Потерянная тропа. Том 1. Часть 1

– Я не буду объяснять, что к чему: сама узнаешь, – отмахнулся от неё как от назойливой мухи «бог». – Считай, что выиграла в лотерею открыв тот проход. Соглашайся. У тебя всё равно альтернативы: умереть или жить. Думаю, выбор очевиден.

Это слишком походило на долговой кредит банка, чтобы с ходу повестись на такое.

– Заладила… Какая же ты медленная, великие черепахи… – он хлопнул себя по лицу, предварительно развернувшись в профиль, чтобы, видимо, случайно не засветить лицо. А затем бог поднял ладонь вверх и поперёк неё на тонкой коже, от большого пальца до мизинца, проявилась розовая полоска, на которой тут же выступила алая кровь.

– Я, бог «второго шанса», клянусь никогда не упоминать перерождение этой… – он растерянно замолчал, явно определяясь с тем, как назвать учёную. – …девушки в целях шантажа, требования долга или в иной другой корысти.

Кровь на его ладони полыхнула золотистым, а затем порез затянулся, оставляя на руке тоненький, ровный шрам.

– Довольна?

Марианн с сомнением смотрела на это светопреставление, продолжая всё больше лелеять недоверие. Парень молчал, и она тоже помалкивала, с каждой секундой чувствуя, как растет напряжение.

Время шло и когда она уже приготовилась отказаться, собеседник с раздражённым выдохом сдернул с себя капюшон и опять хлопнул по лбу.

– Ты явно лёгких путей не любишь.

И зачем, спрашивается, столько конспирации было?

Марианн никогда не видела таких янтарных глаз у живых людей. В юности, во время одной из магических практик, она купила себе кулон похожего оттенка. Желтый, прозрачный, с черными крапинками. Лицо парня оказалось молодым и очень бледным, а волосы были белыми, больше седыми чем врожденный блонд. В черной, кудрявой шевелюре Марианн тоже пробивалось несколько таких прядок. Парень вновь схватил её за руку. И пейзаж, мигнув, сменился.

Учёная действительно не искала лёгких путей, но то что она увидела, сразу перевесило и её настороженность, и недоверие, и желание держаться от столь подозрительных предложений, похожих на то, что когда-то провернула с их миром Налима, подальше.

Местность вокруг сменилась, дерево исчезло. Они находились на полигоне, который был покрыт песком, и на нём проходил поединок. Двое высоких, выше чем она и её собеседник, парней, весело перешучивались и кидались друг в друга то шарами из света, то ледяными иглами, то огнём, то молниями. Марианн всё ещё не чувствовала энергии, но и привычных символов, которые всю жизнь рисовала на предметах, не увидела.

– Как они это делают? – теперь уже Гротэр вцепилась в руку бога, словно утопающая за последний прутик.

– Не скажу. Даже если ты мне руку оторвешь, не могу сказать, – Марианн пришлось приложить все усилия, чтобы чуть разжать побелевшие пальцы. Мир вновь мигнул. Они оказались на вершине какой-то башни. Рядом с ними, на небольшой плоской площадке, вскинув в воздух посох, стоял и орал во всю глотку человек. Для каких именно звуков он так старательно разевал рот Марианн не могла услышать. Ощущения были будто она находится под толщей воды.

По началу все это представление показалось бессмысленным, пока она не заметила с какой силой ветер раздувал плащ собеседника. Небо стремительно чернело – над ними собирались, тяжело переваливаясь, грозовые тучи. Они набухали, всё чаще выпуская из себя молнии.

Мир мигнул вновь, прежде чем первые капли ливня упали вниз.

Мгновения перемещений походили на помехи в стеклах: секунда, легкая рябь, и заснятые кадры демонстрируют совершенно другую местность. Она видела восстающих из земли мертвецов, которых поднимали с помощью кинжала и убийства. Видела девушку, изувеченную настолько, что даже со схемой жизни диагноз был один – смерть, и тем не менее раны затягивались от яркого света быстрее, чем от любого регенеративного заклинания её мира. Видела летающие корабли без двигателей и кристаллов, без схем, к которым так привыкла. Видела искусных воинов с мечами и копьями, которые своими ударами раскалывали или ломали километры пространства вокруг. Почувствовала музыку бардов, звуки инструментов которых лентами шевелились в воздухе и серебрились, словно снег. Чуть не сломала руку богу, когда тот показал художников, чьи картины оживали. Видела животных, о которых никогда даже подумать не могла: огромных, величественных, по возрасту старше, наверное, чем весь её мир.

У неё не было полноценного тела, она не слышала звуков, не чувствовала тепла, но от такого обилия образов казалось, что голова кружится. Столько всего… Она будто бы вновь стала ребёнком, который одним только воображением был способен создать нечто настолько яркое. Марианн снова и снова прокручивала в голове сцены, боясь лишним движением спугнуть это наваждение и не сразу заметила, что они вновь находятся на поляне возле огромного дерева.

– И как? – тихо проговорил парень, смотря на неё с теплотой. Он уже знал ответ.

Глава 2. Перерождение

Горло фейри сдавливал ошейник, сидящий плотно, но недостаточно, чтобы задохнуться. Он был клеймом, подтверждающим, что даже собственную свободу женщина потеряла. Вокруг металла алела расцарапанная и раздражённая кожа. Фейри вытирала липкую кровь, ощущая жжение, которое не получалось облегчить.

Она была принцессой и любимой младшей дочерью, изгнанной за свои чувства. Сидела здесь, не в состоянии открыть подгнившую дверь и сбежать.

Фейри ненавидела людей, себя, жизнь, богов и этот мир, разделённый на куски. И лишь на одного человека, из-за которого в груди образовалась сплошная дыра боли, не выходило расплескать это безжалостное море. Ненависть съедала всё, но не огромный провал тьмы, в котором, видимо, и спряталось её истерзанное Желание.

Женщина сидела, прижав ноги к большому животу, и старалась казаться как можно меньше. Будто это помогло бы ей исчезнуть… Или хотя бы загнало поглубже прорывающиеся наружу воспоминания, которые вовсе не хотели прятаться. Прошлое огромными пенистыми волнами обрушилось на неё.

Фейри и человеческий мальчишка познакомились, когда он был ещё ребёнком, случайно забредшим на грань миров. В основе её духа, из-за которого она когда-то появилась на свет, было желание найти истинную любовь.

Мальчик пробудил в юной духовнице любопытство. Всколыхнул тихий шёпот, живший в ней, и с тех пор они регулярно встречались.

Непозволительное поведение для существ с разных Платформ. Ему запрещено было переходить грань, вступая в обитель духов, ей же нельзя было видеться с человеческим отребьем, но… Юная фейри была из тех, кто любил нарушать правила. Тем более – это было её Желанием, а потому она всегда радостно принимала встречи. Фейри не удивилась, когда поняла, что человек стал для неё чем-то ценным. Будто бы маленькое сокровище из её сундучка вдруг ожило и стало бродить по миру. Он был для неё словно любимая брошь – подарок королевы, – которую всегда хотелось носить при себе, напоказ. И никому другому не позволять касаться. Ценность, что-то близкое к желанию истинной любви. Человек, к которому вдруг привязалась сама её суть.

Люди растут слишком быстро, мальчик тоже вырос. Стал выше юной чаровницы, сильнее, взрослее и старше её на вид. Просто дружбы ему было мало. А Фейри, считавшая, что вот-вот исполнит предназначение и, возможно, поможет своему народу исполнить пророчество, – испытывала только счастье. Она даже смогла заставить других духов признать её правоту, но всё пошло по кровавым полям.

Вскоре человеку стало мало её одной – мальчик мечтал о великих свершениях, долгой жизни и власти. И преградой всему этому стала она сама: низшая фейри, от которой временно отреклась собственная семья и которая стала для человека бесполезной. Все её выборы были ошибочными, начиная от их первой встречи и заканчивая отказом на просьбу королевы забыть и бросить жалкое человеческое существо, посвятив себя пророчеству. Она не смогла этого сделать… Слишком сильно верила, что мальчик – тот, с кем она сможет снять с себя всю тяжесть прошлого.

Воспоминания были замыленными, перетёртыми в крошево и собранными с нуля. Она всему пыталась придумать оправдание, добавить ясности, логики, но пробуя снова и снова, лишь делала себе больнее. Фейри думала о том, как доверчиво направилась следом за своей «истиной» в человеческий мир и как оказалась по итогу проданной, оглушённой, преданной, сидящей здесь…

Тихо свистел ветер, проникающий сквозь щели в дом, трещал огонь, а женщина, совсем юная, сидела в нерешительности сжимая нож, покрытый рунами: единственную вещь, оставшуюся в память о мире духов. Она едва смогла сохранить его. Маленький духовный клинок, который был способен лишить её жизни. Ничего другого не возьмёт кожу Фейри, сотканную из магии.

Она сидела, беззвучно плакала и ждала, когда придёт время отомстить ещё даже не рожденному человеку за всё, что ей пришлось пережить. Были дни, когда женщина металась, думая о том, не поступает ли она слишком жестоко, но затем человеческий мир вновь давил на неё, подкидывал новых обстоятельств и проблем, не оставляя в ней ничего светлого и разрушая саму её душу, обнажая самое дно тёмной сути фейри, наполненной злобой, ненавистью и тьмой.

Говорят, что духи не способны любить, поскольку их натуры, как и весь мир-перевёртыш, слишком двойственны. Даже ярчайшие поля прозваны кровавыми из-за цветов, скрывающих острые клыки. Они привлекают наивных существ сойти с узких троп, чтобы в итоге те стали удобрениями для корней. Их народ не наивен – за светлыми улыбками всегда прячется расчёт, отчаяние или ненависть. Фейри – другие. Они готовы на всё ради своих Желаний. Их сложно поймать и нельзя сделать что-то против их воли. Слишком сильны их чары и извращена месть. Духовница же была слишком маленькой, самовлюблённой, неопытной и глупой, потому и оказалась здесь.

Последние декады женщина жила в этом доме, продуваемом всеми ветрами, с татуировкой во всю спину, блокирующей её магию и с ошейником на шее, не позволявшем ей сбежать. Тёмная, когда-то отливавшая ночью кожа, стало серой и блеклой, а волосы уже давно перестали приносить радость и не отрастали с тех пор, как крёстная собственноручно отрубила её косу. Они были серыми от пыли и грязи, и почти не отличаясь по цвету от кожи.

Фейри отчаянно желала смерти несмотря на то, что по меркам духов прожила не так долго, но забвение не приходило. Кровь, напитанная магией, не позволяла умереть существу, ждущего ребёнка. Закон равновесия их, фейри, мира, крепко связывал её даже здесь, на людской земле. Мало кто знал в чём огрехи этого правила и как можно его обойти, но бывшая духовница была из тех, кто понимал, что к чему. Этот же закон был в силах свершить её месть, так как сама принцесса давно была лишена возможности использовать магию. Женщина чувствовала бурление, движение силы внутри своего тела и в окружающем мире, но не могла прикоснуться, позвать, и всё, что ей оставалось – это долгими часами с тоской и отчаянием всматриваться в себя.

Время перевалило за полночь, когда привычное движение маны изменилось. Магия внутри разделилась на два потока, один из которых направился к её животу. Она рассмеялась, чувствуя на языке привкус приближающейся мести, долгожданной свободы и горечи. Фейри не подарит людям, нацепившим на неё ошейник, кровь духов. Она не подарит жизнь ребёнку человека, воткнувшего ей нож в спину, даже если изначально одной из её целей было пророчество о потомке двух разных вех силы.

Кинжал прошёл сквозь кожу, как через масло, но уткнулся в ребро и ей пришлось, преодолевая вспышки боли и дрожание рук, смещать его. Циркуляция энергии вновь изменилась. От второго потока, сконцентрированного в животе, отхлынула к её сердцу, пытаясь удержать жизнь, не допустить гибели. Она надавила сильнее, сквозь боль толкая, впитывающий ману и от того светящийся кинжал глубже. Фейри принимала огонь, опаливший грудь, как благословение и с тихой радостью встречала приближавшееся к ней обнуление. А ещё она наслаждалась видом того, как вся энергия второго потока схлынула с живота, не оставив ни единой капли истинной магии человеку в её животе.

Изгнанная принцесса без слов прокляла его ребёнка, надеясь, что тот умрёт раньше, чем родится, а если и появится на свет, то абсолютно без духовных сил. И проживет тогда кровь и плоть предателя не дольше полувека, как самый слабый из людской расы.

Дверь сотряслась от удара и гнилые доски, не выдержав, рухнули на пол, но было поздно.

***

Над миром, заходящимся в судорогах от войн, взрывов, переворотов, катаклизмов и наплывов демонов, ярко вспыхнула комета, способная как уничтожить его, так и спасти. И он принял благословение. Небо проткнуло. Атмосфера взбеленилась и от силы столкновения сжались облака, падая проливным дождем и орошая всё вокруг.

И с этим событием безмятежное существование богов пошатнулась.

Где-то в мёртвых низинах Калисия приподнялась на тонких, почерневших из-за выжатой из них силы, лианах, и едва заметно шевельнула кончиком своего прохладного и массивного змеиного хвоста. По её лицу заструились холодные капли, тело промокло практически мгновенно. Волосы богини тёмными лентами спадали к земле и легко скользили от любого движения. Она, как самая близкая к колебаниям круга перерождения, одна из первых заметила изменения в реке мира и почувствовала возвращение своей слуги. С Налимой они не виделись более сотни периодов и наконец Калисия дождалась. В их старой, пропитанной местью, болью и кровью, на словах, но не на деле, законченной игре, у богини смерти в руках вновь появилась козырная карта.

– С возвращением, Налима, – едва слышно шевельнула змеиным языком Калисия и по губам её заскользила холодная, жёсткая усмешка.

Комета переливалась и распадалась на осколки. Она яростно горела, перекраивая небо и разрезая его на два полотна.

Рахита со страхом и восхищением, сидя среди листвы Вечного Древа, смотрела как золотые осколки, словно пролившийся совсем недавно на мир дождь, падают и гаснут в разных точках такого огромного мира. Она, как Жизнь и Земля в одном воплощении, с озорством думала о том, что все предсказания Альва и Саары были очень-очень неточными, а вот считалочка маленькой, убитой собственным горем пастушки, оказалось вернее и надежнее слов даже богов. И стоит ли после такого продолжать недооценивать людей? Рахита смотрела на каждый осколок и с лёгким трепетом отмечала как гаснут отголоски непривычной, новой магии, проникая в её владения и меняя этот мир.

Саара в бешенстве разглядывала расползающиеся по её ковру-истории дыры и трещины. Нити соскальзывали, шевелились и перекраивались, не желая вплетаться в правильный и чёткий узор, сцеплялись узлами и обрывались. Вся работа, проделанная ею за последнее тысячелетия, в один единственный миг стала ненужной. Богиня смотрела как горят и тают некоторые нити судьбы, а затем вспыхивают новые и не замечала, как за её спиной трескается само небо.

В зале совета богов, пол которого был прозрачен и открывал лучший вид на галактику, сидел Альв, прислонившись к одной из колонн, и едва мог дышать. Его сила – временные вехи этой реальности, не подчинялась ему, не откликалась, и он не мог ничего сделать. Альв – всесильный бог, первый и единственный глава пантеона, в данный момент был слабее новорожденного.

И где-то среди звёзд, отколовшись от кометы, сверкал горящий камень, вспарывающий воздух и несущий в своем сиянии душу. В момент, когда он коснулся земли, женщине, находящейся в вечно туманном городе, в одном из самых трухлявых домов и истекающей кровью, вспороли живот.

Через секунду Мари вновь сделала свой первый вдох.

***

Гротэр не думала, что согласившись на перерождение, первым, что она увидит, будет труп.

Кровь была везде. Жидкость маленьким тёмными брызгами раскрасила деревянные стены, озерцом затопила пол и почти полностью покрывала труп женщины, вспоротый, с вывернутыми наизнанку внутренностями. Всё происходящее показалось Мари очередным кошмаром.

Её, совсем маленькую, подняли огромными руками и закутали в какую-то ткань, а затем присели на корточки вместе с ней, перед мёртвой женщиной со странной кожей, и выдернули из груди трупа кинжал. Металл слегка светился, а в воздухе воняло чем-то цветочно-сладким. Глаза женщины, голубые и совершенно пустые, безучастно застекленели. Человек, держащий учёную на коленях, наклонился закрыть женщине веки и защемил Мари руку металлической пряжкой ремня. На глазах мага, оказавшейся в маленьком теле, навернулись слёзы, и она возмущённо запищала.

***

Дэйва вызвали чуть раньше полуночи, когда он только заснул. Срочное дело требовало его вмешательства. Он не возмущался, услышав приказ наведаться в трущобы и проверить, как там обстановка у игрушки хозяина. Раз ему отдали распоряжение, значит ошейник, – редкий вид артефакта из Центральной Империи, – передал какой-то сигнал. Слуга сел на ящера, которого ему предварительно оседлали, и со всей возможной скоростью направился в город.

Путь занял десяток ринок. Дэйв мог бы добраться и быстрее, но ограничение на скорость движения в городских стенах распространялось даже на трущобы. Он спешился с ящера возле нужной землянки, краем глаза подмечая тусклый свет в окнах и тёмный, едва видимый дымок, поднимающийся от трубы.

Подбежав к двери, слуга громко в неё постучал. Он не чувствовал пиетета: подгоняли усталость и желание разобраться со всем как можно скорее, и этого оказалось достаточно, чтобы скинуть всю привычную хладнокровность. Влажный, напитанный туманом воздух раздражал.

Не услышав ответа, Дэйв подёргал за ручку. Дверца, которая даже запертая изнутри легко открывалась, сейчас глухо сидела на месте. Он долбанул по ней раз, другой, и буквально провалился, проломив прогнившие доски.

Сделав несколько шагов по инерции, он смачно вляпался сапогом в тёмную лужу крови, разлитую по деревянному настилу. Чуть ближе к камину, возле стены, лежала фейри, из груди которой торчал кинжал. Слуга, конечно, готов был к неожиданности, но точно не к такой.

Дэйв был одарённым. На его правой лопатке гордо сверкал символ хамелеона. Яркий, незамутнённый, чистый и иногда даже подающий признаки жизни, он выдавал в нем способности шпиона и разведчика, но даже самые сильные из благословлённых стигмами богов Архадского архипелага, те что носили на себе символ багряного льва, не смогли бы дышать с проткнутым сердцем.

Фейри же всё ещё была живой, хотя и ясно, что долго она не протянет. У него мурашки побежали от этого зрелища, и слуга прекрасно понял, что в таком состоянии женщина не родит, даже будь она хоть трижды бессмертной. Зато ребёнок, обладай он хоть долей такой же странной живучести…

Слуга выхватил тонкий меч, который всегда носил с собой находясь за пределами замка, и разрезал чужой живот. Дэйв убивал людей, но никогда не принимал роды, тем более таким способом, и всё же слуга прекрасно понимал, что именно он сейчас становится причиной кончины игрушки графа. Дэйв не был бы ассистентом, если бы не мог самостоятельно принимать такие решения. Он, по крайней мере, попытается спасти то, ради чего хозяин держал эту ведьму.

Крови практически не было, потому что она уже давно заливала пол. Но ребёнок, синеватый, морщинистый, не дышал, не кричал. Надо же было такому недоразумению случиться…

Смысла искать того, кто попытался прикончить фейри, не было. Дверь заперта изнутри, окно цело. С момента его прихода никто из дома не выходил. Внутри наёмников не пряталось. Это означало, что убийца находится прямо тут, в луже собственной крови.

Дэйв перерезал острым мечом пуповину и неуклюже завязал её. Затем завернул ребёнка в простыни, которые сдернул с узкой кровати в дальнем углу комнаты, и присел около ведьмы, чтобы забрать кинжал, которым проткнула себя фейри. После чего закрыл ей веки.

И вдруг комок в его руках запищал.

Он сориентировался мгновенно, мельком ещё раз осмотрев дом и бросившись к ящеру. На улице накрапывал дождь, – туман уплотнился настолько, что стал впиваться в предметы мелкой моросью, – и слуга, прижав ребёнка к груди, прикрыл помимо простыни её ещё и курткой, лишь бы новорождённая не замерзла.

Он отвез её в поместье едва ли не быстрее, чем приехал в трущобы, и бросился в кабинет хозяина, уверенный, что тот не спит и ждет вестей. Дэйв оказался прав: граф сидел за своим рабочим столом и перебирал бумаги. Ребёнок перестал пищать ещё когда он вышел на влажный, пропитанный морским холодом воздух, и сейчас девочка молчала. Поэтому Дэйв напряжённо проверил свёрток, сидя при этом на коленях, как и полагается слуге перед хозяином. Ожившая, словно по мановению фейринской магии, новорождённая вызывала у него трепет.

– Что это? – нахмурившись, раздражённо бросил морщинистый, сухой мужчина и Дэйв отдёрнул руку от простыни, чтобы полностью сосредоточится на графе. Он рассказал ему обо всём, что успело произойти за эти пол склянки, вплоть до мельчайших подробностей.

– Кинжал? – хмуро и тихо, с явным недовольством проговорил граф. И Дэйву пришлось проползти на коленях, придерживая рукой простыни, дабы передать оружие, которое он заткнул за кожаный пояс. Из-за ребёнка двигаться в подобном положении было неудобно, и Дэйв думал лишь о том, как бы не зацепить за деревянный и неровный дощатый пол штаны.

Одарённый отдал оружие, а затем отполз назад. Граф внимательно осмотрел резьбу на тёмном металле, отложил кинжал в сторону, поднялся и, едва волоча кривые ноги, подошёл к Дэйву. Хозяин, не смотря на свою немощность, возвышался над ассистентом. Слугу всегда нервировало такой расклад дел, но изменить он ничего не мог. У графа было скверное отношение к тем, кто в его присутствие показывал своё здоровье, напоминая о его собственной ущербности. Не наказывал граф за такое, пожалуй, только своих воспитанников.

Хозяин сдвинул простынь, осматривая ребёнка. Они оба, и Дэйв, и Виктор, увидели необыкновенные алые глаза новорождённой девочки, смотревшей на них в ответ слишком серьёзно, холодно и осознанно.

– Интересно… – морщинки заиграли по всему лицу графа, когда он чуть улыбнулся, но через мгновение улыбка исчезла и от ребёнка отвернулись, будто бы его и не существовало. – Пустышка.

Виктор тяжко вернулся в кресло и, погрузившись в свои мысли, вновь стал перебирать бумаги. Дэйв понял, что разговор закончен, но тепло маленького тельца не позволило ему покинуть кабинет.

– Что делать с ребёнком? – едва слышно шепнул Дэйв, прекрасно понимая, что заговорив без разрешения, нарушает одно из самых главных правил дома, за что его тут же могли сбросить с обрыва прямо в океан.

– С этим? – хозяин нахмурился, потёр переносицу и ответил. – Отдай Ольге. Через пять циклов снова проверим дар и, если результат будет таким же, продадим кому-нибудь. Всё же красный цвет глаз – редкость.

***

Её? Продать? Мари успела оклематься после головокружительного перемещения по пахнущей спёртой влагой улице, детали которого уже растворялись в памяти, словно сон. С каждой минутой воспоминаний становилось всё меньше и от этого Марианн физически было больно. Даже кровавая картина свернулась и ушла на второй план перед страхом остаться лишь глупым младенцем: без опыта, воспоминаний, знаний. И сейчас, после услышанного, ей захотелось врезать «богу второго шанса» промеж ног. Влипла она знатно. Кажется, перерождение ей подсунули сильно похожее на подгнивший фрукт.

«Злая ты. И глупая. Но так уж и быть, помогу, раз промахнулся», – тихим шёпотом зазвенело в ушах и Марианн увидела еле заметную тень, скользнувшую по потолку. В голове сразу посветлело, помутившиеся картинки обрели четкость и глаза сами по себе закрылись от накатившей усталости.

Ей оставалось только надеяться, что другим оппозиционерам досталось что-то более симпатичное, чем сморщенный, словно финик, работорговец. Особенно Глории.

***

Дождь из осколков, пролившийся на мир, не оставил на земле ни единой выемки, ни одного кратера. Обычные смертные, увидевшие это чудо, бросались в храмы возносить молитвы богам, а те, что занимались духовными практиками и видели Реку Мира, с удивлением рассматривали в потоках энергии вспыхивающие и гаснущие золотые нити. Их никто не мог перехватить, – слишком быстро те ускользали. Даже бессмертные и боги ничего не смогли сделать. И лишь Рахита, увидев яркий золотой луч, бросилась на зов своей силы.

В семье эльфов, живших под покровительством древа жизни, в эту ночь было неспокойно. Напряжение и горе сковывало каждого, словно во время траура. У эльфийки родился не один ребёнок, а два, что считалось редким и практически невозможным. Магия между такими детьми распределялась неравномерно, была плотно переплетена и, словно песок в часах, энергия постепенно перетекала в более сильного ребёнка, после чего слабый умирал. Река Мира обычно не допускала таких казусов, защищая любимых детей, но не в этот раз. Мать в попытке спасти обоих близнецов слишком ослабла и оказалась не в состоянии вытянуть роды. И потому старейшине Рахите, сильнейшему целителю их лесов, срочно отправили весточку, которую богиня застала как раз на пути к той самой хижине.