Музыка в дорогу

– Я покурить, – не выдержала Инга и сквозанула на кухню.

Вообще так делать было нельзя. В самом начале Изин установил правила: никто не может встать и выйти во время терапевтического процесса. Даже в туалет.

Покурить, перекусить и в туалет – всё строго в паузах между разборами, по общей договоренности.

– Может быть, все пойдем покурим? – предложил Стас. – Сделаем перерыв?

– Окей, идемте покурим, – вздохнул, поднимаясь, Изин. – И кофейку жахнем. Ты тоже подходи, – коснулся он Эдиковой скруглённой спины, отозвавшейся содроганием. – Ты молодец… Большой молодец сегодня.

Глава 6. Дама Кубков

Выбираться в центр за всякой мелочью вроде чашки кофе на Маросейке или новой бумажной книжки в «Москве» я полюбила после локдауна. Тогда всем казалось – прежняя жизнь ушла насовсем. Люди отпрянули друг от друга. Внешний мир стал враждебной средой, кишащей больными на разных стадиях заболевания, от бессимптомных носителей до кашляющих кровью обречённых. Мы с Гериком в первый же месяц паники, в феврале, купили беговую дорожку и потратили на нее, еще не распакованную, целый баллон антисептика. Затем распаковали, собрали и потратили еще полбаллона, опшикав со всех сторон, обеззаразив все поверхности и все пазы между плотно пригнанными деталями. Новенькую, стерильную, установили ее в гостиной, с видом на телевизор. Я ходила по ней под музыку и природу, и меня потихонечку отпускало: не всё так плохо… не всё так плохо…

Но всё было плохо. Очень плохо. Когда я ходила по дорожке под новости, это было отчетливо видно: всё плохо и будет хуже.

Я смотрела на опустевшие города. Кто-то специально снимал эти ролики, наверняка безумно дорогие, с использованием дронов. Дроны неспешно маневрировали среди высоток, зависали над улицами, площадями, парками культуры, дорожными магистралями и развязками, спальными районами, школьными дворами и стадионами, детскими площадками в паутине черно-желтых оградительных лент… Целая серия завораживающе-эпичных роликов, документальность которых мозг отказывался признавать.

Я не хотела верить, что это навсегда, но я поверила. Все поверили. «Мир не будет таким, как прежде» – эту горькую пилюлю новой реальности приходилось проглатывать каждый день, начинать с нее каждое утро, приспосабливаться к ней, вставшей поперек горла желатинно-тошнотной капсулой, как к чему-то постоянному и неотменимому.

Когда всё кончилось (еще внезапней, чем началось), я поехала в ГУМ и купила кеды. Модные, вызывающе молодежные, но мне было пофиг. В этих кедах, тут же обутых и накрепко зашнурованных, я прошла от ГУМа всю Тверскую-Ямскую, до «Белорусской», жадно разглядывая людей и внутренне пританцовывая. В какой-то момент у меня из глаз даже слезы брызнули, тогда я сказала себе: так, спокойно, это просто улица, просто люди. И – да, так оно и было. Просто люди. Кровь городов. Кровь, вернувшаяся в артерии и давшая сердцу биться.

С тех пор я не могу слишком долго сидеть в своей норке и никуда не выбираться.

Сегодня я выбралась в свои любимые «Шап’s». На распродажу.

У одного из стендов задержалась надолго, разглядывала толстенькие, крупной вязки, цветастые шапенции – лиловые, графитовые, фукси-пикси. Спросила у продавщицы, повернув к ней лицо: «И почем у вас эти шапочки?» А в ответ увидела голову манекена, устремлённый мимо меня плоский пластиковый взгляд. Я на миг оторопела, а реальная, живая девчонка-продавщица сдержанно захихикала. И еще кто-то хмыкнул по эту сторону прилавка, рядом со мной.

– Смотря какие, – сказала продавщица. – Вот эти вот две семьсот.

– Карина, – утвердил голос рядом со мной.

Я увидела Ингу. Она очень изменилась – стала старше и моложе одновременно. Несколько секунд мне потребовалось, чтобы ее узнать. Не две секунды, а целых три. Или даже четыре. А это (я потом думала и пришла к такому выводу) очень много. Это другие ставки времени вообще. Как в «Угадай мелодию»: одно дело узнать мелодию по трем нотам, и совсем другое – по четырем.

– Карина-а! – лукаво пропела Инга и приобняла меня за талию. – Я знаю, что это ты-и!

Она была маленькая и худенькая, со стрижкой «гаврош». Смешно подумать: я была теперь крупнее Инги размера на два, не меньше!

– Инга? – сказала я и неловко стиснула ее локоть. Локоть был острый, птичий, это чувствовалось даже под мехом шубки. Я тут же его отпустила.

Мы зашли в ближайший ресторанчик, сели. Инга сходу заказала бутылку шампанского, мне оставалось только растерянно кивнуть, подтверждая, что я не против. К игристому Инга взяла жульен и какой-то нарядный салат в креманке, увенчанный завитком горошка, а я выбрала то, что выбираю обычно – цезарь с креветками.

– Ну вот, – сказала Инга, качнув вино в бокале. – Сколько лет прошло? Двадцать пять?

– Двадцать три, – поправила я.

– За них и выпьем, – кивнула Инга.

У Инги в жизни ничего не поменялось, кроме нее самой. Всё тот же старый Феррари в чужом полуразрушенном гараже. Сама же Инга изменилась разительно, как бы компенсируя преображением внешности отсутствие каких-то других, так и не случившихся перемен.

Я чувствовала себя глупо, но не могла перестать на нее таращиться. На эту мальчуково-французистую стрижку с хохолком и небрежными пушистыми прядками на висках. На эту как бы естественную, непредумышленнуюсубтильность. Если не знать Ингу в ее более молодые годы, можно подумать, что она такой и родилась, тосенькой-босенькой. И что не было у нее никогда коленок-лепёх и складчатых боковин.

В этом ресторане были необычные бокалы – толстого узорчатого стекла, скорее кубки. Когда мы в третий или четвертый раз чокнулись кубками, я спросила:

– А как там Стас? Слышно о нем чего-нибудь?

До этого мы уже обсудили Виту и Эдика, и даже успели поговорить об Изине, ведущем подкаст «Take it Еasin» и обитающем в кибуце где-то под Хайфой, с кучей детей и красивой молодой женой. Как-то само собой выходило, что еще немного и Стас останется фигурой умолчания в этом нашем разговоре, таком вроде бы открытом, сумбурном и взбалмошно-ностальгическом.

Я спросила о Стасе ровно в тот момент, когда нужно было либо спросить, либо уже не спрашивать вовсе.

– А без понятия! – сказала Инга. Откинулась в кресле, махнула официанту: еще вина!

– Блин, я ж напьюсь, – вякнула было я, но скорей для вида.

Вторую бутылку мы опорожнили уже не так быстро. Инга, как бы набравшись духу и потупив свои кукольные ресницы, наконец призналась: у нее была связь со Стасом.

Так получилось. В какой-то из дней она задержалась в этой квартире, а эта квартира, так уж получилось, была его квартирой. То есть не то чтобы его, но он снял ее специально для тренинга. Для Изина. Так уж получилось, прости, пожалуйста.

– Ну ладно, – глупо хмыкнув, сказала я. – Прощаю.

– Ты ведь помнишь, я была не в себе. Мне очень было нужно… забыть про Лёню.

– Да брось оправдываться, чего ты! – сказала я. Посмотрела на Ингину руку, лежавшую на столе, и накрыла ладонью ее ладонь. Зачем я это сделала? Понятия не имею.

– Ну… я не то чтобы оправдываюсь, – Инга повела цыплячьим плечиком. – Я просто увидела, что у тебя всё хорошо: муж, дети. Вот и решила, что тебя не сильно это заденет.

– И правильно решила. Меня это не задевает вообще никак.

– Да брось! – фыркнула Инга. – Хоть как-то, но задевает. И это нормально. Меня бы тоже задело, если б я втюрилась в парня, а он бы провел ночь с другой. Причем вот так… в открытую. Все ж сразу всё поняли. Кроме тебя.

– Зато я сейчас поняла. Лучше поздно, чем никогда! – У меня всё еще оставался шанс как-то выкрутиться, соскочить с неприятной темы. Допить свой кубок и свалить домой.

На мою попытку шутливой капитуляции Инга не обратила никакого внимания. Она схватила вторую бутылку, разлила остатки (получилось до краев), и ее понесло дальше. О том, как был первый час ночи, и все толпились в прихожей, обувались, что-то там договаривали, досмеивали и дозёвывали, а Изин стоял в проходе между прихожей и кухней, босой, в затрапезной рубахе и джинсовых шортах, и вроде не собирался никуда уходить. Но потом собрался и ушел, как миленький. Потому что понял по ним – по Инге и Стасу, – что надо сейчас уйти. Или не надо, но хорошо бы. Особенно если есть куда. «Не думаю, что он спал во дворе на лавочке», – сказала об этом Инга спустя двадцать три года и многозначительно ухмыльнулась.

– Ну дык! Пошел к какой-нибудь своей тёлке… из прошлых групп!

– Но ты должна понимать! – Инга наставила на меня палец. – Это было не для тебя! Это было – для Лёни! От Лёни. Теперь – понятно?

Лёня был рок-музыкантом, алкоголиком и красавчиком. Тем, по ком бабы сохнут. Я никогда его не видела, но очень хорошо представляла. Особенно после того жутковатого упражнения, которое Изин подсунул Инге в конце первого дня – и за которое она, уже размятая-разогретая и даже успевшая как следует порыдать, немедленно ухватилась. Еще бы! Поговорить с Лёней прямо здесь и сейчас! Изин так спокойно, с такой рутинной уверенностью это предложил, что даже я на миг поверила в возможность подобного поворота. Мало ли. А вдруг он волшебник. Или – а вдруг он уже сконтачился с Лёней, о чем-то договорился, и тот стоит сейчас за дверью с букетом роз.

– Так ты согласна?

Инга, ожидая подвоха, смотрела букой, исподлобья, и всё же в ее глазах металась безуминка надежды.

– Прямо здесь и сейчас? И как ты это организуешь?

– Да или нет? – настаивал Изин.

– Допустим, я говорю да. Да.

И тогда Изин устроил ей рандеву с воображаемым Лёней, использовав технику двух стульев. Глупо было рассчитывать на явление Лёни во плоти. Выдохни, Инга. Чуда не будет, но поговорить вы все-таки сможете. Есть такая техника – два стула. То есть в нашем случае это были две диванные подушки. На одну подушку села сама Инга, другую Изин положил перед ней на расстоянии полуметра. Нас, всех остальных, Изин загнал на диван и попросил не вмешиваться.

– Что дальше? – глухо спросила Инга.

– Посмотри на подушку напротив. Ты видишь Лёню?

Подушка была пустой, но Инга кивнула: вижу. Наверняка она чувствовала себя обманутой и хотела скорее покончить с этим нелепым шоу.

– Что говорить? – спросила Инга.

– Что угодно. Для начала можешь с ним поздороваться.

Я думала, она сейчас так и сделает, лишь бы отвязаться от Изина и перестать выглядеть идиоткой, но Инга вдруг почему-то замешкалась. Она хотела – и не могла! – поднять взгляд на пустоту, зависшую над подушкой. Ее опущенные ресницы дрожали, словно у какой-нибудь Патрисии Каас в черно-белом клипе про мужчин, «которые проходят мимо». Видеть это было так странно… Сидевшая рядом со мной Вика шепотом ойкнула и поджала ноги, убрав ступни с пола и спрятав их под себя. Я тоже невольно повторила ее движение.

– Здравствуй, Лёня, – наконец изрекла Инга.

– Теперь сядь на подушку Лёни и поздоровайся в ответ, – сказал Изин.

Инга пересела на подушку напротив. Ей стало еще тяжелей. Это было видно по гримаске, исказившей ее лицо.

– Здравствуй, Инга, – сказала Инга.

Она сказала это сдавленным, каким-то совершенно потухшим голосом. Словно все ее силы ушли на то, чтобы завязать этот странный диалог.

– Что-нибудь еще? – подсказал Изин. – Лёня, у тебя есть, что сказать Инге?

«Лёня» молчал, мрачно пялясь на стенку поверх подушки. Только головой мотнул отрицательно, поняв, что просто так его не отпустят.

– Сядь назад, – сказал Изин.

Инга вернулась на свое место – подушку Инги, и снова Изин попросил ее посмотреть на Лёню, и снова для Инги это было мучением. Но Изин не отставал. Возможно, это был его любимый вид пытки – заставлять людей разговаривать с подушками.

– Что он сейчас делает? Смотрит на тебя? С каким выражением?

– С никаким.

– Опиши, как он выглядит, во что одет?

– Он… как обычно. В куртке в такой, в ветровке. Он ко мне пришел, потому что жена выгнала. А любовница не пустит пьяным. А я… я любым пущу.

– Ты хотела ему что-то сказать, – напомнил Изин. – Скажи.

Инга поёрзала на подушке, собираясь с мыслями, наконец решительно вскинула взгляд на то место, где не было никакого Лёни. Его там точно не было. Но я все-таки увидела… успела увидеть. Крупный широкоплечий мужчина сидел, сложив ноги по-турецки, и виновато смотрел на Ингу.

– Нам надо расстаться, – сказала Инга. – Давай расстанемся.

– Так, хорошо, – кивнул Изин. – Перейди на Лёнино место и ответь на это.

Но и Инга и не подумала никуда переходить.

– Оставь меня в покое! – вдруг заорала она. – Как же ты задолбал! Уйди из моей жизни, урод! Ненавижу тебя! Не хочу!!!

Когда она прокричалась, Изин повторил свою просьбу: сядь на подушку Лёни, пусть он ответит.

Инга собралась было так и сделать, встать и пересесть, но быстрый взгляд на «Лёню» отбросил ее обратно. Инга сникла, закрыв лицо руками и издав короткий скулящий звук.

– Он уже ответил, – выдавила она. – Он сказал: «Договорились. Лады». А потом просто ушел. Встал и ушел отсюда.

Инга махнула официанту – счет, пожалуйста! А мне салютнула кубком и допила оставшийся в нем глоток шампанского. Я подумала, что мы сейчас разойдемся и никогда уже не встретимся, и решила спросить.

– Значит, терапия не помогла? Раз ты всё еще с ним?

– Солнышко, ну что ты такое несешь! – хохотнула Инга. – Конечно же, помогла! Я – успокоилась, это главное. Сделала свой выбор.

– Какой выбор?

– До Изина я думала, что не выбирала любить Лёню. Что мне просто вот так… не повезло. А на группе всё встало на свои места. Поняла?

Я, конечно, всё поняла. Еще в самом начале поняла, когда Инга рассказывала о том, как провела свою жизнь, роскошно одинокую и нелепую, словно ванна с шампанским.

– Ты счастлива? – прямо спросила я.

Получай. Это тебе за Стаса.

– Я? – хмыкнула Инга и открыла принесенный официантом чекбук со счетом. А затем добавила вызывающе невпопад. – Я угощаю.

– Ладно. Тогда я в другой раз, – сказала я.

Мы сделали вид, что чмокнули друг на друга в щеки, и разошлись, прекрасно понимая, что другого раза не будет.