Когда я была тобой

Василиса Романова

Когда я была тобой

Когда я была тобой

1

Вот и наступило долгожданное лето. То самое первое лето после школьного выпускного, сулящее начало новой взрослой жизни. Шумные праздники отгремели, оставив после себя кучу незабываемых эмоций, впечатлений и воспоминаний. Красивые бальные платья снова были аккуратно убраны в шкаф до следующего подходящего случая. Кое-кто уже успел пройти вступительные испытания и стал носить гордое звание студент-первокурсник, кто-то устроился на работу, а некоторые решили просто отдохнуть после утомительных экзаменов, расслабиться и ничего не предпринимать до лучших времён. Уверенность вчерашних выпускников в непременном пришествии этих самых времён в скорейшем будущем была несокрушимой. Непоколебимой была и их вера в завтрашний день – в новые заманчивые перспективы, в открытые для них всюду двери, в благородство и справедливость, во взаимную всепоглощающую любовь и искреннюю, бескорыстную дружбу. Всё казалось таким настоящим после детского кукольного мира. Жгучее желание покорять новые вершины и завоёвывать мир переплеталось с неосознанным страхом отпустить мамину руку и идти по жизни самостоятельно, принимая взрослые решения без чьей-либо подсказки.

Многое ждало впереди вчерашних несмышлёнышей, ещё неокрепших, но уже гордо расправивших крылья, готовых к полёту навстречу новым свершениям. Но это было их будущим, загадочным и манящим, привычно начинавшим отсчет с первого дня осени. А в настоящем для юных открывателей и покорителей распахнул свои жаркие объятия месяц июль, давая возможность в полной мере насладиться всеми доступными в этом возрасте развлечениями, набраться сил для главного испытания – испытания самой жизнью.

Дни, недели пролетали с невероятной скоростью, неминуемо приближая осенние перемены. И молодые люди старались заполнить это время интересными событиями, общением с друзьями, веселыми посиделками. С одной стороны, они чувствовали себя уже взрослыми, особенно счастливчики, достигшие совершеннолетия, с другой – всё ещё оставались детьми с присущими им жизнелюбием и максимализмом, желанием побеситься, а иногда и кого-нибудь побесить.

В маленьком городке Подмосковья, где круг доступных развлечений достаточно узок, молодежь облюбовала лесные зоны и парки, берега узкой, но местами довольно глубокой речушки и местного большого пруда. В вечернее время именно там кипела самая интересная жизнь.

В прозрачном сумраке тёплого летнего вечера на берегу реки горько пахло костром и подгоревшей свежей травой. Едкий дым то стелился по самой земле, то взвивался вверх, уносимый потоком лёгкого ветерка, а по влажной почве уже лениво пробиралась ночная прохлада. Треск догорающих хвойных веток заглушался заливистым громким смехом и прерывался полушепотом рассказанными историями. Это был обычный летний вечер, такой, каких бывает много в жизни каждого человека. Но что-то невообразимо приятное, какое-то непонятное томящее ожидание вперемежку с душевным волнением делали его особенным, даже волшебным.

В огромных зеленых Тониных глазах отражались искры пылающего огня, её лицо раскраснелось от жара, но она ещё ближе подсела к костру и неловко улыбнулась. Она сделала глубокий вдох, наслаждаясь пьянящим ароматом лета и юности. Ей хотелось всю жизнь сидеть вот так – уютно укутавшись в джинсовую куртку, в тепле и с веселой компанией, ворошить обгоревшей на конце веткой тлеющие угли, трогать руками разгоряченные щеки и смеяться, безудержно, звонко, искренне. И неважно, о чём без умолку, наперебой говорили её приятели, не имели значения их имена, фамилии и лица, их пол, возраст и положение в обществе. Это всё были лишь детали большого паззла, сложенного из звуков, эмоций, настроений, красок, запахов, в целом составляющего сложную и невообразимо прекрасную картину единения человека и природы. Время летело совершенно незаметно, и Тоне жутко не хотелось, чтобы это ощущение покидало её, чтобы ночное летнее волшебство заканчивалось, мысль о возвращении к реальной жизни со всеми её проблемами, страхами доставляла почти физическую боль.

Самый близкий её человек сейчас был далеко, покоряя новую вершину, преодолевая очередную ступеньку своей юной жизни. Тоня знала – так нужно, и искренне радовалась, что хоть кому-то из их семьи повезло приблизиться к мечте. Но радость эта была всё же с горьковатым, едва уловимым привкусом…Тоня сама не понимала, чего именно. А может просто боялась себе признаться. Ведь это неправильно – завидовать собственной сестре, горячо любимой и самой лучшей во всём мире. Её точная копия теперь студентка журфака, и разве это не настоящее человеческое счастье? Разве не должна Тоню переполнять гордость? Должна, и переполняла! Просто она сама почему-то даже не попыталась стать кем-то. Струсила. Ну и пусть! В конце концов – у неё вся жизнь ещё впереди, а пока она может себе позволить наслаждаться вечером, и ночью, и утром. Ведь может?

Тоня прогнала неприятные мысли и снова утонула в неге поздней летней ночи. Она улыбнулась сама себе и поуютнее укуталась в чью-то куртку, бережно накинутую на её хрупкие плечи.

Костёр потихоньку догорал, отдавая ночному воздуху последние искры тепла и света. Друзья стали понемногу расходиться по домам, а на горизонте появились первые отблески приближающегося рассвета. Волшебство почти рассеялось.

Чтобы ещё хоть ненадолго продлить наполнявшие её душу эмоции, девушка решила прогуляться до дома одна. Она с трудом отбилась от настойчивых попыток проводить юную красавицу до дома. По привычной, протоптанной многими поколениями тропе, через редкие заросли дикой смородины Тоня шла размеренным шагом, вдыхая полной грудью дурманящие ароматы влажных от росы цветов и листьев, наслаждаясь переливистыми, стрекочущими звуками июльской ночи. Она чувствовала себя абсолютно свободной. Где-то чуть поодаль слышались голоса друзей, бредущих в сторону города небольшими группами. Но Тоне совсем не хотелось их компании. Она радовалась своему маленькому, призрачному одиночеству. Её голова, душа и сердце были чисты от мыслей и переживаний, и при этом наполнены приятной тягучей умиротворенностью. Это была Тонина ночь, это была её жизнь, её дорога.

Девушка медленно брела по окраине города. Родного, знакомого каждым поворотом и закоулком, каждым звуком и каким-то своим особенным запахом с раннего Тониного детства, провинциального городишки. Она лениво разглядывала ещё серые в ночном полумраке дома, пустые скамейки парков, мокрые от только-только выпавшей росы. В черте города томная пустота начала понемногу отступать, заполняя пространство неприятными и непонятными образами. С каждым новым шагом чудесная легкость улетучивалась, и на её место, крадучись, стала пробираться неизвестно откуда взявшаяся тревога. Она, как змея, заползала в самые отдаленные уголки души и разума, поселяя там страх и волнение. Антонине стало не по себе. Она остро осознала: случилось что-то ужасное. Сердце девушки мгновенно ускорило ритм, а ноги бегом понесли её в сторону дома. Тоня летела вперед, спотыкаясь и не замечая ничего вокруг, она перепрыгивала через ступеньки и песочницы на детских площадках во дворах, стараясь сократить свой путь. Она бежала по тёмным улицам, не понимая, зачем это делает, но осознание необходимости как можно скорее попасть домой не давало ей возможности остановиться и хотя бы перевести дыхание.

Увидев перед собой знакомый адрес, Тоня остановилась, как вкопанная. Вот он её дом, вот её подъезд. Всё тихо, все жильцы спят. Вроде бы ничего не произошло. Осторожно повернув ключ в замочной скважине, девушка тихонько открыла дверь и на цыпочках прокралась по узкому коридору маленькой квартирки в их с сестрой комнату. Она упала на кровать и закрыла лицо руками. Казалось, можно выдохнуть, но тревога не отпускала Тоню. Девушка взяла в руки книгу, которую давно собиралась дочитать, только слова и буквы сбивались в одно тёмное расплывчатое пятно, не давая возможности уловить суть написанного. Ещё раз перелистав непрочитанный роман, Антонина положила книгу на прикроватную тумбу и стала нервно ходить взад-вперед по комнате. Разрушающие и уничтожающие мысли не давали ей покоя. Стараясь отогнать страшные думы, девушка медленно подошла к спальне родителей и заглянула в узкую щель приоткрытой двери. Спят. Самые родные люди в целом мире. Антонина с любовью и нежностью посмотрела на них, и не удержалась – приблизилась к кровати и тихонько взяла маму за руку. Но тут же резко отпустила, отскочив на полметра, словно её ошпарили кипятком, и громко, надрывно закричала: «Мама! Нет!» Девушка быстрым движением включила свет в комнате, подбежала к матери и начала с силой неистово трясти её. «Мама! Нет! Проснись, пожалуйста! Нет! Мама, прошу! Господи, нет!» – Тоня кричала, а слёзы солёным потоком застилали ей глаза. Она безудержно целовала мать, крепко прижимала её к себе, но мама не отвечала, её руки и лицо были холодными. Девушка дрожащей рукой вцепилась в плечо отца. «Папа, проснись, мама…» – слова застыли на Тониных губах, её лицо ещё больше побледнело и вытянулось. От шока и разрывающей душу на части боли она не могла сделать вдох, девушка безуспешно ловила ртом воздух, но его катастрофически не хватало. Из её груди вырвался сдавленный стон, похожий на вой раненой волчицы, Тоня почувствовала, будто тысяча острых кинжалов разом вонзилась в её сердце. Она не видела больше ничего вокруг и не понимала, что происходит. Её мир рухнул, её жизнь разлетелась на мелкие осколки, разбившись об острую, несправедливую, не щадящую никого реальность. Тоня оказалась наедине со своей нежданно настигнувшей бедой, совсем одна перед лицом страшной, невыносимой, мучительной трагедии; такая юная и наивная, совершенно не готовая к подобным жизненным испытаниям, она не знала, что делать. Как существовать дальше? Как ей, семнадцатилетней девчонке пережить всё это? И сможет ли она?

За окном показались первые лучи восходящего солнца. Они медленно скользили по сочной зелёной траве, по пыльным тротуарам, по крышам и стенам домов. Они бесцеремонно вползали в раскрытые окна, принося свет, тепло и новый день. Новое утро, пробуждающее, многообещающее, полное ожиданий чего-то интересного и неизведанного. Для кого-то, но не для Антонины. Её день начался много часов назад и не закончился до сих пор. Девушка молча лежала в согретой её собственным теплом родительской постели и смотрела в потолок. На красивом Тонином лице не было ни единой эмоции, застывший пустой взгляд бесцельно блуждал по белой свежевыкрашенной поверхности, а в глазах не было ни слезинки.

Как такое могло случиться? Что вообще произошло? Почему именно с ней и именно сейчас, в момент, когда Тоню абсолютно некому поддержать в этом горе? За какие прегрешения судьба отняла у неё самое бесценное сокровище – её родителей? Зачем сразу обоих? Кто решил, что там, в другом мире, они нужнее, чем здесь? Мысли огромным чёрным роем заполнили Тонин мозг, от них некуда было деться, они преследовали, доставляя жгучую боль. Слёзы вновь полились рекой, и не было никаких сил сопротивляться. Девушка крепко прижала к груди мертвую мать и завыла, громко, протяжно, жалобно. Она словно слышала себя со стороны и не могла остановиться. Ей хотелось истошно закричать на весь белый свет о своей беде, о разорванном в клочья сердце, об истерзанной, обливающейся горячей кровью душе, но она не посмела. Мама с папой спят. Их нельзя разбудить. Их невозможно разбудить уже никогда!

2

Вера проснулась от громкого шума. «Ну что там опять! Соседи никак не угомонятся!» Она взглянула на часы – 5.30, ещё десять минут можно было безмятежно спать, но ей бесцеремонно не дали досмотреть сон. Лениво потянувшись, Вера побрела в ванную. В зеркале её встречало лохматое светло-русое зеленоглазое и слегка опухшее существо. «Даа…Неземная красота! Кому же я такая необыкновенная достанусь?» Она наспех умылась, почистила зубы и походкой зомби побрела на кухню. «Чай? Кофе?» – спросила Вера себя вслух, попутно доставая банку растворимого кофе и сахар. «Ну, конечно же, кофе…в полшестого утра…» – пробурчала она сама себе, насыпая полную ложку сухого ароматного порошка в большую кружку.

Завернувшись в плед, Вера с кружкой в руках прошагала в другую половину комнаты, туда, где стройными рядами стояли её работы. Вера с детства любила живопись, и, повзрослев, связала свою жизнь с ней накрепко: она работала в журнале «Мир искусства», писала статьи о художниках, известных и не очень, об их работах, о поиске себя в волшебном мире красок и холстов. Так же сама писала картины. Писала для себя, для немногочисленных друзей и знакомых. И это шло из самого сердца, Вера брала кисти и краски и становилась самой собой. Окружающий мир прекращал свое существование, время останавливалось. Незыблемыми оставались только Вера, её руки, горящие глаза и неудержимая фантазия. И вот с ещё недавно пустого холста на неё смотрела хрупкая, почти невесомая девушка, невероятно похожая на саму Веру.

Телефонный звонок моментально вернул девушку в реальный мир.

– Алло. Привет. Нет. Для тебя я всегда занята. Не звони мне больше. Нет! Для чего? Мы же всё выяснили. Всё. Всё! Пока! – голос Веры был холодным без единой эмоции. Но внутри бушевала буря.

«Так. Пора с этим заканчивать. Иначе это не прекратится никогда», – проговорила Вера про себя. Она быстрым движением скинула плед и потянулась за одеждой.

3

Белокурая малышка Сонечка настойчиво укладывала спать куклу в одной из многочисленных комнат большого коттеджа. Кукла никак не хотела засыпать, и Соня громко ругала её и грозила лишить сладкого. Вот мишка давно спал, и непослушной кукле следовало бы брать с него пример. «Папа!» – вдруг закричала Соня и, бросив игрушки, побежала в сторону двери. Высокий темноволосый мужчина легко подхватил девочку на руки. Соня крепко обхватила его ручонками за шею и прошептала: «Папуля, я тебя люблю». «Я тоже тебя люблю. Сильно-сильно!» – услышала в ответ малышка, – «А теперь быстро собирайся – поедешь к бабушке. Наташа поможет тебе собрать вещи». Соня надула губки: «Не хочу Наташу. Пусть мама вещи соберёт!» «Софья! Давай не будем спорить», – строго сказал папа, – «Мама занята. Тебе поможет Наташа».

Дмитрий спустился вниз по лестнице и быстрым шагом направился к выходу из дома. Он был явно недоволен состоявшимся с дочерью разговором, и не только им.

– Тоня! Ты где? – раздраженно прошипел Дмитрий в телефонную трубку. – Соня едет к бабушке на выходные. Где тебя носит опять?

– Я у Светы. Я же тебе говорила утром, что поеду к ней. Ты не возражал. И об отъезде Сони не было речи. Что случилось? – ответил взволнованный голос в трубке.

– Ты полдня у Светы! Про Соню договорились еще неделю назад – ты опять всё забыла? Она спрашивала про тебя. Ребёнок практически не видит мать! Это нормально, по-твоему?

– Давай дома всё обсудим. Я скоро приеду.

Дмитрий швырнул телефон на переднее сидение автомобиля, сел за руль и задумчиво уставился на лобовое стекло. В его голове роились нехорошие мысли, ему казалось, что мозг вот-вот взорвётся. Он не понимал, почему его жена стала такой, и куда делась Тоня, которую несколько лет назад он полюбил. Где та по уши влюблённая в него, хрупкая, нежная девушка, с огромными искрящимися зелёными глазищами и обезоруживающей улыбкой? Где та Тоня, которая каждую секунду хотела быть с ним рядом, которая каждое утро целовала его перед работой, целовала так, что ему хотелось бросить всё к чертям и остаться с ней? Куда исчезла Тоня, обещавшая родить ему кучу детей и любить его до последнего вздоха, до последнего удара сердца? Теперь она постоянно бежала куда-то или от кого-то. Её всегда не было дома, и она всегда находила этому оправдание. Глаза Тони, прежде излучавшие столько света и тепла, что их с лихвой хватило бы для освещения и обогрева целого континента, теперь были тусклыми и пустыми. Неужели она разлюбила? Нет, она не могла. Что происходит с его женой на протяжении вот уже нескольких месяцев? Тоня избегает любых попыток даже начать разговор о её поведении, о том, что её беспокоит. Может Дмитрий сам что-то делает не так? Конечно, они не так часто, как хотелось бы, проводят вместе время. Но ведь он – Дмитрий – зарабатывает деньги для Тониного и дочкиного безбедного существования. Это благодаря Дмитрию у Тони куча свободного времени, которого с избытком хватает на многочисленных подружек, походы по магазинам и салонам красоты, и ещё большая куча денег, чтобы оплатить всё это безобразие. Благодаря Дмитрию ей не нужно каждое утро ни свет, ни заря вставать и бежать на работу, попутно завозя Соню в детский сад, не нужно готовить обеды и ужины, не нужно заниматься стиркой, уборкой и прочими домашними делами – всё это выполняют другие за определённую плату. Всё, что он делал для жены и дочки, и будет делать в будущем – только ради их благополучия, только ради любви к ним. А от Тони всего-то требуется быть примерной женой и матерью. Неужели это так сложно и невыполнимо? Неужто, проводить время с дочерью, играть с ней, помогать узнавать мир, радоваться её пусть пока маленьким, но таким значимым для Сонечки достижениям, утешать, когда малышке больно или грустно – это такая непосильная задача? Просто быть рядом с ним, когда на душе гадко, и хочется в бешенстве орать на каждую попавшуюся на глаза вещь; просто быть благодарной и терпимой, быть верной, любящей женой, быть его опорой – это такой титанический труд? Дмитрий глубоко вздохнул и повернулся в сторону дома.

На крыльце, пытаясь надеть на маленькие детские плечики плюшевый рюкзак, копошилась Соня. Она сердито смотрела на няню, отвергая её безуспешные попытки помочь, ей хотелось непременно справиться самой. Наконец всё получилось. Няня Наташа помогла Сонечке спуститься по лестнице, усадила её в автокресло, поцеловала в нежную щёчку и пожелала хорошо провести время с бабулей. Девочка с тревогой огляделась по сторонам. «А мама?» – спросила Соня, – «Она не скажет мне «пока-пока»?»

Дмитрий недовольно взглянул на часы и взял в руки мобильник. Но не успел он набрать номер, как к дому на большой скорости подъехал серебристого цвета Ауди. Визг тормозов распугал гревшихся неподалёку на солнышке воробьёв. «А вот и мама», – Дмитрий повернулся к Соне и выдавил из себя подобие улыбки. Из распахнутой двери автомобиля выбежала взъерошенная, запыхавшаяся Антонина и прямиком бросилась к дочери. Она крепко обняла Сонечку, и стала безудержно целовать её пухлые розовые щёчки, маленький курносый носик, нежные белые ручки, каждый крошечный пальчик. «Мама очень любит тебя – ты слышишь?» – шептала Тоня, – «Ты моё самое дорогое сокровище, малышка моя, солнышко мамино, ты побудешь у бабули немножко, а через два дня я заберу тебя и…» Но Соня резко оттолкнула мать: «Уйди. Ты меня всю помадой испачкала. Помаши мне «пока-пока», и мы поедем к бабе». Тоня опешила. Она нехотя отстранилась от дочери и послушно помахала ей «пока-пока». «Поехали, пап». – Скомандовала Соня и отвернулась. По лицу Антонины покатились слёзы, она из последних сил пыталась улыбаться, но это ей практически не удавалось. Дмитрий грустным и сочувствующим взглядом посмотрел на жену, тяжело вздохнул и повёз ребёнка к бабушке.

Тоня долго смотрела вслед удаляющемуся автомобилю, а перед глазами стояло равнодушное лицо дочери. Слёзы текли, не останавливаясь. Казалось, рухнул Тонин маленький мир, и построить его заново невозможно. Сонино «уйди» ударами отбойного молотка стучало в голове, разбивая последние кирпичики. Тоне стало очевидно – Соня не любит мать, а если любит, то как-то по-своему с долей детской неосознанной жестокости. Но откуда могла взяться жестокость в трёхлетнем ребёнке? А ведь Тоня так и не успела ощутить себя матерью по-настоящему. Всё время что-то мешало. Сначала модная послеродовая депрессия, жуткая усталость и бессонница, постоянное навязчивое желание спрятаться от всех на необитаемом острове, от людей, от шумного города, от вечно недовольной и постоянно раздающей советы свекрови, от периодически соглашающегося с мамой и всё время чего-то требующего мужа, от практически непрерывно орущего ребёнка. Потом с появлением в доме няни, Антонина маниакально стала использовать каждую свободную минуту для себя лично, для своего отдыха, для общения с подругами, для редких встреч с сестрой, для походов по салонам и магазинам. Она делала это с такой жадностью, будто в ближайшие дни её должны были посадить в тёмный подвал под амбарный замок на веки вечные. Тоне казалось, что нужно успевать жить для себя, пока ребёнок совсем маленький, что потом такой возможности уже не будет, что материнство полностью поглотит её. Но не поглотило. Ни через год, ни через два…Чем больше Тоня спешила жить, тем больше Сонечка отдалялась от неё. Конечно, Антонина любила дочь, но между ними не было той невидимой, завязанной на инстинктах и духовности детско-материнской связи. Несколько месяцев назад пришло осознание, что всё это неправильно, что так быть не должно. Тоня корила себя за то, что она плохая мать. Но не знала, как исправить.

На ватных не слушающихся ногах Тоня поплелась в дом.

Горячая вода мощным напором взбивала густую мыльную пену. Тоня лежала в ванне и молча разглядывала потолок. Ни одна эмоция не отображалась на её красивом лице. Ей хотелось стереть из памяти всё произошедшее и начать жить заново. Чтобы в той новой жизни муж любил и ценил её, а не гнался за деньгами, постоянно пропадая на работе, чтобы дочь уважала её, а не била игрушками при любом удобном случае, чтобы она – Антонина – была хозяйкой своей жизни, а не жила под диктовку подруг, свекрови, общества. Жаль, это невозможно. Тоня ещё сильнее ощутила свою беспомощность и неспособность влиять на судьбу. Она набрала полную грудь воздуха и с головой погрузилась в пену.

4

Вера на кухне жарила яичницу, напевая мотив весёленькой песенки. Она сегодня с утра была в хорошем настроении: наконец-то выспалась, видимо соседей не было дома, закончила последнюю работу, которая ещё с начала создания стала её любимой, в жизни появились новые заманчивые перспективы. Ей скоро 30. Жизнь налаживается. Вчера они договорились встретиться с сестрой и провести вместе целый день. Такого не было со дня окончания школы. Сестра-близнец Веры – Тоня уже состоявшийся семейный человек, у неё муж, дочка, свой дом, своя жизнь. У Веры – работа и картины. И съёмная квартира-студия. Тоже неплохо, она не жалуется. Конечно, к тридцати годам хотелось бы большего: хотелось бы семью, детей, любимого мужчину рядом. Это в дополнение к работе и картинам. Но…видимо, всему своё время.

Раньше Вера и Тоня были очень близки, почти неразлучны. Они понимали и чувствовали друг друга с полуслова, с полувзгляда. Они делились самым сокровенным, и были друг для друга больше чем сёстры. Они были половинками единого целого. Невероятно похожими друг на друга, и одновременно такими разными. Тоня и Вера дополняли друг друга. Антонина всегда была заводилой и генератором различных весёлых и не очень, иногда просто сумасшедших идей. А Вера – глазами, руками, и голосом разума в их дуэте. Когда-то они сводили с ума преподавателей и одноклассников, притворяясь друг другом, а потом весело обсуждали произошедшее: «Когда я была тобой…», – «А когда я была тобой…»

После замужества Тони что-то изменилось. Теперь её семьёй стал Дмитрий, а позже – и малышка Сонечка. Они заняли в жизни Тони большую часть места, ранее занимаемого одной Верой. И Вера не стала соперничать, она просто потихоньку ушла в тень. Она знала, сестра любит её, и дорожит ей, просто изменились обстоятельства. И прошлого не вернуть. Нужно приспосабливаться и жить дальше. И Вера жила. Она устроилась на работу, которая доставляла истинное удовольствие, она посещала различные выставки, галереи, музеи искусства, общалась с творческими людьми и давала выход накопившейся энергии и нахлынувшему вдохновению в своих картинах. Часть места Тони в жизни Веры теперь занимали работа и живопись. Природа не терпит пустоты, сказал когда-то мудрец. Он, несомненно, был прав.

Вера с нетерпением ждала встречи с сестрой. Она приготовила кучу вещей и фотографий из прошлого, чтобы посидеть – повспоминать, подурачиться как раньше. Она была в предвкушении предстоящего общения с её родной, любимой Тонечкой. Всё-таки здорово, что она решила наконец-то прийти в гости. Жаль, что одна – Вере очень хотелось потискать племяшку – ну да ладно, в следующий раз она не впустит Тоню без Сонечки. Вера задумчиво улыбнулась.

В дверь позвонили.

– Тонька! – с радостным криком Вера бросилась встречать сестру.

– Привет, Верунчик! – Тоня обняла Веру и крепко прижала её к себе. – Я так соскучилась! Мне так тебя не хватало. Если б ты только знала.

– Какая ты красивая! Правда. Я тебя сто лет, наверное, не видела. Ты прямо такая вся…неземная, блондиночка с обложки журнала, – восхищённо щебетала Вера, увлекая сестру вглубь комнаты.

– Ух ты! Сколько новых, – окидывая взглядом произведения Веры, воскликнула Антонина, – Ты – талант, сестрёнка. Не то, что некоторые.