

– Погоди! – лицо Олега-Пельменя стало похоже на грустный смайлик. – У меня смена закончилась. Может посидим где-нибудь? Поговорим…

«Извини, я тороплюсь», – собиралась сказать Нина, но вдруг дернулась и заскочила обратно.

– Да, давай! – выпалила она.

Весёлый смайлик немедленно вернулся на место.

– Мне машину сдать надо, – Олег уважительно похлопал по рулю пухлой рукой. – Тут парк в двух шагах. И кафе. Там пирожки вкусные, – тоном знатока сказал он. – Можем там встретиться минут через пятнадцать?

– Нет! – Нина испуганно затрясла головой. – Я не знаю этот парк. Вдруг заблужусь. Можно я с тобой? – её голос дрожал.

Олег обеспокоенно посмотрел на неё.

– Э-э… Ты чего белая такая?

– Ннничего, – в носу защипало, Нина всхлипнула и полезла в сумку за салфеткой.

– Так, – Олег повернул ключ зажигания. Автобус успокаивающе затарахтел. – Ты права. Глупо тебя одну отпускать. Ещё сбежишь! – он хохотнул.

Нина натянуто улыбнулась в ответ. Она присела на краешек сидения и краем глаза наблюдала за одноклассником, расслабленно восседавшем на водительском троне. Рзглядеть в нём школьного тихоню-отличника было практически невозможно.

«Кстати, а почему Пельмень? Он же тощий был… На пельмень он скорее сейчас похож… Ничего не помню! Может уже провалы в памяти начались. Рановато-то вроде… – думала Нина. – Что был такой Пельмень помню, но на этом всё – дальше чистый лист. Неудобно… Надо же как-то разговор поддерживать…».

Бывшие одноклассники сидели в простеньком кафе-стекляшке с двумя стаканами чая и тарелкой легендарных пирожков на пластиковом столе без скатерти.

– Погоди, не рассказывай, – попросил Олег. – Я тут вычитал, что во время еды новости слушать нельзя. Пища хуже усваивается.

– Так это ещё Булгаков советовал, устами профессора Преображенского, – хмыкнула Нина.

– Он про советские газеты говорил, – принял литературную подачу Олег.

– Вспомнила! – Нина уставилась на собеседника стеклянным взглядом. – Ты же отличник был!!! Тебя всегда вызывали на открытых уроках, потому что ты на любой вопрос знал ответ!

Олег провёл указательным пальцем по переносице, словно поправлял невидимые очки, и озабоченно нахмурился:

– Веретенников, к доске! – строгим голосом сказал он.

Нина засмеялась.

– Очень похоже! Математичка, да? Она ещё вроде завучем была… Как же…

– Валентина Фёдоровна, – со вздохом подсказал Олег. – Учительница математики, завуч по воспитательной части и по совместительству моя мама. Фамилии-то у нас разные, поэтому долгое время никто был не в курсе, что я в родстве с вредной математичкой. Это меня из-за неё Пельменем прозвали, кстати, ну ты же знаешь…

Нина покраснела. Точно. Знает. Воспоминание вспыхнуло, как отблеск молнии, и озарило затерянный в подсознании уголок памяти.

Звонок с урока прозвенел на минуту позже, не успев спасти «плавающую» у доски Ритку.

– Вынуждена поставить три, – ручка в учительских пальцах неумолимо нависла над клеточкой в журнале.

– Ну, Валентина Фёдоровна, у меня же тогда в четверти тоже тройка будет, – Рита скривила лицо, готовясь пустить слезу.

– И ты об этом прекрасно знала, – спокойно сказала учительница, выводя каллиграфическую тройку напроти фамилии «Вышегородцева».

– Валентина Федоровнааа, – заканючила Ритка, – пожалууйстааа, – звонок заглушил нытье, но она упрямо стояла у учительского стола и что-то говорила.

Нина смотрела на подругу, прекрасно зная, чем обычно кончался этот спектакль. Рита брала учителей измором, ходила хвостом, рассказывая небылицы и давая обещания, которые не собиралась выполнять.

– Пять минут позора – и я с четверкой, – повторяла она свою мантру, – уж лучше, чем сидеть и зубрить всю эту школьную чушь, которая в жизни вообще не нужна.

Каждый раз, когда подруга добивалась успеха, выпрашивая оценку, Нина чувствовала мучительный стыд, смешанный с презрением к бесцеремонной Ритке, к шедшим у неё на поводу учителям и к себе – за свое молчаливое пособничество этой круговой поруке.

Не обращая внимания на Риту, не собиравшуюся покидать пост у стола, Валентина Федоровна объявила, что урок закончен. Класс загудел, как растревоженный улей. Ученики потянулись к выходу. Через распахнутую дверь в кабинет просачивался безумный шум перемены.

– Веретенников, задержись на минуту! – Валентина Фёдоровна окликнула уже выскочившего было за порог Олега. Тот неохотно подчинился. Учительница встала, обошла застывшую, как соляной столб, Ритку: – Вышегородцева, твой почетный караул тройку в четверку не превратит, – она сделала шаг навстречу вызванному Веретенникову и тихо сказала: – Сегодня педсовет. Приду поздно. На обед отвари пельмени.

Уши Олега полыхнули, он затравленно посмотрел на Ритку, ехидно улыбающуюся за спиной Валентины Фёдоровны. С этого момента Олег Веретенников и превратился в Пельменя, обреченного вариться в отдельной кастрюльке. Водить компанию с учительским сыном одноклассники перестали. С легкой подачи обозленной Ритки, конечно.

Нина приложила ладони к горящим от воспоминания щекам и робко глянула на Олега, гипнотизирующего аппетитные пирожки.

– Прости меня, а?

Одноклассник прервал сеанс гипноза и воззарился на Нину:

– За что?

– За школьные годы чудесные… – с усилием выговорила она. – Стыдно так… Прозвища дурацкие… Да и вся эта детская жестокость…

– Ты-то здесь при чем? Да и вообще – дело прошлое, – он взял с тарелки пирожок, откусил сразу половину и в экстазе закатил глаза.

Его добродушное удивление поразило Нину. Её собственная привычка мариновать обиды, как зимние заготовки, но при этом делать вид, что их нет, теперь казалась глупой и наивной. Сидящий напротив водитель автобуса с наслаждением поглощающий пирожки был явно доволен жизнью, несмотря на травмы прошлого.

– Ты давай налетай, – Олег подвинул тарелку, – а то прозрачная какая-то…

Нина вдруг поняла, что со вчерашнего дня ничего не ела. Утренний кофе не в счёт. Она взяла пирожок. Он был горячий, вкусный и очень похож на домашний, с луком и яйцом. Такие делала когда-то бабушка. Нина жевала пирог и вдруг поняла, что так спокойно не чувствовала себя уже очень давно. Может даже со времён тех самых бабушкиных пирогов.

– Слушай, а как тебя в водители занесло? – она отхлебнула чай. – Ты же вроде поступил куда-то…

– На юридический, – подтвердил Олег. – Специально для Валентины Федоровны. Обещал поступить. Поступил.

– И?

– Но учиться-то я не обещал… – он пожал плечами. – Формулировки очень важны, понимаешь? – его глаза искрились от смеха.